Текст книги "Тарзан (Сборник рассказов)"

III
СЛОМАННЫЕ КРЫЛЬЯ

Лейтенант Сесил Джайлз-Бертон летел на юг, в сторону побережья Африки. Внизу катились голубые воды Средиземного моря. До сих пор задуманное дело продвигалось с необыкновенным успехом, и сейчас можно было бы спокойно повернуть на запад и двинуться назад в Лондон. Но у лейтенанта имелись причины поступить иначе.

Он получил приказ лететь на юг, в Бангали, где его отец был резидентом. Похищенные чертежи следовало передать отцу, а самому направиться дальше в Кейптаун, словно он и в самом деле совершал спортивный перелет, как сообщалось в газетах.

Смысл заключался в том, что британское правительство благоразумно решило не давать дружественной стране повода заподозрить его агентов в похищении чертежей из-под носа Хозяина, хотя первоначально чертежи были выкрадены из Англии. А поскольку отец лейтенанта Бертона являлся резидентом в Бангали, выбор для выполнения этой операции пал на лейтенанта. Что может выглядеть более естественным, чем желание сына повидаться с отцом и остановиться по пути в Кейптаун? К тому же в официальных правительственных бумагах была зафиксирована его просьба на такую остановку, и ее при необходимости можно предъявить.

Хотя в Бангали и был запасной аэропорт, но находился он в стороне от маршрутов основных авиалиний, и возникал вопрос, сможет ли Бертон заправиться там горючим, поэтому он решил приземлиться в Тунисе и заполнить баки.

Пока он заправлялся в тунисском аэропорту, вокруг его самолета собралась небольшая толпа любопытствующих. После быстрого и доброжелательного прохождения формальностей во французском аэропорту он остался поболтать с двумя служащими, как тут к нему подошел местный житель.

– Итальянцы, – произнес он на безупречном английском, – могут обогнать вас по пути в Кейптаун, если вы слишком долго здесь задержитесь.

– О! – воскликнул один из французов. – Соревнование. Я не знал этого.

Бертон лихорадочно соображал. Его преследуют! Итальянское правительство также постаралось создать впечатление, что это лишь спортивные состязания.

– По правде говоря, это не официальные гонки, – рассмеялся Бертон. – Всего лишь личное пари кое с кем из итальянских приятелей. Если не хочу проиграть, пора уматывать.

Через пять минут он снова был в воздухе и летел на юг на полной скорости, испытывая чувство благодарности за находчивость и заботливость своих сотрудников в Риме и сообразительность их агента, «местного» в Тунисе.

В Тунисе Бертон потерял полчаса, но уже темнело, и, если преследователи в ближайшее время не обнаружат его, Бертон надеялся оторваться от них в течение ночи. Он летел прямым курсом на Бангали, иначе говоря, восточнее авиалинии на Кейптаун и западнее регулярной авиалинии Каир – мыс Доброй Надежды, – маршрут, который, по предположениям преследователей, он скорее всего должен был выбрать из-за его безопасности.

Время от времени он оглядывался назад и наконец в последних лучах заходящего солнца увидел далеко позади серебристое мерцание, излучаемое нижней поверхностью крыльев аэроплана.

Всю ночь этот самолет преследовал его, ориентируясь на язычки пламени, вырывающиеся из патрубков работающих моторов его машины.

Самолет этот был скоростной и упрямо висел у него на хвосте.

Лейтенант пытался понять замысел противника. Он знал, что сам он им не нужен, им нужны бумаги, которые он вез с собой. Если ему удастся добраться до Бангали, чертежи окажутся в безопасности, ибо там лейтенант будет под надежной защитой.

Но этому не суждено было сбыться. Когда забрезжил рассвет, самолет-преследователь нагнал его и пошел рядом, едва не задевая кончиком своего крыла. Лейтенант увидел, что это итальянский военный истребитель, пилотируемый итальянским офицером. Двоих пассажиров он не узнал, хотя предполагал, что это Кэмпбелл и Зубанев, которых он никогда не видел.

Внизу простиралось открытое пространство, и офицер-итальянец жестом приказал ему приземлиться. До Бангали оставалось не более пятидесяти миль. Когда лейтенант отрицательно покачал головой, те направили на него ствол пулемета. Англичанин сделал вираж и спикировал, затем снова сделал вираж и оказался под хвостом самолета противника.

Единственным оружием лейтенанта был табельный пистолет. Он выхватил пистолет и стал стрелять в фюзеляж, надеясь перебить что-нибудь из системы управления. Истребитель сделал вираж и ушел в сторону, а лейтенант резко взмыл вверх.

Теперь они догоняли сзади и догоняли быстро. Лейтенант обернулся и выстрелил в них четыре раза. Раздавшаяся в ответ пулеметная очередь оторвала часть оперения и стабилизатор. Лишившись управления, самолет вошел в штопор. Лейтенант пытался сделать все, что мог, но безуспешно. Выключив двигатель, он выпрыгнул с парашютом и стал плавно спускаться вниз.

Паря в воздухе, он наблюдал за самолетом противника. Тот вел себя странно, и лейтенанту показалось, что либо он ранил пилота, либо повредил систему управления. В последний раз он увидел самолет, когда тот исчез за лесом в нескольких милях к югу.

Итак, оба самолета рухнули на землю в разных местах, где их впоследствии обнаружил Тарзан из племени обезьян, озадаченный своими находками.

Бертон поспешно вскочил на ноги и отстегнул парашют. Он огляделся по сторонам. Вокруг ни единой живой души. Он оказался посреди африканских дебрей, имея лишь туманное представление о расстоянии до Бангали, который находился, как ему думалось, в юго-восточном направлении.

В нескольких стах ярдах от лейтенанта лежал самолет – груда искореженных обломков. Он был рад, что выключил двигатель и что машина не сгорела, так как в кабине оставались запасные патроны и небольшой запас еды. Он понял, что попал в чертовски затруднительное положение, однако не предполагал, что положение гораздо хуже, чем он себе это представляет.

Хорошо хоть, что чертежи, из-за которых он рисковал жизнью, были надежно спрятаны во внутреннем кармане рубашки. Он ощупал их, чтобы убедиться, что они не потерялись. Удовлетворенный, он пошел к разбитому самолету за патронами и едой.

Не мешкая, он сразу же двинулся в том направлении, где, как ему казалось, находился Бангали, ибо соображал, что если его преследователи приземлились благополучно, то они отправятся на его поиски. Если до Бангали всего пятьдесят миль, как он думал, и идти следует в том направлении, которое он для себя определил, то, вполне вероятно, он дойдет туда на третьи сутки. Бертон молил Бога, чтобы в этой местности не водились львы и чтобы туземцы, если уж суждено с ними встретиться, оказались дружелюбными.

Но он оказался в местности, где водились львы, а туземцы в этих краях не были дружелюбны. Бангали же находился в трехстах милях.

IV
ЗОВ В ДЖУНГЛЯХ

Прошло два дня, прежде чем нить, которая потянулась от Хораса Брауна в Чикаго и уже успела частично обагриться кровью Хораса Брауна, устремилась дальше в Африку и обвилась вокруг Тарзана, ненавидящего гиен. Третий день Тарзан из племени обезьян шел по остывшему следу англичанина Сесила Джайлз-Бертона. И тут судьба выкинула странное коленце.

Сесил Джайлз-Бертон, никогда ранее не бывавший в Африке, прошел через страну свирепых буйрае целым и невредимым, а Тарзан из племени обезьян, родившийся и выросший на этой земле, знающий ее как свои пять пальцев, попал в засаду, был ранен и схвачен!

Случилось это следующим образом. Когда Тарзан приближался к лесной чаще, ветер дул со спины, и поэтому его чувствительные ноздри не могли уловить запахов живых существ, находящихся впереди. Таким образом, он не мог знать, что по лесу навстречу ему движутся несколько десятков воинов буйрае. Воины охотились и потому шли бесшумно, вот отчего Тарзан не услышал и не почуял их приближения.

Неожиданно слева от Тарзана из леса выскочил лев. Из раны на боку животного текла кровь. Разъяренный лев пробежал мимо Тарзана, но через несколько ярдов резко развернулся и бросился прямо на него.

Сохраняя полнейшее спокойствие, Тарзан поднял короткий тяжелый дротик и приготовился к поединку. Случилось так, что Тарзан оказался к лесу спиной…

В тот же миг из чаши прямо на Тарзана вышли буйрае…

Удивление их было велико, однако оно не помешало им действовать. Чеманго, сын вождя по имени Мпингу, узнал в белом человеке Тарзана – Тарзана, который когда-то отнял у деревни пленницу, которую собирались подвергнуть мучительным пыткам и принести в жертву, – Тарзана, который к тому же сделал Чеманго всеобщим посмешищем.

Чеманго не стал тратить времени даром. Он метнул копье, и белый человек рухнул на землю с вибрирующим в спине древком. Остальные воины решили добить льва и набросились на него с громкими криками, выставив перед собой огромные щиты.

Зверь обрушился на ближайшего к нему воина, налетев на щит и опрокинув человека на землю, где тот прикрывался спасительным щитом, пока его товарищи окружали льва и бросали в него свои копья.

Лев снова бросился в атаку, и снова на земле оказался воин, загородившийся щитом, но на сей раз дротик пронзил дикое сердце, и сражение закончилось.

В деревне вождя Мпингу возращение воинов, прибывших с белым пленником и тушей льва, было встречено всеобщим ликованием. Однако ликование заметно остыло, когда люди с опаской обнаружили, что их пленником является тот самый грозный Тарзан.

Часть людей, подстрекаемые знахарем, потребовали немедленно прикончить пленника, чтобы тот не смог проявить свои магические способности и навлечь на них беду. Другие же советовали освободить его, утверждая, что дух убитого Тарзана может причинить им несравненно больше вреда, чем живой Тарзан.

Разрываемый двумя противоположными идеями, Мпингу решил пойти на компромисс. Он велел надежно связать пленника, приставить к нему охрану и подлечить раны. Если к тому времени, когда пленник поправится, ничего неблагоприятного не произойдет, то они поступят с ним так же, как с другими пленниками, и тогда начнутся ритуальные танцы и общая трапеза!

Кровотечение у Тарзана прекратилось. Полученная им рана оказалась бы смертельной для обыкновенного человека, но Тарзан был не обыкновенным. Он уже обдумывал план побега.

Веревки с силой врезались в его тело, и охрана внимательно следила за тем, чтобы путы не ослабели. Каждый вечер они заново связывали Тарзана, удивляясь той могучей силе, благодаря которой человеку удавалось ослабить натяжение пут по крайней мере настолько, сколько требовалось для восстановления нормального кровообращения.

Эта ежевечерняя процедура стала серьезной проблемой для Тарзана. Более того, она оскорбляла его чувство собственного достоинства.

– Человек, не способный пошевелить руками, – размышлял он, – только наполовину человек. Человек, не способный двигать руками и ногами, вообще не человек. Он ребенок, которого нужно кормить из рук, как буйрае кормят меня.

И сердце Тарзана бешено заколотилось от испытываемого им чувства унижения, унижения, троекратно возросшего от того, что его кормят такие выродки, как дикари из племени буйрае. Однако что толку в том, что сердце Тарзана бешено колотилось, если его запястья и щиколотки были намертво связаны, а он лишен возможности освободиться от пут?

Душа Тарзана кипела от ярости, но рассудок оставался холодным.

– Они кормят меня, чтобы я растолстел, – говорил ему рассудок. – У человека из сплошных мускулов мясо слишком жесткое. Поэтому они стараются, чтобы я нарастил слой сочного жира. Разве это достойный конец для Тарзана – закончить свое существование в желудках буйрае? Нет, это не достойный конец для Тарзана – и такого конца не будет! Тарзан непременно что-нибудь придумает.

И Тарзан принялся перебирать в уме различные варианты, отвергая по очереди один за другим. Но все его пять органов чувств, более высоко развитые, чем у любого другого человека, работали с обычной остротой.

В сложившейся ситуации три из его органов чувств мало чем могли помочь. Он мог видеть, но какая от этого польза, если вокруг были лишь стены убогой хижины? Какой смысл в осязании, если ноги и руки скованы путами? К чему вкусовые ощущения, если ему приходилось есть пищу буйрае, а не добытую своими могучими руками? Пищу буйрае, которую ему давали с тем расчетом, чтобы мускулы покрылись слоем жира, который таял бы во ртах у этих ублюдков и заставлял бы их причмокивать от удовольствия…

Нет, оставались только два чувства – слух и обоняние, от которых могла еще быть какая-то польза. А сверх того – наивысшее необъяснимое шестое чувство, которым Тарзан обладал до степени, не доступной другим людям.

Итак, проходили дни и ночи, а Тарзан все думал и думал, думал, когда просыпался и даже во сне. Он был более, чем когда-либо, восприимчив ко всем звукам и запахам, но, что наиболее важно, его шестое чувство целиком обратилось к джунглям и любому посланию, которое те могли донести до него.

Посланий было много, однако Тарзан дожидался такого, которое принесло бы ему надежду. Он слышал Шиту-леопарда. Но надежды на него не было. Он вновь услышал Данго и с привычным отвращением учуял запах этого зверя. Издалека донесся голодный рык льва Нумы. Острый слух Тарзана зафиксировал его, но звук этот был лишен смысла, разве что у Тарзана мелькнула мысль, что благороднее быть съеденным львом, нежели буйрае.

И вот Тарзан – или, вернее, шестое чувство Тарзана – получил новое известие. В его глазах появился слабый блеск удивления, ноздри расширились.

Вскоре после этого Тарзан стал осторожно раскачиваться взад-вперед, и с его губ стали слетать негромкие монотонно-напевные звуки. Стоявший у входа стражник заглянул внутрь, увидел осторожное раскачивание Тарзана и спросил: – Что ты делаешь?

Тарзан прервал свои движения и монотонный речитатив только чтобы сказать: «Молюсь». Затем продолжил начатое.

Стражник сообщил от увиденном Мпингу. Мпингу буркнул нечто нечленораздельное и сказал, что боги буйрае более могущественны, чем боги Тарзана.

– Пусть себе молится, – произнес Мпингу. – Это его не спасет. Скоро наши зубы и языки узнают его вкус.

Стражник вернулся к хижине и продолжал нести караул. Тарзан продолжал раскачиваться и произносить монотонные звуки, только теперь уже чуть громче. Он ожидал, что стражник велит ему прекратить, но тот ничего не сказал, и Тарзан понял, что его план срабатывает.

Известие продолжало доходить до него, но теперь это было уже больше, чем известие, полученное его шестым чувством. Известие дошло теперь до его ноздрей – несомненно!

Однако Тарзан действовал осторожно. Он посылал сигнал и очень медленно увеличивал громкость с тем, чтобы у буйрае оставалась иллюзия, будто он молится. Производимые им звуки незаметно усиливались с каждой минутой.

Настал миг, когда буйрае поняли, что голос Тарзана слишком громок, но они предположили, что Тарзану просто не удается заставить своих богов услышать его. И тут до них донесся знаменитый клич Тарзана, от которого буйрае едва не лопнули барабанные перепонки. Это был словно гром, когда небеса черны и сердиты.

Внезапно все стихло…

В дебрях джунглей слон Тантор поднял голову навстречу ночному ветерку, и кончик его хобота судорожно задергался. Его уши зашевелились. Он повернулся вполоборота, чтобы полностью уловить информацию, доносимую ветром, еще раз принюхался – и тогда он затрубил.

Он трубил, созывая свое стадо. Подошли другие слоны, встали рядом с ним напротив ветра, прислушались и услышали то, что слышал он. Стадо отошло далеко от своего обычного пастбища, послушно следуя за своим вожаком, ибо последние несколько дней вожак вел себя очень беспокойно, словно чего-то искал, и животные боялись ослушаться его.

Теперь они поняли, что вызывало его беспокойство и что его притягивало, и сейчас они также сотрясали воздух своими трубными кличами, в нетерпении топтали землю, ожидая сигнала своего вожака выступить в путь.

Тантор издал долгожданный сигнал, и стадо двинулось вперед!

Они шли быстро, стремительно, решительно – прямо к цели. Они шли, не сворачивая с прямого пути, разве что огибая огромные деревья. Молодые деревца ломались, словно тростник. Огромное стадо целеустремленно шло напрямик на деревню буйрае.

Тарзан из своего загона для пленников первым услышал грохот надвигающегося стада. Глаза его вспыхнули огнем, губы сложились в улыбку. Его «молитвы» были услышаны! Освобождение близилось – быстрее, быстрее – ближе, ближе!

Снаружи послышались крики паники. Тарзан услышал треск расщепляемого дерева – слоны наткнулись на деревенский частокол. Трах! Частокол рухнул. Слоны вошли во внутреннюю территорию!

– Тантор! Тантор! – зычно позвал Тарзан. – Тантор! Тантор! – закричал он во весь голос. – Иди ко мне!

Но Тантору не требовалось словесного приглашения явиться к Тарзану. Ему хватало одного лишь запаха его друга – человека, а голос Тарзана просто подтверждал знание Тантора о его присутствии там.

Тарзан услышал, как Тантор обрушил хобот на хижину. Соломенная крыша оказалась сметенной. Взглянув вверх, Тарзан увидел огромную тушу Тантора, а еще выше над ним – ночные звезды. В следующий миг Тантор опустил хобот в хижину, обхватил им Тарзана, поднял его в воздух и усадил к себе на спину.

Тантор поднял свой хобот и застыл в ожидании. Теперь Тарзан, а не Тантор стал вожаком стада.

И Тарзан издал свой знаменитый клич, послуживший сигналом к отходу. Деревня лежала в руинах, не осталось ни одной целой хижины, а буйрае в ужасе попрятались в кустах. Торжествуя победу, стадо покинуло деревню.

Забрезжил рассвет. Тантор и его слоны свое дело сделали. Настала очередь мартышек, которые освободили Тарзана от пут и запрыгали вокруг него, вереща от радости встречи. Тарзан почесал Тантора за ушами, и Тантор понял, что его благодарят.

Затем, простившись со своими друзьями по джунглям, Тарзан запрыгнул на дерево и скрылся из виду.

Тарзан решил, что сейчас нет смысла идти по следу английского авиатора. Скорее всего, бедняга уже умер либо от голода, либо от клыков и когтей одного из огромных хищников. Нет, теперь путь Тарзана лежал в другом направлении, а именно – в Бангали.

В течение нескольких ночей, находясь в плену, он слышал местные африканские тамтамы, передававшие сообщение от резидента в Бангали для его друга Тарзана из племени обезьян, в котором он просил Тарзана прибыть в Бангали.

V
САФАРИ

То, что лейтенант Сесил Джайлз-Бертон уцелел в своих бесцельных странствиях по джунглям, явилось одним из тех чудес, которые изредка случаются в Африке. Черный континент, враждебный по отношению к чужакам, пощадил этого человека. И участок нити судьбы, которая косвенно связывала его с болтливой девицей в далеком Чикаго, еще не успел обагриться кровью.

Бертон дважды сталкивался со львами. На удачу всякий раз поблизости оказывалось дерево, и он залезал наверх. Один из этих львов был страшно голоден и вышел на охоту. Зверь в течение целого дня продержал Бертона на дереве. Лейтенант думал, что умрет от жажды.

Но в конце концов терпение изголодавшегося льва истощилось, и он отправился на поиски более легкой добычи.

Из-за второго льва Бертон волновался напрасно. Зверь набил свой желудок и не обратил бы внимания даже на жирную зебру, свое любимое лакомство. Но Бертон, в отличие от Тарзана, не умел различать разницу между голодным и сытым львом. Подобно большинству людей, не знакомых с жизнью джунглей, он был убежден, что все львы – людоеды и истребляют всякое живое существо, попадающееся им на глаза.

Основной проблемой Бертона было добывание пропитания. Он быстро терял в весе. Он ел разные странные вещи, вроде саранчи, и вскоре понял, что голодный человек станет есть все.

Быстро проходили дни, а он все еще искал Бангали, однако искал в неверном направлении.

Одежда его истрепалась, висела лохмотьями. Волосы и борода отросли. Но отвага осталась, Худой, как щепка, он продолжал надеяться.

Однажды утром он сидел на склоне холма, глядя вниз на маленькую равнину. За время вынужденного пребывания в джунглях слух его обострился, и теперь он неожиданно услышал звуки, идущие с верхнего края долины. Он повернул голову и увидел… людей.

Люди! Живые существа! Первые, которых он увидел за все эти долгие дни! Сердце лейтенанта бешено заколотилось, готовое выскочить из исхудалой груди. Первым его порывом было вскочить и побежать к ним с громкими криками радости. Но он тут же сдержался. Африка приучила его к бдительности. И вместо того, чтобы броситься вниз, он спрятался в кустах и стал наблюдать. Опрометчивого шага он не сделает.

Люди шли длинной вереницей. Когда они подошли поближе, он увидел на некоторых из них солнцезащитные шлемы. Основная же масса была одета минимально. Он отметил про себя, что те, на ком было меньше всего одежды, тащили на себе самые тяжелые грузы.

Лейтенант догадался, что перед ним участники сафари – белые и черные люди.

Больше он не колебался и ринулся вниз к ним навстречу.

Колонну возглавляли местный проводник и группа белых. Среди белых были две женщины. За ними следовала длинная вереница носильщиков и аскари.

– Хелло! Хелло! – выкрикнул Бертон прерывающимся голосом. На глазах у него навертывались слезы, дыхание перехватило, и он шаткой походкой двинулся к ним с распростертыми руками.

Сафари остановилось, дожидаясь его приближения. Ответных криков приветствия не последовало. Бертон замедлил шаг. К нему отчасти вернулась обычная английская сдержанность. Ему показалось странным отсутствие приветливости с их стороны.

– Какой ужас! – вскричала одна из женщин, совсем молоденькая, увидев его потрепанный вид. Но возглас этот был продиктован не столько жалостью, сколько невежливой несдержанностью при виде его внешности, напоминающей огородное пугало.

Лейтенант Бертон напрягся, и его потрескавшиеся губы искривились улыбкой, в которой читалась горечь. Разве так встречают соплеменники человека, попавшего в беду? Глядя на девушку, лейтенант Бертон негромко произнес:

– Мне жаль, леди Барбара, что ваше изумление, вызванное моими грязными лохмотьями, не позволило вам увидеть, что носит их человеческое существо.

Девушка ошеломленно уставилась на него. На ее лице вспыхнул румянец.

– Вы разве меня знаете? – недоверчиво спросила она.

– И весьма хорошо. Вы – леди Барбара Рамсгейт. А этот джентльмен – или я ошибаюсь, используя это слово? – ваш брат. Лорд Джон. Остальных я не знаю.

– Наверное, до него дошли слухи о нашем сафари, – вмешался один из путешественников. – Поэтому он и знает имена. Ну, приятель, что же приключилось? Полагаю, вы отстали от своего сафари, заблудились, изголодались и хотели бы присоединиться к нашему сафари. Вы не первый покинутый, которого мы подобрали…

– Прекрати, Голт, – прервал его Джон Рамсгейт рассерженным тоном. – Пусть сам все расскажет.

Лейтенант Бертон покачал головой, пронзая обоих мужчин по очереди испепеляющим взглядом.

– Такие же снобы в Африке, как и в Лондоне, – мягко сказал он. – Любой из ваших носильщиков, повстречайся я ему в такой ситуации, не стал бы задавать вопросов, а дал бы еды и воды, даже если бы ему пришлось поделиться последним из того, что у него есть.

Голт открыл рот, готовый возмущенно возразить, но девушка остановила его. У нее был сконфуженный вид.

– Простите, – сказала она. – Нам всем пришлось несладко и боюсь, что наш внешний лоск местами пообтерся, и обнаружилось, что мы не так добры, как нам это кажется. Я немедленно прикажу принести вам воды и еды.

– Теперь уже не к спеху, – произнес Бертон. – Сперва я отвечу на ваши невысказанные вопросы. Я совершал перелет из Лондона в Кейптаун, но пришлось сделать вынужденную посадку. С того времени я пытаюсь выбраться из джунглей, – мне нужно попасть в Бангали. Вы – первые встреченные мною люди. Разрешите представиться. Моя фамилия Бертон. Лейтенант Сесил Джайлз-Бертон, британские ВВС.

– Но это невероятно! – воскликнула леди Барбара. – Не может быть.

– Бертона мы знали, – сказал лорд Джон. – Вы на него нисколько не похожи.

– В этом нужно винить Африку. Я думаю, если вглядеться повнимательнее, то вы узнаете гостя, приглашенного вами на уик-энд в замок Рамсгейт.

И лорд Джон, вглядевшись повнимательнее, наконец пробормотал:

– Бог мой, ну да, – и протянул руку. – Примите мои извинения, старина.

Бертон не принял протянутой руки. Плечи его поникли. Ему стало стыдно за этих людей.

– Эту руку, что вы сейчас предлагаете лейтенанту Бертону, следовало бы протянуть заблудившемуся незнакомцу, – тихо произнес он. – Боюсь, что не смогу пожать ее искренне.

– Он прав, – обратился лорд Джон к своей сестре, и та послушно кивнула. – Мы страшно сожалеем, Бертон. Вы окажете мне очень большую честь, если примете мою руку.

Бертон пожал руку лорду Джону, и все повеселели. Леди Барбара представила лейтенанта стоявшему рядом с ней человеку – Дункану Тренту.

После еды Бертон познакомился с остальными членами сафари. Среди участников был высокий широкоплечий человек, которого звали м-р Романов, и именно Романов сообщил Бертону потрясшую его весть, что до Бангали не менее двухсот миль. Романов рассказал ему об этом, пока его брил камердинер Пьер. Очевидно, этот русский эмигрант путешествовал с помпой.

Далее Бертон узнал, что это сафари на самом деле состоит из двух сафари.

– Мы встретились с сафари Романова две недели тому назад, и поскольку все шли в одном направлении – на Бангали, то и объединились. Разница лишь в том, что сафари Романова охотится с ружьями, а мы охотимся с фотокамерами.

– Глупая идея, – сказал Трент, который, как видно, положил глаз на леди Барбару. – Джон вполне мог отправиться в зоопарк и сделать свои дурацкие снимки там, вместо того чтобы забираться в эту глушь и служить кормом для насекомых.

Бертону также стало известно, что Джеральд Голт, человек, который отнесся к нему с таким презрением, являлся проводником Романова. В сафари участвовал еще один русский – Сергей Годенский, профессиональный фотограф.

Внимание Бертона привлекли два других белых человека. Это были те самые подобранные в джунглях, о которых уже упоминалось. Их звали Смит и Питерсон. Они рассказали историю о том, что их бросили местные проводники.

– Они что-то не веселы, – заметил Бертон.

– И к тому же отлынивают от поручаемых им дел, – недовольно буркнул Джон Рамсгейт. – Бертон, вы не станете винить нас так сильно за наше поведение, когда поближе познакомитесь с этим весьма своеобразным сафари. Человек Романова, Голт, держит себя высокомерно, со всеми саркастичен. Все его ненавидят. Пьер и мой камердинер Томлин влюблены в Вайолет, прислугу Барбары. И, сдается мне, что Годенский и Романов терпеть не могут друг друга. В общем, я бы не назвал нас очень дружной семейкой.

После обеда подали кофе и сигареты. Бертон растянулся на земле и сделал глубокую затяжку.

– Подумать только, – произнес он, – что всего лишь утром я умирал от голода. Никогда нельзя знать, что тебе уготовила судьба.

Он неосознанно похлопал себя по сердцу, где под рубашкой хранились чертежи изобретения Хораса Брауна.

– Может, и хорошо, что нам не дано заглянуть в будущее, – сказала леди Барбара.

Прошли дни. Бертон сильно привязался к Джону Рамсгейту, а особенно – к Барбаре. Дункан Трент пребывал в хмуром настроении. В Бертоне он видел соперника.

Затем начались неприятности из-за прислуги, Вайолет, когда Годенский полез к ней с приставаниями, которые она недвусмысленно отвергла. Бертон, случайно оказавшийся поблизости, свалил Годенского ударом с ног. Годенский, вне себя от злости, выхватил нож. Неожиданно подошла леди Барбара. Годенский убрал нож и сердито ушел.

– Вы нажили себе врага, – предупредила Барбара. Бертон пожал плечами. Он уже пережил столько всего, что врагом больше, врагом меньше – не имело значения.

Но нажил он более, чем одного врага. К нему заявился Трент и недвусмысленно посоветовал ему держаться подальше от леди Барбары.

– Мне кажется, леди Барбара сама в состоянии выбрать себе общество по своему усмотрению, – тихо произнес Бертон.

Привлеченный разговором, из палатки вышел Томлин. На его глазах Трент ударил Бертона, а Бертон послал Трента в нокдаун.

– Отправляйтесь к себе в палатку и поостыньте, – бросил Бертон Тренту и пошел в свою палатку.

На следующее утро Рамсгейт уведомил Годенского, что по прибытии в Бангали не будет нуждаться в его услугах. Все остальные старались не замечать Годенского, даже двое приставших к сафари – Смит и Питер-сон, и он шел целый день в одиночестве, лелея свою злобу. Колонну замыкал Дункан Трент, мрачный и нелюдимый.

Настроение у людей явно упало, и длинный переход под немилосердно палящим солнцем не смог успокоить расстроенные нервы членов сафари. Носильщики едва плелись, и Голту приходилось постоянно бегать взад-вперед вдоль строя, осыпая их руганью и бранью. В итоге он вышел из себя и ударом свалил одного из носильщиков на землю. Когда тот поднялся, Голт повторил свое действие, и человек снова упал. Шедший поблизости Бертон вмешался.

– Прекратите, – приказал он.

– А вам какое, черт побери, до этого дело? Я отвечаю за это сафари, – огрызнулся Голт.

– Мне все равно, за чье сафари вы отвечаете. Не смейте издеваться над людьми.

Голт замахнулся. Бертон блокировал удар, и в следующий миг сокрушительный ответный удар левой в челюсть послал Голта на землю. Для Бертона это оказалось третьей дракой с того момента, как он присоединился к сафари. Три нокдауна – трое врагов.

– Простите, Рамсгейт, – сказал позже Бертон. – Похоже, что я порчу со всеми отношения.

– Вы поступили совершенно правильно, – одобрил его Рамсгейт.

– Боюсь, что теперь вы заполучили настоящего врага, Сесил, – сказала леди Барбара. – Насколько мне известно, у Голта весьма дурная репутация.

– Еще один враг – это уже не имеет никакого значения. Завтра мы будем в Бангали.

Они еще несколько минут побеседовали и затем, пожелав друг другу спокойной ночи, разошлись по палаткам. Бертон был счастлив, как никогда ранее. Завтра он увидит отца. Завтра он выполнит задание. И он был влюблен. Над лагерем, охраняемым сонным аскари, опустилась безмятежная тишина. Вдалеке раздался рык охотящегося льва, и часовой подбросил дрова в костер.