Текст книги "Тарзан и «Иностранный легион»"

В тот же момент Тарзан прыгнул вперед, перевернулся в воздухе и опустился верхом на спину зверя. Этого было достаточно, чтобы отвлечь внимание животного от Шримпа. Носорог начал бешено скакать, становиться на дыбы, стремясь стряхнуть дерзкого седока со своей спины.

Тарзан держался на своем сиденье достаточно долго, чтобы вонзить нож через толстую шкуру как раз позади головы и перерезать его спинной мозг. Парализованное животное упало на землю. Спустя мгновение оно уже было мертво.

Весь маленький отряд собрался вокруг огромной туши носорога. Тарзан повернулся к Шримпу.

– Вы, сержант, совершили один из самых смелых поступков, которые я когда-либо видел в своей жизни!

– Поверьте мне, полковник, Шримп не зря получил свои медали, – сказал Бубенович.

ГЛАВА X

Теперь они были надолго обеспечены мясом. Антилопа и носорог – этого для пяти человек было более, чем достаточно. Тарзан вырезал несколько лучших кусков от молодого бычка и отрезал горб у носорога. На берегу реки он вырыл яму и разжег в ней костер. Остальные жарили над костром куски оленины.

– Вы ведь не собираетесь есть это? – спросил Шримп.

Он указал на большой горб носорога с кожей и шерстью.

– Через пару часов это блюдо вы тоже будете есть, – сказал Тарзан. – Вам оно понравится.

Когда на дне ямы образовался слой раскаленных углей, Тарзан положил на них горб шкурой вниз, покрыл его листьями, а затем завалил землей. Взяв кусок от антилопы, он отошел немного от других, присел на корточки и начал есть, отрывая зубами куски сырого мяса. Американцы и Корри уже давно перестали обращать внимание на эту особенность.

– Что ты чувствовал, Шримп, когда бежал с носорогом наперегонки? – спросил Бубенович. – Держу пари, что ты покрыл сто ярдов менее, чем за восемь секунд.

– Я начал читать «Аве Мария», когда почувствовал что-то вроде смерча за своей спиной. Я подумал, что, если мне удастся кончить молитву, прежде, чем он догонит меня, то у меня будет шанс спастись. Тут я споткнулся. Но Святая Мария все же услышала мою молитву и спасла меня.

– А я думал, что это сделал Тарзан, – заметил Бубенович.

– Конечно, меня спас Тарзан, но кто привел его сюда вовремя? Как ты считаешь, остолоп?

– Атеизм неуместен, раз все счастливо кончилось, – примирительно сказал Джерри.

– Я тоже молилась, – заявила Корри. – Я молилась, чтобы бог не позволил случиться несчастью. Ведь вы рисковали жизнью, чтобы спасти нас всех. Вы очень смелый человек, сержант. Тем более, что у вас не было для спасения ни единого шанса, и вы, конечно, понимали это.

Розетти чувствовал себя несчастным.

Ему хотелось, чтобы заговорили, наконец, о чем-нибудь другом.

– Вы все преувеличиваете мою заслугу, друзья, – недовольно сказал он. – Я сделал это, не отдавая себе отчета. Я ни о чем не думал в тот момент. Человек, который действительно проявил мужество, так это полковник. Подумайте только, убить антилопу и потом носорога, не имея в руке ничего, кроме простого ножа!

Джерри незаметно бросал порой на Корри быстрые взгляды. Он видел, как она отрывала мясо своими красивыми белыми зубами, и вспомнил, что она говорила о своей ненависти к японцам: «Я хочу их ненавидеть. Часто я упрекаю себя, что недостаточно сильно ненавижу их».

Он думал о том, какая женщина выйдет из нее после войны, после всего того, что ей пришлось пережить.

Он перевел глаза на Тарзана, евшего сырое мясо, а затем на других мужчин, чьи руки и лица были выпачканы соком мяса антилопы, грязных и обугленных кусков жареного мяса.

– Хотел бы я знать, каким будет наш мир после войны, – высказал он вслух свои мысли. – Какими людьми станем мы сами? Большинство из нас так молоды, что мы не будем помнить почти ничего другого, кроме войны – убийства, ненависть, кровь. Интересно, сможем ли мы когда-нибудь удовлетвориться однообразным существованием мирной жизни?

– Что касается меня, – оживленно откликнулся Бубенович, – то если мне только доведется засунуть свои ноги под письменный стол, то я уж никогда не вытащу их обратно. В противном случае пусть бог разразит меня на месте!

– Это вы так думаете сейчас, Бэм. Но будем надеяться, что вы правы. Но о себе я не могу сказать ничего определенного. Иногда я ненавижу полеты, а иногда думаю даже, что они стали частью моей жизни, частью меня самого. Конечно, не столько сами полеты, сколько связанные с ними трепет и возбуждение. Если это так, тогда мне это нравится, а значит и сражения, и убийства. Я не знаю. Надеюсь, что это не так. Было бы чертовски ужасно, если бы многие молодые парни думали таким же образом. Или возьмем Корри. Она научилась ненавидеть, хотя и не создана для этого. Но война и японцы заставили ее научиться этому чувству. Я думаю, если ненависть исказит чью-то душу, то сможет ли она когда-нибудь стать такой, какой она была прежде?

– Вам не стоит беспокоиться, – успокоил его Тарзан. – Человек легко приспосабливается к изменениям условий. Молодые люди особенно быстро реагируют на изменение окружающей обстановки и обстоятельств. Вы найдете свое настоящее место в жизни, когда наступит мир. Только слабый и испорченный человек бесповоротно изменяется к худшему.

– Я думаю, что война все же очень отразится на всех нас, – возразила Корри. – Мы не будем теми же людьми, какими стали бы, не пройдя через нее. Она быстро состарила нас, а это значит, что мы потеряли часть нашей юности. Джерри мне недавно сказал, что ему только двадцать три года, а я считала, что ему больше тридцати. Он потерял десять лет своей юности. Может ли он быть тем же самым человеком, каким бы стал, прожив десять лет в мире и безопасности? Нет, я думаю, он будет лучшим человеком.

Короткое восклицание Шримпа прервало дискуссию. Они обернулись и увидели, что Тарзан вынимает жаркое из импровизированной печки.

– Идите сюда! – позвал Шримп. – Мне хочется попробовать это блюдо. Оно источает небесный аромат.

К всеобщему удивлению, горб носорога оказался сочным, нежным и очень вкусным.

Пока они ели, пара глаз наблюдала за ними из кустов, которые росли на краю обрыва по ту сторону реки. Спустя несколько минут обладатель этих глаз снова скрылся в лесу.

Этой ночью дикие собаки дрались за туши убитых Тарзаном животных до тех пор, пока появившийся тигр не прогнал их с пиршества, и они, образовав мрачный ворчащий круг, дожидались, когда повелитель джунглей насытится и удалится.

* * *

Каждая война создает новые слова. Вторая Мировая война не является исключением. Вероятно, наиболее известное слово, рожденное ею, это – «квислинг». Воины также переделывают старые слова. «Коллаборационист» раньше имело положительное значение, но я сомневаюсь, чтобы оно уцелело после войны: никто не захочет называться коллаборационистом.

Коллаборационисты были в каждой стране, где побывали враги. Были они и на Суматре. Таким был Амат – жалкое создание, низко кланявшееся каждому японскому солдату и заискивавшее перед ними. Он был шакалом в образе человека, который питался объедками со стола наглых оккупантов, дававших ему пощечины, когда он мешался у них под ногами.

Когда Амат увидел пятерых белых людей, остановившихся у реки в маленькой долине, он облизал свои толстые губы как бы в ожидании угощения и поспешил обратно по тропе к своей деревне, где был временно расквартирован отряд японских солдат. У него было две причины торопиться: он спешил передать свою информацию врагу и хотел засветло добраться до своей деревни, пока «его величество» не вышел еще на охоту.

Он находился в нескольких милях от дома, и начали уже опускаться сумерки, когда оправдались его худшие опасения: страшная голова повелителя джунглей появилась, словно призрак, прямо на его пути. Тигр не оставил Амата в сомнении относительно своих намерений и сразу же ринулся в его сторону. Амат отчаянно завизжал, прыгнул на ближайшее дерево и полез наверх со всей доступной ему быстротой. Тигр прыгнул за ним, но промахнулся. Амат карабкался все выше, обливаясь холодным потом и задыхаясь.

Он замер лишь на самой вершине, дрожа от смертельного ужаса, и там мы оставим его до утра.

ГЛАВА XI

– Черт побери! Что за страна, – ворчал Шримп, когда они поднимались по крутой тропинке на рассвете следующего дня. – Если не ползешь вниз в яму, то выбираешься из нее наверх!

– Посмотри, человек, какой замечательный вид! Или твои глаза не воспринимают красоту? – иронично ответил ему Бубенович.

– У моих ног нет глаз, чтобы воспринимать что-либо, кроме усталости.

Но все когда-нибудь кончается, и, наконец, они достигли края обрыва. Тарзан осмотрел тропу.

– Здесь недавно проходил туземец. Вероятно, вчера поздно вечером, и он наверняка мог легко увидеть нас. Он несколько минут стоял как раз здесь, а отсюда прекрасно была видна наша стоянка с костром.

Пока маленький отряд продолжал свой путь по тропе в лес, Амат, задыхаясь, успел добраться до деревни. Он был так возбужден от желания поскорее выложить офицеру свою драгоценную информацию, что забыл поклониться солдату, за что получил затрещину и едва не был проткнут штыком. Найдя лейтенанта Кумайро Тэда и не забыв на сей раз предварительно поклониться, он отбарабанил отчет о том, что видел. Тэда, не понимая ни слова на туземном диалекте и будучи особенно не в духе по утрам, пнул Амата ногой в пах. Амат вскрикнул, схватился за живот и опустился на землю. Тэда вытащил свою саблю – ему давно не приходилось отрубать голову, и он был склонен сделать это перед завтраком.

Стоявший рядом сержант, который понимал туземный диалект, сделал шаг вперед, отдал честь и поклонился. Шепелявя, он сообщил уважаемому лейтенанту, что Амат видел отряд белых и что об этом он и пытался рассказать уважаемому лейтенанту.

Пройдя около двух миль от того места, где они вошли в лес, Тарзан остановился и тщательно исследовал тропу.

– Здесь, – объяснил он, – наш туземец залез на дерево, спасаясь от тигра. Он оставался на этом дереве всю ночь и слез с него недавно, вероятно, как только рассвело.

Они пошли дальше и вскоре подошли к разветвлению тропинки. Тарзан снова остановился и показал, какой дорогой пошел туземец. На другом ответвлении тропинки он увидел доказательства того, что по ней прошли несколько человек.

– Это – не туземцы, – сказал он, – но я думаю, что это и не японцы. Здесь следы ног очень больших людей. Джерри, вы со своими товарищами исследуйте тропу, по которой пошел туземец, а я исследую другую. Может быть, эти парни окажутся голландскими партизанами. Если это так, то они могут оказаться очень полезными для нас. Не идите очень быстро, чтобы я смог вас догнать.

– Мы, вероятно, придем к туземной деревне, – заметил Джерри. – Может быть, нам лучше укрыться в джунглях, пока вы не возвратитесь, и тогда мы сможем подойти к ней все вместе. А пока я поищу подходящее место наверху для ночлега.

Тарзан кивнул в знак согласия, вскочил на ближайший сук и начал прыжками передвигаться по деревьям, следуя в направлении левого ответвления тропы. Они наблюдали за ним, пока он не скрылся из поля зрения.

– Этот парень любит путешествовать самым трудным образом, – сказал Шримп.

– Это не кажется трудным, когда смотришь на него, – возразил Бубенович. – Трудно только, когда мы сами пытаемся последовать его примеру.

– Это идеальный способ путешествовать в данных условиях, – сказал Джерри. – Не остается никаких следов и дает ему все преимущества перед любым врагом, который может повстречаться.

– Кроме того, это – красиво, – добавила Корри. – Он очень грациозен и двигается так уверенно. Она вздохнула.

– Если бы мы все могли так передвигаться, насколько безопаснее мы бы себя чувствовали!

Они неспешно шли по тропе по направлению к деревне Амата. Бубенович шел впереди, Розетти – за ним, Джерри и Корри в нескольких ярдах сзади замыкали шествие. Затем Корри остановилась, чтобы снова завязать тесемки на одном из своих мокасинов, а Джерри подождал ее.

Остальные скрылись из вида за поворотом тропы.

– Не чувствуете ли вы себя немного покинутым без Тарзана? – спросила она.

Корри выпрямилась. Потом у нее вырвалось легкое восклицание сожаления.

– О, я не имела в виду, что у меня нет доверия к вам, Бубеновичу и Розетти, но… Джерри улыбнулся.

– Не извиняйтесь. Я чувствую то же самое, что и вы. Все мы находимся здесь в непривычной обстановке, а он – нет. Он чувствует себя как дома. Я не знаю, что бы мы делали без него.

– Мы были бы совсем как дети в…

– Слышите? – внезапно прервал ее Джерри. Он услышал впереди голоса и хриплые выкрики на чужом языке.

– Это японцы!

Джерри побежал вперед, но тут же остановился и побежал назад. Для него это было трудное решение. Он должен был либо покинуть двух своих сержантов, либо девушку. Но он мог и привык принимать трудные решения.

Джерри схватил Корри за руку и потащил в чащу зарослей кустарников, росших по бокам тропы. Они прокладывали свой путь все дальше и дальше, пока звуки голосов перестали доноситься до них. Это означало, что японцы остановились и занялись исследованием тропы.

Джерри и Корри легли на землю, скрывшись в буйной экваториальной зелени. Можно было пройти на расстоянии фута от них и не заметить.

Дюжина японских солдат нагрянула так неожиданно, что Бубенович и Розетти не успели ничего предпринять. Японцы окружили их и проткнули бы их штыками, если бы не вмешался лейтенант Тэда. Он говорил по-английски, так как когда-то работал мойщиком посуды в отеле, в те времена, когда посещал лекции в университете, и по их произношению сразу же понял, что пленники – американцы. Отвечая на его вопросы, каждый из них назвал свое имя, чин и порядковый номер.

– Вы с того бомбардировщика, который был сбит? – спросил Тэда.

– Мы дали вам все необходимые сведения, которые могли и должны были дать.

Тэда сказал что-то по-японски солдату. Тот выступил вперед и приставил острие своего штыка к животу Бубеновича.

– Теперь вы будете отвечать на мои вопросы? – проворчал Тэда.

– Вы ведь знаете правила поведения с военнопленными. Впрочем, я думаю, для вас нет никакой разницы. Что касается меня, я больше не буду отвечать на ваши вопросы.

– Вы проклятый дурак! – отрезал Тэда. Он повернулся к Розетти.

– А как настроены вы? Вы будете отвечать?

– Ничего у вас не выйдет, – сказал Розетти.

– В вашей группе было пятеро: четверо мужчин и девушка. Где остальные трое? Где девушка? – настаивал японец.

– Вы насчитали пять человек в нашей группе? А умеете ли вы считать?

– Хорошо, я дам вам время подумать один день. Завтра утром вы ответите на все мои вопросы или будете обезглавлены.

– Огда-тэй я-эй машю-дуэй э-ней рак-дуэй ноэй, – сказал Розетти Бубеновичу.

– Вы можете держать пари на свою жизнь, что я не такой дурак, как вы считаете, янки, – сказал Тэда. На лице Шримпа было написано, как он удручен.

– Черт возьми! Кто бы мог подумать, что японец понимает блатной жаргон! – пожаловался он Бубеновичу.

Тэда послал двоих своих солдат дальше по тропе разыскивать остальных членов отряда, а сам вместе с другими солдатами повернул обратно, ведя пленников к деревне Амата.

Джерри и Корри слышали все, что было сказано. Они слышали, как японцы ушли, но не знали, что двое были посланы на их поиски.

Считая себя в безопасности, они выбрались из своего убежища.

Тарзан легко передвигался по средней террасе леса и пробежал уже около двух миль, когда его внимание было привлечено какой-то суматохой впереди. Он услышал знакомое рычание, ворчание и болтовню больших обезьян и догадался, что они нападают, или на них нападают враги. Вскоре он увидел четырех взрослых орангутангов, возбужденно прыгавших среди ветвей огромного дерева. Они метались в разные стороны, нанося удары и крича. И тут он увидел объект их гнева – питона, державшего в своих кольцах молодого орангутанга. Змея еще не успела удушить свою жертву, поскольку была вынуждена отражать атаки обезьян. Истошные крики молодого орангутанга доказывали, что он еще жив.

Тарзан задрожал от желания сразиться со своим давним врагом – змеей Гистой. Ему хотелось также помочь своим друзьям мангани – большим обезьянам. Мысль о том, что признают ли они его за друга или нападут на него, как на врага, не отпугнула его.

Он быстро прыгнул на дерево, где происходила битва, но на ветку, расположенную выше питона.

Участники этой первобытной драмы были так поглощены ее исходом, что никто не осознал присутствия Тарзана, пока он не заговорил, желая узнать, понимают ли они его, подобно Тантору.

– Криг-ах! – крикнул он. – Тарзан бундоло Гистах. Обезьяны замерли и посмотрели вверх. Они увидели почти нагого человека, балансировавшего на ветке выше питона. В его руке блестел клинок.

– Бондоло! – закричали они, что означало: «Убей!»

Тарзан очень обрадовался, что они его поняли. Потом он прыгнул на питона. Сильные пальцы сжали, как клещами, шею питона, а острый клинок глубоко вонзился в извивающееся тело. Кольца конвульсивно вздрогнули, освободили молодую обезьяну и попытались опутать тело Тарзана. Отчаянно борясь за жизнь, питон отпустил ветки дерева, за которые держался, и свалился вниз, увлекая за собой Тарзана.

Другие ветви сдерживали их падение, и Тарзан не ушибся. Удав так извивался, что Тарзану никак не удавалось повторить удар ножом. Не смотря на то, что змея была тяжело ранена, она все же оставалась грозным противником. Если бы ей удалось схватить Тарзана своими мощными кольцами, его тело было бы тут же раздавлено.

Четыре обезьяны спрыгнули одна за другой на землю. Обезьяны с рычанием и криками отодрали кольца питона от человека, что дало Тарзану возможность снова нанести удар ножом, и отрубленная голова змеи покатилась по земле. Затем он повернулся к обезьянам лицом, поставив ногу на мертвую голову, и, подняв лицо к небу, испустил победный клич обезьяны-самца. Клич прозвучал дико и таинственно в густом лесу, и на несколько минут все голоса в джунглях замерли.

Обезьяны посмотрели на человека. Испокон веков его порода была их естественным врагом.

Был ли этот странный человек их другом или врагом?

Тарзан ударил себя в грудь и сказал:

– Тарзан.

Обезьяны кивнули и повторили его имя.

На языке больших обезьян это слово означало:

«Белая кожа».

– Тарзан йо, – сказал человек. – Мангани йо?

– Мангани йо, – ответил самый старший и крупный самец, подтверждая тем самым, что обезьяны – друзья Тарзана.

Неожиданно послышался шум, но тот, который вызывается сильным порывом ветра – шелест и шуршание листьев и ветвей. Обезьяны и человек выжидающе замерли на месте. Все обезьяны узнали источник шума, человеку же было не известно, что он мог предвещать.

Вскоре он увидел десять или двенадцать огромных черных фигур, несшихся к ним по деревьям. Обезьяны спрыгнули на землю и окружили Тарзана. Они примчались на его пронзительный крик, чтобы узнать его причину, ведь это мог быть победный крик самца из враждебного племени или вызов на битву.

Обезьяны подозрительно рассматривали Тарзана, некоторые из них оскалили клыки. Он был человеком, их природным врагом. Они смотрели то на Тарзана, то на Угло, самого старшего и самого крупного из самцов. Угло указал на человека и произнес:

– Тарзан йо.

Потом на своем примитивном языке, дополняемом знаками и жестами, он рассказал о том, что сделал Тарзан. Вновь прибывшие кивали головами в знак понимания, все, кроме одного – Ойу. Полный сил молодой орангутанг угрожающе обнажил свои клыки.

– Ойу бундоло! – прорычал он, что означало:

«Ойу убьет!»

Ванда, мать маленькой обезьянки, спасенной от питона, прижалась к Тарзану, поглаживая его грубой мозолистой лапой.

Она встала между человеком и Ойу, но Тарзан осторожно отодвинул ее в сторону.

Ойу бросил ему вызов, который Тарзан не мог не принять, если хотел сохранить уважение племени. Он знал это и, хотя вовсе не испытывал желания драться, вытащил свой нож и направился к рычащему Ойу.

Стоя на лапах, Ойу достигал почти шести футов в высоту и весил не менее трехсот фунтов. Это был действительно грозный противник. Его длинные передние лапы, огромные бицепсы, громадные клыки и сильные челюсти могли поспорить в эффективности с оружием Тарзана.

Ойу тяжело двинулся вперед, мозолистые пальцы его ног опирались на землю.

Угло хотел вмешаться и сделал было нерешительный жест, чтобы встать между ними, но Угло уже начал стареть. Он знал, что Ойу непрочь был бы заменить его на посту вожака. Если он сейчас вмешается, то только может ускорить момент своего свержения с престола. Он передумал. Зато Ванда отчаянно бранилась, ей помогали в этом другие обезьяны, бывшие свидетелями самоотверженного подвига Тарзана.

Однако, Ойу это не могло удержать.

Переваливаясь с ноги на ногу, он самоуверенно приближался к противнику, полный презрения к этому представителю хилых людей. Он может свалить его на землю одним ударом. И он вытянул вперед свою длинную лапу. Это была его тактическая ошибка. Тарзан тут же изменил план действий. Взяв нож в рот и сжимая его лезвие зубами, он прыгнул и ухватился сильными пальцами за протянутую лапу Ойу, а именно, за запястье, быстро повернулся, наклонился вперед и перебросил орангутанга через голову. Тот тяжело грохнулся на спину.

Ревя от ярости, Ойу неуклюже поднялся на ноги. Тарзан быстро прыгнул ему на спину, пока тот не опомнился, обвил ногами его тело, а левой рукой – шею. Потом он прижал острие своего ножа к боку зверя и нажал на него, пока Ойу не закричал от боли.

– Ка-года? – спросил Тарзан.

Это слово на обезьяньем языке означало капитуляцию.

В ответ Ойу протянул свою длинную лапу за спину, чтобы схватить противника.

Нож снова воткнулся, на этот раз еще глубже. Снова Тарзан спросил:

– Ка-года?

Чем больше Ойу стремился сбросить своего противника со спины, тем глубже нож проникал в его тело. Тарзан мог убить его, но не хотел этого. Сильный молодой самец нужен был племени, а это племя было настроено к нему очень дружелюбно.

Ойу продолжал упорствовать, хотя кровь заливала его бок. Тарзан передвинул острие ножа к шее Ойу и воткнул его так, чтобы вызвать новое кровотечение и причинить острую боль.

– Ка-года! – прорычал Ойу.

Тарзан тут же отпустил его. Ойу тяжело отошел и присел на корточки зализывать свои раны. Тарзан знал, что он нажил себе врага, но врага, который всегда будет бояться его.

Он знал также, что упрочил свое положение как равного в племени. Теперь они навсегда останутся его друзьями.

Он обратил внимание Угло на следы людей на тропе.

– Тармангани? – спросил он.

– Сорд тармангани, – ответил Угло, что означало:

«Плохие белые люди».

Тарзан знал, что для больших обезьян все белые люди – плохие, поэтому он и захотел разузнать о прошедших здесь путниках поподробнее: они могли оказаться очень полезными союзниками.

Он спросил Угло, есть ли у этих белых людей какой-нибудь лагерь, или они проходили здесь только мимо. Угло сказал, что у них есть лагерь. Тарзан спросил как далеко их месторасположение. Угло протянул свои лапы во всю длину к солнцу, затем поставил ладони одна против другой на расстоянии приблизительно фута – столько солнце проходит за час.

Тарзан понял, что лагерь белых был приблизительно на расстоянии трех миль – столько, сколько обезьяны обычно проходят за час.

Он влез на дерево и двинулся в направлении лагеря тармангани. На языке обезьян не существовало слова «до свидания», и члены племени невозмутимо вернулись к своей обычной деятельности. Ойу залечивал свои раны, но все еще свирепел и обнажал свои клыки на каждого, кто только приближался к нему.