Текст книги "Портрет в черепаховой раме. Книга 1. Покинутая дама"

В тот момент в Пскове

Под звуки военного марша, который исполняли полковые музыканты, на территорию псковской казармы вступил полк карабинеров. Прозвучали последние звуки музыки, колонна всадников остановилась, и командир полка громко произнёс:

– Всё, господа карабинеры, прибыли! Псков – это, конечно, не цель нашего похода, но город, в котором ждёт нас святочная ярмарка, уже неподалёку. Немного передохнём здесь и отправимся на встречу с городом Дерптом. А сейчас я выражаю вам благодарность за успешное завершение основной части нашего перехода!

– Рады стараться, ваше высокоблагородие! – дружно ответил полк.

Полковник Загряжский спешился, вслед за ним спешились все остальные. Только поручик Стрешнев остался на коне. Он поднял руку и сказал:

– Вечером повторяем приветствие! – и тоже спрыгнул с коня.

Карабинеры отправились в конюшни, и площадь опустела.

Но тут подъехали сани, в которых сидел генерал-губернатор Псковского наместничества Николай Васильевич Репнин и его адъютант прапорщик Лев Кауров.

– Сходи-ка, разузнай! – сказал губернатор.

Прапорщик вышел с саней и направился в сторону конюшен, от которых доносились людские голоса.

На площади появились карабинеры. Один из них нёс трубу.

– Эй, трубач! – окликнул его из саней губернатор.

Тот остановился и произнёс:

– Слушаю вас, ваше высокоблагородие!

Шедшие с трубачом карабинеры тоже остановились.

– Сыграй побудку! – приказным тоном сказал Репнин.

– По чьему приказу?

– По моему, губернатора Пскова!

– Сей момент, ваше высокопревосходительство! – ответил трубач, вскинул трубу и заиграл.

Со стороны конюшни появились Загряжский и Кауров. Услышав побудку, полковник остановился, дослушал трубача и спросил:

– Что с тобой, Кулешов? Кого посреди дня будить собираешься?

– Я, ваше высокоблагородие, приказ исполнял.

– Чей?

– Мой! – ответил сидевший в санях Репнин. – Чтобы командира полка быстрее отыскать.

Загряжский вытянулся и произнёс:

– Командир полка перед Вами! Здравия желаю, ваше высокопревосходительство!

– И вам желаю здравия, господин полковник! – ответил губернатор. – Меня предупредили о вашем прибытии. Навестить вас собирался завтра. Но как услышал военный марш, взыграло моё армейское прошлое, и прикатил.

– К нашей великой радости! – сказал Загряжский.

– О радостях поговорим завтра! – ответил Репнин. – А пока располагайтесь!

– Нам Дерпт предстоит очаровать, – заявил полковник. – Будем готовиться.

– Готовьтесь! Ярмарка завершится, опять к нам прискачете?

– Непременно, ваше высокопревосходительство! И пробудем здесь ещё какое-то время.

– Вот тогда и потолкуем основательно! Особенно про монумент «Петро прима Катарина секунда».

– Расскажем обо всём, что знаем! – заверил Загряжский.

– Вот и отлично! – сказал Репнин. – А пока желаю вам очаровать псковских красавиц!

– Будем стараться, ваше высокопревосходительство! – ответил полковник.

– Садись, Кауров! – произнёс губернатор.

Адъютант сел в сани.

– Трогай! – крикнул Репнин.

И сани укатили.

В Санкт-Петербурге

В одну из комнат Зимнего дворца, которую занимал Иван Иванович Бецкой, вошёл его помощник с несколькими конвертами в руках, положил их на стол перед своим начальником и сказал:

– Новые вести!

– Откуда? – спросил Бецкой.

– Из Пскова и Лифляндии.

Бецкой взял конверты и принялся вскрывать одни за другим, пробегая написанное глазами, а затем негромко произнёс:

– Так! – встал, собрал конверты, вышел из комнаты, прошёл по коридору, открыл дверь и оказался в покоях императрицы.

Екатерина стояла у окна и курила сигару.

– Первые вести из Псковщины и Лифляндии! – произнёс Бецкой и потряс конвертами.

– Что пишут?

– Карабинеры прибыли в Псков. Их встретил губернатор Репнин. А генерал-губернатор Броун приказал встречать прибывающий полк фейерверком.

– Всё разворачивается так, как и должно было развернуться! – сказала императрица. – Будем с нетерпением ждать продолжения!

На пути к Дерпту

Ранним утром следующего дня к придорожному трактиру, стоявшему на пути из Пскова в Дерпт, прискакали офицеры карабинерного полка.

Полковник Иван Загряжский бросил взгляд на вывеску трактира и прочёл:

– «Милости просим. Фитингоф и Липхарт»! Приглашают посетить?

– Не только посетить, но и перекусить! – заявил ротмистр Фёдор Шальнов.

– Тогда стоит заглянуть! – сказал корнет Михаил Киселёв.

– А ждёт ли нас там удача? – спросил поручик Сергей Стрешнев.

Загряжский, кивнув на стоявшие неподалёку сани, воскликнул:

– Ждёт, ждёт! И наверняка там есть те, кого мы должны очаровать!

Командир полка спешился, привязал своего коня к ограде и направился в трактир. Его соратники последовали вслед за ним.

Посетителей в трактире было немного: семейство, состоявшее из родителей и трёх взрослых дочерей, и одиноко сидевший мужчина лет тридцати в партикулярном платье. Все завершали трапезу.

Загряжский сразу воскликнул:

– Приятного аппетита, господа!

– Спасибо! – ответил глава семейства.

– С благодарностью принимаю! – добавил одинокий партикулярный посетитель.

– Разрешите представиться! – произнёс полковник. – Загряжский Иван сын Александров, командир полка карабинеров, направляющегося в город Дерпт на зимнюю ярмарку.

– Очень приятно! – ответил глава семейства. – А мы Волковы: Михаил сын Прохоров, моя супруга Аглая Тихоновна и наши дочери: Вера, Надежда, Любовь. Тоже на ярмарку едем.

Загряжский в ответ поклонился.

– В Дерпте на ярмарке, надо полагать, и встретимся! – сказал Михаил Волков.

– А мы, – заявил Загряжский, – приглашаем ваших дочерей на самый первый танец на первом же балу! Пусть будут готовы!

– Будем ждать! – ответила Вера.

– Непременно станцуем! – продолжила Надежда.

– Готовьтесь и вы! – завершила Любовь.

– Офицеры всегда готовы! – ответил полковник и повернулся к молодому человеку в партикулярном платье.

– Добрый день, господин Загряжский! – сказал тот. – Добрый день, господа офицеры!

– День добрый, господин партикуляр! – весело ответил Загряжский.

– Моя фамилия Фомин. Василий, сын Сергеев.

– День добрый, Василий Сергеевич! – повторил приветствие полковник и подал офицерам знак, вскинув руку с поднятым вверх указательным пальцем.

– День добрый, Василий Сергеевич! – произнесли офицеры негромким, но дружным хором.

– Здорово у вас получается! – сказал Фомин и улыбнулся. – Как там на дворе? Мороз крепчает?

– Морозец есть, но и солнышко светит изо всех сил! – ответил Загряжский и вновь вскинул руку с двумя поднятыми пальцами.

Офицеры дружно произнесли:

 
– Светило гордое, всего питатель мира,
блистающее к нам с небесной высоты.
 

– Ещё здоровее! – воскликнул Фомин. – Но для чего такое стихотворное великолепие?

– Для встречи с городом Дерптом, – ответил полковник.

– И я туда еду, – сказал Фомин. – И тоже на ярмарку. Дерпт городок великолепный: приветливый, ухоженный, гостеприимный!

– Дерпт далече, а здесь-то как угощают? – спросил Стрешнев.

– Фирменное блюдо весьма замечательное, пальчики оближешь! Рекомендую попробовать! – сказал Фомин и принялся завершать свою трапезу.

В зале появился трактирщик и произнёс офицерам:

– Милости просим, господа! Милости просим! Садитесь, куда пожелаете! И делайте заказ! В момент приготовим!

– Кто приготовит? – спросил Загряжский. – Ваши повара? Фитингоф и Липхарт?

– Барон фон Фитингоф и барон фон Липхарт – хозяева этого трактира, – пояснил трактирщик.

– И это один из них? – Шальнов кивнул на портрет, висевший на стене.

– Нет, нет! Это портрет графа Броуна, генерал-губернатора Лифляндии. Он всякий раз посещает нас, когда едет в Санкт-Петербург.

– Свой портрет он сам вам подарил? – спросил полковник.

– Для такого ответственного дела у нас специальный умелец заведён. Если потребуется, постояльцев может запечатлеть. Вон там! – и трактирщик кивнул в сторону мольберта, располагавшегося неподалёку от стола.

Загряжский сразу воскликнул:

– Вот она – удача! Та самая, что мне просто необходима! Позарез!

– Что именно вам нужно? – спросил трактирщик.

– Чтоб меня изобразили! Труд вашего мастера будет оплачен незамедлительно!

– Филипп! – крикнул трактирщик.

Тотчас появился мужчина, вытиравший руки салфеткой. Подошёл к мольберту и, внимательно посмотрев на Загряжского, спросил:

– Портрет?

– С улыбкой! – ответил Загряжский, приветливо улыбнулся и добавил. – И такой, чтобы моё колечко было видно!

– Попробуем! – ответил Филипп.

– И чтобы любая мадемуазель, взглянув на моё изображение, втюрилась бы в меня по уши!

– Постараемся! – сказал художник и приступил к зарисовке.

Загряжский кивнул на портрет генерал-губернатора:

– Это тоже ваша работа?

– В трактире я единственный художник, – ответил Филипп.

– Точно схвачено! Очень похож! – похвалил полковник.

– Стараюсь! – сказал художник и улыбнулся.

– А я, как ни стараюсь, запечатлеть никого не могу. Не зря сказано:

 
Я знаю опытом: кисти тяжеле камень,
и льда не вспламенит и жесточайший пламень.
 

– Сумароков? – спросил Филипп.

– Он самый!

– Но он другое занятие имел в виду.

– Да, – согласился Завадский, – речь шла о пере. Но ведь художник и пиит творят по одним законам.

И полковник обернулся к офицерам, сказав:

– Господа, господа! Ознакомьтесь с картиной, которую создал мастер живописных портретов по имени Филипп! И постарайтесь запомнить черты того, кто управляет краем, в который мы направляемся!

Офицеры принялись внимательно рассматривать портрет генерал-губернатора.

Завершившее трапезу семейство Волковых, а вслед за ними и партикулярный Фомин встали из-за столов.

– Прощаемся, но ненадолго! – сказал Михаил Прохорович.

– В Дерпте встретимся! – добавил Василий Сергеевич.

– Если не затеряемся в незнакомом городке! – предположил корнет Киселёв.

– В Дерпте затеряться невозможно! – ответил Волков. – Там все на виду!

– До встречи, господа! – крикнул Фомин. – До весьма замечательной встречи!

Загряжский поднял руку, и офицеры дружно произнесли:

– До встречи!

Волковы и Фомин, откланявшись, удалились.

Командир полка, бегло взглянув на поданный трактирщиком перечень блюд, произнёс. – Неси ваше фирменное блюдо, любезный!

– Айн момент! – сказал трактирщик.

– Горчицы и хрена не забудь положить! – добавил полковник.

– Положим непременно!

– И варенье чтоб было! На закуску.

– Будет сделано! – ответил трактирщик и удалился.

Офицеры стали рассаживаться за столом, за которым уже сидел Иван Загряжский. Он бросил взгляд на поручика Стрешнева и сказал:

– О горчице с вареньем тоже неплохо бы вирши сложить. Очень нужны!

– Вирши о чём? – спросил Стрешнев.

– О том, что с удовольствием употребляем хрен и горчицу вместе со сладким вареньем.

– Мысль неплохая, – согласился поручик. – Будем размышлять.

– О жёсткости подумать тоже было бы неплохо, – заметил ротмистр Шальнов.

– О какой жёсткости? – спросил Загряжский.

– О той самой, что может встретить нас в Дерпте, – ответил Шальнов.

– Для того и приветствия учим, – сказал полковник. – Чтобы всех, кто живёт в Дерпте, ошеломить! Жест помните?

– Этот? – спросил корнет Киселёв, вскидывая руку.

– Он самый! – ответил Загряжский и вскинул вверх руку с поднятыми вверх тремя пальцами.

Офицеры дружно произнесли:

 
– О солнце, ты – живот и красота природы,
источник вечности и образ божества!
Тобой жива земля, жив воздух, живы воды,
душа времён и вещества.
 

Загряжский опустил руку, офицеры смолкли, а их командир, улыбнувшись, сказал:

– То-то же!

– Вот эту улыбку мы на холст и перенесём! – негромко воскликнул художник Филипп, зарисовывавший полковника.

– А перед нашими улыбками, – сказал Загряжский, улыбнувшись ещё шире.

– И перед нашим разудалым приветствием, – добавил Шальнов.

– И перед нашими изящными шутками, – продолжил Киселёв.

– Никто не устоит, потому что веселы мы! – с улыбкой завершил Загряжский и снова вскинул руку с четырьмя вскинутыми пальцами.

Офицеры тотчас дружно ответили:

 
– Благополучны дни
нашими временами,
веселы мы одни,
хоть нет и женщин с нами.
 

– Эти строки, – сказал Загряжский, – любого размягчат! А если про Дерпт ещё кое-что вставить?

– Кое-что уже удалось придумать, – заверил Стрешнев.

– Послушаем! – предложил полковник.

Поручик продекламировал:

 
– Мы до Дерпта доскакали,
здравствуй, Дерпт, гип-гип, ура!
 

В дверях показался трактирщик, за которым следовал официант с подносом в руках.

– А вот и наше фирменное блюдо, гости дорогие! С хренком и горчичкой! И с вареньицем на закуску! Милости просим отведать, господа хорошие!

Выздоровление заболевшего

Направлявшийся к императрице Екатерине лейб-медик Джон Роджерсон догнал шедшего к ней же Ивана Бецкого и хмуро его поприветствовал:

– Добрый день, Иван Иванович!

– Здравствуй, Иван Самойлович! К государыне?

– К ней.

– А что так мрачно? – спросил Бецкой.

– Нет счастья в жизни, – ответил медик. – Так в России говорят?

– О счастье говорить не буду – о нём разговор особый. Но государыня наша советует каждому быть весёлым, поскольку только это помогает нам всё превозмочь и преодолеть.

– И что тебе помогает не хмуриться?

– Сейчас вот это! – ответил Бецкой и показал Роджерсону измалёванную красками доску.

– Что это? – спросил лейб-медик.

– Икона. Из Архангельска привезли.

Роджерсон взял доску, повертел её и с удивлением произнёс:

– А что тут изображено?

– Святой лик. Или лики.

– Где? – поинтересовался лейб-медик. – Разглядеть не могу!

– Для того и несу государыне. Чтобы разобралась.

– В чём должна разобраться государыня? – спросила появившаяся из-за угла Мария Перекусихина, шедшая вместе с князем Владимиром Голицыным.

– Икону древнюю ей несу! – ответил Бецкой и показал. – Архангельская.

– Можно взглянуть?

– Пожалуйста! Полюбуйтесь! – и Бецкой протянул князю доску.

Князь внимательно посмотрел на неё и сказал, возвращая:

– Поразительно интересно!

Дошли до покоев императрицы. Перекусихина приоткрыла дверь и спросила:

– Икона из Архангельска не помешает?

Сидевшая за пяльцами и вышивавшая Екатерина подняла голову:

– Кому в России может помешать икона?

Перекусихина обернулась к Бецкому:

– Неси, Иван, свою древность!

Бецкой, Роджерсон и князь Голицын, вошли. Бецкой с поклоном выпалил:

– Желаю здравствовать, государыня!

Князь провозгласил с достоинством:

– Добрый день, Ваше Величество!

– Greetings, Your Majesty! – произнёс по-английски Роджерсон и, склонив голову, добавил по-французски. – Bonjour, Votre Majeste!

– Здравствуйте, здравствуйте, господа хорошие! – откликнулась императрица. – А ответь-ка мне по-русски, дорогой наш лекарь Иван Самойлович, как заболевший себя чувствует?

– Об этом не лекаря надо спрашивать, а пиита Сумарокова! – ответил Бецкой.

– Что же он сказал такого особенного? – спросила Екатерина.

– Вот! – воскликнул Бецкой, доставая из кармана книжицу. – Вчера приобрёл. Стишки изумительно колкие!

– Ну-ка, ну-ка! – оживилась государыня. – Познакомь!

Бецкой раскрыл отмеченную закладкой страницу и прочёл:

 
– Всего на свете боле
Страшитесь докторов.
Ланцеты все в их воле,
Хоть нет и топоров.
    Не можно смертных рода
    От лавок их оттерть,
    На их торговлю мода,
    В их лавках – жизнь и смерть.
Лишь только жизни вечной
они не продают…
 

Князь Голицын завершил, продекламировав на память:

 
– А жизни скоротечной
купи хотя сто пуд!
 

– Здорово! – сказала Екатерина.

А Голицын добавил:

– Моя супруга тоже такую книжицу приобрела!

– Что скажешь, доктор Джон? Прав Сумароков? – спросила императрица и добавила, обращаясь ко всем. – Во всяком деле должно выслушивать обе стороны, пусть всякий защищает свою правоту!

Екатерина вновь повернулась к Роджерсону и спросила:

– Согласен с пиитом, Джон?

– Не верьте злым высказываниям, государыня! – ответил лейб-медик. – Заболевший выздоровел!

– Где же он?

– Сейчас подойдёт. Я специально отправился немного раньше, чтобы предупредить.

– Будем ждать с нетерпением! – сказала императрица. – А пока покажите вашу древность!

– Вот она! – воскликнул Бецкой и протянул императрице икону.

Екатерина её взяла, рассмотрела внимательно и спросила:

– А почему ликов не видно?

– Древняя очень, – ответил Бецкой. – Из церкви архангельской.

– Скажи нам, Саввишна, – обратилась к Перекусихиной Екатерина, – что надо сделать с иконой, которая от древней ветхости лик свой потеряла?

– Сжечь, – ответила Перекусихина.

– Эх, Саввишна! – воскликнула императрица. – Все обычаи знаешь, а такую чепуху говоришь! Икону, с которой лик сошёл, в древности на воду спускали.

– На воду? – с удивлением спросила Марья.

– На воду, на воду – это точно! – произнёс незаметно вошедший в комнату Александр Ланской. – Лик водички попьёт и сразу оживёт! Как я!

– Ой! – воскликнула Екатерина.

– Оживший лик явился! – поддержала её Перекусихина.

– Да, явился! – ответил Ланской. – Благодаря заботе Всевышнего и умелым действиям его представителя на Руси лекаря Джона Роджерсона.

Императрица раскрыла объятия, обняла фаворита и расцеловала.

– Чем же ты захворавшего вылечил, дорогой наш Иван Самойлович? – спросил Бецкой.

– Raspberry, – хмуро ответил Роджерсон и добавил. – Малиной.

– Малина – лучшее средство от простуды! – заверила всех Марья Саввишна. – Нужно гордиться, радоваться, что оно у нас есть, а не хмуриться понапрасну!

– От хмурости есть средство великолепное! – сказала Екатерина. – Дай-ка его князю Владимиру, Марья!

Перекусихина бросилась к шкафу у стены, достала саблю и передала Голицыну.

Екатерина повернулась к лейб-медику и торжественно произнесла:

– Хотя я по-прежнему не очень верю твоей, Иван Самойлович, медицинской науке, но за успешное излечение нашего флигель-адъютанта полковника Александра Ланского тебе вручается награда!

Князь Голицын подошёл к Роджерсону и, протянув ему саблю, сказал:

– Сабля – древнейшее оружие человечества, защищавшее людей в течение тысячелетий! С его помощью было отринуто несчётное число врагов и недругов. Прими сие драгоценное оружие, наш дорогой и всеми нами уважаемый Иван Самойлович, и носи его себе и нам на здоровье!

Лейб-медик взял саблю и стал внимательно её осматривать и ощупывать.

– Поздравляю, Джон! – сказал Ланской.

– Какая замечательная сабля! – воскликнула Марья Перекусихина. – Как она возвышает тебя, Иван Самойлович!

– Присоединяюсь к этим искренним поздравлениям! – произнёс Бецкой.

– Любезный Джон Самуэль или, как мы тебя называем, Иван Самойлович Роджерсон, ты вырвал из грозных лап безжалостной хворобы нашего дорогого флигель-адъютанта и полковника Александра Дмитриевича Ланского! И эта сабля – достойная награда за твой героический подвиг! – завершил процесс вручения Голицын.

Лейб-медик растерянно улыбнулся.

– Вот и улыбка появилась! – обрадовалась Екатерина.

– Но я же, – сказал Роджерсон, замолк, но потом продолжил. – В армии не служил, не служу и, видимо, служить не буду. Зачем мне это оружие?

– Чтобы с его помощью кровь у пациентов пускать! – весело ответила Екатерина.

– Пускать кровь саблей есть дело, – лейб-медик задумался и сказал, – very angry. Чересчур злое!

Императрица улыбнулась и ответила:

– Аристотель, подавая милостыню некоему злому человеку, сказал: «Не ему даю, но человечеству». Вот и ты, Джон, считай, что получил подарок для всего народа своего шотландского.

– А с долгами моими кто расплачиваться будет? – печально произнёс Роджерсон. – Тоже мой народ?

– Это верно! – сказал Голицын. – Долг, как известно, платежом красен!

– Опять проиграл? – спросила государыня.

– Опять, Ваше Величество! – вздохнул лейб-медик. – Три раза пытался отыграться, но проиграл ещё больше.

– Не отчаивайся в неудаче, Джон, ибо каждый человек подвержен несчастью и бедам! – сказала Екатерина. – Скульптор Фальконе три раза голову Петра лепил, но ни одна из вылепленных голов нас не устроила. А его ученица слепила один раз, и все были в восторге. У тебя, Джон, ученицы есть?

– Нет, – ответил Роджерсон.

– Зато тебе за моё выздоровление денежная награда полагается! – воскликнул Ланской и спросил у Екатерины. – Полагается?

– Разумеется, – согласилась Екатерина.

– Вот видишь, дорогой Джон! – сказал Ланской. – Смысла для печали нет никакого! Благодари государыню за саблю, и дело с концом!

– За саблю благодарить надо не меня, а княгиню Голицыну, – заявила Екатерина. – Она посоветовала вручить тебе этот клинок.

– Значит, княгине и выскажем слова благодарственные! – воскликнул Ланской и, повернувшись к Голицыну, спросил. – Когда она будет в Зимнем?

– Очень нескоро! – ответил князь.

– Почему? – удивился Ланской.

– В Дерпт укатила, – объяснил Голицын. – На ярмарку.

– Поблагодарим, когда вернётся! – произнесла Екатерина. – Заранее на обед вас приглашаю, князь! Вместе с супругой!

– Пожалуем непременно! – ответил Голицын.

– А с иконой архангельской как поступим? – спросил Бецкой.

– На воду спустим! – ответил Ланской.

– Зачем торопиться? – сказал Голицын. – Я знаю художника, который умеет утраченные лики возвращать.

– Вот и передайте ему! – сказал Бецкой, протягивая князю икону.

– Он не в Петербурге живёт.

– А где?

– Где-то на границе Псковской губернии и Лифляндии, – ответил князь.

– Надо переслать ему! – предложил Ланской.

– С фельдегерем! – добавил Бецкой.

– Я сообщу вам его адрес! – сказал Голицын, возвращая икону Бецкому. – Сегодня же! Поэтому разрешите откланяться! Честь имею, Ваше величество! Честь имею, господа!

И князь удалился.

Ланской проводил его взглядом и спросил:

– А зачем княгиня в Дерпт укатила? Чем она там торгует? Или просто покупает?

– Своего Ивана, командира Каргопольского полка догоняет, – объяснила Перекусихина.

– Такие страсти закипят теперь в Дерпте! – вставил своё мнение Бецкой.

– Как же так? – изумился Ланской. – Полк послан, чтоб за порядком следить. А какой порядок там будет, если командир полка на страсти княгини начнёт отвечать?

– А страсти у княгини силы необыкновенной! – произнёс Роджерсон.

– Её же вернуть можно, – сказала Екатерина.

– Где её там отыщешь? – спросила Перекусихина.

– Если надо, вернём немедленно! – воскликнул Бецкой. – Фельдъегеря с вызовом пошлём! Мигом вернётся!

– Это, пожалуй, самый правильный поворот дела! – заметил Ланской.

– И ещё! – продолжил Бецкой. – В каждом городе есть своя ворожея-предсказательница, которая знает обо всех всё. С ней тоже необходимо установить отношения. Чтобы нам знать давала, что там и как.

– Так и поступим! – произнесла императрица и позвонила в колокольчик.