Текст книги "Пух и прах"

– Ага, – кивнул Клинг. – Знаешь, Синди, я надеюсь, что это все-таки не он.

– Ты о ком?

– Про мужика, который нам звонил в участок, – вздохнул Берт, – который убил Каупера. Знаешь, на кого я думаю? Не дай Бог, конечно…

– На кого?

– На Глухого.

– Какого Глухого? – не поняла девушка.

– Несколько лет назад – может, семь, а может, и все восемь – мы шли по следу одного преступника. Он пытался ограбить банк. Весь город на уши поставил. Умный был, зараза, с такими башковитыми мы никогда не имели дела.

– Кто?

– Да этот Глухой.

– Я поняла, а звали-то его как?

– Мы не знаем, – сокрушенно произнес Клинг. – Нам так и не удалось его изловить. Он прыгнул в реку, и мы решили, что он утонул. Вдруг это он вернулся? Как Франкенштейн.

– Ты хочешь сказать, как чудовище Франкенштейна? – уточнила Синди.

– Да, оно самое. Помнишь, этот монстр должен был погибнуть при пожаре, а он взял и выжил.

– Помню.

– Жуткое кино, – покачал головой Клинг.

– Я чуть не описалась от страха, когда его смотрела, – призналась Синди, – между прочим, по телевизору!

– Ты описалась по телевизору? – переспросил Берт. – Перед аудиторией в сорок миллионов человек?

– Чуть не описалась! – расплылась в улыбке Синди и ткнула Клинга локтем в бок. – А «Франкенштейна» я по телевизору смотрела.

– Глухой, – промолвил Клинг. – Надеюсь, что это все-таки не он.

Берт оказался первым детективом во всем следственном отделе участка, который вслух допустил возможность, что убийцей Каупера является человек, несколько лет назад доставивший полицейским массу хлопот. Да, Берт Клинг был достаточно молод и не был семи пядей во лбу, но даже он догадался, что дело дрянь. Их старый знакомец, однажды подписавший свое послание «Л. Сордо» («эль-сордо» по-испански значит «глухой», очень остроумно), был способен с компьютерной точностью воплощать хитроумные планы в жизнь, умел с виртуозной ловкостью использовать тот шанс, который подкидывала ему фортуна. Он с легкостью сеял хаос в четко выстроенной работе участка, выставляя стражей закона героями комедии эпохи немого черно-белого кино. И вот если Каупера действительно убил он, значит, это только начало. Представив, что может сотворить Глухой, Клинг невольно содрогнулся. Он прекрасно понимал, что ежится сейчас совсем не от холода.

– Надеюсь, это все-таки не он, – промолвил Берт, но его слова унес прочь ветер.

– Поцелуй меня, – вдруг попросила Синди, – а потом, жадюга, угости горячим шоколадом.

* * *

Пареньку, явившемуся в участок в среду, было лет двенадцать.

Синяя куртка, доставшаяся, наверное, от старшего брата, была на три размера больше, чем нужно, и висела на пареньке мешком. Капюшон, наброшенный на голову и стянутый тесемками, был слишком велик и постоянно спадал. Когда мальчишка зашел в участок, одной рукой он сражался с ненавистным капюшоном, а второй пытался вытереть текущие из носа сопли и сжимал конверт. На ногах у него были кроссовки с высоким голеностопом, вроде тех, что, несмотря на возражения врачей, круглый год носят все юные обитатели трущоб. Подпрыгивающей походкой он приблизился к стойке, на которой стоял диспетчерский пульт, в очередной раз поправил капюшон, еще раз вытер хлюпающий нос, поднял взгляд на сержанта Марчисона и спросил:

– Это вы дежурный сержант?

– Я дежурный сержант, – отозвался Марчисон, не отрываясь от личных карточек отсутствующих полицейских, которые он заполнял, сверяясь с общим списком, составленным еще утром.

Часы показывали десять минут третьего, через полтора часа придет новая смена патрульных – придется составлять еще один список отсутствующих, потом на каждого заводить личную карточку… Бесконечная мышиная возня. Сизифов труд. Лучше б он пошел в пожарные. Или, скажем, в почтальоны.

– Мне сказали отдать вам вот это. – Паренек протянул Марчисону запечатанный конверт.

– Спасибо, – отозвался сержант.

Он взял конверт, даже не посмотрев на мальчишку. Вдруг Марчисон замер и поднял на паренька взгляд:

– А ну-ка погоди.

– Чего годить-то? В чем дело?

– Просто постой тут секундочку, только и всего, – ответил Марчисон и открыл конверт. Развернув аккуратно сложенный листок бумаги, он прочитал написанное на нем, посмотрел на мальчугана и спросил: «Где ты это взял?»

– Там… – Паренек махнул в сторону входной двери, что вела на улицу.

– Где там?

– Ну, там… – Мальчишка пожал плечами. – Мужик какой-то дал.

– Какой еще мужик? – прищурился сержант.

– Высокий. На улице.

– Какой улице?

– Рядом с парком.

– Он тебе дал это? – кивнул на конверт Марчисон.

– Ага.

– И что сказал?

– Сказал отнести в участок и передать дежурному сержанту.

– Ты этого человека знаешь?

– Нет, – пацан мотнул головой, – но он мне дал за работу пять баксов.

– Как он выглядел?

– Высокий, волосы светлые такие. И еще у него была такая фигня в ухе…

– Какая фигня?

– Ну, ее глухие носят, чтоб лучше слышать, – пояснил паренек и в очередной раз вытер нос рукой.

Послание на листке, сложенное из вырезанных газетных букв, гласило:

«Следующий – заместитель мэра Скэнлон!»

* * *

Детективы тщательно изучили записку, постаравшись не насажать на нее отпечатков пальцев вдобавок к тем, что уже успел оставить сержант Марчисон. Затем они обступили сопливого двенадцатилетнего мальчишку в огромной синей куртке и принялись так осыпать его вопросами, словно перед ними стоял сам Джек-потрошитель, приехавший в отпуск из Лондона.

Допрос мальчишки ничего им не дал – разве что насморк.

Паренек повторил сыщикам то, что уже рассказал сержанту Марчисону: высокий блондин с фигней в ухе (говори ясней, малыш, ты имеешь в виду слуховой аппарат?), ага, с такой вот фигней в ухе, остановил его неподалеку от участка и предложил пять баксов – для этого всего-то нужно было отнести конверт дежурному сержанту. Ну, хорошо, отнесет он конверт сержанту – что в этом плохого? Вот он его и отнес. Он даже толком не знает, что это был за мужик с фигней в ухе (пацан, эта фигня называется слуховым аппаратом!), ага, короче, он даже не знает, что это за мужик, никогда его раньше в районе не видел, поэтому можно пойти домой, а то еще надо заскочить в бутик «У Линды» забрать платья – его сестра шьет на дому для миссис Монтаны. (Значит, у него был в ухе слуховой аппарат?) Ага, такая вот фигня в ухе.

Детективы отпустили мальчишку в половине третьего, даже не угостив его мороженым или леденцами. Посидев в следственном отделе и вдоволь насмотревшись на записку, которую они держали с помощью пинцета, детективы наконец решили отправить ее в лабораторию лейтенанту Сэму Гроссману на экспертизу. Вдруг на бумаге обнаружатся какие-нибудь еще отпечатки, кроме тех, что успел оставить на ней сержант Марчисон?

Ни один из сыщиков не заикнулся о Глухом.

Кому охота говорить о привидениях?

Или даже думать о них.

* * *

– Привет, Бернис, – проговорил в телефонную трубку Мейер. – Начальник на месте? Да не вопрос, я подожду.

Набравшись терпения, он принялся ждать, постукивая по столу карандашом. Наконец в трубке раздался веселый бодрый голос:

– Помощник окружного прокурора Рауль Шабрие слушает.

– Привет, Ролли, это Мейер Мейер из восемьдесят седьмого участка, – представился детектив. – Ну и как у вас там дела на Челси-стрит? Идут помаленьку?

– Дела у нас идут просто прекрасно, – отозвался Шабрие. – Ну а ты с чем звонишь? Чем порадуешь? Небось очередным маленьким, очаровательным убийством?

– Упаси Бог, Ролли, – с чувством ответил Мейер.

– Что, неужели на этот раз никого не зарубили топором?

– Да нет же… – Сыщик немного замялся. – Я по личному поводу.

– Ну и ну! – хохотнул Шабрие.

– Да. – Мейер чуть закусил губу. – Слушай, Ролли, что делать, если кто-то использовал твою фамилию?

– В каком смысле? – озадаченно спросил Шабрие.

– Ну, в книге.

– Так-так-так! – заинтригованно произнес Рауль. – Кто-то использовал твою фамилию в книге?

– Да.

– Она имеет какое-нибудь отношение к деятельности департамента полиции?

– Нет.

– Автор упоминает конкретно тебя?

– Нет… – Мейер запнулся. – Точнее сказать, и да, и нет. Что ты имеешь в виду?

– Автор конкретно упоминает детектива третьего разряда Мейера…

– Детектива второго разряда, – поправил сыщик.

– Автор конкретно упоминает детектива второго разряда Мейера Мейера из…

– Нет.

– Не понял, – вздохнул Рауль. – Так ты есть в этой книге или нет?

– Есть. Но не в том смысле.

– Ты же жаловался, что кто-то использовал твою фамилию. Я что, тебя неправильно понял?

– Да, – раздраженно буркнул детектив. – Они воспользовались моей фамилией и даже не подумали заручиться моим согласием. В смысле она. Автор – женщина.

– Мейер, я занятой человек. Если сгрести с моего стола все папки с делами и нагрузить их на лошадь, у нее ноги подломятся. Ты можешь толком объяснить, чего тебе от меня надо?

– Значит, так. – Сыщик набрал в грудь побольше воздуха. – Только что напечатали роман. И этот роман называется «Мейер Мейер».

– Это у него такое название? – уточнил Шабрие.

– Да. Я могу засудить автора?

– Если ты забыл, я специалист по уголовному праву, – напомнил сыщику Рауль.

– Да, но…

– Авторское право для меня – темный лес.

– Я все-таки…

– Книга-то хоть интересная? – осведомился вдруг Шабрие.

– Честно говоря, не знаю, – признался Мейер. – Понимаешь, я ведь живой человек, а книга про какого-то университетского профессора, толстого коротышку, который…

– Надо почитать, – задумчиво произнес Рауль.

– Ага. А потом ты мне перезвонишь?

– Зачем?

– Чтобы дать мне совет.

– Какой совет? – не понял Рауль.

– Могу я подать на автора в суд или нет.

– Надо будет в юридических справочниках покопаться, – вздохнул Шабрие. – Я что, Мейер, в долгу перед тобой?

– Шестикратном, – с чувством произнес Мейер. – Как минимум несколько раз, когда мы брали преступников, я мог выдернуть тебя из постели в три часа ночи. А что? Подозреваемый задержан, изволь как представитель прокуратуры прибыть в участок и оформить все честь по чести. Я же тебе, рискуя собственной шкурой, давал высыпаться до утра. И теперь, Ролли, прошу об ответной любезности. Я не хочу тратить время, разоряться на дорогущего адвоката по авторскому праву. Я просто хочу получить простой ответ: имею ли я право засудить человека, который присвоил вымышленному персонажу мои фамилию и имя, те самые, что стоят у меня в свидетельстве о рождении, выданном департаментом здравоохранения! Это ведь я Мейер Мейер! Я живой человек! Неужели тебе так сложно сделать то, о чем я прошу?

– Ладно, ладно, не заводись, – успокаивающе промолвил Шабрие.

– Это кто заводится? – взвился Мейер.

– Короче, я посмотрю, что там сказано в законах, и перезвоню тебе.

– Когда?

– Со временем.

– Ладно, в следующий раз, когда мы посреди ночи задержим преступника и будет твоя смена, не надейся, что я дам тебе до утра нежиться в постели. Все будет строго по закону. Поедешь к нам сюда как миленький. Я больше…

– Ладно, ладно, – оборвал его Шабрие, – позвоню тебе завтра. – Рауль помолчал. – Тебе что, сказать, во сколько я позвоню?

– Во сколько? – спросил Мейер.

* * *

Помимо того, что хозяйку дома мучил артрит, она ненавидела зиму и не испытывала теплых чувств к стражам закона. Поэтому прямо с порога заявила Хоузу, что, начиная с прошлого вечера, когда застрелили какую-то шишку, она не знает покоя, полицейские ей житья не дают. Неужели так сложно оставить пожилую женщину в покое? Хоуз уже успел наслушаться подобных речей от прочих владельцев домов на той улице. Тяжело вздохнув, он терпеливо объяснил, что служба есть служба, он просто выполняет свой долг и не сомневается, что дама окажет всяческое содействие в поимке преступника. На это старуха ответила, что городом управляют продажные сволочи, и, даже если их всех перестреляют, она плакать не станет и будет спать столь же крепко, как и прежде.

Хоуз к этому моменту обошел четыре совершенно одинаковых, видавших виды многоквартирных дома, выходивших окнами на новенькое, сверкающее стеклом здание филармонии, воплощавшее в себе триумф новейших архитектурных веяний (акустика в зале была так себе, но кому какое до этого дело). Широкая мраморная лестница филармонии прекрасно просматривалась из окон всех четырех зданий – все, кто поднимался или спускался по ней, были как на ладони. Убийца, всадивший две пули в голову Каупера, мог вести огонь, укрывшись в любом из этих домов. Полиция искала то место, откуда стреляли, по одной-единственной причине: преступник мог оставить после себя какие-нибудь улики. А улики, когда расследуешь дело об убийстве, штука достаточно важная.

Первым делом Хоуз уточнил у хозяйки, не сдавала ли она недавно квартиру или комнату высокому блондину со слуховым аппаратом.

– Сдавала, – кивнула старуха.

Ну что ж, для начала уже неплохо. Хоуз был опытным детективом и потому понимал: утвердительный ответ хозяйки – это очень большая удача.

– И кто он? – подался вперед детектив. – Вы знаете, как его зовут?

– Знаю, – кивнула старуха.

– И как же?

– Ореккьо. Морт Ореккьо.

Хоуз достал блокнот и принялся писать.

– Ореккьо, – медленно повторил он. – Морт? Это что, сокращение? Он не уточнил, от какого имени – Мортон или Мортимер?

– Он просто назвался Мортом, – твердо произнесла хозяйка дома, – Мортом Ореккьо. Он итальянец.

– С чего вы взяли?

– Раз фамилия заканчивается на «о», значит, итальянец.

– Вы так думаете? – изогнул бровь Хоуз. – Как насчет Шапиро?

– Считаете себя самым умным? – недовольно проворчала старуха.

– И в какой квартире этот Ореккьо проживал? – вернулся к делу Коттон.

– Не в квартире, а в комнате, – поправила его старуха. – Она на третьем этаже по фасаду.

– То есть с видом на филармонию?

– Да.

– Можно на нее взглянуть?

– Конечно, отчего же нет? Мне же больше нечем заняться, кроме как полицейским комнаты показывать.

Они стали подниматься по лестнице, провонявшей помоями и мочой. Сразу было видно, сколь огромное внимание очаровательная хозяйка дома уделяла чистоте. В коридоре царил холод, а края вентиляционных окошек покрывала изморозь. Всю дорогу до третьего этажа старуха, не умолкая, сетовала на артрит – кортизол не помогает, а паскудники-врачи знай потчуют ее обещаниями, как будто от них становится легче. Остановившись у двери, на которой красовались латунные цифры «31», хозяйка сунула руку в карман халата и принялась искать ключи. Дальше по коридору кто-то чуть приоткрыл дверь и сразу же ее захлопнул.

– Это кто? – спросил Хоуз.

– Вы о ком?

– Кто там живет в конце коридора? Там только что открыли дверь и тут же обратно закрыли.

– Это, наверное, Полли, – буркнула старуха, наконец отперев дверь.

Комната оказалась маленькой и какой-то безрадостной. У стены напротив двери стояла полутораспальная кровать под белым покрывалом. Над кроватью в рамке висела репродукция картины, изображавшей лесопилку, реку и овчарку, глядящую куда-то в небо. Справа от кровати стоял торшер с желтым грязным абажуром. Угол белого покрывала возле подушек был весь в пятнах – то ли от виски, то ли от блевотины. Напротив кровати находился одинокий комод, а над ним висело зеркало. Сверху комод был покрыт черными пятнами от потушенных сигарет. Зеркало с шелушащейся амальгамой все в черных точках. Вокруг сливного отверстия раковины, что белела рядом с комодом, образовалось большущее ржавое пятно.

– И долго он у вас жил? – спросил Хоуз.

– Он снял комнату три дня назад.

– Как расплачивался? Наличными или чеком?

– Наличными. Внес аванс. Заплатил вперед за всю неделю. Я сдаю жилье не меньше чем на неделю. Посуточная аренда не мой вариант.

– Ну еще бы, – фыркнул Хоуз.

– Знаю, что у вас на уме. Вы небось думаете, что раз у меня не дворец, то мне следует умерить аппетит и меньше привередничать. Ну да, может, у меня и не хоромы, зато все чистенько.

– Я заметил, – не без ехидства промолвил Коттон.

– Я имею в виду, что клопов у меня нет.

Детектив кивнул и подошел к окну. Жалюзи оказались с прорехами, а натяжной шнур отсутствовал. Протянув руку в перчатке, Хоуз взялся за низ жалюзи, поднял их и окинул взглядом улицу.

– Прошлым вечером выстрелы слышали?

– Нет.

Сыщик кинул взгляд на пол. Стреляных гильз видно не было.

– Кто еще живет на этом этаже?

– Полли. В конце коридора. Больше никого.

– Фамилию Полли знаете?

– Маллой, – сухо ответила старуха.

– Вы не возражаете, если я осмотрю шкаф с комодом?

– Валяйте. Можете не торопиться, – проворчала хозяйка дома, – лично мне спешить некуда. Я весь день только и делаю, что вожу экскурсии по дому.

Хоуз подошел к комоду и принялся по очереди выдвигать ящики. Все они оказались пустыми, за исключением нижнего – там в самом углу примостился таракан.

– А у вас тут постоялец, – промолвил Коттон, задвинув ящик.

– Чего? – не поняла старуха.

Хоуз подошел к шкафу и потянул на себя дверцу. Внутри лишь болтались пустые вешалки, скрученные из проволоки. Детектив уже собрался закрыть шкаф, как вдруг на полу что-то блеснуло. Чтобы разглядеть загадочный предмет получше, Коттон наклонился, достал из кармана маленький фонарик и включил его. Оказалось, что на полу лежит гривенник.

– Если вы нашли деньги, – не терпящим возражений тоном промолвила хозяйка, – то они принадлежат мне.

– Держите. – Хоуз протянул ей монетку.

Он прекрасно знал, что, даже если гривенник принадлежал проживавшему в этой комнате человеку, бессмысленно пробовать снять с него отпечатки пальцев. С тем же успехом можно пытаться упросить городские власти оплатить бензин, что ты потратил, разъезжая по работе на собственной машине. И в том, и в другом случае это дохлый номер.

– Туалет здесь есть? – спросил детектив.

– В конце коридора. Не забудьте запереть за собой дверь.

– Я не к тому. Просто мне хотелось знать, есть ли тут в комнате отдельное помещение для уборной.

– Если что, в туалете чисто, так что беспокоиться не о чем. – Старуха с подозрением посмотрела на собеседника.

– Ага, там просто ни пятнышка грязи, кто бы сомневался, – кивнул Хоуз, снова оглядев комнату. – Я пришлю к вам человека, он обработает подоконник, – немного подумав, добавил он.

– Чего его обрабатывать? Подоконник чистый.

– Я не про то. Нам надо отпечатки снять.

– Вот оно как… – Старуха уставилась на полицейского. – Считаете, вашего шишку застрелили из этой комнаты?

– Не исключено.

– И чем мне это грозит?

– Ничем. Если, конечно, стреляли не вы, – ответил Хоуз и улыбнулся.

– А вы шутник, – заметила хозяйка.

Они вышли из комнаты, старуха заперла дверь, после чего спросила:

– Вы закончили или еще что-то нужно осмотреть?

– Мне бы хотелось поговорить с женщиной, которая живет в конце коридора, – ответил Хоуз. – Но с этим я справлюсь сам, ваша помощь мне не потребуется. Большое спасибо, вы мне и так очень помогли.

– Здесь такая скука, а тут хоть какое-то развлечение, – отозвалась старуха, и Хоуз сразу поверил, что она говорит искренне.

– Еще раз большое спасибо, – повторил он, проводив ее взглядом.

Дождавшись, когда хозяйка спустится, он подошел к двери с номером «32» и постучал. Ответа не последовало. Постучав снова, он позвал: «Мисс Маллой?»

Дверь чуть приоткрылась.

– Кто там?

– Полиция. Можно с вами поговорить?

– О чем?

– О мистере Ореккьо.

– Не знаю я никакого мистера Ореккьо, – ответили из-за двери.

– Мисс Маллой…

– Я миссис Маллой, а не мисс, и я вам уже ясно сказала, что не знаю никакого мистера Ореккьо.

– Простите, мадам, вы не могли бы открыть мне дверь? – мягко попросил Хоуз.

– Мне не нужны неприятности.

– Да я не…

– Я знаю, что вчера рядом с домом застрелили человека. Говорят же вам, мне неприятности не нужны.

– Миссис Маллой, вы слышали выстрелы? Миссис Маллой! Так слышали или нет? – не отступал Коттон.

– Нет.

– Вы не в курсе, мистер Ореккьо вчера был дома?

– Я не знаю, кто такой мистер Ореккьо.

– Это жилец из тридцать первого номера, – пояснил Хоуз.

– Я с ним незнакома.

– Простите, мадам, вы не могли бы открыть дверь?

– Я не хочу.

– Мадам, если надо, я могу съездить за ордером, но не будет ли нам проще…

– Главное, не впутайте меня в неприятности. Я вам открою, только обещайте, что я не попаду из-за вас в переделку.

– Обещаю.

На Полли Маллой был длинный светло-зеленый халатик с короткими рукавами. Стоило девушке открыть, как Хоуз тут же увидел следы уколов на ее руках. По этим следам детективу не составило особого труда догадаться, что за человек стоит перед ним. На вид Полли успело перевалить за двадцать пять лет. Ее фигура еще хранила стройность юности, а лицо можно было бы назвать красивым, если бы не след, что успела оставить на нем тяжелая жизнь. Зеленые глаза с тревогой смотрели на полицейского, а рот был чуть приоткрыт, отчего девушка казалась совершенно беззащитной. Она беспокойно покусывала нижнюю губу и куталась в халатик, наброшенный прямо на голое тело. Длинные изящные пальцы… А трассы на руках… Они без всяких слов говорили об очень многом.

– Я дурь не держу, – промолвила она.

– А я про нее и не спрашивал.

– Если хотите, можете все обыскать.

– Мне этого не надо, – успокоил ее Хоуз.

– Заходите.

Он вошел в квартиру, и Полли, закрыв за ним дверь, щелкнула замком.

– Мне неприятности не нужны, – в который раз повторила девушка, – у меня их и так хватает.

– Вам совершенно нечего опасаться, – заверил ее детектив, – мне просто хотелось задать вам несколько вопросов о вашем соседе, который живет дальше по коридору.

– Я знаю, что кого-то застрелили. Пожалуйста, не впутывайте меня в эту историю.

Они сидели друг напротив друга – она на кровати, он – на стуле с прямой спинкой. Что-то витало меж ними в воздухе, столь же ощутимое, как царящая в здании вонь от мусора и мочи. Они сидели друг перед другом, преисполнившись спокойствия, махнув рукой на все церемонии и формальности. Каждый из них понимал, с кем имеет дело. Коттон Хоуз был детективом, а Полли Маллой – наркоманкой. Возможно, они понимали друг друга куда лучше подавляющего большинства людей. Коттон за свою работу в полиции навидался наркопритонов и потому прекрасно знал, что за жизнь вела Полли. За время службы на страже закона он арестовал немало проституток, готовых отдаться за дозу, нагляделся, как выворачивает торчков во время ломок. Он слишком много знал и видел и потому не хуже любого барыги мог прочувствовать наркомана, понять, что у него на душе. А девушка… Девушка тоже знала и повидала немало. Сколько раз ее задерживали, сколько раз она уверяла полицейских в своей невиновности, сколько раз кидала дозу под барную стойку или в канализационный люк при виде легавого, сколько раз привлекалась к административной ответственности… Вполне вероятно, она не хуже заместителя прокурора разбиралась в области уголовного права, касающегося незаконного оборота наркотических веществ. Хоуз и Маллой. Полицейский и правонарушитель. Их представления друг о друге и знание жизни порождали нечто вроде статического разряда электричества. Они сразу почувствовали нечто общее, и каждый осознал свою способность оказаться в шкуре другого. Они могли общаться предельно откровенно, без увиливаний, уверток и лжи. Они напоминали умаявшихся любовников, лежащих и шепчущихся на одной подушке.

– Вы знакомы с Ореккьо? – спросил Хоуз.

– Вы обещаете меня не привлекать?

– Обещаю, – кивнул детектив, – если только вы не имеете отношения к убийству.

– Не имею.

– Тогда даю вам слово.

– Слово полицейского? – Полли вяло улыбнулась.

– Больше ничего не могу вам предложить, так что, похоже, вам придется им удовлетвориться.

– Похоже, да. – Полли опустила голову.

– Вот и молодец.

– Я успела с ним познакомиться, – немного помолчав, промолвила девушка.

– При каких обстоятельствах?

– Столкнулась с ним в тот вечер, когда он сюда переехал.

– Когда конкретно это случилось? – Хоуз подался вперед.

– Два-три дня назад.

– И где ты с ним столкнулась?

– Меня дико ломало, позарез нужна была доза. – Девушка облизала губы. – Я только неделю как откинулась. Мотала срок в Карамуре… Сказочное место. Ну а связей с барыгами наладить еще не успела…

– За что сидела-то?

– За проституцию.

– А сколько тебе, Полли, лет? – прищурился Хоуз.

– Девятнадцать. Что, выгляжу старше?

– Да, – не стал врать полицейский, – выглядишь ты старше.

– Я выскочила замуж в шестнадцать. За такого же торчка, как и сама. Прекрасная партия, что и говорить….

– И чем он сейчас занимается?

– Мотает срок в Каслвью.

– За что?

– Он стал барыжить дурью, – пожала плечами Полли.

– Ладно, давай вернемся к твоему соседу Ореккьо.

– Я попросила одолжить мне денег.

– Когда это было? – уточнил Хоуз.

– Позавчера.

– Ну и как? Дал он тебе в долг?

– Вообще-то… – Девушка замялась. – Вообще-то я просила не в долг. Я предложила ему перепихнуться за деньги. Понимаете, он же был тут рядом, а меня ломало. Богом клянусь, я думала, что до улицы не доползу – так хреново было.

– И что же он? Принял твое предложение?

– Он дал мне десятку. И ничего не попросил взамен.

– Тебя послушать, так он, получается, классный мужик.

Полли пожала плечами.

– Я ошибаюсь? – изогнул бровь Хоуз.

– Скажем так, он не в моем вкусе.

– Вот как, – многозначительно промолвил детектив.

– Я бы сказала, что он изрядная сволочь, – добавила Полли.

– Что случилось?

– Вчера вечером он пришел ко мне.

– Во сколько? В котором часу? – Хоуз подался вперед.

– Наверно, где-то около девяти, девяти тридцати.

– То есть после начала симфонии, – задумчиво промолвил Хоуз.

– Что?

– Да нет, ничего, просто мысли вслух. Продолжай.

– Сказал, что у него для меня сюрприз. Мол, если я зайду к нему, то он меня кое-чем порадует.

– И ты согласилась?

– Сперва я спросила, о чем идет речь, – мотнула головой Полли, – а он сказал, что даст мне то, о чем я мечтаю больше всего на свете.

– И в итоге ты все-таки к нему пошла.

– Да.

– У него в комнате было что-нибудь необычное?

– Например? – Девушка недоуменно посмотрела на детектива.

– Например, снайперская винтовка с оптическим прицелом, – пожал плечами Хоуз.

– Нет. Ничего такого у него там не было.

– И о каком приятном сюрпризе он вел речь?

– О дури, – коротко произнесла Полли.

– У него был героин? Он позвал тебя к себе в комнату, чтобы предложить тебе героин? Я все правильно понял? – уточнил сыщик.

– Да, все так.

– И он предложил тебе его даром? Бесплатно?

– Денег он не просил, но… – Девушка запнулась.

– Что «но»? – впился в нее взглядом Хоуз.

– Он заставил меня вымаливать у него дозу.

– В каком смысле?

– Он показал мне пакетик, разрешил попробовать – мол, убедись, что там настоящий герыч, а потом… он сказал, что даст мне дозу, если я ее вымолю.

– Ясно.

– Он меня дразнил ею… Изводил… наверное, часа два, – девушка покачала головой, – все поглядывал на часы и заставлял делать… всякое разное…

– Что именно?

– Всякие глупости. Например, он попросил ему спеть. Заставил меня исполнить «Белое Рождество»[6]6
  «Белое Рождество» – популярная американская эстрадная рождественская песня, впервые исполненная в 1941 году.


[Закрыть]. Это у него юмор такой был – герыч ведь белого цвета. Он знал, как меня ломает, как мне нужна доза, и поэтому заставлял петь «Белое Рождество» снова и снова. Эту песню я ему спела подряд раз шесть, а то и семь. Он слушал и все поглядывал на часы.

– Продолжай, – ободряюще кивнул Хоуз.

– Потом попросил меня раздеться, но… не просто снять одежду, а сделать это эротично… ну, как в стриптизе… Понимаете? И я это сделала. А потом стал… стал издеваться надо мной, над моей внешностью, над фигурой… Я… Он заставил меня стоять перед ним голой и слушать его… Как он говорил о том, какая я глупая и жалкая. Причем он то и дело уточнял, действительно ли я хочу получить дозу. Потом он взглянул на часы – уже было около одиннадцати, а я все упрашивала дать мне уколоться… все умоляла его… Тогда он приказал мне станцевать вальс, потом шэг[7]7
  Шэг – разновидность танца в быстром темпе, появившаяся в 20–30-е годы XX века. Исполняется в паре. Для танца этого типа характерны прыжки, пружинящие шаги и резкие движения ногами назад.


[Закрыть]. Я вообще не поняла, что он от меня хочет. Какой еще, на хрен, шэг? Что это за танец? Вы хоть раз о таком слышали?

– Слышал, – отозвался Хоуз.

– Короче, сплясала ему как смогла. Я бы за дозу вообще сделала все на свете. Наконец он велел мне встать на колени и рассказать, почему мне так нужен этот пакетик с герычем. Я должна была двинуть речь минимум на пять минут о том, почему торчкам так тяжело без дури. Он засек время и стал смотреть на часы, а я все говорила и говорила… Меня в тот момент уже колбасило совершенно не по-детски, меня всю трясло… Я хотела вмазаться, больше чем… – Полли закрыла глаза. – Я заплакала… Я говорила и ревела, говорила и ревела. Наконец он оторвал взгляд от часов и сказал: «Пять минут истекли. Держи свою дрянь и катись к чертовой матери отсюда». С этими словами он швырнул мне дозняк.

– В котором часу это было?

– Наверно, минут в десять двенадцатого. Часов у меня нет – давно их заложила. Но у меня из окна видно цифровое табло на небоскребе «Мьючуал». Когда я кололась, оно показывало четверть двенадцатого, значит, дозу он мне кинул где-то в одиннадцать десять.

– Говоришь, он постоянно на часы поглядывал?

– Ага, словно боялся куда-то опоздать.

– Так все и было, – кивнул Хоуз. – Он боялся пропустить жертву, которую в итоге застрелил из своего окна. Вот, значит, как он развлекался, дожидаясь окончания концерта. Милейшей души человек, этот мистер Ореккьо.

– Знаете, что я вам еще про него скажу? – промолвила Полли.

– Что?

– Он мне дал просто потрясный герыч. – Лицо девушки приобрело мечтательное выражение, а глаза словно подернулись дымкой. – Лучшее из всего, что я пробовала за всю свою жизнь. Меня вштырило так, что он мог хоть из пушки у себя в комнате палить, я бы все равно ничего не услышала.

* * *

Хоуз методично проверил телефонные справочники по всем районам, но никакого Ореккьо в них не обнаружил – ни Морта, ни Мортона или хотя бы Мортимера. После этого, в четыре часа дня, он связался со справочно-архивным отделом полиции и запросил данные на Ореккьо. Справочно-архивный отдел благодаря системе полной автоматизации не стал тянуть с ответом – Хоуз получил его ровно через десять минут. Ни в одной из полицейских картотек Ореккьо не значился. Вздохнув, детектив направил по телетайпу запрос в Вашингтон, в ФБР. Вдруг в тамошней гигантской базе данных найдется что-нибудь на Ореккьо – либо Морта, либо Мортимера, либо Мортона? Хоуз устроился поудобнее за своим столом, стоявшим в пропахшем краской следственном отделе, и принялся думать, что делать дальше. В этот момент в комнату вошел патрульный Ричард Дженеро – ему хотелось узнать, нужно ли ему идти на судебное слушание по делу одного преступника, которого он задержал вместе с Клингом на прошлой неделе. Дженеро весь день патрулировал улицы, здорово закоченел и потому, получив ответ на свой вопрос, вместо того чтобы удалиться, принялся расхаживать по следственному отделу в надежде, что Хоуз предложит ему кофе. Взгляд Ричарда упал на раскрытый блокнот Хоуза, в котором Коттон в задумчивости накорябал фамилию «Ореккьо», когда звонил в справочно-архивный отдел.

– Еще один уголовник-итальянец, – с понимающим видом кивнул Дженеро.