Текст книги "Знак ворона"

Нет. Невозможно. Это должно быть недоразумение. Ошибка. Потому что невозможно и немыслимо.

Накомо дико и страшно захохотал, затряс плечами.

– Но я посмеюсь последним! – крикнул он. – Я не достанусь никому из вас! Не он, и не ты, и никто из прочих ублюдков больше не унизит меня. Я стану настоящим Лейонаром и паду вместе с башней!

Хотя он нес бессвязную чушь, у меня встали дыбом волосы на загривке. Накомо спятил – но мы-то стояли на огромном куске стекла, а недавно очень громко бухнуло. Накомо безумно захихикал, и сквозь его смех раздалось шипение, будто от разозленного кота.

Зажженный фитиль.

Я сощурился, нацелил оба пистолета и выстрелил. Один – осечка. Искра от кремня не зажгла порох на полке. Но второй грохнул. Пуля угодила в плечо. Я целил не туда, но пистолет на большом расстоянии – штука ненадежная. Хоть мои и сделали на заказ, гораздо больше и мощней обычных, большие пули, много пороха – настоящие убийцы монстров. От удара Накомо развернуло, из дернувшейся руки вылетело и шлепнулось на стекло что-то мокрое и рваное. Маска. Нет, лицо. Настоящее.

Понятно, отчего беднягу приняли за монстра. Вокруг глаз – мокрое живое мясо, на месте щек – подтекающая черная гниль, вокруг челюсти и лба толстые бугры запекшейся крови и гноя. Кровь сочилась из глубоких порезов вокруг лица, из трещин в крошащейся черной корке. Ярко белели зубы безгубого рта, глаза без век налились кровью, дико дергались в такт безумному хохоту. Может, Накомо сошел с ума от боли? С трясущейся челюсти брызгала кровавая жижа.

Жуткий кошмар на месте лица отвлек меня, и я не сразу заметил гранату в руке, черный железный шар размером с грейпфрут, с длинным дымящимся фитилем. Такие гранаты набивают особым разрывным порохом, мощной взрывчаткой. А на поясе висели еще две бомбы. Когда взорвется первая, детонируют и они.

Искры ползли по шнуру, Накомо смеялся, в театральном жесте воздел руку к небу.

– Я не предал, и никогда не был предателем. Но посмотрите, что он сделал со мной! – Накомо царственно поднял бомбу, словно державу. – Монстр думал управлять мною, великим Мароло Накомо. Но я пресек то, что он сделал со мной, и ухожу со сцены по своей воле. Я не марионетка – я творец. Это критики хотели видеть настоящего Лейонара – так вот я стою здесь. Глядите же, я сокрушу эту башню. Вот он, финальный триумф величайшего актера эпохи.

– Огонь! Огонь!! – заревел Тьерро.

Хором рявкнули мушкеты и светострелы, но в актера угодила всего-то пара пуль. Накомо покачнулся, но не упал. Тьерро задушенно вскрикнул. На его ладони пылал шар света, но Тьерро не торопился швырять его. От светового разряда гранаты могли детонировать и повредить стеклянную платформу. А тогда мы все отправились бы вниз вместе с Накомо.

Он поднял железный шар над головой.

У меня сложные отношения с геройством. Я шлепнулся на стекло. Но Бастиан, почитатель Светлой леди и бывший подмастерье часовщика, решил совершить самое большое геройство своей жизни. Он выпустил из рук оружие и побежал к безлицему актеру, столкнулся с ним, и оба полетели в небо. Они зависли там на кратчайшее мгновение – а потом исчезли.

Когда спустя несколько секунд раздался взрыв, он показался мне отдаленнее, чем следовало ожидать. Громкий, но бессильный хлопок, а не оглушительный гром.

– О, Светлая леди! Он спас нас всех! – охнула Элта.

– Леди овеяла его своим дыханием, – пробормотал кто-то.

Губернатор Тьерро поступил, как я – бросился на пол. Теперь его чудесный белый кафтан был испачкан серой цементной пылью, она забилась в брови и в волосы.

– Бастиан спас всех, – вытирая слезы с глаз, выговорила Элта. – Настоящий герой! Он столько ехал и шел к нам, чтобы так вот… О, святая Леди!

Храбрый юный Бастиан вышиб мою добычу с платформы и взорвался вместе с Накомо несколькими этажами ниже. Я выглянул наружу. От обоих осталось, главным образом, жиденькое красное пятно на серых камнях в тысяче футов внизу.

Тьерро подошел к Элте и крепко обнял ее пыльной рукой.

– Он был героем, – тихо произнес Тьерро. – Высокий свидетель узнает его имя. Бастиана запомнят.

Идиоты вокруг закивали и одобрительно забормотали. Вера в Светлую леди их утешала. Честно говоря, утешиться было самое время.

Я заковылял к влажному ошметку, оброненному актером. И как же надо довести человека, чтобы он вырезал себе лицо?

Увы, Мароло Накомо удрал от меня – в гораздо худшее место.

10

– Полное дерьмо, – спустившись, сообщил я Тноте.

Дождь уже превратился в мельчайшую морось, воздух стал тяжелым от влаги. У меня тряслись руки. То, что я понял на крыше, не укладывалось в голове. Я пытался убедить себя, что ошибся. Я не хотел оказаться правым. Я отчаянно храбрился перед самим собой.

– Большой Пес говорит, что люди не должны летать, – указал Тнота. – Отчего они сделали «бух»?

– От желания красиво уйти со сцены и парочки гранат. Гребаные актеры, – выговорил я и вздрогнул. – Определенно могу сказать одно: можно уже не искать Мароло Накомо.

– Раньше я толком и не видел его, – почесав лоб, сообщил Тнота. – Но сейчас его как-то слишком много в поле зрения.

Тут не поспоришь. Красным дождиком обдало изрядную часть улицы. Народ вокруг был покрыт телесной жижей.

Под бдительным надзором Тьерро прорабы уже загоняли людей внутрь или скакали по лесам. Да уж, не терять ни минуты и ни пенни. Встреча с безлицым не прошла для губернатора бесследно, он сильно побледнел, но стоически погонял людей.

Мой рассудок скакал от одной невозможности к другой, пытаясь опровергнуть то, что я видел своими глазами. Ну должно же быть другое объяснение!

Мой взгляд снова притянули светострелы с их серебряными дулами, оружие охранников Тьерро. Девлен Майль носил такой в ночь, когда убили Левана Оста. Верующие говорили, это святое оружие. Мог ли Майль быть в Светлом ордене? А если был, то что с того? Верующих в городе тысячи, они стекаются со всех городов. Зацепка гнилая. Взорвавшийся герой Бастиан добровольно отдал жизнь за Великий шпиль. Бастиан яростно и простодушно верил и вряд ли мог обманывать меня. Девлен Майль не был похож на того, кто верит в справедливость и новый мировой порядок. Он был похож на кусок дерьма, думающий только о себе и ни о ком другом. Потому я и пристрелил его.

Я попытался представить, как Тьерро приказывает своим людям убрать Левана Оста, переговаривается с «малышами», давит на Мароло Накомо, заставляет уничтожить тот самый шпиль, который сам и строит. Не представлялось. Тьерро верил по-настоящему. Без доли фанатизма он не вложил бы столько денег, и служил он только Светлой леди. А Накомо посылали отыскать навигатора, пообщаться с предателями, потом спрятать Око Шавады. Накомо сбежал, и кто-то срезал его лицо. Черта с два он бы учинил такое над собой сам. И что он бормотал? «Когда я подвел его, он забрал лицо».

Неизбежный вывод бил в мозг кувалдой. Я продолжал повторять себе, что это невозможно, это не он. Но я знал, какую сделку заключил Мароло Накомо.

И я знал теперь, как Девлен Майль восстал из мертвых.

Я смирился с выводом, и меня окатило таким страхом, что я слегка напустил в штаны.

Но я взял себя в руки. Потряс головой, чтобы сбросить страх и всю мрачную мерзость, полезшую из памяти.

– Босс, все в порядке? – озабоченно поинтересовался Тнота.

– Не знаю, – бросил я, оставил Тноту на площади и поспешил в город.

Накомо уже бесполезен. Надо отыскать труп.

Бедняцкое кладбище располагалось на краю города. Нищих чурались за их нищету даже после смерти. Я поехал туда на Соколе, отличном коне для городской спешки. Конь имел копыта размером в обеденные тарелки и привычку кусаться. Люди обычно торопились убраться с дороги. Во рту по-прежнему ощущался привкус гнуси, не отпускавший меня после купания в канале. Края ногтей тоже сохранили фиолетовый оттенок. Плавание в черной воде не пошло мне на пользу.

Смотрительница кладбища без возражений пустила меня за железную решетчатую изгородь. Если кто-то хочет поглядеть на тела настолько ничтожные, что их свалили скопом в общую могилу – пожалуйста. Смотрительница проводила меня в холодный подвал и освещала путь старой доброй масляной лампой. Внутри висел тяжелый туман. Его нагоняло сквозь вентиляцию, будто нарочно добавляло ужаса в холодный мрачный дом мертвых. Но мне нипочем мертвые. Тьфу.

Смотритель справилась с книгой, затем пошла вдоль ряда проходов в узкие комнаты со сводчатыми крышами. В комнатах на ветхих столах лежали трупы. Некоторые мертвые остались в том, в чем умерли, остальных обмыли и обрядили в то, что семья могла позволить себе выбросить в землю. Трупы лежали до тех пор, пока кто-нибудь не оплачивал похороны или пока тело не разлагалось до состояния, позволяющего выбросить останки в канализацию. Смотрительница остановилась у ниши, где на грозящем развалиться столе лежали кучей целых шесть тел.

– Что именно вы хотите с ним сделать?

– Проверить, на самом ли деле он умер.

Смотрительница фыркнула.

– Тут все мертвые.

– Надеюсь.

– Ну, можете оставаться столько, сколько захотите. Вряд ли кто-нибудь решит потревожить этот народец. Но не делайте ничего эдакого, хорошо? Босс иногда заходит и может заглянуть сюда. Так что ничего эдакого.

– Ну конечно, ничего эдакого, – пообещал я.

Шесть трупов лежали пирамидой. Прошло две недели с тех пор, как я во второй раз убил Девлена Майля. Трупы люто смердели. Смерть раскрасила их в гнусные гнилостные цвета. Скользкая кожа болталась на мясе и легко отслаивалась, когда я пихал трупы, сбрасывал на пол, чтобы добраться до Майля в самом низу. Зубы вываливались из открытых ртов, рассыпались по полу, будто горох. Один мертвец протяжно и мокро пукнул, но это нормально для мертвых такого возраста. И все-таки здорово, что я пошел сюда натощак.

Сердце колотилось барабаном. Сейчас я все увижу. И все докажу.

Тело Майля было в лучшей форме, чем остальные. Для двухнедельного гнилья выглядело здорово. В тусклом свете лампы и не скажешь, пожелтел он или нет. Но досталось ему крепко. Куртку разорвало и сожгло, из плоти еще торчали куски взорвавшегося фос-резервуара.

Я узнал Девлена только по внушительному родимому пятну на лице. Я только что встретил человека с отрезанным лицом. Кому и зачем нужно отрезать человеку лицо? Не для того ли, чтобы прилепить кому-то другому?

Я повернул голову трупа и увидел. Совпало очень хорошо, оттенки кожи почти не отличались. Но размер немного подвел. Кожа тянется до известного предела. Вдоль едва заметной линии изменился угол щетины. Черт возьми, я был прав. Я и в самом деле убил Девлена Майля. Человек с взорвавшимся светострелом просто носил чужое лицо.

Колокол зазвонил в моей голове в последний раз. Все один к одному.

– Саравор, – выговорил я в туманную темноту.

Я хотел бы ошибаться, но последняя надежда на ошибку разлетелась вдребезги.

У человека есть масса причин сменить лицо. Мароло Накомо сменил свое, потому что жаждал юности. Убийца, носивший лицо Девлена Майля, наверняка был профи, хотел стереть прошлое, движением скальпеля убрать из истории свои грехи. А Майль стал дешевым источником телесных частей, гниющим в бедняцком склепе.

А ведь не так уж просто набрать профессиональных убийц, не желающих быть узнанными.

Здесь воняет Саравором. Он вернулся, обтяпывает дела в моем городе, но теперь не просто штопает обратившихся. Они у него теперь делают грязную работенку – несомненно, часть большой интриги. Он подрядил не-Девлена-Майля на убийство Левана Оста взамен за лицо, потому что вел переговоры с «малышами», а отколовшийся Леван Ост мог навести на Саравора. А если Накомо прятал Око Шавады в подвале, то теперь оно – у Саравора.

Если не считать Глубинных королей, оно просто не могло попасть в худшие руки.

Я оставил тела на полу и взбежал вверх по лестнице. Скверно бросать их так, но тащить гниль назад, на стол… бр-р.

Саравор – это жуть. Он пугал меня и тогда, когда я платил за его услуги. Признать этот страх – не трусость, как не трусость и бояться приливной волны. Саравор – мощь и гений. И садизм. Когда он тягался с Малдоном, и его сила плескалась внутри моего черепа, я сделал немыслимое: я позволил Саравору и его серым детям забрать у Малдона толику мощи Глубинного короля. Крошечную частичку сущности того, что составляло Шаваду.

А в той частичке было много силы.

Когда я вел Сокола с кладбища, мои руки тряслись. Надо было хорошенько подумать – а значит хорошенько выпить. Я завернул в бар и хлестал бренди до тех пор, пока бар не закрылся, и меня не выпроводили на улицу. Была глухая ночь, смог не рассеялся, так что я шел домой сквозь плотное серое облако, пока не уткнулся в перекресток.

Если свернуть налево, то еще пара поворотов – и я дома. Нынче у меня роскошный дом. Большой. Я не был там уже две недели. Я нанял служанку, и она живет там одна, будто зажиточная, но покинутая любовница. Поворот за поворотом – и я снова в офисе. Уже за одиннадцать, слишком поздно для того, чтобы бросать вечернюю выпивку. Но если учесть, когда я начал…

Страх и возбуждение отхлынули, подступила усталость. Большая кровать в доме пустая и холодная. Вряд ли служанка подложила туда грелку. А в офисе тепло. В общем, все очевидно.

Я поднялся по лестнице со всей осторожностью, на которую способен пьяный мужлан весом в три сотни фунтов. Мне не нравится вонь ламп на китовом жире, так что я зажег свечи. Свет от них теплее. Малдон уже оставил список на моем столе и уж точно разошелся вволю: медная проволока, канистры, дерево, бронзовые трубки. Плюсом к этому набор инструментов, пара окуляров с линзами, какие используют «таланты», оборудование для кузни и дюжина нарезных ружейных стволов. Конечно, все нетрудно достать, но ружейные стволы чертовски дорогие. А мысль о кузне под моим офисом, да еще о постоянно пьяном Малдоне в ней…

Я вздохнул и потер пересохшие больные глаза. Можно было бы подумать, что Малдон оборудует ткацкий станок света или что-то похожее, но когда Шавада вторгся в разум Глека, то забрал способность плести свет. Не знаю, почему, но драджи умеют плести свет не лучше, чем наши колдуны – запускать психочервей. Может, близость к свету не совместима с настолько темными тварями? Трудно сказать. Малдон – единственный спиннер, оказавшийся в такой ситуации.

Да, список покупок моего безумного недо-ребенка уж больно небезопасен. Я-то закуплю все нужное, пусть дитя потешится вволю и хоть чем-то займется, но пусть возится не здесь, а в моем доме. Нельзя рисковать офисом. Я написал бумажку для бухгалтерии. Пусть найдут приличных мастеров и выдадут им нужную сумму. Если Малдон увлечется хоть чем-то, глядишь, не станет кончать с собой.

Я зевнул. Эх, где ты, молодость? День беготни по лестницам и тяжелого питья стал жутко утомлять. Я выбрался из доспехов и при том ужасно лязгал.

Не знаю, сколько попыток предпринял Малдон. Я видел две. Однажды он повесился на потолочных балках в кладовой, но веревка была короткая и шею не сломала, а потом Малдон обнаружил, что ему не очень-то и нужно дышать. К тому времени, как я нашел его и обрезал веревку, бедняга чуть не свихнулся окончательно от скуки и отчаяния. Во второй раз он порезал себе кисти и забрызгал кровью все мою ванную. Но тут уж я не сомневался в том, что паршивец выживет, сколько бы он ни пачкал мои полотенца. Глеку досталась скверная жизнь: бесконечное детство, изуродованное слепое тело и только память о былом могуществе. Если я смогу игрушками развлечь и увлечь его – ну, и то хорошо.

– Я думал, ты сегодня уже не явишься, – с порога заявила Валия. – Ты что, специально тут грохотал?

В моей голове еще шумела выпивка, и при Валии я сразу ощутил, насколько я потный и смрадный. Наверное, сшибает крепко.

– Ты что здесь делаешь? – осведомился я.

– Работаю, – огрызнулась она, но потом добавила уже спокойнее: – Амайра снова захотела спать на кухне. Девочке одиноко. Я читала ей книжку.

– У нее комната в моем доме, но Амайра почему-то не хочет там оставаться.

– А ты не понимаешь, почему ей хочется быть здесь, а не в холодном пустом доме?

Я проигнорировал вопрос.

– Она слишком маленькая, чтобы околачиваться здесь по ночам. Ее нужно отослать туда, где ей обеспечат будущее.

Валия укоризненно поглядела на меня. Неважно, в каких ты чинах, чего добился в жизни. Женщина посмотрит с укоризной, и непременно захочется исправиться и извиниться. Известное дело: достоинство мужской жизни измеряется женскими взглядами.

– Рихальт Галхэрроу, ты не сделаешь ничего подобного, – указала мне Валия. – Мне очень нравится девочка, и я очень разозлюсь, если ты ушлешь ее. А в особенности, если ты ушлешь ее настолько пьяным. Когда ты спал в последний раз? Твои глаза красней Риоки.

– Глаза отдохнут, когда сдохну, – буркнул я.

От выпивки я становлюсь сварливым.

– Ну, слова крутые. Но какой с тебя толк, если свалишься от усталости?

Как же раздражает эта чертова правота, когда ею тычут в лицо!

– Прости. Не стоило мне ворчать. Трудный день, – промямлил я.

– Ты что-нибудь ел?

Я смутился на мгновение, но выпивка – хорошее подспорье уверенности в себе.

– Уже слишком поздно, чтобы приглашать тебя на ужин, – брякнул я и тут же понял, насколько Валия устала, какие у нее мешки под глазами.

Упс, не ожидал – на ее щеках заиграл легкий румянец, заметный даже под копной рыжих волос.

– Ах ты, засранец, я не приглашаю тебя на ужин. Тебе нужно поесть и поспать. От тебя никакого проку, когда ты спишь на ходу. Давай, вставай.

Я не встал. Она права. Тело будто налилось свинцом от усталости. Все казалось таким далеким и мутным, будто я смотрел сквозь подзорную трубу не с того конца. Валия ухватила меня и помогла выбраться из кресла.

– Иди и жди в столовой!

Я сделал, как приказано.

Время идет странно, когда не спишь. Минуты незаметно ускользают, проваливаются в никуда, вдруг бац – и провалился целый час, а ты стоишь на месте и смотришь в пустоту. И непонятно, то ли в самом деле заснул, то ли потерял способность мыслить и ощущать себя. Я мог сидеть в том кресле и минуты, и часы – но не чувствовал этого.

Затем явилась Валия с подносом, заставленным едой, какой обычно потчуют умирающего родственника. И к ней чай. Гребаный зеленый чай. Я не стал жаловаться. Валия не обязана меня кормить. Это не ее работа. Была не ее, во всяком случае.

Я ел и говорил. Я рассказал про Девлена Майля и Мароло Накомо, все про Саравора. Я рассказал Валии то, что не рассказывал никому: про драку с «малышом» на пороге Машины Ноля, про то, как Саравор получил власть надо мной и как я откупился.

– Ведь Саравор вылечил майора Ненн, когда ее ранили на Двадцать Третьей станции? – тихо спросила Валия.

Я кивнул.

– Тогда он безопасен для нее, – заключила Валия. – Если он лечит в обмен на что-то, если заключает сделку – то не имеет власти над вылеченными.

Черт, хоть бы это было правдой. На сегодня уже хватит страхов.

– Я знаю. Но есть еще кое-что. Малдон сказал, что Око Шавады побывало в доме Накомо. Значит, Око забрал Саравор. А он сильнее любого обычного колдуна. Я дал Саравору эту силу. А он использовал ее, чтобы завладеть другой частицей Шавады.

Валия в задумчивости провела пальцем по цветам, вытатуированным на ее предплечьях.

– И что он сделает с Оком? Продаст «малышам» в Мороке?

– Это уж вряд ли, – заметил я. – Саравор помешался на власти и силе. По-настоящему он хочет только их. А если получит, возникнет большой вопрос: на что он их употребит?

11

После Осады Валенграда пошел слушок о том, что Саравор отдал концы. Разумный слух. Ведь Саравор выдержал страшную драку с Малдоном-«малышом», а потом исчез и унес с собой крупицу силы самого Шавады. Такая мощь не для смертных. Им ее не выдержать. Я посчитал, что после смерти Шавады его магия тоже погибнет. Я хотел удостовериться в том, что Саравор не использует добычу – но колдун ускользнул.

Я очень надеялся на то, что Саравор не пережил Осаду или удрал навсегда. Увы, надежды – хлипкие доспехи. Они от реальности не защитят.

Мне захотелось навестить Ненн. Ее ребята отгуливали положенное после вылазки в ядовитые пески. Я приехал, привязал Сокола к изгороди и позвонил. Ненн вышла открывать сама, одетая только в полотенце и приставной нос. Сосед, которому повезло встать раньше обычного, скривился, глядя на такое вопиющее нарушение приличий, но, по-моему, он пытался замаскировать этим жадный взгляд на ноги майора – мускулистые и открытые почти целиком.

– Эй, старый пердун, смотри хорошенько! – заорала она, открыла мне дверь и показала старой гниде задницу – а потом захохотала.

– Ты в хорошем настроении, – заметил я, когда мы зашли в гостиную.

– Хороший выдался день, – заметила она и потянулась.

Полотенце приподнялось и вообще перестало прикрывать. Моя Ненн и раньше почти не заботилась о приличиях, а когда поднялась в чинах, перестала заботиться вообще. Но такой наглой демонстрации я еще не видел.

– Хочешь позавтракать? У меня где-то поблизости бутылка двенадцатилетнего виски.

Заманчивое предложение – но у меня пока были другие заботы. Я уже хотел заговорить, но услышал шум из соседней комнаты.

– Слуги? – спросил я и тут же обругал себя за тупость.

– Они тут бывают иногда. Но сейчас это Бетч чистится. Бедняжку немного поцарапали, – сообщила Ненн, посмотрела на свои ногти и ухмыльнулась.

У Ненн сложно с нежностями, она впадает в экстаз от того, как Бетч ее хочет. У Ненн с любовниками бывали проблемы. Причем нехорошего толка. А сейчас она отыскала человека, который заставил ее ощутить себя красивой. И, в своем стиле, хотела хвастаться этим перед всем миром. Показать, что этот мир потерял в ее, Ненн, лице.

– У меня и еда есть, – прибавила она.

– Пока откажусь, спасибо. Мне нужна твоя помощь кое с чем. Но сперва скажи мне, как твой живот в последнее время?

Ненн нахмурилась.

– Я ничего эдакого не ела, если ты это имеешь в виду.

– Нет. Я имею в виду твои кишки, за которые я столько заплатил Саравору.

– Да с ними все время как-то не так, – пожав плечами, ответила она. – И мне постоянно хочется острых перцев, хотя мне нельзя, когда Бетч рядом, а то у меня сок на пальцах, и когда оно у нас, ну, сам понимаешь, что тогда.

Я не очень понимал и понимать не хотел.

– Не болит? – спросил я. – Не заставляет чувствовать себя, ну, будто сейчас все бросишь и пойдешь стрелять людей? Ничего в этом роде?

– Я всегда хочу все бросить и пойти стрелять людей, – указала Ненн.

Она откупорила бутыль, в которой, как я думаю, и хранилось двенадцатилетнее виски, и налила себя в стакан янтарной жижи.

– Да ладно, хрен с ним, давай и мне, – согласился я. – Но потом – за работу. У меня такое чувство, что Саравор вернулся в город. Если так, что колдуну настало время снова нас покинуть – желательно, в гробу. И лучше, если в виде кучи отдельных кусков.

Ненн кровожадно ухмыльнулась как в старые добрые времена. Она знала: я прошу о помощи только в том, что ей по душе.

– Отлично. Но мне нужно еще десять минут.

– Я подожду здесь.

– Если хочешь – жди, – пожав плечами, заметила она. – Но спорим, что ты все равно выйдешь наружу?

Она скользнула назад в спальню. Я немного послушал доносившиеся оттуда звуки и действительно предпочел подождать снаружи.

* * *

Мы выехали на Помойку с двумя дюжинами солдат. Не скрою: с таким эскортом я ощутил себя гораздо уверенней.

На всю Помойку легла тень Великого шпиля. Сквозь его открытые окна и недостроенные стены высоко наверху я различал крошечные суетящиеся фигурки. Рабочие клали кирпичи, доски, несли стальные кабели или тонкие стеклянные трубки. Накомо стал только небольшой временной помехой великой стройке.

Днем Помойка выглядела гораздо хуже, чем ночью. Темнота дружелюбна к уродству, а уж в нем Помойка была чемпионом Валенграда. Городские службы еще не восстановились после Осады, а на Помойке они и в лучшие-то времена не слишком работали. Мусор и дерьмо мирно соседствовали в ямах и канавах, крысы старались перерасти собак, и повсюду сновали люди. Конечно, новоприбывшие, ищущие работу и отыскавшие ее. И множество желтых капюшонов. Но все стремительно разбегались от рыка солдат в черном.

Мы свернули за угол – и вот он во всей красе. Я не был тут четыре года. Не было смысла заглядывать сюда, как, наверное, нет смысла и сейчас. Вряд ли мы здесь что-то отыщем.

После Осады я пытался убить Саравора. Первый раз в жизни я захотел прикончить человека только потому, что это показалось мне нужным. Никто бы не поспорил с тем, что Саравор заслуживает безвременной кончины, но все равно ощущение дерьмовое. Я выслал два десятка гренадеров, здоровенных ребят с нехорошими ухмылками и мушкетами на плечах, с приказом стрелять первыми и не останавливаться до тех пор, пока от колдуна ничего не останется. Пусть и ничтожный, присвоенный им кусок силы Глубинного короля слишком велик для смертного. Но мои убийцы обнаружили только пустой дом. Саравор не стал ждать в Валенграде окончания Осады.

Теперь я вернулся с двумя десятками «драни» Ненн и парой боевых спиннеров, которых умудрился выпросить у Давандейн. Ненн назвала своих «дранью» в насмешку над «драконами», гвардией Давандейн, дерзкой и заносчивой братией. «Дрань» была крепким и надежным народцем, под стать Ненн. А вот молодым и высокомерным спиннерам я не очень доверял.

С виду большой старый дом остался прежним. Ставни покосились, повисли на петлях, строение осело, подалось вперед, словно почерневшая от старости и грязи ветхая бабулька, примостившаяся на стуле.

Мы остановились у дома.

– Ты заметила что-нибудь странное на улице? – спросил я.

– Тут меньше дерьма, чем обычно ожидаешь на Помойке, – ответила Ненн.

Она глядела на большой дом с очевидным сомнением. А может, и страхом. Стоило ли вести ее сюда? У нее об этом месте не слишком приятные воспоминания.

– Слишком тут спокойно, – заметил я.

Я попробовал дверь, пару раз звучно грохнул кулаком, подождал. Я почти ожидал, что мне откроет серокожий мальчишка – но на стук никто не откликнулся.

– Ты и в самом деле думаешь, что он вернулся? – осведомилась Ненн.

– Должен был, – отрезал я и снова грохнул в дверь.

Ничего.

– Взломайте ее!

Гренадер подступил к двери с топором, и та быстро поддалась. Внутрь быстро заскочили солдаты с взведенными пистолетами, с дымящимися фитилями. Мы с Ненн зашли последними.

Внутри – ощущение унылой заброшенности. На стенах плесень, по углам собрались лужи. Исчезли полки, когда-то заставленные банками, полными носов, пальцев, ступней и глаз в консервирующей жиже. Дом даже и пах пустотой. Сюда не приносили Око Шавады.

Ненн заглянула в тесный пустой чулан – похожий на множество таких же в этом доме.

– Я чуть не умерла в этой комнате.

– Ты чуть не умерла во многих комнатах, – указал я.

– Ты хоть однажды жалел о том, что связался с ним?

– Глупый вопрос. Никогда и ни разу.

– Как думаешь, они могут быть хорошими людьми? В смысле, эти мясоправы?

– Не знаю. А разве еще есть такие, как Саравор?

Ненн вздрогнула, и, мне кажется, не от холода.

– Я иногда думаю о том, чьи кишки он засунул внутрь меня. Он вытянул наружу те, которые пробило лезвие драджа, сунул внутрь новые, а потом заштопал меня, будто дыру на пальто. А знаешь, что самое скверное?

– Да оно все звучит до крайности скверно.

– Я все время была в сознании и все чувствовала. Он меня обездвижил, но я чувствовала, как он полосует, отрезает от меня куски.

– Ты жива. Это главное.

– Ну да, – согласилась Ненн.

Гренадеры закончили прочесывать дом.

– Майор Ненн, ничего, – доложил сержант. – Тут уже давно никого не было. Может, несколько лет.

Ненн распустила свою «дрань». От дома Саравора у меня шли мурашки по коже, и потому мы направились к ближайшему месту с крепкой выпивкой – дыре в стене, посмевшей назвать себя «винодельней». Хозяева этой дыры были храбрыми людьми. Немногие бы отважились назвать «вином» их разведенное водой пойло. Тем не менее, выпивка есть выпивка.

– Утро насмарку, – потянувшись и хрустнув шеей, заметила Ненн. – А я б могла учинить столько всякого интересного… Цитадель хочет, чтобы я набрала пареньков с юга, зелененьких, как травка, а росточком даже и поменьше.

– Интересно, с чего ты подумала про добрых мясоправов? – напомнил я о недавнем разговоре.

– А ты с чего об этом? – с досадой спросила Ненн, и в ее глазах снова зажегся нехороший огонек.

Его она обратила в сторону пары местных, пялившихся на хорошо одетый народ, с чего-то вздумавший засесть в здешней куче дерьма. Местные тут же перестали пялиться. Наверное, мы распугиваем здешнюю клиентуру. С другой стороны, когда мы зашли, здесь были только «желтые капюшоны».

– Ну, так.

– И я ну так. Думается мне нехорошее временами, вот и все.

– Про что думается? – не отставал я.

– А в твою гребаную голову это не приходит, а? – рявкнула она. – Рихальт, люди зовут меня «безносой». Думаешь, мне это приятно?

– Ты ж плюешь на то, как тебя зовут и что о тебе думают. А твой парень, Бетч, тебя и так любит.

– Ну, может быть. Только иногда мне кажется, что я для него – способ сделать карьеру. Не думай, что это я так просто. Я люблю хорошо потрахаться, и оно уже того стоит. Но так странно, что он выбрал именно меня, с откромсанным куском лица. Вокруг масса красивых баб. Им легко быть красивей той, у кого нет носа.

– Да ему наплевать. Ты ему нравишься как есть.

– Никому я не нравлюсь как есть, – зло и резко огрызнулась Ненн. – Даже мне самой. Я смотрю на людей со шрамами, и никакого сочувствия. Хочется отвернуться, вот и все. Я-то прячу свой под деревяшкой, но когда я с Бетчем, страх возвращается. А вдруг Бетчу противно? Вдруг он на самом-то деле хочет отвернуться?

– Сдается мне, тебя твои личные бесы одолевают, а Бетч тут вовсе не при чем, – заметил я.

Я подумал об израненной, покрытой шрамами Эзабет – и о том, что мне было все равно. Я бы мог рассказать Ненн, но моя Эзабет прятала лицо от всех, а открыла только мне. Пусть ее давно нет, она мертва – раскрывать ее тайну было бы предательством, даже если бы это помогло Ненн.

– Любовь нелегко вынести, – добавил я. – Из-за нее мы гнемся так, как и представить не могли. Ты не порть все только потому, что боишься быть счастливой.

– Откуда мне быть счастливой? У меня гребаная дыра на лице, – буркнула она и раздраженно потрясла головой. – Потому и думаю временами: может, отыскать приличного штопальщика, и пусть приклеит мне нос какой-нибудь мертвой бедняжки.

И что сказать на такое? А я вообще не слишком умею утешать. Потому я заказал еще бутыль вина и тем практически исчерпал свои утешительные возможности.

– Рихальт, а ты как держишься? – вовремя сменила тему Ненн. – Столько этих, из Светлого ордена, тащится в город. Наверное, тяжело тебе с ними.

– Не без того, – согласился я.

– Тебе еще снится Эзабет?