Текст книги "Голова лошади"

Эд МАКБЕЙН
ГОЛОВА ЛОШАДИ

– Ты только посмотри!

– Куда я должен смотреть?

– У лошади голова на месте хвоста!

Глава 1
ДЖОБОУН

Человек кубарем слетел вниз по лестнице, ругаясь на чем свет стоит и морщась от боли, когда встреча с очередной ступенькой приходилась на его несчастную голову. «Как он смел так поступить со мной?! А еще старый друг!»

Мужчине, с грохотом считающему Ступеньки длинным костлявым телом, так что создавалось впечатление, словно вниз столкнули небрежно связанную охапку дров, было под сорок от роду; его мятый коричневый костюм и когда-то белый плащ явно нуждались не в такой процедуре. «О, ты заплатишь мне за это, – думал он. – Не сомневайся, ты за это жестоко поплатишься!»

– Энд эстей аут![1]1
  Искаж, англ.: Энд стей аут. – И больше не появляйся здесь.


[Закрыть] – прозвучал сверху грубый голос.

Он не мог поверить, что наконец-то приземлился. Каждая его косточка так ныла и болела, что ему казалось: он все еще кувыркается по лестнице. С трудом поднявшись на ноги, он стряхнул пыль с колен и рукавов, поднял свою мятую фетровую шляпу, значительно опередившую его в падении, старательно почистил ее рукавом и, придав излому полей небрежное изящество, водрузил ее на голову. В этот момент он обнаружил у себя на лбу кровь, что не очень удивило его, принимая во внимание количество ступеней этой проклятой лестницы. Со стороны хозяина заведения, пуэрториканца по имени Хиджоу, что означало «сын» (уж он-то знает, чей сын этот прохвост!), было в высшей степени неоправданной жестокостью спустить его с лестницы только за то, что он попросил у него взаймы пятьдесят долларов. Он думал попросить хотя бы половину тех денег, которые истратил в заведении Хиджоу за последние десять лет, затем снизил сумму до четверти, и вот за это его выставили за дверь и столкнули с лестницы. «Ты заплатишь мне за все, Хиджоу!» – подумал он, послюнявил носовой платок, стер кровь со лба и вышел на улицу.

Был прекрасный весенний день, когда апрель словно похвалялся собою, как распутная девка своим роскошным телом. «Привет, апрель!» – радостно сказал он про себя и тут же охнул, схватившись за ушибленную поясницу. «Ах ты грязная помойная крыса, подлец, – пробормотал он в стиле Джеймса Кэгни, – я расправлюсь с тобой за это, грязная крыса!» – и вдруг улыбнулся.

Господи, до чего же дивный день! Юные красотки Нью-Йорка выпорхнули на улицы в разноцветных платьях, сбросив с себя, как ненужную чешую, все эти надоевшие и сковывающие свободу движений пояса с резинками для чулок и прочее лишнее белье, и шествовали, покачивая бедрами и грациозно переступая точеными ножками. Ну, прямо тебе молодые лошадки, которых перед стартом выводят на ярко-зеленую лужайку ипподрома, где они подвергнутся придирчивому и восхищенному осмотру толпы игроков, включая самого Эндрю Малони.

Впрочем, это еще вопрос, окажется ли сегодня в этой возбужденной толпе Эндю Малони, поскольку ему не удалось занять у растакого сына Хиджоу пятьдесят долларов. И хотя в кармане у него болтались двадцать центов, которых хватит на то, чтобы добраться подземкой до самого грандиозного ристалища в мире, знаменитого ипподрома «Эквидакт», где бурлят страсти и царит дух дерзкой отваги и безоглядного риска, он не сможет принять участие в игре, он – величайший игрок на скачках! Особенно досадно, что он не смог достать нужную сумму, потому что некий тип, игрок в кости сомнительной репутации, в основном промышляющий на окраинах Нью-Йорка, шепнул ему кое-что насчет четвертого заезда в сегодняшних бегах, где будет участвовать молодая кобылка по кличке Джобоун, которая определенно должна стать победительницей заезда. Этот мошенник был членом «Коза ностры», поэтому, нужно полагать, секретная информация поступила к нему пусть не от самой кобылы, но во всяком случае от кого-то весьма компетентного. Так или иначе, Малони оказался в дурацком положении, потому что единственное, на что годилась свежая подсказка, – это немедленно поставить на нее. И нет никакого смысла делиться ею еще с кем-нибудь только на том основании, чтобы она не утратила остроты: самое безнадежное дело ставить вдвоем. По всем этим причинам Малони расстраивался, что не сумел раздобыть денег. Он уже пытался занять их у одного гомика, владельца ювелирной лавки в Виллидже, у которого однажды купил кольцо для Ирэн. Но тот сказал: «Нет у меня денег, Энди. Дела идут хуже некуда. Не понимаю, что случилось. Я стараюсь, оформляю витрину и выкладываю, как всегда, свой товар, а люди, похоже, стали терять вкус к красивым вещам». – «Черт побери, – сказал еще Малони, – просто не понимаю, как это они могут пройти мимо твоей роскошной витрины. Тут каждый захочет зайти и скупить сразу все это сверкающее великолепие!» Польщенный гомик в ответ покраснел, но пятьдесят долларов не дал.

И, делать нечего, Малони отправился на Сорок вторую улицу, где помещался шахматный клуб и где он знал нескольких хастлеров[2]2
  Хастлер – от hastier (англ.) – человек, зарабатывающий деньги, делая ставки на победителя азартной игры или спортивного состязания. Обычно считается незаконным видом заработка.


[Закрыть]. Шахматные хастлеры в основном были славными парнями, хотя и не очень надежными. И все же попытаться стоило. Он застал на месте только одного знакомого парня по имени Арчибальд, которого все звали Гарри. Гарри сказал, что он с радостью дал бы Малони пятьдесят долларов, если бы они у него были, но дела хастлеров при шахматах за последнее время идут все хуже. Да и чего ожидать, когда сюда повадились таскаться эти умники из школы, которые играют как любители просто на интерес. Что поделаешь? Малони посочувствовал ему и посоветовал сходить конем против королевы противника, чтобы заманить ладью черных, за что Гарри поблагодарил его, сыграл конем и потерял его.

Тогда-то Малони и побрел на Четырнадцатую улицу, самым вежливым образом попросил у Хиджоу всего-навсего пятьдесят долларов, а тот спустил его с лестницы. «О, грязная крыса, ты у меня получишь», – в который раз повторил он про себя, вновь чувствуя себя Джеймсом Кэгни. И под влиянием этого ощущения он игриво подмигнул молоденькой девушке, сказав при этом:

«Привет, красотка!» – но, оскорбленно фыркнув, девица поспешила пройти мимо, а он пожал плечами и подумал: какой же все-таки сегодня восхитительный день, несмотря на то, что горячая лошадка Джобоун ждет, чтобы знающий человек поставил на нее, а ты не смог достать денег ни у одного из так называемых друзей, особенно у этого Хиджоу, в бильярдном зале которого за последний год ты оставил сотни тысяч долларов, ну хорошо, положим, не сотни тысяч, но уж точно сотни долларов. И он еще учил этого подлеца говорить по-английски, хотя, видно, не очень-то успешно, потому что, столкнув его с лестницы, Хиджоу крикнул вслед: «Энд эстей аут!» – так что любой сразу мог признать в нем уроженца Вега-Байя.

Мысль о резвой красавице Джобоун, которая ждет не дождется, когда он поставит на нее, и ассоциация с библейским Самсоном заставила его вновь почувствовать боль в пояснице и вспомнить, как он летел по всем этим тридцати семи ступенькам, нет, наверное, их было больше, он ведь перестал считать, когда треснулся лбом о тридцать восьмую; еще немного, и он смог бы участвовать в фильмах Хичкока. Теперь, когда он очутился на залитых теплым весенним солнцем улицах, он начал ощущать ссадины и ушибы по всему телу. «Если бы у меня была медицинская страховка, – подумал он, – я бы вытянул из них денежки, чтобы поставить на Джобоун. Проблема в том, что не так уж скоро выбьешь на них монету, к тому же у меня нет никакой страховки. Все, что у меня есть, это двадцать центов, интересно, застану ли я на треке кого-нибудь из знакомых. Пожалуй, можно рискнуть двадцатью центами, чтобы добраться туда, – наверняка кого-нибудь да встречу. Можно занять позицию у входа, чтобы не пропустить никого из знакомых, а уж ему я объясню, что располагаю самыми достоверными сведениями насчет Джобоун, можно даже немного преувеличить, сказать, что я получил их от владельца Большой конюшни в Кентукки, и, конечно, ни словом не упоминать о том жучке с его связями с мафией. И человек вполне может дать мне немного деньжат в знак благодарности за подсказку плюс на маленькую ставку. Пожалуй, рискнуть стоит. Если выбрать лошадь, ставки на которую утром были двадцать к одному, и поставить на нее пятьдесят баксов или около того, то получается уже тысяча баксов, даже если ставки не подскочат, как это обычно бывает, когда в забеге участвует темная лошадка».

Он стоял на углу Четырнадцатой улицы и Четвертой авеню, раздумывая, купить ли ему пару леденцов или жетоны на подземку, когда к обочине тротуара подкатил роскошный черный кадиллак. Малони сразу отступил назад, у него возникла шальная мысль, что это подъехал президент Соединенных Штатов, вот-вот дверцы распахнутся, и оттуда выскочат несколько молодцов из охраны, а затем появится и сам президент, пересечет улицу и направится в супермаркет Клейна, чтобы купить высоченный блестящий цилиндр, а может, даже несколько таких цилиндров, чтобы подарить их иранским министрам. Малони был настолько убежден, что в сверкающем лимузине прибыл президент, что весьма удивился, когда из него вышел всего лишь бородатый джентльмен, хотя, по всей видимости, этот джентльмен все же принадлежал к высоким дипломатическим кругам, разумеется, он не был главой страны и даже не дипломатом, но все равно очень важной шишкой. Малони шагнул в сторону, уступая дорогу представительному джентльмену, но тот остановился рядом с ним и сказал ему прямо в правое ухо:

– Полезайте в машину.

Малони даже подумал, что после этого падения с лестницы у него что-то случилось со слухом, но джентльмен ясно повторил:

«Садитесь же в машину», на этот раз Малони уловил легкий иностранный акцент, но не смог его определить. Джентльмен подтолкнул Малони в бок чем-то твердым, и тот сразу догадался, что это не черенок курительной трубки. Однажды в Гарлеме, когда он поздно вечером возвращался после затянувшейся игры в карты, на него напали грабители, и его ребра до сих пор помнили прикосновение дула револьвера, хотя в данном случае это вряд ли было общепринятое оружие, если принять во внимание его владельца, но все равно револьвер производил впечатление достаточно мощного оружия, которое вполне могло наделать дырок в теле не очень предусмотрительного парня. Поэтому Малони быстро сказал: «А знаете, я как раз собирался сесть в эту машину, сэр», и тут же забрался внутрь. Бородатый влез за ним следом и захлопнул дверцу. Водитель лимузина мягко тронул с места.

– Подбросьте меня к «Эквидакту», – шутливо сказал Малони, – а потом можете весь день отдыхать.

Но никто не засмеялся.

– Это у вас какой револьвер? – вежливо спросил Малони, желая несколько оживить атмосферу гнетущего молчания.

– «Люгер». Заткнитесь.

– Вы, случайно, не шпион?

– Заткнитесь, вам говорят.

– Но я желаю знать, куда мы едем, – заявил Малони.

– Мы едем в международный аэропорт Кеннеди, – сказал бородатый.

– Лично я предпочел бы, чтобы меня доставили к «Эквидакту», – сказал Малони. – И если пожелаете, можете истратить пятьдесят баксов, чтобы испытать судьбу…

– Замолчите же! – оборвал его бородатый.

– Должен сказать, для иностранного шпиона вы прекрасно говорите по-английски, – сказал Малони.

– Он думает, мы шпионы, – бросил бородатый водитель, лысая голова которого блестела, как бильярдный шар.

– Ха! – издал тот короткий смешок.

– Всем кажется, что вокруг одни шпионы, – хмыкнул бородатый.

– Ха! – снова выдохнул водитель.

– А зачем мы направляемся в аэропорт? – спросил Малони.

– Чтобы посадить вас на самолет в Рим, – ответил бородатый.

Они ехали по туннелю Мидтаун, определенно направляясь к бульварам Лонг-Айленда и аэропорту Кеннеди. Сначала ты, грязная крыса Хиджоу, подумал Малони, а теперь еще твои дружки.

Вообразили, что можно вот так запросто дурачить Эндрю Малони?

– Вы знаете, кто я? – спросил Малони.

– Нет.

– То есть я имею в виду, что вы наверняка принимаете меня за кого-то другого.

– Мы не знаем тебя и не принимаем ни за кого-либо.

– И все-таки, джентльмены, мне кажется, вы делаете какую-то ошибку…

– Здесь нет никакой ошибки.

– ..поскольку я – Эндрю Малони, а вовсе не тот, кто вам нужен.

– Нам безразлично, кто ты такой.

– У меня дядя работает судьей, – солгал Малони.

– Ха! – Это среагировал водитель;

Вдруг Малони пришло в голову, что вся эта история – просто изощренная шутка, задуманная одним из его дружков. Зная, что он отчаянно пытается раздобыть денег, они сговорились не давать их ему, а сами наняли двух актеров из «Иквити» и «кадиллак», чтобы довезти его до «Эквидакта» (да в конце концов, разве по дороге в аэропорт нет других ипподромов?), где они встретят его, как только он выйдет из машины, и дружным хором завопят: «С перрым апреля!» – и вручат ему целых пятьсот долларов в хрустящих новеньких банкнотах, чтобы он поставил их на Джобоун. Предположение было вполне допустимым, несмотря на то, что сегодня было уже четырнадцатое апреля, то есть со Дня дураков прошло уже две недели. Но ведь некоторые из его друзей не могли бы вам точно сказать, какое сейчас время суток, не то что назвать точную дату. Ему начинала нравиться эта затея, и он небрежно откинулся на мягкую спинку сиденья.

– Думаю, ребята, вам следует знать, – сказал он, решив поддержать розыгрыш, – что у меня нет паспорта.

– Нету? – спросил водитель.

– Вот именно, – сказал Малони. «Ага, лысый, влип!» – И я не просто, не захватил его с собой, у меня его вообще нет, потому что я никогда не выезжал из страны.

– А паспорт вам и не понадобится, – успокоил его бородатый.

– Тогда, может, вы скажете мне, как я без паспорта попаду в Италию?

– В гробу, – сказал бородатый, и после этих слов ситуация враз перестала казаться Малони забавной шуткой.

* * *

Заведение по гравировке надгробных памятников находилось рядом с кладбищем.

Сердитый апрельский ветер, который не ощущался на улицах Манхэттена, застроенных многоэтажными зданиями, здесь, на просторе, кружил вихри из прошлогодних сухих листьев по дорожке, ведущей к деревянному домику. По бокам дорожки, засыпанной гравием, стояли мраморные плиты, на блестящей гладкой поверхности некоторых из них виднелись выгравированные надписи. Малони бросились в глаза крупные золотые буквы по черному полю: «В память Мартина Коллахэна, любимого мужа, отца и деда, 1896 – 1967». Его невольно пробрала дрожь.

Машина остановилась рядом с высоким темным предметом, который оказался полированным памятником, гораздо большим по размерам, чем тот, что высился над могилой самого Абрахама Файнштейна. Файнштейн был королем хастлеров Бронкса, Малони всегда с трепетом вспоминал его похороны. Он хотел уже сказать бородатому джентльмену, что нет необходимости обставлять все так же пышно, как похороны Файнштейна, в конце концов, он, Малони, всего лишь скромный игрок на скачках. Достаточно простого соснового гроба и краткой надписи «Малони».

Но бородач вновь ткнул ему в бок своим «люгером», подгоняя по дорожке к коттеджу, в котором размещалась контора гравировальщика. Внутри их ожидали трое. Один из них, очевидно, был хозяином, так как сразу же спросил, не желает ли кто шнапсу.

Бородатый сказал: «Нет, у нас есть дело. Некогда тут распивать, пока дело не закончено». Двое других посмотрели на Малони, и один из них сказал:

– Гауд, это не тот покойник.

– Сам знаю, – ответил бородатый джентльмен.

Значит, его зовут Гауд, подумал Малони, и вздрогнул, когда тот добавил:

– Ничего, этот тоже сойдет.

– А где же настоящий покойник? – спросил второй.

На нем был твидовый пиджак с кожаными нашлепками на локтях, и он очень смахивал на сельского сквайра из Уэльса.

– Он выскочил из машины на Четырнадцатой улице, – ответил Гауд.

Малони нашел его ответ очень остроумным, хотя по лицу Гауда с уныло опущенными уголками глаз не скажешь, чтобы он был горазд на шутки.

– Не важно, О'Брайен, – продолжал Гауд, – из этого джентльмена тоже получится отличный покойник.

О'Брайен, тот парень в пиджаке с кожаными заплатами, уставился на Малони с явным интересом, даже несколько патологическим. Решив, что настал момент ознакомить присутствующих со своим собственным отношением к теме, Малони сказал:

– Джентльмены, лично я не думаю, что из меня получится отличный покойник.

– Не бойтесь, зато у вас все отлично получится, – ободрил его Гауд.

– Нет, серьезно, джентльмены, – настаивал Малони, – я знаю десятки других людей, у которых это выйдет гораздо лучше. Если угодно, я могу хоть сейчас назвать вам троих, с которыми только сегодня встречался по небольшому финансовому вопросу и которые действительно намного лучше меня подойдут на эту роль.

– Он слишком длинный, – раздумчиво протянул О'Брайен, не обращая на слова Малони ни малейшего внимания.

– Верно, я слишком длинный, – охотно подтвердил Малони. – И кроме того, учтите, что мой дядя – судья.

– Так кто-нибудь хочет шнапсу? – спросил гравер.

Третий человек, находившийся в конторе, до сих пор не проронил ни слова. Он сидел на краю стола, одетый в превосходно сшитый костюм, на его шелковом, в тон темно-синему костюму, галстуке блестела крохотная золотая заколка в форме буковки «К». Он молча изучал Малони холодными голубыми глазами. Малони тут же пришел к заключению, что это босс.

– Что вы думаете, босс? – оборачиваясь к нему, спросил О'Брайен.

– Полагаю, он подойдет, – сказал босс низким тихим голосом.

Все боссы так говорят, подумал Малони, и выглядят точно так же, как этот К., – маленького роста, худой, как стилет, со своим инициалом на галстучной заколке, с бесстрастным взглядом и редеющими волосами, зачесанными поперек разрастающейся лысины. Да, этот парень типичный босс.

– А если у него и вправду дядька судья? – засомневался О'Брайен.

– У него вообще нет никакого дядьки, не то что судьи, – заметил К.

– А выглядит он так, что его дядька вполне может быть судьей или по меньшей мере олдерменом.

– Так оно и есть, – с достоинством сказал Малони.

– И вообще, откуда мы знаем, может, он сам судья, или олдермен, или детектив?

– Вот именно, – сказал Малони, – вы же этого не знаете…

– Представляете, в какую историю мы можем вляпаться, если случайно схватили какую-то важную шишку?

– Да, – сказал Малони, – поразмыслите об этом.

К, задумчиво изучал Малони, размышляя над этим предположением, и наконец сказал:

– Никакой он не шишка.

– Я попросил бы! – оскорбленно воскликнул Малони.

– В любом случае, – сказал О'Брайен, – он слишком долговязый.

– Для гроба? – спросил Гауд, и Малони снова содрогнулся.

– Нет, для костюма.

– Можно отпустить брюки.

– Вообще на меня очень трудно подогнать одежду, – сказал Малони. – Правда, джентльмены, я бы не хотел, чтобы у вас возникали из-за меня какие-либо проблемы. Если костюм мне не подойдет…

– Он ему подойдет, – очень тихо и зловеще сказал К.

– Да он треснет на нем по швам.

– Ему только долететь до Рима.

– Не надо было упускать того типа, – сказал О'Брайен Гауду. – Костюм был сшит специально для него.

– Он вдруг выскочил из машины, – сказал Гауд и беспомощно развел руками. – Что же мне было делать? Гнаться за ним по Четырнадцатой улице, когда самолет вот-вот улетит? – Он пожал плечами. – Ну, мы и схватили первого попавшегося. – Оценивающе осмотрев Малони, он сказал:

– Тем более, по-моему, из него получится вполне нормальный покойничек.

– Нужно было подыскать кого-нибудь поменьше ростом, – раздраженно сказал О'Брайен.

– Не было там никого поменьше ростом, на том углу, – сказал Гауд и тяжело вздохнул. – Кажется, я бы выпил немного шнапсу.

– Сейчас не до шнапса, – сказал К.

– Верно, – сразу согласился Гауд, – сейчас не до шнапса. Где костюм, О'Брайен?

– Ступай принеси костюм, – сказал О'Брайен мужчине, который предлагал всем шнапс.

Тот покорно направился в соседнюю комнату, бросив через плечо:

– Он ему не подойдет.

Остальные молча сидели, ожидая, когда он вернется. Лысый водитель чистил ногти длинным лезвием ножа. Что за жуткая привычка, брезгливо подумал Малони.

– Как вас зовут? – спросил он водителя.

– Питер, – ответил тот, не отрываясь от своего занятия.

– Очень рад с вами познакомиться.

Водитель только коротко кивнул, словно находил бесполезным пускаться в разговоры с человеком, которому вскоре предстояло умереть.

– Послушайте, – сказал Малони, обращаясь к К. – я действительно не хотел бы стать покойником.

– У вас нет выбора, – сказал К. – У нас нет иного выхода, а следовательно, его нет и у вас.

Это звучало достаточно логично. Малони был восхищен логикой, но отнюдь не самой мыслью.

– Все же… мне всего тридцать шесть лет, – сказал он, убавив себе два, нет, почти три года.

– Порой машины сбивают даже маленьких детишек, – сказал Питер, продолжая чистить ногти. – Подумайте о них.

– Я им очень сочувствую, – сказал Малони, – но сам я надеялся дожить до почтенного возраста.

– Надежда – хрупкая вещь, имеющая свойство разбиваться, – произнес К., с таким видом, словно он цитировал какое-то произведение, но Малони не мог его припомнить.

Гравер вернулся в комнату, неся на плечиках черный костюм.

– Рубашку я оставил, – сказал он. – Она определенно ему не подойдет. Какой размер рубашек вы носите? – спросил он Малони.

– Пятнадцатый, – сказал Малони. – А рукав – пятый.

– Пусть остается в своей рубашке, – сказал К.

– Я бы предпочел остаться и в своем костюме, – сказал Малони, – если это вас устроит.

– Нас это не устроит, – сказал К.

– Вообще-то, – продолжал Малони, – я бы хотел пойти домой или лучше поехать на «Эквидакт». Если вас интересует, джентльмены, у меня есть самые свежие сведения о лошадке по имени…

– Ладно, пусть остается в своей рубашке, – перебил кандидата в покойники К.

– В желтой рубашке?! – возмущенно переспросил О'Брайен.

– С чего ты взял, что она желтая? – сказал К. – Какого цвета ваша рубашка?

– Она кремовая.

– Вот видишь, она не желтая, а кремовая, – сказал К.

– Но выглядит желтой!

– Ничего подобного, она настоящего кремового цвета.

– Оденьте его в костюм, – распорядился К.

– Джентльмены…

– Давай одевайся, – сказал Гауд и сделал угрожающий жест своим «люгером».

Малони принял костюм из рук О'Брайена.

– Где мне переодеться? – спросил он.

– Здесь, – сказал Гауд.

Малони надеялся, что белье на нем чистое, мать приучала его следить, чтобы нижнее белье и носовой платок всегда были чистыми. Он снял свои брюки, сразу ощутив холодный апрельский воздух, задувающий в щель под дверью.

– У него трусы в горошек, – сказал Питер и издал короткий звук, обозначавший у него смех. – Труп в трусах в горошек – лихо, ничего не скажешь!

Брюки костюма оказались слишком узкими и короткими. Малони не смог застегнуть их на поясе.

– Просто поднимите «молнию», насколько это возможно, – сказал К. – Этого будет достаточно.

– Они будут спадать, – сказал Малони, перекладывая свое имущество в двадцать центов в новые брюки.

– Вы все равно будете лежать, так что они не будут спадать, – сказал О'Брайен и протянул ему пиджак.

Пиджак был из той же черной ткани, что и брюки, но на подкладке, поэтому казался значительно тяжелее. Впереди у него были три крупные черные пуговицы размером с пенни, а на рукавах – по четыре пуговицы меньшего размера. Пуговицы напоминали шляпки грибов, но не круглые, а ограненные сверху и по бокам – что и говорить, пиджак казался весьма франтоватым благодаря этим не совсем обычным пуговицам.

Малони натянул его на плечи и попытался подтянуть среднюю пуговицу к соответствующей петле. В плечах было слишком тесно, под мышками жало, Малони выдохнул воздух и сказал:

– Все-таки он мне слишком мал.

– Отличный пиджак, – сказал К.

– Из какого он сшит материала? – спросил Малони. – Он шуршит.

– Это шелк, – сказал О'Брайен и посмотрел на К.

– Он так приятно шуршит, словно что-то нашептывает, – сказал Малони.

– Это вы слышите шелест ангельских крыльев, – сказал Питер и снова выдал свою имитацию смеха.

Остальные тоже засмеялись, кроме Гауда, который, как показалось Малони, вдруг стал очень бледным.

– Ну ладно, – сказал он, – давайте с этим кончать, времени осталось совсем ничего.

– Уложите его в гроб, – сказал К.

– Послушайте, – запротестовал Малони, – я женатый человек! – что не вполне соответствовало истине, поскольку он развелся год назад.

– Мы пошлем вашей жене венок, – сказал Гауд.

– У меня двое детей!

Это уже было абсолютной ложью. У них с Ирэн не было детей.

– Очень сожалею, – сказал К. – Но к несчастью, на этой земле горе не щадит даже маленьких детей. – И снова это прозвучало как цитата, которую Малони не смог узнать.

– Я – уважаемый профессор Сити-колледжа, – сказал Малони, что было весьма близко к правде, так как он был продавцом энциклопедий. – Могу вас уверить, что по мне будут глубоко сожалеть.

– О тебе вообще никто не станет сожалеть, – сказал Гауд, что было полным вздором.

В это мгновение кто-то стукнул Малони по затылку. Это Питер, в последнюю секунду подумал он, грязная крыса Питер.