Текст книги "Поцелуй"

– ...о человеке, который был повешен под потолком подвала. Помнишь, я говорил об убийстве, обнаруженном Толстым Олли? Но мне пришлось вместе во всеми участвовать в подавлении беспорядков, которые возникли из-за того, что один полный белый парень отогнал худого черного парня от своей машины. В общем-то, мытье лобовых стекол является формой вымогательства, если только владелец машины сам не просит об этом. Понимаешь, хозяин заперт в своей машине, а подойти к нему может каждый. В данном случае задирался тщедушный парень, но бывают ведь высокие и сильные, и вот это людей пугает. Но попробуй объяснить это толпе черных, которые постоянно чувствуют себя ущербными из-за цвета кожи и при случае стараются отомстить белым. Это необыкновенно вкусно, дорогая, – сказал он, с жадностью поглощая пишу и продолжая поддерживать разговор с помощью жестов. – В конце концов мы уговорили всех разойтись по домам еще до того, как к месту прибыли профессиональные черные агитаторы. Если бы мы не успели, то они могли бы бунтовать всю ночь, а то и неделю или месяц. Полный белый парень, несмотря на грязное лобовое стекло, стремительно укатил на своей машине, так как опаздывал на званый ужин по поводу удачной сделки. Худой черный парень позировал перед телекамерами, а приятели за его спиной корчили рожи. Все они стали знаменитостями на какие-то пять минут. К этому времени мы вернулись в участок. Было начало одиннадцатого... И я сразу пошел домой, – сказал он. – Не понимаю, почему ты так разгневана?

– Мне показалось, с тобой что-то случилось, – объяснила она жестами, а затем посмотрела на него так, будто не понять это мог только идиот.

Он заключил ее в объятия, но тут зазвонил телефон. Он быстро поднял трубку.

– Алло?

– Стив?

Это была мама. Она плакала.

– Мам? – произнес он. – В чем дело?

– Этот защитник... – проговорила она, всхлипывая. – Он такое говорил...

– Мам...

– Он утверждал, что человек, который убил отца, на самом деле не убивал его. Что нет никаких доказательств. Что даже пистолет ему не принадлежал и нет никаких фактов...

– Они всегда так говорят в своих первых заявлениях. У нас есть все доказательства. Поверь мне.

– Мне хотелось его убить, – сказала она. – Мне тяжело было сидеть там. Видел бы ты самодовольное выражение его лица, когда защитник говорил, что он невиновен.

– Мы еще увидим, какое выражение будет у него...

– Очень беспокоит меня адвокат.

– Но, мам...

– Он беспокоит меня.

– Но никаких оснований для этого нет.

– А если они его оправдают?

– Они не оправдают его.

– Но предположим, что оправдают?

– Мам, ты не должна так серьезно воспринимать адвоката. Это все игра на публику, это способ повлиять на присяжных.

– Но допустим, они поверят?

– Мам...

– Поверят во все, что он говорит им? Допустим, они поверят всему?

– Они не поверят.

– Ты доверяешь этому англичанину?

– Он не англичанин, мам.

– Тогда почему он говорит как англичанин?

– Он был в Оксфорде. Они все там так говорят...

– Он говорит неискренне...

– Ну...

– Я надеюсь, что присяжные не думают, что он говорит искренне.

– Они так не думают, мам, не беспокойся.

– Второй адвокат выглядел как Санта-Клаус. Он обращается прямо к присяжным и говорит им, что его подзащитный невиновен. Я боюсь, что они могут этому поверить.

– Мам, я очень прошу тебя, не беспокойся. Хорошо?

Он услышал, как она вздохнула на другом конце провода.

– Ты подвезешь меня завтра утром? – спросила она.

– Анджела сказала, что захватит тебя. Я встречу вас внизу.

– До завтра.

– Да.

– В здании суда.

– Да. И не беспокойся по поводу того, что говорил адвокат.

– Я беспокоюсь, – сказала она и повесила трубку.

Глава 4

Предметом этого заседания суда должно было быть жестокое убийство.

Казалось, это о нем гудит суровый январский ветер, который заставлял вибрировать высокие окна в зале суда. Окна на зиму были очень плотно закрыты, но, несмотря на это, пронзительный свист ветра был отчетливо слышен и порой заглушал шум движения транспорта на улице. Отделанное ореховыми панелями помещение суда оказалось слишком тесным для наполнивших его людей. Но было очень тихо, особенно когда помощник районного прокурора Генри Лоуэлл вызвал первого свидетеля обвинения.

– Мне хотелось бы вызвать Доминика Ассанти, – сказал он.

Высокий, молодой белый мужчина с густой черной шевелюрой и карими глазами вошел в зал через заднюю дверь, кивнул мужчине, сидевшему в последнем ряду, – несомненно отцу, судя по большому сходству, – и прошел к стенду свидетеля в центре зала. Служащий суда привел его к присяге. К свидетелю подошел Лоуэлл.

– Не могли бы вы назвать свое имя? – спросил он.

– Доминик Ассанти.

– Сколько вам лет, Доминик?

– Восемнадцать.

– Сколько вам было лет семнадцатого июля прошлого года?

– Семнадцать.

– Вам исполнилось восемнадцать лет где-то между этой датой и нынешним днем. Не так ли?

– Да, сэр. Шестого декабря.

– Мистер Ассанти, не могли бы вы вспомнить, как вы семнадцатого июля пошли в кино с девушкой по имени Дорис Франчески...

– Да, я помню.

– ...которая в это время была вашей подружкой. Не так ли?

– Да, но мы порвали отношения. Она больше не является моей подружкой.

– Но в то время была вашей подружкой.

– Да.

– В то время она жила по адресу 7914, Харрисон-стрит?

– Вроде бы это ее адрес...

– Мистер Ассанти, – мягко произнес Лоуэлл, – не могли бы вы точно вспомнить...

– Возражаю.

Это произнес адвокат Харольд Эддисон, белый мужчина шестидесяти с небольшим лет, бородатый и с большим животом Санта-Клауса. Он был к тому же краснощеким, с живыми глазами и производил впечатление мягкого, доброго дедушки, которому даже слово «возражаю» произносить неловко. Но когда дело касалось юридического процесса...

– Итак, мистер Эддисон?

– Он ответил на вопрос, Ваша Честь.

– Я так не думаю. Пожалуйста, повторите вопрос.

– В то время она жила по адресу 7914, Харрисон-стрит?

– Вы имеете в виду Френки?

– Вы так звали ее?

– Френки, да. Ее все так называли.

– И она жила по этому адресу?

– Да, именно там она жила, – ответил Ассанти.

Из третьего ряда справа, где он сидел вместе с матерью и сестрой, Карелла разглядел улыбку Эддисона, затерявшуюся в бороде Санта-Клауса. Он улыбался так победно, как будто выиграл битву. Карелла никак не мог понять причину этой радости. А судья Руди Ди Паско вздохнул, давая понять, как ему неприятно то, что делал «дедушка» Эддисон. Чтобы приковать внимание присяжных, Лоуэлл повторил вопрос:

– Итак, семнадцатого июля прошлого года Дорис Франчески жила по адресу 7914, Харрисон-стрит, в Риверхеде. Не так ли?

– Да, она проживала там, – ответил Ассанти.

– Спасибо. Теперь скажите мне, мистер Ассанти, этим вечером после фильма вы провожали мисс Франчески домой по адресу 7914, Харрисон-стрит?

– Я ее провожал.

– Вы не вспомните, в какое время это происходило?

– Это было после кинофильма.

– Да, но в какое время это происходило? Не могли бы вы вспомнить, когда кончился фильм?

– Это было около восьми тридцати. Около этого.

– Вы пошли прямо после фильма к дому мисс Франчески?

– Да.

– Когда вы подошли к дому?

– Я не помню.

– Хорошо, но разве кинотеатр не отделяет всего десять домов?..

– Ваша Честь...

Это опять Санта-Клаус. Снова вскочил. Голова склонилась вбок так, как будто он только что выскочил из дымохода и извиняется за то, что наследил на ковре.

– Да, мистер Эддисон? – произнес Ди Паско.

– Я не люблю прерывать нормальный ход опроса, – сказал Эддисон. – Ваша Честь, когда свидетель говорит, что не помнит чего-либо, то это безусловно можно считать прямым ответом на прямо поставленный вопрос. «Я не помню...» Для меня здесь нет оснований для переспрашивания... на каком бы языке этот ответ ни прозвучал. И если свидетель утверждает, что не помнит чего-нибудь, то это полновесный ответ, и, по моим представлениям, этот ответ не является преступлением в нашем независимом штате.

«Произошло убийство, – подумал Карелла, – а они пререкаются из-за мелочей».

– Мистер Лоуэлл?

– Это просто была попытка освежить память свидетеля, приведя некоторые факты, имеющие отношение ко времени и расстоянию.

– Возможно, вы сумеете найти другой путь получения нужной информации.

– Ваша Честь...

– Я уладил этот вопрос, мистер Эддисон.

– Спасибо, Ваша Честь. Но...

– Я сказал, что уладил этот вопрос.

– Благодарю вас, – произнес Эддисон и, садясь, закатил глаза, как бы показывая присяжным, что в суде что-то не совсем благополучно с американскими законами, если свидетелю не разрешается сказать, что он чего-либо не помнит.

– Как назывался кинотеатр, в который вы пошли? – спросил Лоуэлл.

– "Октагон".

– Спасибо. На какой улице находится этот «Октагон»?

– На Бентон-стрит.

– Как далеко, по-вашему, это от Харрисон-стрит? Точнее, от дома, где жила мисс Франчески на Харрисон-стрит.

– Около десяти домов.

– Сколько времени вам потребовалось, чтобы пройти эти десять домов? Что-нибудь около пяти минут?

– Больше.

– Десять минут?

– Больше, может быть, пятнадцать или двадцать минут.

– Означает ли это, что вам потребовалось пятнадцать или двадцать минут, чтобы пройти пешком от кинотеатра до ее дома?

– Да, ушло на это примерно столько времени.

– В котором часу вы попрощались с мисс Франчески?

– Что-нибудь около девяти двадцати.

– Мистер Ассанти, вы что-нибудь знаете о булочной по адресу 7834, Харрисон-стрит, булочной под названием «Эй энд Эль Бейкери»? Вам она знакома?

– Я видел ее, конечно. Сейчас она не работает.

– Имеете вы представление о том, работала ли булочная вече ром семнадцатого июля прошлого года?

– Она работала.

– После того как вы расстались с мисс Франчески, вы проходили мимо этой булочной по дороге домой?

– Я проходил мимо булочной.

– Как по-вашему, сколько времени тогда было?

– Это было около девяти тридцати. Может быть, несколькими минутами позже или раньше.

– Мистер Ассанти, можете вы рассказать нам, что произошло когда вы возвращались домой?

– Я услышал звуки выстрелов.

– Где?

– Сперва я не понял, откуда они раздались. Мне показалось, что это было в винном магазине.

– В каком винном магазине?

– Винный магазин расположен рядом с булочной.

– Сколько было выстрелов?

– Три. Один за другим.

– Эти выстрелы действительно были произведены в винном магазине?

– Нет.

– Откуда раздались звуки выстрелов?

– Из булочной.

– Расскажите нам, что произошло потом.

– Из булочной выбежали два парня.

– Опишите их.

– Оба черные и очень большие. На обоих джинсы и черные рубашки.

– Они были вооружены?

– У одного из них я видел пистолет.

– И вы говорите, что они выбежали из булочной...

– Да, и сбили с ног человека, выходившего из винного магазина.

– Итак, вы слышали звуки трех выстрелов...

– Да.

– Выстрелы последовали один за другим?

– Да.

– В быстрой последовательности, хотели вы...

– Ваша Честь, свидетелю подсказывают нужные слова.

– Поддерживаю.

– Вы услышали эти три выстрела один за другим и увидели двух мужчин, выбежавших из булочной...

– Да.

– И у одного из них был пистолет.

– Да.

– Вы обратили внимание на пистолет?

– Да.

– Вы обратили внимание на тип пистолета?

– Нет, я не разбираюсь в пистолетах.

Лоуэлл подошел к столу обвинения, взял пистолет и вернулся с ним к стенду свидетеля.

– Мистер Ассанти, – продолжил он, – я демонстрирую вам пистолет калибра девять миллиметров и спрашиваю вас, был ли пистолет, который вы видели вечером семнадцатого июля прошлого года, похож на...

– Возражение!

Эддисон снова вскочил со своего места с такой улыбкой на бородатом лице, как будто хотел сказать, что безусловно Лоуэлл знал ответ еще раньше, чем поставил вопрос. Покачав укоризненно головой, он сказал:

– Ваша Честь, районный прокурор спрашивает, видел ли мистер Ассанти именно этот пистолет вечером семнадцатого июля...

– Мой вопрос...

– Пожалуйста, позвольте ему закончить, мистер Лоуэлл.

– Благодарю вас... или пистолет был только похож на этот, – сказал Эддисон. – Потому что, если мы обсуждаем именно этот пистолет, который районный прокурор сейчас...

– Мы обсуждаем сейчас данный пистолет, – сказал Лоуэлл, – но только как...

– Тогда, конечно, вопрос приобретает особое значение.

– Я спрашиваю... Имею ли я шанс закончить вопрос о том, – произнес Лоуэлл, лукаво улыбаясь в сторону присяжных, – был ли пистолет похож на тот, который видел мистер Ассанти...

– Тогда, Ваша Честь...

– Подойдите к столу, пожалуйста.

Оба юриста подошли к столу. Ди Паско посмотрел на них.

– Я не люблю балаганов такого сорта, – заявил он Эддисону.

– Ваша Честь, уверен...

– А я не уверен, – сказал Ди Паско. – И если вы собираетесь вскакивать каждые три минуты с возражениями, пытаясь сбить с толку присяжных...

– По-видимому, я сам был сбит с толку, Ваша Честь.

– Да, по-видимому, вы и впрямь сбиты с толку.

– В этом случае я приношу свои извинения суду за то, что отнимаю у него драгоценное время.

– Пожалейте меня, – сказал Ди Паско, выразительно сверкнув глазами.

Эддисон вернулся обратно к столу защиты, с легкой ироничной улыбкой, спрятанной в бороде. Лоуэлл вернулся к стенду свидетеля.

– Мистер Ассанти, – спросил он снова, – был ли пистолет который вы видели вечером семнадцатого июля, похож на этот?

– Да, похож.

– Того же размера и формы...

– Да.

– Того же вида и с тем же спусковым устройством...

– Да.

– То же дуло...

– Да.

– Та же рукоятка...

– Да.

– Фактически пистолет выглядел в точности похожим на этот. Не так ли?

– Да.

– Ваша Честь, – сказал Лоуэлл, – мне бы хотелось, чтобы этот пистолет был помечен и передан в качестве вещественного доказательства в связи с показанием свидетеля.

– Будет передан, – произнес Ди Паско.

Лоуэлл был очень удивлен, что Эддисон не оспорил это предложение. Перед тем как задать свой следующий вопрос, он на мгновение заколебался. Возможно, это был продуманный драматический эффект.

– Мистер Ассанти, – спросил он, – не могли бы вы сказать нам, кто из этих людей был с пистолетом?

– Тот, которою звали Сонни.

– Откуда вы знаете, как его звали?

– Другой парень называл его Сонни.

– Когда это было?

– Когда они пробегали мимо меня.

– Они выбежали из булочной...

– Да.

– ...и сбили с ног мужчину, выходившего из винного магазина...

– Да.

– Между прочим, вы могли бы узнать этого человека, если бы снова встретили?

– Думаю, что узнал бы.

– Затем они пробежали мимо вас. Не так ли?

– Да.

– Скажите, пожалуйста, что вы услышали, когда они пробегали мимо вас?

– Второй мужчина... не Сонни, тот, кто был с ним... закричал: «Давай, Сонни, шевелись».

– Что под этим подразумевалось?

– Возражение.

– Принято.

– Вы посмотрели на обоих этих мужчин?

– Да, посмотрел.

– Один из них нес пистолет?

– Да.

– Вы посмотрели на него?

– Да.

– Вы узнали бы его, если бы увидели снова?

– Узнал бы.

– Я прошу вас посмотреть на людей в комнате суда и сказать, видите ли вы среди них человека, который нес вечером семнадцатого июля прошлого года пистолет, в точности похожий на этот.

– Я вижу его.

– Можете ли вы указать нам на него?

– Он находится здесь, прямо здесь.

– Он сидит за столом защиты?

– Да.

– Он тот черный мужчина, который сидит рядом с мистером Эддисоном?

– Это он.

– Прошу записать в протокол заседания, что свидетель указал на мистера Самсона Уилбура Коула, известного также как...

– Возражение.

– У него такое имя, каким оно записано в обвинительном заключении, Ваша Честь. «Самсон Уилбур Коул, т.и.к. Сонни Коул». Что означает: «также известного как Сонни Коул».

– Отклонено. Продолжайте, мистер Лоуэлл.

– У меня больше нет вопросов.

* * *

Общение с ней не доставляло ему большого удовольствия.

Она была немногословна, но ей удавалось выразить – выражением глаз, тяжелыми вздохами или почти незаметными движениями головы – чрезвычайное нетерпение, как только он проявлял плохую ориентацию в новом для него городе: он мог неправильно перейти улицу, не сразу определял, где восток, запад, север или юг ошибался с выбором пригородного поезда или автобусного маршрута. Все это вызывало гримасу на ее лице и яснее ясного говорило что хоть он и приехал из второго по величине города Соединенных Штатов, но здесь он выглядит как провинциал.

Во вторник – это было уже восьмое января, когда новогодние праздники отгремели, – он сообщил о себе швейцару у входа, и тот сразу позвонил наверх:

– Мадам, здесь Дерроу.

Она ответила:

– Я сейчас спущусь вниз, Джордж.

Даже не попросила его подняться. Ладно, да и почему она должна это делать? Его ведь просто наняли помочь ей. Он ждал в богато обставленном мраморном холле. Успел поболтать со швейцаром о погоде. Этим утром температура на улице была двенадцать градусов по Фаренгейту. В закусочной за завтраком он прочитал газету «Ю Эс Эй тудей» и узнал, что в Чикаго двадцать девять градусов тепла. Как в Карибском море... Он смертельно мерз здесь. Швейцар принялся уверять, что сюда движется теплый фронт, но он сказал, что поверит в это, только когда ощутит его действие на себе. А пока на улице завывал ветер. Но здесь, в вестибюле, было приятно и тепло, и мысль о том, что придется снова выходить на улицу, ему была ненавистна. Может быть, она пойдет в какое-нибудь теплое место.

– Доброе утро, – произнесла она.

Она вышла из кабины лифта и направилась к нему. На ней была незастегнутая енотовая шубка, а под ней желтое трико, черные лосины и черные кроссовки для аэробики.

– Доброе утро, – ответил он, внимательно разглядывая ее.

Она запахнула шубку, застегнула все пуговицы, из кармана вытащила шерстяную шапочку и натянула на голову, закрыв уши. Затем они вместе вышли на улицу.

Она молча шла быстрым шагом, и из ее рта при дыхании шел пар. Они шли, как он теперь знал, в южном направлении, вдоль широкой авеню, которая разделяла город на южную и северную части. Настоящее ее название было Стиммлер-авеню. Оно было четко обозначено на табличках всех угловых домов, но местные жители называли авеню спросто Стим. Об этом ему стало известно уже вчера. Он вспомнил парикмахерскую, мимо которой проходил вчера, а также другие приметные места, попадавшиеся по пути: прачечную-автомат, закусочную, бильярдную, магазин травяных шампуней, бронзовую статую героя гражданской войны генерала Джулиана Пейса, возвышавшегося в центре пьедестала верхом на коне. Он начинал постепенно узнавать этот город.

Студия аэробики располагалась на втором этаже, над китайским рестораном. Вслед за Эммой он поднялся по узкой, длинной лестнице, которая заканчивалась у стеклянной двери, на которой было написано: «Язык тела». Название дополнялось силуэтом женщины, летящей по воздуху. Дверь вела в комнату, где к правой стене была прикреплена деревянная скамейка, а к левой – прибиты крючки для одежды. У противоположной от двери стены располагалась стойка с дверным проемом. Блондинка в розовой одежде для аэробики подняла глаза, когда они вошли.

– Хэлло, миссис Боулз, – сказала она.

– Хэлло, Джинджер, – откликнулась Эмма.

Она прошла к левой стене, повесила свою енотовую шубку на крючок. Затем взглянула на часы, укрепленные над скамейкой. Было без двадцати девять. И обратилась к Эндрю.

– Я пробуду здесь до десяти, десяти пятнадцати, – сказала она, – и если вы хотите куда-нибудь пойти выпить чашку кофе или еще что-нибудь...

– Там слишком холодно, – ответил он, – и я лучше посижу здесь, если это никому не помешает.

– Конечно, – произнесла она и пожала плечами, как бы давая понять, что для телохранителей, нанимаемых для охраны жен, неудобных ситуаций не бывает. – Это мистер Дерроу, – сказала она, представляя его Джинджер. – Некоторое время он будет приходить вместе со мной.

– Очень приятно с вами познакомиться, – произнесла Джинджер и не задала никаких вопросов по поводу того, почему кто-то приходит на занятия вместе с Эммой. Эндрю интересно было бы знать, сопровождают ли еще кого-нибудь в классы аэробики. Эмма скрылась за дверным проемом. Он мог слышать, как она приветствовала там других женщин. Он снял свое пальто, повесил его рядом с ее шубкой, а затем вернулся и сел на скамейку. Маленький стол у скамейки был завален журналами типа «Во», «Мадемуазель», «Венити Фейр», «Космополит».

– Если хотите, я могу приготовить вам кофе, – заметила Джинджер.

– Благодарю вас, это было бы очень кстати, – произнес он.

– Какой кофе вы предпочитаете?

– Легкий, с одной ложкой сахара, пожалуйста.

– Вы не возражаете против растворимого?

– Никоим образом.

– Вернусь через мгновение, – сказала она, улыбнувшись ему, и удалилась за стойку.

На нем был кашемировый пиджак, брюки в мелкую клетку из камвольной ткани. Серая свободного покроя рубашка с белым воротником и манжетами. Простые серебряные запонки, серебряная заколка, фиксировавшая вишневого цвета шелковый галстук. Черные ботинки были до блеска начищены в сапожной мастерской недалеко от его отеля. Он знал, что выглядел элегантным, однако, даже если бы на нем были грязные джинсы и рубашка в пятнах от кетчупа, он все равно был бы уверен в себе. Он умел производить должное впечатление на женщин. Точнее, на большинство женщин.

– А вот и я, – сказала Джинджер. – Я надеюсь, что кофе не очень крепкий. – Она улыбнулась. На ней были трико и лосины, плотно облегавшие ее прекрасное тело.

– Спасибо, – произнес он и принял из ее рук чашку кофе.

Она не спешила отойти от него.

– Как миссис Боулз назвала ваше имя?

– Эндрю, – ответил он.

– А я Джинджер, – представилась она и протянула ему руку.

– Да, я знаю.

Он пожал протянутую руку. Ладонь была чистой, чуть влажной? Он подумал о том, где еще ее тело может быть влажным.

– Очень приятно с тобой познакомиться, – сказал он.

– Привет, Джинджер!

Через дверь с силуэтом парящей женщины вошла женщина, сама оставлявшая впечатление полета и энергии. Она вбежала в комнату, посмотрела на настенные часы, а затем бросила на Эндрю быстрый, оценивающий взгляд. Затем повесила свое пальто на один из крючков. Высокая и очень стройная, она, видимо, очень тщательно следила за собой, хотя ей было далеко за сорок. Хорошей формы упругая грудь, четко обрисованная трико, хорошей формы нога, обтянутые черными лосинами. Она снова посмотрела на Эндрю и кивнула ему. Он улыбнулся в ответ. Затем она исчезла во второй комнате, где начал играть магнитофон.

Он слушал ритмическую музыку с закрытыми глазами и представлял женщин, танцующих в той комнате.

Когда они наконец стали выходить, он мысленно раздевал каждую из них. В постели они должны были выглядеть именно так: доведенные до изнеможения, с влажным, прилипшим к телу бельем горящими лицами и спутанными волосами. Они знали, или по крайней мере предполагали, что он видит их насквозь.

Эмма, кажется, тоже это ощущала. Она надела шубку с неоправданной поспешностью.

– Я надеюсь, что вы не устали, – сухо проронила она.

– Здесь много журналов, – ответил он, и они снова вышли на холодную улицу.

Они вернулись на Батлер-стрит, и на этот раз она предложила ему подняться к ней. Они поднимались в лифте молча. Так же молча прошли по коридору двенадцатого этажа. Она открыла оба замка.

– Я только отлучусь на одну минуту, – сказала она, – чтобы привести себя в порядок. – Она жестом показала в сторону гостиной. – Там тоже есть журналы.

Не прозвучала ли в этих словах нотка сарказма? Или он слишком переоценивал этих дам от аэробики? Эндрю смотрел, как она прошла через дверь в комнату, которая по его представлениям была спальней. Дверь тихо закрылась за ней. Послышался щелчок. Она заперла дверь.

Он вошел в гостиную и сел на диван, представляющий собой каркас из нержавеющей стали с кожаным сиденьем и спинкой. Кофейный столик со стеклянным верхом тоже был выполнен из нержавеющей стали. Фирма «Форбс». Несомненно, это был выбор ее мужа. На столике лежали журналы «Форчун», «Бизнес Уик». А где же женские журналы? В спальне?

Он посмотрел на часы. Без двадцати одиннадцать. Он начал читать «Форчун». В этой стране очень много богатых людей, но кто из них аккуратно платит налоги?

Едва он углубился в рассказ о корпоративном перевороте, как она вышла из спальни. На этот раз на ней был серый свитер с высоким воротом и удобно сшитые брюки. Черные ботинки. Красный берет надвинут на лоб.

– Вы готовы идти? – спросила она и вытащила из стенного шкафа в прихожей норковое манто.

Было без десяти одиннадцать.

Швейцар подозвал для них такси. Она сказала водителю, что ей надо в центр города, и назвала адрес. Она объяснила Эндрю (хотя ему показалось, что она не хотела этого делать), что собралась поехать к Гуччи, чтобы отдать в ремонт сумку.

– У вас в Чикаго есть магазин Гуччи? – спросила она.

– О да, – ответил он, – на Мичиган-авеню. Всю свою обувь я покупаю там.

Он был доволен своей одеждой. Он хотел, чтобы она знала, что он тратит много денег на одежду, тщательно заботится о ее выборе и делает покупки только в лучших магазинах.

– Кстати, – сказал он, – я подумал, что, может быть, вам понадобится номер моего телефона.

– Для чего? – спросила она.

– Видите ли, я не могу быть с вами двадцать четыре часа в сутки, а если что-нибудь случится...

– Если полиция обнаружит Тилли, то ничего больше не случится, – возразила она.

– Между тем они все еще не нашли его. Не так ли?

– Нет, но...

– Тогда возьмите мою визитную карточку, – сказал он. – На обороте карточки я записал номер телефона. Этот телефон установлен там, где я останавливаюсь, когда приезжаю в город. Вы можете позвонить по нему в любое время, когда будет необходима моя помощь.

Она посмотрела на карточку:

«Э.Н. Дерроу Инвестигейшнз»

644, Саут-Кларк-стрит,

Чикаго, Иллинойс 60605

312-404-2592

– Дерроу Инвестигейшнз, – прочитала она громко.

– Да.

– Саут-Кларк-стрит.

– Да.

Она перевернула карточку и прочитала номер телефона, написанный от руки.

– Где это? – спросила она.

– На окраине города. Около Калмс-Пойнт-Бридж.

– Я когда-то жила там.

– О?

– Давным-давно. До того, как встретила Мартина.

– Чем вы тогда занимались?

– Мечтала, – ответила она и хранила молчание в течение всего времени, пока они ехали на окраину города.

Полицейские машины здесь, в центре города, были снабжены по бокам надписями "Мидтаун-Корт PCT[11]11
  РСТ – аббревиатура от слова «precinct», что означает полицейский участок.


[Закрыть]". Эндрю хотелось бы знать, где начиналась граница полицейского участка Мидтаун-Корт. Была ли где-нибудь разделительная линия? Магазины, выстроившиеся вдоль авеню, уже поснимали все рождественские украшения, и их витрины еще носили следы этой работы. Самая большая торговая авеню называлась Холл-авеню. Эта авеню напоминала ему Магнифицент-Майл в Чикаго, но не была такой широкой. Все в этом городе казалось ему зажатым и скудным. Здесь не ощущалось такого размаха и простора, как в Чикаго. Конечно, Чикаго был построен в прерии, а этот город был воздвигнут на острове. Однако он считал, что и в этом случае улицы могли бы быть чуточку пошире. Хотя бы авеню. Он действительно ненавидел этот паршивый город.

Она провела около получаса у Гуччи, сперва ожидая кого-нибудь, чтобы объяснить цель визита, а потом, чтобы показать, что произошло с сумочкой. Женщине, к которой она обратилась, как оценил Эндрю, было далеко за сорок, но она была еще очень привлекательной. Ее прямые черные волосы были сзади собраны в пучок. И говорила она с акцентом, который очень понравился Эндрю. По какой-то неуловимой ассоциации он стал думать, на какой город похож Рим. Ему хотелось поспорить, что в Риме были широкие авеню.

Было немногим более двенадцати часов, когда они снова вышли на улицу. Тротуары заполнились людьми, спешившими на ленч. Это была еще одна особенность этого города. Он всегда казался перенаселенным, и потому неудивительно, что люди здесь казались постоянно раздраженными чем-нибудь.

– Может быть, перекусим? – спросила Эмма.

– Как раз время для этого. Не так ли? – согласился он.

Эмма повела его в маленький французский ресторан, расположенный на одной из тихих боковых улочек. Он не знал, где они находились, но предполагал, что здесь было много ресторанов. Однако большинство из них были очень дорогими. Во всяком случае, если посмотреть на них со стороны. Диваны, массивные деревянные входные двери, некоторые из которых были украшены искусной резьбой, полированные бронзовые дверные ручки. Он сразу подумал о плате за обед. И сказал, что дополнительные расходы у него предусмотрены, хотя определенно надеялся, что она не рассчитывает, что он будет оплачивать ее обед. Если бы так случилось то это можно было бы считать пусть маленькой, но победой.

Эмма заказала бокал белого вина. Он заказал «эбсолют он зе рокс».

– Я пью только лучшие вина, – сказал он. – Ваше здоровье.

– Ваше здоровье, – откликнулась она.

Она чуть отпила вина и поставила бокал.

– Вино хорошее? – спросил он.

– Прекрасное, – ответила она.

Снова воцарилась тишина. Ему не нравились эти молчаливые паузы.

Ресторан был тихим и интимным местом. Маленькие квадратные столики с чистыми белыми скатертями, полированным серебром, сверкающими бокалами на каждом столе, из которых маленький был предназначен для белого, больший – для красного вина, а самый большой – для воды. Воздух был насыщен приятными запахами. Постепенно входили новые люди. Зал заполнялся, Эндрю внезапно ощутил острый голод. Метрдотель принес им меню и отошел от стола.

– Я, кажется, нуждаюсь в вашей помощи, – произнес он.

– С удовольствием помогу.

Эндрю сперва решил, что она собирается переводить для него названия блюд, но вместо этого Эмма подозвала метрдотеля, и он терпеливо перечислил все особые блюда сегодняшнего дня, а потом ответил еще на ряд вопросов по некоторым пунктам меню. Эндрю закончил свой заказ жареным лососем без соуса. Эмма захотела цыпленка, приготовленного по особому рецепту. Официант спросил, желают ли они еще выпить. Он заказал себе бокал белого вина.

– Мадам? – спросил официант.

Ее бокал был еще на три четверти полон. Она закрыла его ладонью.

– Мне достаточно, – сказала она. – Благодарю вас.

Снова воцарилось молчание.

Что же плохого было в ее жизни?

– Когда это было? – внезапно спросил он.

Она подняла на него глаза.

– Когда было что?

– Когда вы жили на окраине города? Около моста.

– В молодости.

– Сколько же вам было тогда?

– Девятнадцать. Много лет назад.

– Не так уж много, – заметил он и улыбнулся.

– Достаточно много, – промолвила она.

– Чем вы занимались в те годы?

– Я училась в школе, – ответила она.

– Самое лучшее время моей жизни, – отметил он и снова улыбнулся.

Трудно было вызвать у этой женщины ответную улыбку. Ее большой и указательный пальцы непрерывно барабанили по ножке бокала, и смотрела она только на вино. Он никак не мог поймать ее взгляд. Официант принес Эндрю бокал. Он поднял его, приглашая присоединиться, но она не двинулась, и он только чуть пригубил вино.

– Приятное, – отметил он.

– Да, – откликнулась она.

– Что вы изучали? – спросил он.

– Что? О, я хотела посвятить себя искусству.

– Действительно?