Текст книги "Жаркий полдень месяца тир"

Эбрахим Голестан
Жаркий полдень месяца тир

Человек вслушивался в рваное тарахтенье повозки, влекомой по торцовой мостовой силой его собственных подневольных и изнемогающих от жары мышц под солнцем месяца тир [1]1
  Тир – четвертый месяц иранского солнечного календаря (21 июня – 21 июля). – Здесь и далее прим., перев.


[Закрыть].

Притихший город изнывал от жары, деревья стояли не шелохнувшись, знойный воздух был полон чугунной тяжести.

Человек вез груз. Объемистый, снежно-белый, с хромированной ручкой, осыпаемый раскаленными иглами солнечных лучей груз, закрепленный на повозке, сотрясался от неровного хода колес. Человек продвигался короткими натруженными шагами, отрываясь от своей бесформенной тени, а она догоняла его, стелилась под ноги и снова забегала вперед.

Человек обливался потом. Уложенные полукружьями торцы отполированной до блеска мостовой рябили на солнце и, сжимаясь в радужные круги, плыли перед глазами.

Человек приостановился, соображая, куда идти; всякий раз, как он останавливался, ему приходилось прилагать гораздо больше усилий, чем во время движения, иначе ручки сразу задирались вверх и повозке грозила опасность опрокинуться вместе с поклажей. Он ждал, что, может, подвернется какой-нибудь прохожий. Один такой появился, но шел он у самых домов, вжимаясь в узкую кромку тени.

И тогда пришлось двигаться снова. Поблизости остановился автобус, с которого сошли две женщины; они раскрыли над собой пестрые зонтики, а полупустой автобус тронулся дальше. Разносчик грузов заспешил.

– Скажите, пожалуйста!… – крикнул он. Женщины не услышали и скрылись из виду. Так он

и шел, пока впереди неподалеку от него не остановилось такси, из которого вышли мужчина и женщина. И пока мужчина расплачивался с шофером, разносчик настиг их и выкрикнул свое:

– Скажите, пожалуйста…

Он стоял, прерывисто дыша, в рубахе нараспашку, по его прожаренной костлявой груди градом катился пот. Налегая изо всех сил на одну из ручек повозки, он освободил другую и вытащил из кармана мятую бумажку.

– Скажите, пожалуйста… – повторил он.

Мужчина обернулся, увидел его и, сделав шаг ему навстречу, взял волглый листок, развернул, пробежал глазами, после чего устремил взгляд в глубину улицы и призадумался.

– Иди вперед прямиком, – сказал он и посмотрел на разносчика грузов. – Прямиком. После… – он опять вгляделся в глубину улицы, – вон там, в конце, – и он показал рукой где, – свернешь.

Мужчина с интересом рассматривал груз, но вдруг до него, как и до разносчика, дошло, что женщина бранится:

– Ты что, совсем соображать перестал от жары?

Разносчик не стал слушать, а послал про себя куда подальше эту тетку с голыми ногами, в цветастом платке, которая, вихляя бедрами, уводила мужчину на узенькую полоску тени в глубине улицы.

Разносчик скользнул взглядом поверх разбегавшихся, пышущих жаром торцов мостовой и по некотором размышлении решил, что идти надо вперед, а потом свернуть в конце улицы. И он пошел.

Он был в пути уже много времени. Его позвали с утра, когда он только и успел разок куснуть очищенный от кожуры огурец. К рассвету узкое илистое русло арыка окончательно засосало колеса повозок; их кривые истертые ручки торчали кверху, а грубошерстные широкие ремни свисали до земли вниз; сами владельцы повозок окружили торговца огурцами. По другую сторону арыка выстроились в длинный ряд молчаливые, притихшие автомобили; их разноцветный металл испускал блики и накалялся под солнечными лучами. Вокруг них было плотное кольцо бензиновых испарений и запах перегретой резины.

Во всех домах на улице окна были забраны жалюзи, входы и выходы перекрыты тростниковыми циновками.

Тут-то он и услыхал, что его зовут. Поспешив на зов окликнувшего его приказчика торгового дома, он получил распоряжение доставить груз по адресу, который приказчик вручил ему, нацарапав на клочке бумаги. И вот теперь груз был уложен и закреплен, и человек катил повозку, с усилием налегая грудью на широкие грубошерстные ремни, соединявшие ее поручни, пальцами рук он судорожно сжимал истертые, облезлые ручки, ноги тяжело шаркали по четырехугольным торцам мостовой, а сам он из последних сил принуждал себя двигаться в этом неподвижном изнурительном зное.

Дорога петляла среди улочек и переулков, выбегавших навстречу асфальтовыми полосами разной ширины и протяженности; то выщербленные, то провалившиеся и постоянно раскисшие от жары, полосы эти, местами оживлявшиеся отпечатками ног, ведшими в какие-то закоулки, следами копыт, колеями колес, суетливо бежали рядом с человеком, подлаживались под его ход, путались в ногах и ускользали куда-то вбок.

Он уже давно тащил свой груз и теперь шел, ощущая тяжелую тряску поручней тачки, слыша скрип ревматических суставов и чувствуя, как обливается потом его усталое, изнывающее от жажды тело, двигался к цели, преодолевая замедленное скольжение раскаленных четырехугольных торцов мостовой под своими ногами. Конец улицы, где надо было сворачивать в сторону, еще маячил вдали, когда ему встретилась тележка продавца лимонада. Хозяин ее спасался от жары в тени деревьев, росших вдоль тротуара, на берегу высохшего арыка. Разносчику страшно хотелось пить. Ему мерещился вкус лимонада, вспоминались чудесно щекочущие гортань пузырьки газа, таившиеся в красных и желтых бутылках с водой. Он остановился. На берегу арыка сидел на корточках продавец, рядом с ним – мальчик. Мальчик свесил ноги в арык. Не меняя позы, продавец завопил:

– А ну, поспеши сюда, промочить глотку, отведай прохладного лимонада! – после чего поднялся на ноги.

– Давай бутылку, посмотрим, что там за лимонад. Ба!

Продавец поднял бутылку, встряхнул ее, откупорил, вылил в стакан красного лимонаду и, протянув его разносчику, получил деньги.

– Ну и шипучий он у тебя! Ба! – сказал разносчик, скривив лицо. Он отпил еще немного. – Слушай, ба! – сказал он. – Так не пойдет, брось малость льду!

– А ну, поспеши промочить глотку, отведай прохладного лимонада! – заорал продавец.

Разносчик посмотрел на сидящего мальчика, допил лимонад, снова бросил взгляд на мальчонку и, вернув стакан продавцу, продолжил путь.

С натугой сдвинув с места повозку, он услыхал, как затарахтели ее колеса. Было жарко. В горле снова начало саднить, а ощущение сладости сменилось во рту вкусом кислятины. Он осознавал, что преодолел долгий путь, начало которого оставалось где-то далеко позади, а еще было идти и идти, и все пройденные улочки и переулки перепутались друг с другом. Остановившись, он начал крутить головой по сторонам: навстречу ему спешила дорога, доходившая до его ног и стелившаяся под колеса тачки, груз, видимый краешком глаза, раскалившийся, громоздкий, был прочно прилажен к тачке и со своей пустой запечатанной утробой и белой эмалированной оболочкой казался чем-то нездешним и потусторонним.

Мучаясь жаждой, он ухватился за ручки своей повозки и тронулся в путь, налегая грудью на грубошерстные ремни; успокаивающее действие прыгающих пузырьков газа кончилось, жажда стала нестерпимой, словно бы он и не утолял ее вовсе, и неожиданно он ощутил всю белизну, всю эмалированность, всю непомерность и всю тяжесть своей поклажи. Но он достиг уже того места улицы, где, по словам мужчины, читавшего адрес, ему следовало свернуть, он свернул и вспомнил – третья дверь.

Третья дверь принадлежала дому с некрашеными окнами и дверями, в окнах при этом не было стекол, как будто дом был недостроен. Он громко постучал. Потом снова. Пытаясь удержать груз и не потерять равновесие, он с еще большей силой напирал на ручки своей тележки. Он снова заколотил в дверь. И на этот раз услышал сонный мужской голос:

– Кто там?

Спустя некоторое время какой-то мужчина начал открывать, бормоча: «Кого еще там несет с утра пораньше?»

– Тебе что, дядюшка? – удивился он, открыв дверь. Выглядел он неприветливым и изможденным.

– Вот, доставил, – сообщил разносчик. Мужчина в недоумении уставился на груз.

– Это чего? – спросил он.

Двое оборванных детей протиснулись в узкий просвет, остававшийся между мужчиной и дверным проемом.

– А ну, брысь отсюда, сучий потрох, повскакивали, понимаешь! Пошли спать, живо! – цыкнул на них мужчина И снова спросил разносчика: – Это чего? – Мужчина пропилил явное нетерпение.

– Велено сюда доставить.

Разносчик повернул голову и пересчитал двери. Именно;›та дверь была третьей по счету. Вытащив из кармана их куток бумаги с адресом и протянув его мужчине, он повторил:

– Написано – сюда! – Он тоже начинал злиться.

– Чей дом? – помягчел мужчина.

– А я почем знаю!

– Это ты ошибся, дядя. Здесь вообще никто не живет. Мы только караулим.

– А где ж это тогда? – удивился разносчик.

– Неграмотный я, – сказал сторож, возвращая бумажку разносчику. – А фамилию-то хоть знаешь?

– Не, сказали улица, ну, как его… – Но, сколько ни напрягал он свою память, название улицы не приходило ему в голову.

– Стало быть, не тут. Эта улица никак не называется. Разносчик выругался. Рот его пересох от жажды.

– Раз так, дай хоть водицы напиться, не сочти за труд, – сказал он.

Сторож ушел. Створка двери осталась приоткрытой, и теперь, когда дверной проем освободился, стало видно, что в коридоре спят две женщины и несколько детей. Женщины были без накидок, закрывающих лицо. Сторож вернулся с обливной чашей бирюзового цвета и протянул ce разносчику. В воде плавал ноздреватый подтаявший кусочек льда со следами грязи.

– Чего везешь-то? – спросил он разносчика. Разносчик допил воду и ответил:

– Одни мучения.

Он слизнул льдинку, оставшуюся в чаше, и она захрустела у него на зубах.

– Холодильник это. От электричества работает. Только что прибыли, – сообщил он.

Сторож взял чашу из его рук и сказал с чувством:

– Надо же!

– А тяжеленный, зараза! Чтоб его хозяину пусто было. Внутри ничего нет, а все жилы вытянул. Ну ладно, чего делать-то будем? – спросил разносчик.

– Я почем знаю, – отвечал сторож. – В это время все вообще спят, – добавил он.

– И главное, что адрес мне сюда дали…

– А ты вокруг походи, – посоветовал сторож. – Бог помочь.

Разносчик с трудом развернулся, выбрался из улочки, снова потащил свою повозку в поисках ненайденной улицы и снопа оказался на той же самой улочке возле той же двери.

Лицо сторожа, усталое лицо работяги, и то, что уже раз он его будил, придало ему решимости. Разносчик заколотил в дверь. На стук вышел раздраженный и не-отдохнувший сторож. При виде разносчика он пришел в ярость.

– Ба, слушай, это все-таки тут должно быть, – сказал разносчик.

– Принес тебя шайтан на мою голову! Ты мне, дядя, дашь поспать спокойно или нет?

– Так ведь, холера ее забери, не могу найти!

– Возвращайся, скажи: не нашел.

– Никак нельзя.

– А мне что? За что я-то страдаю, покимарить не могу спокойно? – Не закрывая двери, сторож в упор разглядывал разносчика.

– Так на бумаге написано: три улицы пройти – и напрямки. Я одному дал прочитать, он так сказал.

– Может, чего не понял, когда читал? Может, написали неправильно? Может, в другом месте свернуть нужно было? Словом, ты не туда попал. Здесь еще и не готово, чтобы люди жили.

– Подскажи, что делать-то?

– Это уж сам кумекай, при чем тут я?

– Коли вернусь да начну говорить, что не нашел, мне вообще никто не поверит, что искал.

– За что я-то маюсь без сна? – буркнул сторож и захлопнул дверь.

Разносчик с трудом развернулся в этом заулке. Он подумал, что, может быть, ему надо было оставить груз тут, а они уж с ним бы делали, что хотели; он вышел из заулка и теперь был снова в начале улицы.

Улица, по которой он добрался сюда, была страшно длинной, дальний конец ее исчезал в знойном мареве пыльного белесого утреннего неба месяца тир, а с этой стороны, чуть поодаль, улица упиралась в недостроенные дома. Разносчик не знал, что делать, и умирал от жажды. То ли адрес был неверно записан, то ли мужчина, который его читал, чего-то не понял, как бы то ни было, сам он не мог прочитать, что написано на бумаге. А может, и не было путаницы, и мужчина понял все как надо, и именно туда-то и надо было доставить груз, просто сторож был не в курсе? Но, как ни крути, он не знал, что ему делать. Все дорожки во всех переулках и закоулках вели мимо закрытых дверей, всюду люди спали, стояла дикая жара, он ничего не понимал и хотел пить. Может быть, ему надо было остановиться и переждать, пока не уляжется жара и кто-нибудь не появится и не подскажет, куда идти?… Должен же обязательно быть такой человек, должны же обязательно быть люди, знающие, куда ему тащить свою ношу, просто он не так понял или ему не гак объяснили, а сейчас, на этой далекой улице, да еще и такую жару, ни до кого не доберешься. И ведь та женщина, в цветастом платье, с голыми ногами и вихляющей походкой, сказала же она мужчине, вышедшему с ней из такси: «Ты что, совсем соображать перестал от жары?»