Текст книги "Закоренелый преступник"

Эдгар Райс Берроуз
Закоренелый преступник

Глава I
Дома

Билли Байрн выпятил богатырскую грудь и глубоко вдохнул родной воздух Чикаго.

Он стоял на площадке нью-йоркского поезда, подходившего к вокзалу Ла-Сал-стрит, и хотя он был очень несчастлив, его все же безотчетно радовало возвращение домой.

Больше года продолжались его странствия и необыкновенные приключения. Теперь Билли Байрн возвращался в западную часть Чикаго, к родной Большой авеню.

Нельзя сказать, чтобы на длинной извилистой Большой авеню было что-нибудь такое, что могло вызвать энтузиазм, да Билли и не был в особенном восторге от этой улицы сомнительной чистоты… Но он приходил в восторг при мысли, что вернулся и "утрет им нос". Он покинул Чикаго с репутацией грубого и буйного человека даже в грубом районе Большой авеню, где он вырос. Как изменился он под влиянием этой девушки! Правда, она по многим причинам не подходила ему. Но любовь заставила его сбросить неуклюжесть и грубость. Билли Байрн не был больше хулиганом.

Он сам отказался от своей возлюбленной. Между Большой авеню и Риверсайд-Драйв была непроходимая пропасть, но он все еще старался быть таким, каким Барбара желала, чтобы он был, хотя и знал, что никогда больше ее не увидит.

На Большой авеню ему легче всего будет забыть свое горе; ее он не забудет никогда. Главное же, ему хотелось вернуться к месту своей прежней жизни для того, чтобы, как он говорил, "утереть им нос".

Он хотел показать прежней шайке, что он, Билли Байрн, не стыдится быть приличным человеком. Он хотел показать соседям, что может работать и честно зарабатывать хлеб. Он с восторгом думал о разочаровании жадных содержателей пивных, когда они убедятся, что он, пьяница Билли Байрн, больше не пьет. Перед ним была новая, интересная и содержательная жизнь.

Но главным образом он желал опровергнуть несправедливое обвинение в убийстве, заставившее его бежать из Чикаго. Как повезло ему в ту ночь, когда полисмен Стэнлей Лавки с Лэк-стрит предупредил его о подлости Шихена, который показал на него как на убийцу старика Шнейдера!

На самом деле Билли Байрн был тут совсем ни при чем. В ту ночь он даже не подходил к пивной старика Шнейдера. Шихен, арестованный по подозрению в убийстве, был его давнишним врагом и воспользовался возможностью свалить вину с себя и "замазать" Байрна.

За истекший год Билли многое перевидал, и горизонт его сильно расширился. Его пещерные понятия о законе и порядке тоже несколько изменились. Он больше не боялся их и начинал верить в справедливость. Законы его страны дадут ему то, чего он ищет, – справедливый суд.

Билли усмехнулся. Как меняется человек! Он, Билли Байрн, собирается обратиться к закону и его служителям! Все его детство, вся его молодость были сплошной борьбой с гнетом общественного строя. Не глупо ли добровольно отдать себя в руки врагов своего класса и верить, что его непричастность к преступлению будет сразу же установлена? Зная свою невиновность, Билли предполагал, что и другие должны будут сразу ее признать. Он стал строить планы.

"Сперва поеду взглянуть на Большую авеню, а затем сам отдам себя полиции. Суд может затянуться, а я хочу до того повидать кое-кого из старых знакомых".

Билли сел в омнибус и, прислонившись к открытому окну, стал жадно вглядываться в мелькавший перед ним шумный и грохочущий Чикаго.

* * *

Мэгги Шэн сидела съежившись, на верхней ступени шаткой лесенки, прислоненной к старому облупленному дому, во втором этаже которого жила семья Шэн.

Мэгги была сильно не в духе по случаю неурожая на кавалеров. Никто не мог заполнить горестной пустоты, образовавшейся в ее сердце после внезапного отъезда Шихена. Прошло уже много недель с тех пор, как этот достойный джентльмен "избрал более здоровый климат", к немалому смущению Мэгги и поручившихся за него товарищей. Мэгги мрачно смотрела на расстилавшуюся у ее ног грязную улицу и на крикливую толпу нечесаных женщин и детей. Она провожала хмурым и рассеянным взором проезжавшие с грохотом тяжелые телеги. Вдруг она заметила довольно интересного мужчину, идущего по этой стороне улицы. Он был еще слишком далеко от нее, чтобы различить черты лица, но его рост, осанка, весь облик понравились скучающей Мэгги, и она встрепенулась.

Быстрым движением пригладив сзади прическу, она поправила кокетливо клок, нависавший над глазом, оправила юбку и замерла в ожидании. Когда прохожий подошел ближе, он оказался настоящим красавчиком и, что было чудесней всего, его внешность казалась странно знакомой. Но только когда он очутился почти наравне с ее домом и взглянул вверх, Мэгги узнала мужчину.

Мэгги Шэн так и ахнула и схватилась за поручни лестницы. Минута – и мужчина прошел далее по тротуару.

Некоторое время девушка неподвижно смотрела ему вслед.

Затем стремглав скатилась по лестнице, вбежала в зеленую лавку на углу и попросила позволения переговорить по телефону.

– Запад, два-шесть-три, – задыхаясь сказала она в трубку, и затем через секунду: – Лэк-стрит? Слушайте! Билли Байрн вернулся. Я его только что видела…

– Да-да!.. Кто я? Все равно! Но если он вам нужен, так знайте: он теперь как раз разгуливает по Большой авеню… Идет к западу. Я его только что видела около памятника Линкольну.

И она повесила трубку.

Билли Байрн шел по знакомым кварталам. "Следовало бы заглянуть к матери", – подумал он. Не то что он ожидал встретить у нее хороший прием, даже если бы она случайно оказалась трезвой. Но за истекший год вся манера мышления Билли основательно изменилась, и он считал своим долгом зайти к ней. Кажется, бессознательно он хотел ей помочь.

Но когда он дошел до знакомого покосившегося дома, он узнал, что его мать умерла. Какая-то другая семья занимала грязную комнату, в которой протекло его детство.

Если Билли Байрн и почувствовал некоторую печаль по случаю смерти матери, то он ничем не выказал этого. Правда, он от покойницы ничего и не видел, кроме пинков и колотушек. В "свободной, демократической Америке" бедняки по-прежнему парии. Все двери перед ними закрыты… Безвыходность окружавшей его обстановки толкнули Билли на путь преступления в таком возрасте, когда мальчики обычно еще только поступают в приготовительную школу.

Чего греха таить! Билли украдкой облегченно вздохнул и бодрым шагом повернул обратно к Большой авеню. Никто из тех немногих, кого он встретил и кто узнал его, не пришел в восторг от его возвращения. Билли почувствовал некоторое разочарование.

Он решил немедленно отправиться в полицейский участок на Лэк-стрит и узнать, в каком положении находится дело об убийстве Шнейдера. Возможно, что за это время был обнаружен настоящий убийца. В таком случае Билли сразу будет реабилитирован. Если же нет, то он отдастся им в руки и будет требовать суда и следствия.

Когда он подошел к Вуд-стрит, два человека, притаившиеся в дверях пивной, шагнули к нему и схватили с обеих сторон. Билли возмущенно оглянулся.

– Иди-ка подобру, Байрн! – посоветовал один из них. – Брось глупости!

– О! – протянул Билли. – Это вы? А я как раз собирался сам идти в участок.

Оба полисмена недоверчиво усмехнулись.

– Мы тебя избавим от этого беспокойства, – сказал один из них. – Мы поведем тебя. Ты бы мог заблудиться, если бы пошел один!

Билли молча прошел с ними путь до патруля. Он видел, что полисмены ему не верят и что с ними столковаться нельзя. Но оказалось, что и начальник патруля отнесся с таким же сомнением к его словам. Он только смеялся в ответ на все уверения Билли о том, что он был уже на пути к участку в момент своего ареста.

Глава II
Приговор

Тянулись недели, и Билли Байрн не находил ни в ком доверия. Ему не верили, что он хочет жить честно, трудовой жизнью, не верили, что он совершенно не причастен к убийству Шнейдера, и он начал сомневаться в разумности своего поступка.

Он снова стал склоняться к первоначальному мнению о полиции и о законах лицемерно-демократической Америки. К тому же его товарищ по камере раскрыл ему закулисную сторону дела: оказывается, газеты страшно напали на департамент полиции за то, что тот не сумел найти убийцу несчастного Шнейдера. Результатом этой травли было желание полиции взвалить на кого-нибудь преступление. На кого – ей было, понятно, безразлично, лишь бы это не был кто-нибудь из ее служителей…

– Может быть, ты этого и не сделал, – заключил он свой рассказ, – но будь уверен, они уж добьются смертного приговора. Они тебя ух как недолюбливают, Байрн! Ты им, верно, здорово насолил в прежнее время. Они не забыли этого… Не хотел бы я быть в твоей шкуре!

Билли пожал плечами. Его прямая натура не могла примириться с такой вопиющей подлостью. Куда подевались его наивные мечты о справедливости? Они снова растворились в ненависти к проклятому строю "свободной" страны. Билли встряхнулся и, чтобы не думать обо всей этой грязи, вызвал в воображении образ прекрасной девушки, которая так изменила все его существо.

И воспоминание о ней дало Билли какую-то непонятную и смутную уверенность в том, что в конце концов восторжествует справедливость и что мерзкие происки его врагов получат подобающую оценку. Когда-нибудь Билли припомнит презренному обществу тот день, когда он с открытой душой пошел ему навстречу и был наказан за свой порыв.

День суда приближался. Следствие показало, что Билли всегда был неприятным субъектом. Полиция представила кучу свидетелей, которые, не колеблясь, дали под присягой показания. Билли казалось, что самый глупый судья мог бы заметить при некоторой беспристрастности, что все эти показания – сплошная нелепая выдумка и что "единодушие" свидетелей более чем подозрительно.

Свидетели могли, например, с поразительной точностью вспомнить любую подробность, случившуюся между семнадцатью минутами девятого и двадцатью одной минутой десятого в ночь на 23 сентября более года назад; но совсем забыли, где были и что делали десятью минутами раньше или десятью минутами позже.

У Билли свидетелей не было.

Исход был ясен. Даже Билли должен был признать это, и, когда прокурор, разразясь добродетельным негодованием против закоренелости преступника, потребовал смертной казни, Билли почувствовал неприятное ощущение пеньковой веревки, стягивающейся вокруг его шеи.

В ожидании приговора Билли сидел в камере, заставляя себя читать газету, которую дал ему доброжелательный сторож. Но его глаза, устремленные на белую бумагу и черные буквы, видели не ее, а другие, далекие сцены.

Он видел бурную реку, текущую по дикой местности, и в водовороте реки небольшой островок. Он видел на этом острове мужчину и девушку. Девушка учила мужчину языку культурных людей и их взглядам на жизнь. Она учила его понятию чести и говорила, что лучше потерять все, чем потерять честь… Билли понял, что эти-то уроки и заставили его выполнить безумный план "примирения с обществом", который заканчивался теперь обвинительным вердиктом. Ведь он желал обелить свою честь. Он считался с мнением этого прогнившего до корней общества! Резкий смех вырвался из его груди, но он овладел собой, и лицо его смягчилось.

В конце концов, он сделал это ради нее. Сердится ли он на нее за это? Нет! Он невиновен. Его могут убить эти тупые ничтожества, но не могут сделать его преступником. Если бы даже тысяча самодовольных судей признали его виновным, все равно он не убивал старика Шнейдера!

Но после всех надежд, после желания жить честно и "утереть им нос" несправедливая действительность была тяжела. Его глаза, рассеянно устремленные на газету, внезапно были привлечены словом "Хардинг".

Билли Байрн вздрогнул и впился глазами в статью.

"Свадьба мисс Барбары, дочери миллиардера Антона Хардинга, с Уильямом Мэллори состоится 25 июня сего года".

Заметка была помечена Нью-Йорком и была довольно длинна, но Билли не читал дальше. С него было достаточно! Правда, он сам уговаривал ее выйти замуж за Мэллори, но теперь у него было такое чувство, как будто она ему изменила.

– Идем, Байрн! – прервал его мысли тюремщик. – Суд вынес приговор.

Суд выходил из совещательной комнаты, когда Билли ввели в судебный зал. Вскоре вошли присяжные и заняли свои места. Старшина, толстый, обрюзгший купец, передал секретарю лист бумаги. До того, как его прочли, Билли уже знал их ответ.

Его, конечно, признали виновным. Он находился в таком состоянии, что ему было все равно. Он ничего не имел против того, чтобы судья послал его на виселицу. Все равно он ничего больше от жизни не ждет. Он хотел умереть. Но насмешливая судьба распорядилась иначе: вместо смерти Билли Байрн был осужден на пожизненное заключение в исправительном доме в Джолиете.

Это было горше смерти! Билли Байрн содрогнулся от мысли провести всю жизнь в мрачных стенах тюрьмы. Он почувствовал прилив острой ненависти к слепому, несправедливому закону и ко всему, что имело к нему отношение. Как охотно сжал бы он своими сильными пальцами толстую шею красномордого судьи! Самодовольные, тупорылые присяжные, с отвращением поглядывавшие на "опасного хулигана", вызывали в нем жажду убийства. Справедливость! Это они называли справедливостью! Билли Байрн громко расхохотался. Судебный пристав с постным лицом призвал его к порядку. Один из присяжных, наклонившись к своему соседу, прошептал:

– Закоренелый преступник! Общество будет в большей безопасности, когда он сядет за решетку.

На следующий день Билли был посажен в поезд, отправлявшийся в Джолиету. Он был прикован ручными кандалами к помощнику шерифа. Внешне Билли казался спокойным, но внутри его клокотала ненависть. Подумать только, какую идиллию развел он из своего возвращения – и что из этой идиллии вышло! Что ж! Поделом ему! Сам влез в петлю. Да, нечего сказать, ласково приняла его родина!

* * *

В одном из великолепных домов на Риверсайд-Драйв, в Нью-Йорке, удобно обложившись пуховыми подушками, сидела в постели молодая девушка и, потягивая кофе, читала утреннюю газету. На внутренней стороне главного листа один заголовок привлек ее внимание:

"Чикагскому убийце – пожизненное заключение".

За последнее время Барбара Хардинг особенно интересовалась Чикаго, а потому пробежала глазами следующие строки:

"Убийца безобидного старика, содержателя пивной, наконец привлечен к ответу. Это – известный в западной части города хулиган Билли Байрн, скрывавшийся более года от правосудия. Он осужден на пожизненное заключение в Джолиете".

Барбара оцепенела от ужаса и выронила листок. Затем с подавленным рыданием повернулась к стене и уткнулась лицом в подушку.

Глава III
Рискованный прыжок

Поезд, уносивший Билли Байрна и его сторожа в Джолиету, прошел уже почти половину пути, когда помощнику шерифа пришло в голову, что недурно было бы отправиться в курительный вагон и выкурить сигару.

С той минуты, как над Билли Байрном был произнесен приговор, все мысли его сконцентрировались на одном – на бегстве. Он знал, что шансов на удачу мало до смешного, но не мог думать ни о чем другом. Все его существо возмущалось против несправедливости и кипело при мысли о долгих, невыносимо однообразных годах, которые его ожидали. Он знал, что не сможет их вынести. И не хочет!

В это время помощник шерифа встал, знаком приказал пленнику идти впереди и двинулся к курительному вагону, Нужно было пройти всего два вагона. Первая площадка, которую они миновали, была плотно закрыта с обеих сторон зато на второй по недосмотру кондуктора одна из дверей осталась открытой. Поезд по какой-то причине замедлял ход и двигался со скоростью миль двадцать в час.

Билли первый очутился на площадке. Он первый заметил открытую дверь. Эта дверь была или шансом к спасению, или гибелью. Но быстрая смерть гораздо легче пожизненного заключения!

Билли не колебался ни минуты. Раньше, чем помощник шерифа сообразил что-либо, его пленник уже спрыгнул вниз, потащив за собой своего стражника. Байрн не имел времени выбрать место для прыжка и рассчитать его. Он прыгнул наобум, с мужеством отчаявшегося человека, не зная, попадет ли прямо на колья забора или в обрыв.

Ему повезло. Вагон проходил в это время по тинистому болоту, туда и упали оба скованные между собой человека.

Байрн первый встал на ноги, выхватил у помощника шерифа револьвер и приставил к его виску дуло оружия.

Затем он выбрался на берег, подталкивая стражника револьвером и под угрозой смерти заставляя его хранить молчание.

За болотом подымался небольшой лесок, заросший густым кустарником. В него-то и заставил Байрн войти своего пленника. Когда они зашли за кусты, Билли остановился.

– Теперь готовьтесь к смерти, – приказал он. – Я с вами покончу.

Помощник шерифа беспомощно взглянул на него широко раскрытыми от ужаса глазами.

– Боже мой, Байрн! – вскричал он. – Я ничего вам не сделал; Разве я не был всегда вашим другом? Что я вам сделал? Ради Бога, не убивайте меня. Они вас, наверное, поймают!

Билли Байрн жестоко усмехнулся.

– Положим, – сказал он, – что вы ничего не сделали мне, хотя это еще не доказано; но вы стоите за этот проклятый строй, вы служите в их своре ищеек! Они хотели заключить меня на всю жизнь в их мрачные тюрьмы, меня, невиновного! Это – дело вашей подлой полиции. Вы ответите за всех.

Он поднял револьвер на уровень головы своей жертвы. Помощник шерифа упал на колени, ловя его ноги и умоляя о пощаде.

– Бросьте, – брезгливо остановил его Билли. – Вы все равно должны умереть. Лучше умрите, как мужчина!

Стражник потерял сознание и упал на землю. Билли некоторое время смотрел на него. Его рука, прикованная цепью к лежащему, неприятно оттягивала вниз.

Билли пригнулся и приставил дуло револьвера к уху бесчувственного человека.

– Справедливость! – горько пробормотал он, готовясь спустить курок.

Но внезапно между ним и фигурой распростертого человека встал знакомый образ прекрасной девушки. Ее лицо улыбалось, а в глазах светились доверие и гордость – доверие к Билли Байрну и гордость за него.

Билли зажмурился, как от физической боли, и быстро провел рукой по лицу.

– Что за наваждение? – пробормотал он. – Я не могу этого сделать!

Он спрятал револьвер в карман и, опустившись на колени рядом с полицейским, начал его обыскивать. Вскоре он нашел то, что искал – кольцо с несколькими ключами. Через минуту наручники упали с его рук. Освободившись, он долго в раздумье смотрел на помощника шерифа.

– Следовало бы прикончить тебя, – пробормотал он наконец. – Иначе мне бежать все равно не удастся; но она не позволяет!

Внезапно Билли Байрну пришла мысль, что если он выиграет время, то, может быть, спасется. Помощнику шерифа не повредит, если он останется здесь несколько часов или даже целый день. Билли снял с него куртку, разорвал на полосы и привязал ими человека к дереву. Затем он всунул ему в рот кляп.

Во время этой операции помощник шерифа пришел в себя и со смутной надеждой взглянул на Билли.

– Я решил не убивать вас, – объяснил тот. – Я вас оставлю здесь. Вероятно, через несколько часов нас хватятся, обыщут весь путь и найдут вас. Пока всего доброго! Если вы порядочный человек, то вы меня не выдадите.

С этими словами Билли Байрн исчез.

По недоразумению, оказавшемуся чрезвычайно благоприятным для Билли, администрация исправительного дома ожидала его прибытия с более поздним поездом. Благодаря этому Билли выиграл целых два часа.

Поэтому к тому времени, когда администрация сообразила, что, вероятно, что-нибудь случилось, Билли Байрн прицепился к буферу быстрого товарного поезда, успел пробраться в вагон и катил уже в пятидесяти милях к западу от Джолиеты.

Ночью поезд переехал через Миссисипи. Билли Байрн проголодался, и ему смертельно хотелось пить. Когда паровоз замедлил ход и остановился среди молчаливых благоухающих полей, Билли открыл дверь товарного вагона и легко спрыгнул на землю.

Ни один человек еще не видел его с тех пор, как он скрылся с глаз помощника шерифа, и так как у Билли не было никакого желания быть замеченным, то он быстро скользнул через железнодорожную насыпь в сухую канаву и присел там на корточки, дожидаясь ухода поезда.

Вскоре послышались два отрывистых свистка, поезд дрогнул, раздался скрип тормозов о колеса, и поезд медленно двинулся к далекому морскому берегу, с каждой секундой развивая все большую скорость, пока, наконец, последний вагон не промчался мимо притаившегося беглеца.

Когда огни пропали вдали, Билли встал, вскарабкался снова на железнодорожный путь и пошел вдоль по рельсам следом за умчавшимся поездом.

Где-нибудь путь должна же пересекать дорога! Вдоль дороги можно найти мызы или деревни, а в них еду и питье.

У Билли не было ни гроша; он не сомневался, однако, что найдет пищу. Быстро идя по рельсам, он неотступно мечтал о вкусном куске хлеба с ветчиной. Вдруг в его уме возникло сомнение: хорошо ли будет украсть еду?

– Тьфу! – воскликнул он тут же вполголоса. – Даже она не нашла бы ничего особенного, когда кто-нибудь слимонил немного корма, если бы умирал с голоду. И наверное, она не нашла бы ничего дурного, если бы я раздобыл себе чего-нибудь поесть. Денег у меня нет. В тюрьме все отобрали, а должен же я чем-нибудь жить! Я и сам рад бы не воровать, если бы мог раздобыть себе жратву каким-нибудь иным способом. Черт возьми, она из меня настоящую размазню сделала! Я даже не подумал ограбить этого шерифа! Забавно, как может меняться человек!

Ну, право, и размазня же я!

Билли усмехнулся при этой почти непостижимой мысли.