Текст книги "Тарзан и люди-леопарды"

VI. ПРЕДАТЕЛЬ

Воины племени утенго без особого энтузиазма восприняли призыв браться за оружие, переданный гонцами Орандо. Войны бывают разные, и война со страшной тайной сектой людей-леопардов не могла вызвать безоговорочной поддержки. Тому был ряд весьма веских причин. Во-первых, само упоминание о людях-леопардах вселяло ужас в сердца храбрейших из храбрых, ибо жуткие обычаи этих тварей были всем хорошо известны. Во-вторых, не секрет, что секта вербовала в свои ряды представителей разных племен, так что даже ваш ближайший друг мог оказаться человеком-леопардом, поэтому приходилось сохранять осторожность в разговорах, дабы не прослыть врагом секты, ибо это означало смерть, и еще какую!

Вот почему Орандо немало не удивился, когда обнаружил, что из тысяч потенциальных участников похода набралась всего лишь сотня, которая наутро после празднества и боевых танцев ожидала сигнала к выступлению.

Но даже и среди этой сотни нашлись такие, чей воинственный пыл весьма поубавился к утру. Впрочем, это могло быть вызвано и сильным похмельем от крепкого местного пива. Кому охота идти на войну с раскалывающейся от боли головой…

Орандо прохаживался среди воинов, рассевшихся вокруг костров. В это утро воины больше молчали и уже не смеялись.

Бахвальство, которому предавались туземцы вечером, заметно поутихло.

Люди думали о предстоящих испытаниях. Однако, как только их желудки наполнились горячей едой, они повеселели, стали громко разговоривать, петь и смеяться.

Вскоре Орандо спохватился.

– Где мушимо? – спрашивал он, но никто не знал.

И мушимо, и дух Ниамвеги как сквозь землю провалились. Орандо встревожился, усмотрев в их исчезновении недобрый знак. Тут кто-то из воинов сказал, что, вполне вероятно, Собито был прав, намекая на связь мушимо с людьми-леопардами. И тогда возник закономерный вопрос о самом Собито: а сам-то он где? Его тоже никто не видел, что было весьма странно, ибо Собито вставал рано и не имел привычки опаздывать на завтрак. Затем старый туземец вызвался выяснить, что к чему. Он направился к хижине колдуна и расспросил одну из жен Собито.

Собито бесследно исчез! Как только об этом стало известно, возникли пересуды. Люди припомнили стычку между Собито и мушимо, а также заявление колдуна, что мушимо умрет на рассвете.

Одна часть туземцев считала, что если кто и умер, так это Собито, другие же заявляли, что не видят в его отсутствии ничего особенного – колдун исчезал и раньше.

В самом деле, Собито не раз отлучался из деревни на несколько дней кряду, не объясняя причин такого поведения. По возвращении же он с таинственным видом намекал, что участвовал в шабаше духов и демонов, от которых заряжался своей магической силой.

Лупингу из Киббу считал, что при таких ужасных предзнаменованиях поход не должен начинаться. Он как бы невзначай заговаривал с воинами, стараясь выяснить, кто еще поддерживает его идею распустить отряд и разойтись по домам, но Орандо пристыдил его. Сын вождя сказал, что над ними станут смеяться старики и старухи – столько было наделано шума. Воины станут всеобщим посмешищем, если вдруг ни с того ни с сего откажутся от своих намерений.

– Но кто тогда поведет нас к деревне людей-людоедов, раз твой мушимо покинул тебя? – спросил Лупингу.

– Я не верю, что он ушел, – решительно возразил Орандо. – Наверняка он тоже отправился посовещаться с духами. Он вернется и возглавит отряд.

В этот миг, словно в ответ на утверждение Орандо, прозвучавшее скорее как мольба, с ветвей ближайшего дерева пружинисто спрыгнула гигантская фигура и направилась к ним. Это был мушимо.

На его могучем плече лежала туша оленя, на которой, в свою очередь, восседал отчаянно верещавший дух Ниамвеги, жаждавший почтительного внимания.

– Мы великие охотники, – вопил он. – Глядите, кого мы убили.

Никто, кроме мушимо, не понял его, однако духа Ниамвеги это не обескуражило.

Он даже не догадывался, что его не понимают. Напротив, он считал, что произвел огромное впечатление и упивался собственной значимостью.

– Где ты пропадал, мушимо? – спросил Орандо. – Кое-кто стал даже поговаривать, что тебя убил Собито. Мушимо дернул плечом.

– Словами не убьешь, а Собито прямо распух от слов.

– А ты не убил Собито? – спросил один из стариков.

– Собито я не видел с тех пор, как Куду в последний раз отправился почивать, – ответил мушимо.

– Колдун куда-то исчез, – пояснил Орандо, – и кое-кто решил, что ты…

– Я был на охоте. У вас невкусная еда. Вы портите мясо огнем.

Усевшись под деревом, мушимо отрезал от туши кусок мяса, который, рыча, съел. Негры, испуганно таращась, отошли от него подальше.

Покончив с трапезой, он встал и потянулся всем своим огромным телом, напоминая повадками льва Симбу.

– Мушимо готов, – провозгласил он. – Если все в сборе, то можно выступать.

Созвав воинов, Орандо назначил себе помощников и отдал необходимые распоряжения относительно дисциплины. На это ушло немало времени, так как по каждому поводу вспыхивали, как всегда, споры, в которых участвовали все, не важно, касалось это их или нет.

Мушимо стоял поодаль, наблюдая за туземцами и сравнивая их с собой.

Физически между ними было очень много общего, однако, кроме разницы в цвете кожи, имелись и другие различия, такие, что бросались в глаза, и такие, что воспринимались интуитивно. Дух Ниамвеги также походил на него и на них, но и здесь ощущалась огромная разница.

Мушимо недоумевающе нахмурил брови.

С большим усилием он уже было извлек из недр памяти некое смутное воспоминание, которое могло оказаться ключом к загадке, но оно тут же ускользнуло.

Он подспудно чувствовал, что у него было прошлое, но вспомнить ничего не мог. Он узнавал лишь те предметы, которые попадались ему на глаза, и те ощущения, которые возникали у него с тех пор, как Орандо вытащил его из-под поваленного дерева. С другой стороны, совершенно новые предметы были как будто тоже не в новинку – любое живое существо, будь то человек, зверь или птица, воспринималось им как знакомое, стоило ему увидеть его или почуять запах. Поэтому мушимо не терялся, сталкиваясь со всяким новым проявлением жизни.

Он много размышлял обо всем этом, так много, что временами уставал от дум, и пришел к заключению, что когда-то в прошлом на опыте познал немало всего. Когда он случайно спросил Орано о чем-то из прошлого молодого негра, то оказалось, что сын вождя помнит до мельчайших подробностей события даже из своего раннего детства. Мушимо же мог припомнить лишь события двух последних дней. В конце концов, он решил, что такое состояние памяти, видимо, является характерным для духов, а если его память столь разительно отличается от памяти человека, мушимо расценил эту особенность как неопровержимое доказательство того, что он и есть ДУХ.

С отрешенным видом наблюдал он за никчемной людской суетой, наблюдал с усмешкой. Скрестив руки, он стоял в стороне, явно безучастный как к шумной перепалке чернокожих, так и к сердитой трескотне духа Ниамвеги, примостившегося у него на плече.

Наконец галдящая толпа, призванная к порядку, угомонилась и выступила в поход за славой, сопровождаемая орущими и смеющимися женщинами и ребятней. Но не успели еще провожающие повернуть назад, как воины посерьезнели, настраиваясь на предстоящие испытания.

Три дня шли они под предводительством Орандо и мушимо. По мере приближения к цели настроение воинов поднималось. Под градом насмешек Лупингу, постоянно бубнивший о поражении, был вынужден придержать язык. Наступила минута, когда мушимо объявил, что до деревни людей-леопардов рукой подать и что на следующее утро он лично отправится на разведку.

С рассветом четвертого дня все воины рвались в бой. Орандо без устали разжигал ненависть соплеменников к убийцам Ниамвеги, а также постоянно напоминал о том, что дух Ниамвеги сопровождает их, чтобы оберегать и защищать, а его собственный мушимо обеспечит им победу.

Не успел отряд приступить к завтраку, как обнаружилось отсутствие Лупингу. Тщательный осмотр лагеря не дал никаких результатов, и все решили, что Лупингу со страху сбежал, испугавшись близости неприятеля.

Трусливое бегство соратника вызвало бурное негодование, и его недостойное поведение нашло самое суровое осуждение. Между тем, в самый разгар гневных речей, мушимо с духом Ниамвеги бесшумно пробирались по деревьям в сторону деревни людей-леопардов.

* * *

С недоумением взирали джунгли на необычную группу людей, появившуюся в чаще. Впереди шел старый негр, следом за ним здоровенный молодой туземец, который вел на веревке белую девушку с наброшенной на шею петлей. Шествие замыкал тоже молодой негр.

Все трое чернокожих были одеты в леопардовые шкуры. На курчавых головах негров были водружены искусно набитые чучела голов леопардов. К их пальцам были прилажены изогнутые стальные когти. Зубы их были подпилены, а лица устрашающе размалеваны.

Самое жуткое впечатление из всех троих производил старик, судя по всему, главарь. Остальные раболепно выполняли любое его распоряжение.

Девушка мало что понимала из того, о чем они говорили, и не подозревала, какая участь ей уготована. До сих пор с ней обращались вполне сносно, но она догадывалась, что добром все это не кончится. Детина, который вел ее, бывал груб, когда она спотыкалась или отставала, но нельзя сказать, чтобы жесток. И все же уже одна внешность этих людей рождала в девушке самые скверные предчувствия, к тому же у нее перед глазами постоянно всплывала картина ужасной гибели преданного негра-охранника.

Затем мысли девушки переключились на белого мужчину, который и приставил к ней негра для защиты. Тогда она отнеслась к белому с опаской и недоверием и хотела, чтобы он поскорее убрался. Теперь же она не отказалась бы от его общества. И дело не в том, что отношение к нему изменилось, просто она считала его меньшим из двух зол. Вспоминая его, она думала о нем как о невоспитанном хаме, как о самом невыносимом типе, какого она когда-либо встречала. И все же в нем было нечто, возбуждающее любопытство. Его выговор наводил на мысль о хорошем образовании, а одежда и манеры ставили на самую нижнюю ступень социальной лестницы. Невольно занимая ее мысли, он все-таки оставался пока неразрешимой загадкой.

Два дня ее похитители шли потаенными тропами, не встретив ни одной деревни, ни единой души. На исходе второго дня они вышли к большому, обнесенному частоколом селению на берегу реки.

Массивные ворота были закрыты, хотя солнце еще не село. Путники подошли ближе, и после того, как старик и часовые у ворот обменялись парой фраз, их пропустили.

Логовом людей-леопардов была деревня Гато-Мгунгу, вождя некогда могущественного племени, численность которого со временем сократилась до такой степени, что осталась одна-единственная деревня.

Но Гато-Мгунгу являлся не просто вождем, а вождем людей-леопардов, что давало власть куда более страшную, нежели власть иных вождей, которые имели много деревень, и чьи племена были гораздо многочисленней.

А дело заключалось в том, что тайная секта, которой он заправлял, набиралась из разных племен и селений и подчинялась необычно суровому, жестокому уставу. От членов секты Гато-Мгунгу требовал прежде всего абсолютной преданности общему делу, даже если это шло вразрез со служением родному племени или собственной семье. Таким образом, почти в каждой деревне в радиусе ста миль у Гато-Мгунгу имелись сообщники, доносившие ему о планах других вождей, сообщники, которым полагалось уничтожать всякого, на кого укажет вождь секты, вплоть до ближайших родственников.

Лишь в деревне Гато-Мгунгу все без исключения жители являлись членами тайной секты. В других селениях сектантов никто не знал, в лучшем случае их могли только подозревать в причастности к людям-леопардам.

Оказаться уличенным в сектантстве было равносильно смертному приговору. Настолько велика была ненависть к людям-леопардам, что сын прикончил бы родного отца, узнай он о принадлежности того к секте. Но настолько был силен и страх перед ним, что никто не смел убить человека-леопарда при свидетелях, иначе на смельчака обрушивалась страшная кара.

В местах тайных сборищ, глубоко запрятанных в непроходимых джунглях, люди-леопарды отправляли омерзительные обряды своей секты, кроме тех случаев, когда они собирались в деревне Гато-Мгунгу, рядом с которой располагался их храм.

Именно здесь состоялось нынче сборище, из-за которого деревня буквально кишела воинами. Последних было куда больше, чем женщин и детей, на что девушка обратила внимание, когда ее тащили по главной улице.

В центре деревни на нее едва не набросилась толпа кровожадных женщин – диких уродливых чудовищ с отточенными зубами. Ее разорвали бы на куски, если бы не вмешательство стражников, копьями отгонявших местных фурий до тех пор, пока не вмешался старик. Он кинул в толпу несколько сердитых фраз, и женщины моментально отступили, продолжая однако испепелять пленницу злобными взглядами, не сулившими ничего хорошего, доводись ей попасть к ним в руки. Держась вплотную к пленнице, похитители провели ее сквозь толпу вооруженных людей к большой хижине, перед которой восседал старый дряхлый негр с огромным брюхом. Это и был Гато-Мгунгу – вождь людей-леопардов. Завидя приближавшихся людей, он устремил на них взгляд, и при виде белой девушки его налитые кровью глаза, обычно тупо глядевшие из-под набрякших век, оживились.

Признав старика, вождь обратился к нему с вопросом:

– Ты принес подарок, Лулими?

– Да, подарок, но не только для Гато-Мгунгу, а для всего клана и для бога Леопарда!

– Гато-Мгунгу не привык делиться рабами с другими, – рявкнул вождь.

– Это не рабыня, – возразил Лулими. Судя по его поведению, Лулими не очень-то боялся Гато-Мгунгу. С какой стати, если сам он являлся одним из верховных жрецов клана Леопарда.

– Тогда зачем ты привел белую женщину в мою деревню?

Тем временем возле хижины выстроился тесный полукруг любопытных зевак, вытягивающих шеи, чтобы хорошенько рассмотреть пленницу, и напрягавших слух, чтобы не упустить ни слова из разговора сильных мира сего. Лулими радовался, что оказался в центре внимания, ибо ему ничто так не нравилось, как оказаться главным героем спектакля, разыгрываемого перед доверчивыми и простодушными зрителями. Лулими был жрецом, и этим все сказано.

– Третьего дня мы заночевали в лесу далеко от деревни Гато-Мгунгу, далеко от храма бога Леопарда. Краем глаза он видел, как слушатели навострили уши.

– Стояла темная ночь. Вокруг рыскали львы и леопарды. Мы развели костер, чтобы отпугивать хищников. Наступил мой черед нести караул. Остальные все спали. Вдруг я увидел пару зеленых глаз, сверкавших по другую сторону костра, словно горящие угли. Они приблизились, и мне стало не по себе, но ни шевельнуться, ни крикнуть я не мог, – до того испугался. Язык словно прилип к гортани, губы онемели. Ужасные глаза все приближались, пока наконец к костру вышел огромный леопард, самый большущий из когда-либо виденных мною. Я решил, что сейчас мне придет конец. Я все ждал, что он нападет на меня, но зверь не стронулся с места. Вместо этого он раскрыл пасть и заговорил.

Послышались возгласы изумления. Для пущего эффекта Лулими выдержал паузу.

– Что же он сказал? – спросил Гато-Мгунгу.

– Он сказал: "Я брат бога Леопарда. Он послал меня отыскать Лулими, потому что бог Леопард доверяет Лулими. Лулими – великий человек! Смелый, мудрый. Никто на свете не знает столько, сколько знает Лулими".

Гато-Мгунгу сузил глаза.

– Выходит, бог Леопард послал своего брата в трехдневный путь, чтобы рассказать тебе об этом?

– Ну, не только об этом. Кое-что я могу повторить, но остальное оставлю при себе. Пусть об этом будем знать только мы трое – бог Леопард, его брат и я.

– Но причем тут белая женщина?

– К этому я как раз и подвожу, – поморщился Лулими, не терпящий вмешательства. – Потом брат бога Леопарда справился о моем здоровье и сказал, что я должен отправиться в одно место, где найду белую женщину. Она будет практически одна, не считая негра-охранника. Он приказал мне убить негра, а женщину доставить в храм, чтобы она стала верховной жрицей клана Леопарда. Лулими так и сделает. Сегодня вечером Лулими введет в храм белую верховную жрицу. Я все сказал.

Воцарилась мертвая тишина. Гато-Мгунгу испытывал недовольство, однако Лулими был влиятельным жрецом, на которого простые смертные взирали снизу вверх, а рассказанной небылицей он значительно укрепил свой престиж. Умудренный жизненным опытом Гато-Мгунгу прекрасно все понимал. К тому же, будучи прозорливым старым политиканом, Гато-Мгунгу знал, что верховный жрец Имигег – дряхлый старик и долго не протянет, и что Лулими ждет не дождется смерти Имигега, чтобы занять его место.

Вождь сознавал, насколько важно заполучить в лице верховного жреца человека надежного, преданного. Тем самым Гато-Мгунгу сумеет укрепить свою власть и авторитет, тогда как враждебно настроенный верховный жрец лишь подорвет его влияние.

Поэтому Гато-Мгунгу ухватился за возможность заложить основу их будущей дружбы и взаимопонимания, хотя и знал, что Лулими – старый обманщик, а рассказ его – чистейшая выдумка.

При виде первых знаков проявления недовольства вождя по отношению к Лулими многие воины насторожились, ожидая указания от своего предводителя. Если бы Гато-Мгунгу затеял ссору, то его поддержало бы большинство воинов.

Но не следовало забывать, что настанет день, когда придется выбирать преемника Имигега; в выборах будут участвовать только жрецы, а Гато-Мгунгу знал, что у Лулими долгая память.

Все взгляды сосредоточились на вожде. Гато-Мгунгу прокашлялся.

– Мы выслушали Лулими, – начал вождь. – Все мы знаем Лулими. В родной деревне он известен как великий колдун. В храме бога Леопарда он самый авторитетный жрец после Имигега. Неудивительно, что брат бога Леопарда захотел побеседовать с Лулими. Гато-Мгунгу – простой воин. Он не привык общаться с богами и демонами. Это дело жрецов, а не воинов. Всему, что сказал Лулими, мы верим. Белую женщину, так и быть, мы отведем в храм. Пусть бог Леопард и верховный жрец Имигег рассудят, правдивые ли слова сказал брат Леопарда Лулими в джунглях. Не так ли, Лулими?

– Устами вождя Гато-Мгунгу всегда глаголет истина, – отозвался колдун, обрадовавшись тому, что вождь, вопреки его ожиданиям, оказался таким сговорчивым.

Итак, участь пленницы была решена корыстными намерениями двух продажных политиканов, духовного и светского, что наводит на мысль о том, что в некотором смысле невежественные негры Центральной Африки ничем не отличаются от нас.

Пока шли приготовления, чтобы препроводить девушку в храм, к воротам деревни подоспел запыхавшийся, взмокший от пота воин.

Здесь его задержали, но когда явившийся предъявил тайный знак секты леопардов, тут же пропустили. На все вопросы охраны прибывший отвечал, что должен как можно скорее повидать Гато-Мгунгу по делу чрезвычайной важности, и его немедленно доставили к вождю. Представ перед Гато-Мгунгу, пришелец первым делом предъявил тайный знак клана Леопарда.

– Рассказывай, с чем явился, – приказал вождь.

– Сюда направляется сотня воинов утенго во главе с Орандо, сыном вождя Лобонго, чтобы напасть на твою деревню. Они остановились в нескольких часах пути отсюда. Они намерены отомстить за Ниамвеги из Тамбая, которого убили твои люди. Если ты сейчас же организуешь засаду на тропе, то сможешь подстеречь утенго и перебить всех до одного.

– Где они остановились?

Предатель детально описал месторасположение отряда, после чего Гато-Мгунгу велел одному из младших вождей собрать три сотни воинов и выступить на врага. Затем он обратился к прибывшему.

– Сегодня вечером будем праздновать нашу победу, и ты будешь сидеть рядом с Гато-Мгунгу и вкушать самые лакомые куски.

– Мне нельзя оставаться, – возразил тот. – Я должен быть там, откуда пришел, иначе меня заподозрят в измене.

– Кто ты? – спросил Гато-Мгунгу.

– Я Лупингу из деревни Киббу, что на земле утенго, – ответил предатель.

VII. ПЛЕННИЦА

Не ведая о том, что происходит вокруг, девушка стала свидетелем переполоха, произведенного прибытием гонца. На ее глазах воины поспешно похватали оружие и куда-то умчались. В душе девушки затеплилась надежда, что, возможно, неприятель, которому они собирались дать отпор, на самом деле спасательная экспедиция, прибывшая на ее поиски. Рассудком она понимала, что это нереально, но утопающий хватается и за соломинку, вопреки логике.

После проводов отряда девушка вновь оказалась в центре всеобщего внимания. Лулими, пыжась от важности, сыпал приказами направо и налево. Вскоре вокруг пленницы образовалось нечто вроде эскорта, состоящего из двадцати туземцев, вооруженных копьями и щитами. В руках негры держали весла.

Возглавляемые Лулими они прошли через ворота по направлению к реке.

Здесь девушку усадили в большую лодку, которую воины бесшумно спустили на воду, ибо учитывали, что враг недалеко.

На сей раз обошлось без обычных выкриков и песен, сопровождающих подобные мероприятия. В полном молчании погрузили они весла в стремительный поток и так же молча пустились вниз по течению многоводной реки, держась берега, на котором стояла деревня Гато-Мгунгу.

Бедная Кали-бвана! Еще совсем недавно ее тащили на веревке, теперь же с ней обращались с подчеркнутым почтением, если не с благоговейным страхом, ибо как еще относиться к верховной жрице бога Леопарда?

Но ничего этого она не знала, хотя многое отдала бы за то, чтобы узнать. Оцепенев от чувства безысходности, она безучастно глядела, как мимо проносятся прибрежные заросли. Куда ее везут? Что еще они задумали?

Она отметила молчаливость и спешку своего конвоя, вспомнила суету, вызванную прибытием гонца, и поспешное выступление военного отряда.

Связав эти факты воедино, девушка пришла к выводу, что похитители хотят скрыть ее от спасательной экспедиции.

Но кто же все-таки организовал поиски?

Кто мог знать о ее бедственном положении?

Только тот тип в драной одежде!

Но что он сможет сделать для ее спасения, даже если захочет? Кто он такой? Голодранец, жалкий нищий. В его распоряжении сейчас всего-навсего два туземца. А его лагерь, так он сказал, находится в нескольких днях перехода от места, где они встретились. Не мог же он получить подкрепление за то время, пока она находилась в плену, даже если подкрепление у него имелось, в чем девушка сомневалась. У нее не укладывалось в голове, что такой босяк мог вообще командовать хотя бы одним человеком. Таким образом, рассчитывать на помощь этого человека было бы утопией, однако девушка продолжала на что-то надеяться, скорее всего, на чудо.

Лодка неслась вниз по реке. Весла бесшумно взлетали и погружались в воду с регулярностью маятника. Через милю-другую скорость вдруг резко упала, и нос лодки повернулся к берегу. Прямо перед собой девушка увидела небольшую протоку, и тотчас лодка скользнула в ее медлительные воды.

Над узким извилистым руслом нависали огромные деревья, сплошной кустарник полностью скрывал землю, повсюду в застывшем воздухе неподвижно свисали лианы, почти касаясь поверхности воды. Экзотические цветы расцвечивали зелень яркими красками.

Перед взором девушки открылось царство красоты, и все же над всем этим витал, словно вредные испарения, неуловимый дух тайны и смерти. Картина напомнила девушке прекрасное женское лицо, таившее под личиной красоты злобную душу.

Тяжелый воздух, тишина, запах гнили угнетали пленницу.

Прямо по курсу с корявой коряги в воду скользнуло длинное гибкое тело, как оказалось, – крокодил. И тут она увидела, что река буквально кишит этими омерзительными рептилиями. Их присутствие лишь усилило отчаяние, которое и без того терзало душу девушки.

Она попыталась встряхнуться, заставляя себя думать о слабой надежде на спасение, за которую она цеплялась с тех пор, как ее в спешке вывезли из деревни. К счастью, она не знала ни о конечной цели маршрута, ни что единственный путь туда – кишащая крокодилами протока. Иной дороги к тщательно запрятанному храму бога Леопарда просто не существовало. Ни единого подхода, кроме этой зловонной речушки, да и о ней не знал ни один человек, не относящийся к людям-леопардам.

Через пару миль на правом берегу возникло большое крытое соломой сооружение. Необычные размеры здания – а за последние месяцы ей доводилось видеть исключительно туземные хижины – повергли девушку в изумление. Постройка имела в длину футов двести, в ширину – пятьдесят и примерно столько же в высоту.

Здание тянулось параллельно речке, главный вход находился внизу по течению. Фасад постройки и обращенная к воде стена имели широкую галерею.

Строение стояло на сваях, поднятое над землей футов на десять.

То был храм бога Леопарда, верховной жрицей которого девушке выпало стать, о чем она и не догадывалась.

Когда лодка подошла к зданию, оттуда вышло несколько человек. Лулими поднялся с настила, где просидел всю дорогу, и что-то крикнул людям, стоявшим на галерее храма. На его пароль ответил один из стражей, и лодка причалила к берегу.

Лулими повел девушку по ступеням храма к главному входу, украшенному причудливыми резными узорами. Тут их окружили любопытствующие жрецы. Войдя в здание, девушка оказалась в большом зале.

Колонны, подпирающие стропила, были увешаны жуткими масками вперемешку со щитами, копьями, клинками и человеческими черепами. На полу стояли топорно вырезанные из дерева истуканы. В основном они изображали человека с головой животного, но какого именно, она не могла представить, настолько грубым было исполнение.

В дальнем конце помещения, куда ее повели, виднелось возвышение, оказавшееся широкой глиняной платформой, на которой имелась еще одна, поменьше, футов пять в ширину и десять в длину. Все это сооружение устилали звериные шкуры. Над помостом возвышался массивный столб, с человеческим черепом на верху.

Девушка машинально запомнила увиденные подробности, еще не зная о том, что в скором времени все это ей пригодится.

Когда Лулими подвел пленницу к возвышению, из находящегося за ним проема в стене вышел дряхлый старик и направился к ним. Он оказался невероятно отталкивающего вида, и его уродливость усугублялась злобной гримасой, с которой он встретил девушку.

Переведя взгляд на Лулими, старик несколько подобрел лицом, и в его выцветших от старости глазах появился слабый луч узнавания.

– Это ты? – прошамкал он. – А белая женщина здесь зачем? Кого ты привел? Будущую жертву?

– Сейчас расскажу, Имигег, – шепотом сказал Лулими. – А ты постарайся вспомнить свое предсказание.

– Какое еще предсказание? – проворчал верховный жрец.

По преклонности лет у него случались провалы в памяти, но признаваться в этом Имигег не хотел.

– Когда-то давным-давно ты предрек, что настанет такой день, когда на великий престол храма с тобой и богом Леопардом взойдет верховной жрицей женщина с белой кожей. Твое пророчество свершилось. Вот она, белая жрица, и ее привел я, Лулими, как ты и предсказывал.

Имигег напряг память, но ничего подобного вспомнить не смог, и не мудрено, ибо такого предсказания попросту не делал. Лулими, эта продувная бестия, ловко воспользовался тем, что старый верховный жрец становится день ото дня все забывчивей и воспринимает это настолько болезненно, что готов подтвердить любое высказывание, какое только ему ни припишут.

Белая жрица требовалась Лулими по соображениям личного свойства. Но каким образом он собирался извлечь из этого выгоду – не совсем понятно, впрочем, возможно ли постичь ход мыслей жреца нам, простым людям? Его доводы поймет разве что пройдоха-киношник из Голливуда. Как бы то ни было, Лулими знал, что делает, и действовал наверняка.

Имигег клюнул. Старик заглотнул не только наживку, но и крючок, леску и даже грузило.

– Имигег разговаривает с духами и демонами, – объявил он, пыжась от важности. – Они говорят ему все. Женщину сделают верховной жрицей, как только мы добудем достаточно мяса для бога Леопарда и жрецов.

– То есть очень скоро, – уточнил Лулими.

– С чего ты взял? – спросил Имигег.

– Я имел беседу с моим мушимо, и он сказал, что воины из деревни Гато-Мгунгу вышли в поход и вернутся с пищей, которой на всех хватит.

– Прекрасно! – моментально подхватил Имигег. – Вчера именно это я и предсказал младшим жрецам.

– Итак, нынче же вечером… – сказал Лулими. – Пора тебе распорядиться, чтобы белую женщину подготовили, ведь ты сам только что это сказал.

Поддавшись внушению, Имигег хлопнул в ладони, и на его призыв явилось несколько младших жрецов.

– Отведи белую женщину к жрицам, – приказал он одному из них. – Мы произведем ее в верховные жрицы. Сообщи жрицам, пусть они подготовят ее. А также передай, что Имигег возлагает на них ответственность за ее безопасность.

Жрец провел девушку через ход за возвышением. Она оказалась в коридоре с помещениями по обе стороны. В одно из них жрец подтолкнул девушку и вошел следом. Пленница очутилась в просторной комнате, в которой увидела с дюжину почти обнаженных женщин, на которых были лишь узкие набедренные повязки.

Все они оказались молодыми, за исключением старой беззубой ведьмы, к которой и обратился жрец.

При первых же его словах женщины прекратили злобные выпады в адрес белой девушки.

– Я привел новую верховную жрицу бога Леопарда, – объявил он. – Имигег приказал, чтобы вы приготовили ее к церемонии, которая намечена на сегодняшний вечер. Если с ней что случится, отвечать будете вы, а уж гнев Имигега вам известен.

– Я сама ей займусь, – прошепелявила старуха. – Я прослужила в храме уже много дождей и пока еще не угодила в желудок бога Леопарда.

– Еще бы, такая старая и несъедобная, – хмыкнула одна из молодых.

– В отличие от тебя! – парировала старая карга. – Поэтому советую тебе поостеречься прогневить Имигега, да и меня, Мамгу. Ступай! – бросила она жрецу. – За белой женщиной приглядит старая Мамга!

Стоило жрецу шагнуть за порог, как белую девушку обступили со всех сторон. Женщины разглядывали ее с ненавистью, а те, что помоложе, принялись срывать с нее одежду. Девушку грубо пихали, однако не причиняли телесных повреждений, если не считать нескольких царапин, нанесенных длинными, похожими на когти ногтями.

Девушка не могла сообразить, зачем ее сюда привели. Действия женщин напоминали некий обряд. Поведение жриц не сулило ей добра, и девушка решила, что те намерены ее убить. Все эти лица со следами вырождения, остро отточенные желтые зубы, злые голоса и ненавидящие взгляды не оставляли и тени сомнения относительно намерений этих фурий. Она не знала, что им запретили трогать ее, и видела в них угрозу для жизни.

Вскоре с нее сорвали всю одежду, и она осталась в чем мать родила. Жрицы стали драться между собой за каждый кусок материи, и девушка получила передышку. Теперь она смогла наконец и осмотреться. Ее доставили в обычное жилище. Вдоль одной из стен были расстелены соломенные циновки. В углу находился глиняный очаг, над которым зияло отверстие дымохода. Впрочем, дым не успевал до него дойти, распространяясь по комнате едким чадящим облаком.