Текст книги "Деньги на ветер"

Глава 6
На набережной

Поплыла к волшебному острову.

Город в свободном падении.

Страна в свободном падении.

Все мы бодрствуем у смертного одра, ожидая, пока перекинутся Борода и его братец.

Тик, вашу мать, так.

Гектор говорит (шепотом): «После Фиделя и Рауля – le deluge, потоп. Их преемники кончат, как Муссолини, – подвесят их вверх ногами на крюке для туш на Plaza de la Revolución, если есть справедливость. Которой, впрочем, нет».

Иду пешком по улице Гервасио до поворота на улицу Сан-Рафаэль. На Кубе все пешком ходят. Машины только у партийных или у тех, кто имеет тысячу зеленых в месяц чистыми. Рано. Так рано, что уже поздно. Проститутки кайфуют от «черной смолы» – так называется дешевый мексиканский героин. Им все равно, что я женщина, да притом полицейский. Задирают юбки, показывают передки, любовно обколотые антибиотиками или сублиматом ртути. Наши врачи впереди планеты всей.

– Qué bola, asere?

– Nada[8]8
  – Как дела, приятель?
  – Никак (кубинск. исп.). Слово asere (приятель, друг) используется только в разговорах мужчин между собой.


[Закрыть].

– Поиграем с тобой, белая цыпа. Разные штуки покажу, удивишь потом своего дружка.

– No mas[9]9
  Хватит (исп.).


[Закрыть], сучки, no mas.

В этой части города работают чернокожие и мулатки, девочки-подростки, их услугами пользуются секс-туристы из Германии и Канады, чьих жирных белых задниц тут тоже полно. Иди в постельку, Ганс, а то какой-нибудь сутенер припорет тебя ради наручных часов. Благодаря им доберется до Майами.

По Сан-Рафаэль до улицы Эспада.

Толпа редеет. Нет пухлых anglos[10]10
  Англоязычные белые (исп.).


[Закрыть]. Дети спят в подъездах. Старик на велосипеде.

Мимо больницы имени Бороды. Здесь только для партийных, дипломатов и туристов. Лучшая больница Латинской Америки. Да, верно. Половина ночной смены, наверно, разбегается с работы, пристают к прохожим в поисках приработка: «Дозвольте сделать вам минет, сэр?»

По Эспада до Сан-Лазаро.

Полицейский участок.

Светятся немногие окна. Жалюзи закрыты. Возле здания стоят два мексиканских «жука» и темно-синий «шевроле-57».

Сержант Менендес мочится в люк ливневой канализации.

Замечает меня. Спрашивает:

– Ты что тут бродишь в такую рань?

Спокойно, спокойно. Побеседуем по-дружески.

– Говорят, в пригороде Регла один парень писал в бухту, так ему аллигатор член откусил, – замечаю я.

– Слышал эту историю, – смеется он.

Скалит зубы, поглаживает усы.

Игриво улыбаюсь в ответ этой свинье из налоговой полиции.

– Говорят, тебе есть что терять, Менендес.

Краснеет.

– Ничего не утаишь, – сетует он.

– Люди рассказывают, им рот не заткнешь, – по-прежнему игриво говорю я, хотя никогда в жизни не стала бы с ним кокетничать.

Да и никто бы не стал, разве только извращенцы какие, которым нравятся трупно-бледные, рябые ублюдки с сальными волосами и ужимками, при виде которых даже у заклинателя, изгоняющего злых духов, мурашки пошли бы по коже.

Он ухмыляется, но ко мне это вряд ли относится. Я для него старовата. Гектор говорит, ему по душе школьницы. Гектор говорит, на него завели дело об изнасиловании несовершеннолетней, но дело загадочным образом исчезло. Гектор много чего говорит, но эта история похожа на правду.

– Нет, ты скажи, почему на улице-то писаешь? – спрашиваю я.

– Воды нет.

– Опять?

– Опять.

– Может, в женском есть? Или – тоже нет?

Он снова смеется. Это шутка: женских туалетов не существует. Шлюхи писают в ведро в общей камере, секретарши бегают в соседнее здание, там Министерство планирования. С уходом на пенсию Хелены Гонсалес я – единственный полицейский офицер женского пола в этом участке.

– Что поднялась так рано? – интересуется он.

Настойчивый, говнюк.

Теперь поосторожнее, говорю я себе. Будто идешь по натянутой проволоке. Менендес стучит на своих коллег в ГУР, он – доносчик и сам почти наверняка младший чин ГУР. Думает, очень умный, но я об этом знаю и Гектор знает, как и еще полдюжины человек, то есть, по сути, все, кто позволяет ему выигрывать у себя в покер.

Улыбаюсь.

– Ты ж меня знаешь, я на все готова, чтобы обскакать, наверстать по делам, связанным с валютными махинациями, – говорю я.

Он кивает и выплевывает окурок. Внимательно меня оглядывает. Я в белой блузе с расстегнутой верхней пуговицей, черных брюках, черных чешских ботинках. Никаких ювелирных украшений, стрижка короткая. За версту видно, что из полиции. Он рассматривает блузку и вглядывается мне в глаза.

– Вперед пытаешься выйти. Слышал, подала заявление на отпуск. Это карьере не поможет, – говорит он.

Господи! Как же это он успел пронюхать?

Отвечаю весело, с юношеской беззаботностью:

– Посмотрим, Менендес. Изучаю криминологию. Надеюсь получить степень магистра в Национальном независимом университете Мексики. – В голосе звучит слегка наигранная гордость.

– Не слыхал о таком, – кисло цедит он.

– Старейший университет Западного полушария. И один из крупнейших. А стану магистром, меня произведут в сержанты, будь уверен. Стану твоим начальником, тогда берегись!

И в завершение – последний штрих, сахарная глазурь на готовый торт – хихикаю этак по-девичьи. Ох, Менендес, cabrón, скотина такая, ну разве такие притязания не говорят о моем уме? Ох, сержант Менендес, ну разве не тронула я тебя своей наивностью? Разве не насмешила? Теперь-то ты убедился, что я ничегошеньки не смыслю в том, как обстоят дела в Национальной революционной полиции.

Он хмыкает:

– Тебя отпускают в Мексику?

– Пока на целый год разрешения не дали. Да я пока и не подавала заявление, но у меня собеседование в университете на следующей неделе. Думаю, на него-то меня отпустят.

– Может быть, – смиренно соглашается он. – Но в целом колледж – пустая трата времени. Настоящей полицейской работе учишься на службе. К тому же и год потеряешь, большую ошибку можешь совершить, если интересует мое мнение, офицер Меркадо.

– Что ж, посмотрим, что ответят.

– Хочешь продвигаться – вступай в партию, – добавляет он.

– Я бы и рада, да не могу. Из-за отца.

Он морщит лоб, словно перебирает досье, хранящиеся у него в голове на всех в участке: полицейских, секретарш, уборщиц, других chivatos – доносчиков.

– Ах да, из-за отца. Террорист. Перебежал на сторону врагов в девяносто третьем.

– Он не террорист.

– Угнал паром на Флорида-Кис.

– Нет, он просто находился на пароме в это время, сам не угонял.

– Вернуться пробовал?

– Нет.

Фыркает с триумфом.

– Что ж, не задерживаю тебя, офицер Меркадо, – отпускает он меня.

– Всего доброго, сержант Менендес.

Вхожу в участок. Здание совсем новое, но краска на стенах уже облупилась. Пол неровно выложен черными и белыми плитками. Застывший потолочный вентилятор. Большой портрет Jefe (Jefe значит вождь – так у нас частенько называют Фиделя) в маоистско-диктаторском стиле. Народу пока нет, только сержант Ортис храпит за конторкой дежурного. На цыпочках поднимаюсь мимо него по ступеням, прохожу в захватанные стеклянные двери, от их скрипа Ортис чуть не просыпается.

Отдел дорожных происшествий.

Офицер Посада спит под своим столом. Обезьянник для мужчин-проституток пуст, в женском одиноко свернулась под одеялом чернокожая задержанная лет, наверно, четырнадцати.

Поднимаюсь по лестнице на второй этаж.

Бетон крошится, трещины в полу шириной с банан. В коридоре во всю стену роспись, иллюстрирующая историю Кубы со времен Кортеса до славных Панамериканских игр 1990 года, на которых социалистическая система продемонстрировала свое превосходство над янки и их вассалами.

Кабинет Гектора.

Стучу.

– Входи, Меркадо.

Открываю дверь.

Повсюду книги и бумаги. Два телефона. На потолке еще один застывший вентилятор. Окно выходит на море. В руках у Гектора кофе с ромом. Выглядит усталым. Сегодня не брился. В тех же рубашке и пиджаке, что вчера.

– Садись.

Сажусь.

– Повидаться со мной хотела? – В такую рань и от неожиданности у Гектора очень заметен акцент восточных провинций, от которого он всю жизнь пытается избавиться. Не будь он лыс, толст, женат и очень уродлив, я бы нашла это привлекательным. – Что тебя тревожит? – Он прикладывается к фляжке с кофе.

– Мое заявление об отпуске.

Гектор стреляет глазами в сторону двери.

– Молодец, что явилась так рано. Это мне нравится. Кто тебя видел? Кто еще сейчас в здании? – спрашивает он.

– Посада.

– Спит или нет? Только честно.

– Спит.

– Посада спит, – кивает он. – В прежние времена – тебя тогда еще не было на свете – посадой называли комнату в отеле, которую сдавали за почасовую плату. Нам бы повезло, если б офицер Посада включал мозги хотя бы на час в день. Один час в день – это все, о чем я прошу.

Полностью согласна с Гектором.

Он прихлебывает кофе:

– А Ортис?

– Ах да, еще Ортис.

– Могла бы захватить мне что-нибудь из булочной. Они уже открываются.

– Не догадалась. Извините, сэр.

– Гм, ну так что у тебя там? – спрашивает он.

– Э-э-э… как вы знаете, сэр, я подала заявление на недельный отпуск.

Он роется в бумагах на столе:

– Видел его. Подавала заявление в Министерство иностранных дел о разрешении на поездку в Мексику.

Киваю.

– Давай рассказывай, – приказывает он.

– Ну, я хочу съездить в Мехико. Подала заявление в университет. Должна встретиться с профессором Каррансой и узнать, можно ли изучать криминологию и получить степень магистра.

Гектор взмахивает рукой:

– Да, я в курсе. Если тебя примут, ты, надо понимать, возьмешь еще более длительный отпуск? На сколько же мы тебя потеряем? На год?

– Да, на год.

Качает головой и пишет что-то на листе бумаги.

– Гм, насчет этого не знаю, офицер Меркадо. Министерство дало разрешение на первую поездку? – спросил Гектор.

– Я подала заявление несколько недель назад, крайний срок подходит, сэр. Я надеялась, вы могли бы…

Гектор подносит палец к губам, указывает на стену, потом на свое ухо. Хочет сказать, что его кабинет прослушивает ГУР. Наступает недолгое молчание, и он продолжает:

– Надеялись, что я мог бы что, офицер Меркадо? Замолвить за вас словечко? С какой это стати? Зачем терять одного из моих лучших детективов на неделю, не говоря уж о том, чтобы на целый год? Ну?

Осклабившись, он передает мне лист с только что написанным. Читаю: «Получу квалификацию, которая позволит обучать сотрудников, офицеров НРП, министерство сэкономит кучу денег».

Прочищаю горло и отчетливо произношу:

– Потому что, сэр, я вернусь более зрелым детективом, освою самые современные методики, смогу применять приобретенный опыт на практике и, разумеется, передавать его нашим товарищам-офицерам.

Гектор удовлетворенно кивает:

– Мы все будем, как гринго в сериале «Полиция Майами», верно?

– Не смотрела этот сериал, сэр, но полагаю, так точно, – отвечаю я.

– Ах вот как, не смотрела. А он недурен. Должен сказать, меня твоя мысль заинтересовала. Так первая поездка только для встречи с профессором и ради знакомства с университетом? На неделю, говоришь?

– На одну.

– Гм. У меня практически нет связей в министерстве. Посмотрю, что можно сделать.

– Спасибо, сэр.

Опять расплывается в улыбке. Закуривает и откидывается на спинку стула.

– Сначала я должен кое о чем вас расспросить, офицер Меркадо, о кое-каких деталях, важных деталях, – продолжает Гектор разыгрывать спектакль.

– Пожалуйста, сэр.

– Твой отец перебежал в Соединенные Штаты.

– Он находился на судне, которое угнали в Штаты, и не вернулся.

– Он – невозвращенец! – говорит Гектор гневно, стараясь ради тех, кто нас подслушивает.

– Да, сэр, – кротко признаю я.

– Это сильно осложняет дело, сама понимаешь, так ведь? – Он потирает похожий на картофелину красный от рома нос.

– Разумеется, сэр.

– Разрешения на выезд из страны даются только гражданам с образцовыми биографиями, а ты даже в партии не состоишь.

– Из-за отца я не могу вступить в партию, сэр.

– Однако твой брат Рикардо – член партии, – возражает Гектор.

– Да, вступил два года назад. По особому разрешению.

– Это как же? – спрашивает Гектор, желая довести эти сведения до наших слушателей и, что еще более важно, до тех, кто будет читать расшифровки.

– Рикардо доказал свою преданность Кубе. Он был президентом Национального союза студентов и является членом руководства Национального союза журналистов.

– И ему давали разрешение на выезд?

– Да. Он несколько раз бывал в Мексике, на Гаити, в России и Китае. После смерти отца Рики даже ездил в Соединенные Штаты, чтобы забрать папины личные вещи. Хлопотал там о кремации.

– Рикардо ездил в Соединенные Штаты? – переспрашивает Гектор, хотя, разумеется, прекрасно об этом знает.

– Он бывал в Соединенных Штатах дважды. Один раз после смерти отца и на прошлой неделе ездил в Нью-Йорк, на дискуссию в ООН, посвященную Кубе.

– И не остался там?

– Нет, сэр, он верен Кубе и революции, как и я.

Гектор кивает сам себе, наступает молчание, но он жестом показывает: «Давай еще в том же духе!»

– И потом у меня мама старенькая, живет на государственную пенсию. Я не сделаю ничего такого, что могло бы поставить под угрозу ее благополучие, – добавляю я.

Гектор, довольный, улыбается:

– Что ж, офицер Меркадо, не сомневаюсь, все это будет должным образом учтено, а я замолвлю за вас словечко в министерстве. И имейте в виду, процедура, по сути, бюрократическая, тут все очень строго. Если вам и дадут разрешение на выезд, то только для поездки в Мехико. Вы не сможете поехать в Акапулько или в какое-либо другое место.

– Я это отлично понимаю, сэр.

– Неделя, по-моему, слегка чересчур для собеседования и знакомства с университетом.

– Мм, я, кроме того, хочу купить кое-какие книги и подыскать недорогое жилье, чтобы потом снимать.

– Да, конечно. Что ж, у меня на сегодня еще очень много дел, офицер Меркадо. Как я уже сказал, посмотрю, чем смогу помочь. Позволь тебя проводить.

Проводить.

Подальше от жучков и театрального диалога для жлобов из Министерства внутренних дел.

Идем по коридору, спускаемся по лестнице, мимо пятен облупившейся оранжевой краски, спящего Посады, мимо загадочным образом проснувшегося Ортиса.

– Доброе утро, сэр, – здоровается он.

– Доброе утро, – коротко отзывается Гектор, и с этими словами мы выходим на улицу.

– Ты, должно быть, видела еще и сержанта Менендеса?

– Но не в участке, – отвечаю я.

– Проявила мудрость, не упомянув его имя. Никогда не произноси это имя у меня в кабинете. Он считает, что ведет себя тихо.

– Не понимаю, что вы имеете в виду, сэр, – отвечаю я на это.

– Хорошо. Идем-ка на бульвар Малекон, – говорит Гектор.

Набережная Малекон ведет по берегу бухты. В Александрии и Шанхае набережные давно привели в порядок, а наш Малекон наводит на невеселые мысли о былом величии. Представьте себе Рим в Средние века или Константинополь за несколько лет до завоевания турками. В любом другом городе мира земля в таком месте – между мысом и входом в Гаванскую бухту – стоила бы бешеных денег. Но на Малеконе пляжа как такового нет, правда, за парапетом набережной на едва заметно изгибающемся берегу все-таки купаются и ловят рыбу. В ясную погоду отсюда открывается прекрасный вид на крепость Ла-Кабанья постройки XVIII века и голубые воды Флоридского пролива. Малекон мог бы быть прекрасен, если бы не стояли здесь в ряд иногда отделенные друг от друга пустотами, заколоченные досками ветхие трехэтажные домики. В пятидесятые годы в них располагались бары, кафе, отели, частные казино, ресторанчики, где подавали мороженое, представительства фирмы «Кадиллак» и тому подобное. В шестидесятые все это было отдано под жилье для рабочих. Сейчас домишки доживают свой век. Во время штормов волны перехлестывают через парапет набережной, заливают их, разбивают стекла в окнах, древесина гниет, а денег на ремонт, разумеется, нет. Яркая краска давно смылась, и дома, хоть и стоят пока, производят впечатление сборища беззубых стариков, ожидающих апокалипсиса.

Если пойдете по Малекону на восток, смотрите налево, если на запад – направо. В общем, смотрите на море, тогда будет не так грустно.

Гектор – вот уж настоящий джентльмен – разрешает мне идти рядом с парапетом, поближе к морю.

– Да что с тобой, что ты все отстаешь? – сердится он.

Несмотря на хроническое недосыпание и диету, состоящую главным образом из рома, свиного жира и дешевых сигар, ходит он очень быстро.

– Куда спешить-то? – спрашиваю я.

– Хочу отойти на приличное расстояние от этого сукина сына.

– Да его нет сейчас. Я видела, он мочился возле участка, потом, наверно, пошел домой.

– Это он умело ввел тебя в заблуждение, – говорит Гектор.

– Да он бездельник, лентяй, ему лишь бы взяток насрубать побольше.

– Храни тебя святые, Меркадо, ты у него в кулаке. Хитрец всегда сделает так, чтобы его недооценивали. Не заставляй меня думать, что, производя тебя в детективы, я поспешил.

– Да нет, сэр, не поспешили, – торопливо уверяю я.

Гектор хмыкает:

– Как тебе перспектива снова оказаться в чудесной голубой форме?

Меня передергивает. Голубая форма с кошмарной фуражкой не просто уродлива, но еще и чертовски неудобна.

– Но ведь мне удалось произвести арест! И это произвело на вас впечатление, сэр!

– Какой такой арест?

– Официанта.

– Ах, официанта… Ну, его бы мы рано или поздно взяли по-любому, – фыркает Гектор.

– Диасу вы совсем другое говорили, – настаиваю я.

– Да, другое. Хотел, чтобы Диас считал тебя бесценной сотрудницей. Как бы то ни было, все это не имеет значения, потому что эпизод закончился плохо.

– Плохо? Ничего об этом не слышала. Знаю, что тела не нашли, но признание, несомненно…

Гектор отворачивается и в молчании внимательно разглядывает пассажиров медленно едущего мимо «фольксвагена-кролика». Дождавшись, когда машина отъедет подальше, он сообщает:

– Признание – это чудесно, но официанта все равно пришлось выпустить. Его сожительница – секретарша в посольстве Венесуэлы, ее там ценят. Венесуэльцы попросили ее отпустить, а она без него выходить отказалась.

– Шлюхина дочь!

– Да. И чертовы венесуэльцы. Они говорят: «Холодно!» А мы: «Погрейте члены в наших задницах».

– Так их обоих отпустили? – спрашиваю я.

Гектор склонил голову к плечу:

– Не хочу об этом говорить, только расстраиваться.

Чернокожая девочка, перебирающая на берегу камешки и всякий мусор в поисках чего-нибудь ценного, окликает нас из-за парапета. На вид ей лет семнадцать, она очень хороша в ярком рваном платье, подаренном, видимо, тем, кто когда-то ее любил.

– Минет, пять баксов! – кричит она Гектору.

– Нет, – твердо отвечает он.

– Пять канадских долларов, – не унимается она.

– Мы – кубинцы, из полиции, идиотка, – отвечает Гектор.

– По-ли-ци-я. Так вот отчего ты такой жир-ный, – цедит девочка.

Гектор за одно это мог бы ее арестовать, но он только пожимает плечами. Что правда, то правда. В наши дни многие в Гаване пропитание себе находят с трудом. Полиция, сотрудники туристических агентств и преуспевающие проститутки – исключение из общего правила. Гектор ускоряет шаг, как будто ее замечание навело его на мысль избавиться от лишних килограммов. Я уже слегка прихрамываю.

– Да что с тобой такое? – спрашивает он.

– Была у мамы, подвернула ногу.

– Когда это?

– Дня два назад. Мы с Рики вместе ходили проведать. Дом в кошмарном состоянии. Она живет в трущобах возле Феррокаррила.

Гектор как будто удивлен:

– Я думал, она в Сантьяго живет.

– Нет, в Гаване.

– В твоем личном деле есть что-то про Сантьяго-де-Куба.

– У меня отец был оттуда. И дядя там живет.

Гектор ухмыляется.

– Да, точно. Чудесный город. У меня бабушка оттуда, из Гуантанамо. В семидесятые гостил у нее как-то раз. Однажды мы поехали на велосипедах в Кайманеру посмотреть на военно-морскую базу американцев. Никогда там не бывала?

Качаю головой. Даже когда это еще не считалось предосудительным, у меня не возникало желания глазеть на янки в Гуантанамо. Министерство внутренних дел заминировало бухту и окружило базу сотнями солдат. Находились желающие перебежать к американцам, но всех ловили на полдороге. До сих пор проще попытать счастья, добираясь до островов Флорида-Кис. Но если б я и ездила в Кайманеру, я бы Гектору в этом не призналась. Не хватало еще мне признаться, что я хоть в чем-то симпатизирую Америке!

Он замедляет шаг. Успокоился. Я перестаю хромать.

Гектор усмехается своим мыслям, наверно, думает о приключениях с девушками во время долгих кошмарных поездок из Сантьяго в Гавану по железной дороге.

– Упала на лестнице, детектив Меркадо?

– Да, сэр. Воры повыкрутили все лампочки на этой…

– Я в детстве в колодец свалился. Ты знаешь?

– Нет, сэр.

– Как думаешь, это ранний признак идиотизма или гениальности?

– Не знаю, сэр.

– Философ Фалес Милетский свалился в колодец, созерцая небеса. Слыхала о таком, детектив?

– Нет.

– Что изучала в колледже?

– У меня было два профилирующих.

– Что именно?

– Английский и русский.

– И нашим и вашим, а? Вот это мне нравится.

– Да нет сэр, у нас выбора не было, приходилось делать что велят…

– Ты когда здесь последний раз гуляла? – прерывает меня Гектор.

– Вчера. Каждое утро здесь прохожу. Я…

– А я нет. Наверно, последний раз ходил здесь год назад. У меня же, знаешь, машина. Новехонький «фольксваген» мексиканской сборки, – говорит Гектор с гордостью.

– Не знала.

– Действительно, откуда тебе знать! – Он вздыхает. – За этот год тут многое изменилось. К худшему. На Кубе всегда все меняется к худшему.

– Да, сэр, – поддакиваю я и тут с ужасом соображаю, что сейчас он пустится излагать мне свою теорию.

– Вот именно. Положение для коренных кубинцев ухудшилось с приходом испанцев, потом ухудшилось с приходом янки, потом еще ухудшилось при диктаторах, потом ухудшилось при сержанте Батиста, потом ухудшилось при Фиделе. И вот увидишь, будет и далее ухудшаться при Рауле и венесуэльцах.

– А после Рауля? – осмеливаюсь я спросить.

– Это при майамистах-то?[11]11
  Майамисты – кубинские эмигранты, политические противники существующего режима, осевшие в Майами.


[Закрыть] – Он глянул на меня, озорно блестя глазами, и вдруг сказал загадочно: – Об этом поговорим через минуту.

Идем вдоль парапета, приближаемся к повороту набережной у крепости. Вдалеке видны форт Сан-Карлос и трубы нефтеперерабатывающего завода, стоящего в бухте.

Ветер с берега относит дым к Флориде, лежащей в ста пятидесяти километрах к северу отсюда, за этим чистым водами.

Гектор закуривает сигару, предлагает и мне. Я отказываюсь. Два лета работы на табачных плантациях в рядах организации юных пионеров напрочь избавили меня от желания курить кубинские сигары. Он усаживается на парапет.

– Садись рядом. – Он хлопает ладонью по камню.

Сажусь.

Докурив сигару и не удовлетворив потребность организма в никотине, Гектор лезет в карман поношенного кожаного пиджака за пачкой доминиканских сигарет. Предлагает и мне, на этот раз я не отказываюсь. Он подносит мне зажигалку. Затягиваюсь. Ага, вот оно что! Сигареты на самом деле американские. «Кэмел». Он носит американские сигареты в пачке из-под доминиканских.

– Знаешь о концепции duende, Меркадо?

– Это что-то вроде фламенко?

Он вздыхает и объясняет:

– Мой отец был на лекции, которую Лорка читал о duende здесь, в Гаване, в девятьсот тридцатом году. Duende – темная творческая энергия, противоположность духу муз. Этой энергии следует избегать, она ввергает человека в беду, Меркадо, убивает, как убила через несколько лет Лорку.

Я молча смотрю на него. Он вслушивается в свои мысли, хочет изложить связно:

– Скажи хоть, что знаешь, кто такой Лорка, детектив Меркадо.

– Конечно, знаю. Его фашисты убили.

– Да. Фашисты убили, – говорит он медленно, со значением произнося каждое слово.

Волны.

Чайки.

Гремит цепь о буек.

– У меня здесь есть собственность, – сообщает он наконец, указывая на ряд заброшенных домиков с заложенными кирпичом оконными проемами.

– Правда? – Я не смогла скрыть удивления.

– Да. Деньги, вложенные в землю. Лучше не бывает. У самого моря. Сейчас земля здесь и дерьма не стоит. Купил, можно сказать, даром. Но через пять лет вернутся янки…

– Думаете, янки будут тут через пять лет?

– Или около того. И зови меня Гектором, Меркадо. Зови меня Гектором.

– Есть, сэр.

Перед нами на берегу дети копошились среди железобетонных береговых сооружений, разглядывая дары, выброшенные морем; дальше по берегу в неярком свете начинающегося дня какой-то безрассудный тип сооружал плот из плавника и пластиковых пакетов. Почему-то я неотрывно следила за его движениями.

– Хочешь сегодня заполнить анкеты? Их много. Раньше тебе не доводилось этим заниматься? – спросил Гектор.

– Нет, сэр.

Мы посидели молча, вслушиваясь в шум прибоя. Бледное солнце поднималось над еще более бледным морем. На проезжей части Малекона появились первые машины.

Гектор прокашлялся и предупредил:

– Не собираюсь полемизировать с тобой, Меркадо. Я ведь тебя знаю. Знаю, что ты упрямая, знаю, что умная, знаю, что твой брат многим рисковал, но я тебе все-таки скажу. Если думаешь, что отвела мне глаза, очень ошибаешься. А не сможешь одурачить меня, не одурачишь и других в министерстве.

– Это вы о чем?

– Сколько ты уже у нас работаешь?

– С окончания колледжа. Пять лет.

– Я произвел тебя в детективы. Я тебя выдвинул. Я.

– Мне это известно, сэр. И я очень благодарна и сделаю все, чтобы оправдать оказанное доверие…

Он покачал головой, прищурился.

– У меня нет дочерей. Только двое мальчишек, – произнес он с грустью. Один в Министерстве сельского хозяйства, ведает выращиванием фруктов, другой не работает.

Мне и это было известно, но я молчала.

– Одно время мне казалось, Меркадо, мы понимаем друг друга. Хорошо понимаем. На днях в Старой Га… – Гектора начал бить кашель, но вскоре приступ утих; Гектор опять прочистил горло, однако не спешил заговорить.

– В Старой Гаване, сэр, – подтолкнула я.

– Зови меня Гектором, прошу тебя.

– Да, гм, Гектор.

– Мне нравится, как ты называешь меня по имени. Слушай, почему бы мне не выложить карты на стол, а потом ты сделаешь то же самое и испытаешь меня истиной. Как тебе такая идея?

– Вполне.

Гектор улыбнулся. Он, кажется, не сердился, но весь как-то ощетинился, я видела, что чем-то его раздражаю.

– Меркадо, дело вот в чем. На прошлой неделе твой брат вернулся из Америки. Ему надо было получить разрешение от ГУР, Министерства иностранных дел и Госдепа США. Он и получил – на участие в какой-то дурацкой конференции по Кубе. Оно не предполагало выезд за пределы Нью-Йорка.

– Так я вам уже, кажется, говорила, это не секрет. Я… – начала я, но он меня сердито перебил.

– Меня слушай! Я знаю. Поняла? – повысил он голос.

– Знаете что, сэр?

– Твой брат ездил в Колорадо. Вашего отца там сбила насмерть машина. Кто сбил – неизвестно. Отец жил в Колорадо по мексиканскому паспорту. В момент смерти он был пьян, сбивший его водитель с места происшествия скрылся.

– Действительно, брат ездил в Колорадо, но, мне кажется, тут какая-то ошибка, сэр. Отца сбили почти полгода назад, тогда брат туда ездил, но то была совсем другая поездка. Для нее Министерство иностранных дел выдало ему специальную визу…

– Две поездки в США, обе законные. И делу конец, верно? – проговорил он вполголоса.

– Верно.

– Неверно. По-моему, Рики ездил туда на прошлой неделе по твоему наущению, хотел кое-что разузнать по поводу того дорожного происшествия. Он вернулся, вы поговорили, он подтвердил твои подозрения, и вот потому-то ты и рвешься теперь в Америку. Твоя поездка не имеет никакого отношения к университету. Все это ты задумала несколько месяцев назад.

– Ошибаетесь, – заторопилась я, пытаясь скрыть смятение. Старый черт, расколол меня, как ребенка. – Мой отец предал революцию. Бросил семью. У нас не было с ним никаких контактов со времени его бегства с Кубы. Я просто хочу съездить в Мехико, познакомиться с университетом. В США я не собираюсь.

Гектор щелчком сбил с сигареты пепел, наклонил голову, словно соглашаясь. На его месте я бы стала добиваться истины, а он отступил. Вздохнул и отшвырнул окурок. Давно, видно, не приходилось ему раскалывать валютчиков и сутенеров – хватка уже не та.

После минутного молчания, во время которого я успеваю взять себя в руки, он произнес:

– Капитаны Национальной революционной полиции обладают кое-каким влиянием, Меркадо. Нам разрешается пользоваться Интернетом. Можно просматривать определенные файлы ГУР и ГУВБ. Большинство из нас поневоле не дураки.

– Нисколько не сомневаюсь в ваших способностях, сэр. Просто не понимаю, откуда у вас такие неверные сведения по данной ситуации.

Он потер подбородок, улыбнулся и небрежно бросил:

– Что ж, может, и правда неверные. Тогда идем, продолжим нашу прогулку.

Мы сползли с парапета. Из-за крепости показалось солнце, и Гектор, порывшись в карманах, выудил на свет божий старинные солнечные очки.

Вид они придавали ему комический: толстая шерстяная куртка, мешковатые синие брюки, стоптанные коричневые ботинки. Важным начальником он уж никак не выглядит, что, вероятно, отчасти и делает его в моих глазах таким обаятельным.

– Сколько проституток, по-твоему, в Гаване? – осведомился он.

– Точно не скажу. Две, две с половиной тысячи.

– Больше. Скажем, три. Каждая зарабатывает около ста долларов за ночь валютой. Это около двух миллионов долларов в неделю. Сто миллионов в год. Вот это-то и позволяет городу держаться на плаву. Шлюхины деньги.

– Да, сэр.

– Так и будем жить благодаря шлюхиным деньгам и венесуэльской нефти, пока будущее не переправится к нам через Флоридский пролив. Возьми меня под руку, перейдем сейчас, пока нет машин.

Мы пропустили автобус-верблюд[12]12
  Автобус-верблюд (камелло) – специфически кубинский вид транспорта, состоящий из переделанной грузовой платформы (с двумя выступами на крыше, придающими сходство с двугорбым верблюдом), и тягача.


[Закрыть], перегруженный грузовичок «ниссан» и перешли на другую сторону Малекона. Гектор повел меня к зданию на углу улиц Макео и Креспо – ветхому четырехэтажному жилому дому, который пустует, наверно, со времен урагана Айвен.

– Это моя гордость и отрада, – сообщил он. – Это и есть будущее.

Мне нелегко было разделить его чувства: окна в здании были заколочены листами клееной фанеры, в кирпичной кладке виднелись дыры, откуда-то несло гнилью и плесенью.

– Давай войдем. – Он достал ключ и отпер навесной замок на ржавой парадной двери. В темноте нащупал выключатель – и каким-то сверхъестественным образом загорелся свет, открывший взору вонючее и загаженное помещение, сначала выпотрошенное, а потом заваленное хламом, в потеках помета голубей, попугаев и крыс.

– Что это? – спрашиваю я.

– Это дом, который я купил на все свои сбережения. Он теперь мой, его историю можно проследить до одна тысяча девятьсот пятьдесят девятого года, что окажется важным, когда к нам явятся майамисты со своими американскими юристами.

– Зачем вы мне его показываете?

Гектор ухмыльнулся.

– Сейчас он ничего не стоит. Ничего. Но через несколько лет, после Jefe старшего и младшего… открою отель. Небольшой отель прямо на Малеконе. В минуте ходьбы от моря. Рядом – бульвар Прадо. Будет стоить миллионы долларов, – сообщил он.

Я пожала плечами и осторожно возразила:

– Если революция после Фиделя и Рауля прикажет долго жить.

– Это азартная игра, Меркадо. Как и все в жизни. Не нравится мне покой этих гребаных кубинцев с их постными рожами и жизнью, наводящей тоску. Я вижу будущее здесь, в Гаване. Не в La Yuma. Здесь, – сказал он.