Текст книги "Поваренная книга насекомых. Стихотворения"

Эдуард Лимонов
Поваренная книга насекомых. Стихотворения

© ООО Издательство «Питер», 2019

© Эдуард Лимонов, 2019

© Даниил Дубшин, фото, 2019

* * *

Приснилось.

Мать приготовила яичницу.

От балкона влетели осы.

Ветерок колышет занавески.

Отец дома.

Это не воскресенье. Это вечность.

Лето

Как горячо, полуодето,

Пространство пористого лета

Деревья с круглыми башками

И ёлки с длинными руками

И облака бесформенный тюфяк

Висит над нами кое-как

Идут студентки шумной бандой

Ворона квохчет над верандой

Кефир в мой жаркий рот струится

И липа морщится и злится

Под ветром (штопором во двор

Ввинтился к нам с недавних пор)

Ты было трогательным, лето,

И ты останешься таким

Где император Никодим

Пел с Афанасием дуэтом

И город был непроходим

Своим и мясом и скелетом

Топился в плошках маргарин

И блохи нас одолевали

В калошах я ходил один

В грязи калоши утопали

Был Салтовки немолчен гул

Трамваи на «кольцо» сходились

И ветер беспрерывно дул

И книги беспрерывно злились

Я всё читал, читал, читал

Я всё входил в её подвал

В твой узкий лаз, библиотека!

Звучал бетховенский хорал,

Или там баховский хорал…

О притягательности греха…

И неба синего кусок,

И птичек нежный голосок

Всё радует меня

При зарожденье дня…

Ещё не встал, уже не сплю

В подушку легкую соплю

Как парень молодой

Ты встретишься со мной…

Наступит завтра, ты придёшь

И ножку ножкою потрёшь,

И станешь, словно кошка,

Отставив зад немножко…

О том, что я тебя люблю

И нас с тобой дотла спалю

Ты знаешь? Ты дрожишь?

Но всё ко мне спешишь…

Мосты смывает по реке

И сообщенья нет

Десяток сёл живут в тоске,

Как острова на сквозняке,

Пропал электросвет…

Зато какой от дров угар!

Зато какая тишь!

Стоишь на лодке. Земной шар,

Ты подо мною спишь.

Свечу зажег, и домовой

Пришёл к тебе на чай.

А вот и леший с бородой

Стучится невзначай…

Русалка плещется в саду

Лежит, и брюшко – шёлк

Сидит и воет на луну

Спокойный летний волк

Соседка с пышными грудьми

Пришла, как хорошо!

А то забыли меж людьми,

Как сладок корешок…

Что блюдо сочной саранчи

Есть афродизиак

Кричи, красавица, кричи

Не отпущу никак…

Приморье залито водой

Стоят все поезда,

Ну, наконец, и мы с тобой

Счастливы. Но ведь да…

У тебя отец учёный

Он готовит на Луну

В её климат кипячёный

Экспедицию одну

Ты работаешь в журнале

Ты красива и остра

Родилась ты в Трансваале,

И звезда твоя сестра

У тебя развод, квартиры

И высокие мужчины,

Но черны над нами дыры.

И года, как гильотины

Красной щёткой от причёски

В меня целятся присоски

Менеджер, сойдись со мной!

Подо мною хрипло вой…

Нездоровый собеседник,

Недоносок и изгой

Я прочищу твой передник,

Да и задник вздорный твой

Нахваталась математик!

Физик налакалась ты!

Что мой рыженький астматик,

Что мой сгусток мерзлоты?

Какой же курс у йены?

А в Африке гиены

Над мраморной плитой…

Какой же курс у йены?

Какой? Какой? Какой?

Любой из всех Курильских

Годится островов

Чтобы построить базу

Для воинских судов…

Там плавают японцы

Со времени войны

Глаза у трупов к солнцу

Собой обращены

Подлодка проржавела

И сквозь медузы стай

Своей десницей белой

Архангел Николай

Грозится азиатам

Что с пленками у глаз

И варварам крылатым

Нас победить не даст

Не ешь консервы эти!

Они заражены!

Не знают что ли дети

Про правила войны…

Нагие краснофлотцы

Лежат на дне в желе

Японские подлодки

Как порт Па-де-Кале…

Мир тайного блаженства

Сквозь водорослей йод

И йод, и эта йена

Японский ведь народ

Женился йод на йене

Уже который год

В одном из двух селений

Он с девкою живёт

Японочки, носочки,

Их странное порно.

Войны кровавой дочки

В прозрачных кимоно…

История становится горяче́й,

Четыре после полудня

Идут два фельдшера, без врачей

В сером растворе будня

Пересекают пустынный двор,

Пусто, жара, воскресенье…

Лето, как по голове топор,

Вот их какое мненье…

Самую жалкую из старух,

Бог, что прибрал сегодня?

Этою ночью, часов так с двух

Воля его, Господня!

Синей пижамою облачены

И на спине с крестами,

В шапочках старые пацаны

Шаркают сапогами…

Падают самолёты

С неба, как спелые груши,

Невидимые частоколы

В небе вдруг обнаружив…

В стены ударившись телом,

Падают, осыпаясь,

В голубовато-белом

Облаке ошибаясь…

Я часто думаю о тех, кто получил

Срока большие, мается, как в бане,

Что баня – свою задницу помыл,

И выскочил, дельфином в океане…

А на тюрьме сидеть, сидеть, сидеть…

И кирпичи считать, и тараканов

А о побеге думать и не сметь,

Учиться языку у мусульманов…

До каменности выжимать бельё

Варить фигурки из пакетов пластика

Ночами просыпаться: «Ё-моё!»

А таракан к тебе, нечистый, ластится!

Башку еженедельно бритвой брить!

Скоблить башку до лунного сияния

Пожизненное нужно же прожить

Чтоб умереть от кровоизлияния…

Я часто думаю о тех, кто получил

Пыжа навечно, грубо и вульгарно,

Как будто никогда он и не жил

Квартирно, но всегда жил планетарно…

Скупо рассыпаны в небе нахмуренном

Три вертолёта…

Это в пространстве, вспенённом и всбуренном

Три Дон-Кихота…

Звёзды надменные, иглоуколами

Станут тягаться

Детям когда-то с нежными школами

Пришлось расстаться

Как мясорубки гудят напряжённые

Словно игрушки

А из расселин, вниз погружённые

Ахают пушки…

Пли из расселины, будут заселены

Горные склоны

Три вертолёта железными целями

Антициклоны…

Над палубой мокрый брезент парусов,

А у моряков не хватает усов,

Здесь что, мореходная школа?

А, все они женского пола!

Привет, Афродиты, шикарные шлюхи!

Стоящие возле штурвала Марухи,

Елены, висящие под парусами

Меня возбуждает, что вы не с усами…

Дождь моросил, и канонада

Вдруг над горами раздавалась…

И рота по холму спускалась,

Лохматому от винограда

Вдруг выстрел, чёткий, одинокий

И падает убитый хлопец

Махновец или красножопец,

А виноград такой глубокий…

Свободно вращаясь в бульёне

Из звёзд, происшествий и снов

Я вспомнил сегодня о Лёне

Губанове. Был он каков…

Поэт, некрасивый мерзавец,

Он за Вознесенским икал,

Губастый, приземистый заяц,

Московского лета шакал…

Полина, Полина, Полине…

Стрелялся он с Родиной бы

Горячий Челюскин на льдине

Он плыл по теченью судьбы

Кого ещё помнит эпоха?

Да помнит кого-нибудь, чтоб

Казалось что жили неплохо…

На фоне Москвы и сугроб…

Что делать джентльмену рано?

Утюжить ласковую блядь?

Иль оторвавшись от Корана

Тертуллиана почитать?

Дарю тебе, Фифи, духи я

Духи сама ты обоняй

Но обладателя спорт-кия

Мужчину к ним не привлекай

Что делать джентльмену к ночи?

Взять девку или взять Коран?

Бог знает что себе бормочет

Седой, но статный хулиган

Возьми японскую газету

И заверни в неё сакэ

Бутылку тёпленькую эту

Носи с собою налегкэ…

И лету наступил конец!

Такой печальнейший конец

И жизнь, из дроби барабана,

Вдруг стала ёжик из тумана

Вдруг стала ватою сырой

Она висит над головой

Слезливой песней ресторана…

Какая гнусь здесь за окном

День ухает ночным сычом

Какая мерзость влаги, слизи

Не у Франциска из Ассизи

Но северное «не хочу»

Я жить в такую половину.

Когда Бог лепит свою глину

А Дьявол дует на свечу…

Гатчина

Зелёной Гатчины холмы,

Что позади дворца столпились,

Прогуливались здесь умы,

И привиденья здесь светились…

Сам император, туфли с пряжками,

Пил чай, стреляя в блюдца с чашками.

И на гармонике губной

Играл в саду в полдневный зной…

Прекрасна Гатчинская мыза!

О, украшение сервиза:

Екатерины, мамки злой,

Здесь армию Павл раком ставил,

Своих дворян служить заставил,

Подвесив их вниз головой

В конечном счёте днями жаркими

Здесь пёк яичницу со шкварками

И мать-старуху проклинал,

Потом магистром Мальты стал,

Но англичане не взлюбили,

В конце концов его убили…

Вот ушла уже и Соня Рикель,

Потому и мы, бородатые путники,

занервничали,

Просыпаемся рано, истаптываем грудными клетками постель,

Мик, Мишель, Эдуар, Али…

Женщины живут не как мужчины живут

Они ждут, что к ним подойдут

Иногда, расхрабрившись, подходят сами,

И тогда у них не получается, тогда они

сморщиваются под небесами…

Я помню тот далёкий «русский» обед

Из трёх женщин – двух уже нет

Сент-Андре дез Арт, некрасивую улицу

В углу неба купол Сорбонны жмурится…

Реджин Дефорж умерла и Рикель умерла

Жива ещё де Гито, которая со мной спала

Где ты, де Гито, моя пьяница Гито,

В каком ты едешь сейчас авто…?

Здравствуй, дедушка паук!

Тот, что любит гарных мух

И целует их, кусая.

Чавкает, их выпивая,

Проколов им животы

Острым клювом. Здравствуй, ты!

Сети растянул и ждёшь,

Возле ящика живёшь

По соседству со стеной

Тихой, пыльной и больной…

Здравствуй, мелкое чудовище,

На мошонку ты похож.

Мухи сладенького кровища

Терпеливо тихо ждёшь…

Вот и мальчики идут,

Счас те лапки оторвут:

«Коси-коси ножка, дрыгайся немножко!»

Я выходил с Данилой в магазин!

Я двадцать лет не выхожу один

Живу как долгосрочник, как зэка

Солдат последний бывшего полка

Не знает, что закончена война

И что давно замирена страна…

Я выходил с Данилой в магазин!

Там женщины и девушки спокойно

Подросшие за эти двадцать зим,

Еду в корзины складывают стройно

И косятся, какой же странный Дед!

Как допотопно, чучелом одет!

Я, в схроне просидевший двадцать лет,

Сегодня вышел на прогулку в белый свет

Я мог Данилу попросить сходить,

Но посмотреть решил, как стали жить

Спустился я на землю с чердака

Солдат давно разбитого полка…

Tour de France

Трудный воздух велогонов.

Жар от маек и штанов.

Жар от ликровых трусов.

Тыщи ваших голосов,

Расположенных на склонах…

Запах пота и ликры…

Две раздутые икры

Над педалями вращенье

И мельканье, и стремленье

Пиренейской мошкары

Среди зноя и жары

Велогонка, где шары

Над фанатами вверх рвутся,

Где и плачут, и смеются.

Женщины все как сестры.

И все Жаннами зовутся.

Жив ли президент в Ташкенте?

«Умер», – пишут нам на ленте

А на ленте на другой

Пишут, что живой

– Видел ли кто-нибудь президента?

«На обследовании в госпитале», – пишет лента

«Его прилетел подымать Бокерия», —

Пишет в Фейсбуке Валерия…

Бокерия полёт в Ташкент отрицает,

Он в Москве и ничего не знает

Эксперт же Аркадий Дубнов:

«Источники утверждают, что мёртв!» «Нет, здоров», —

отрицает пресс-служба президента

Алеет Восток, подсыхает плацента

Военные базы стоят ощетинясь

В мозгу метастазы, ползут его, глинясь…

Пятнадцать человек на сундук мертвеца

Как идут пятнадцать строем

В зареве войны

Уступают своим воем

Только слугам сатаны…

Их не любят Афродиты,

Грубые они

На плечах у них набиты…

Как у матросни

У тюремных как жиганов —

Жуткие тату

Привокзальных ресторанов,

тюрем красоту

прославляют их наколки

Болевой приём

Пистолеты, финки, волки

И с русалкой гном

Гениталии скрестили…

Страшен их отряд

Вот опять они завыли

Все пятнадцать в ряд…

Простая толстая тетрадь

Под ручкой шариковой, грубой

Зима покрыла белой шубой

Всё то что нужно покрывать

Сезоны нам не выбирать…

По льду бродяга на коньках

летит рекою, как комета,

«Что разве здесь же было лето?»

Хочу спросить его в слезах

– Что разве долы зеленели?

И пчёлы всякие летели

И в развевающихся снах

Дул тёплый ветерок впотьмах..?

Пообещав любые ноты

У женщин старится душа,

Она уходит под кого-то

Смешными ножками спеша…

А ты, печальный сластолюбец

Сидящий дома взаперти

На сердце поимеешь рубец

И некуда тебе идти…

Димочка парижский

От жизни, Димочка, Димон.

Остался только лёгкий звон

В твоих ушах, пижон ленивый

Ты облетел, как цвет у сливы…

Ну что, седая борода?!

На RER спешишь туда,

Где только тёмные арабы,

И девки их, мешки-хиджабы

На тёмных чреслах волокут

Что, милый жизни проститут?

Ты доигрался? Как там корты?

Сквозь поколениев когорты

Ты бродишь нищим стариком

Ни с кем из новых не знаком…

Что толку ехать было в Францию

И в Люксембургский сад ходить

Когда ты в высшую инстанцию

Не смог ведь душу просочить

Что неудачник, что бедняга?

Советского объелся флага

И никому не нужен, жив

Заглох ведь твой локомотив,

И твои слабенькие силы

Едва дотащат до могилы…

Ты видел, как бурлил Париж,

Читая книгу о Лимонове?

Ну что, мой друг, сидишь грустишь.

Бредёшь в своём жилом промзонове.

Привет тебе, хоть ты и нем

И не захочешь мне ответить

Всегда бежал ты острых тем,

Предпочитал их не заметить…

А смерть там ждёт: она как жук

Стоит на задних крепких ножках

Из Радио Свободы, друг,

Ты выброшен был вдруг, как кошка

Себе

Ты в семнадцать страдал от любви

И в семьдесят три ты страдал…

Неаккуратно ты жил

И меры не соблюдал…

Ну вот и пеняй на себя, mon cheri

Сиди, и башкой вари!

Меры не соблюдал

Влюблялся в их поп овал

И в ножки прелестные крошек

По яйцам тебе этих ножек

Прошлись остроносые зубы

На яйцах следы их, порубы

Ну что, получил, получил!

За то, что так страстно любил..!

Придут обветренные товарищи

Пропахшие потом работы простой

А после картошку смиренно варящие

В кастрюле с рваной щекой

У рек ледяных побывавшие

Возившие в Польшу бензин

И мыло потом воровавшие

В тюремный идя карантин,

Как будто идут в магазин…

Придут оголтелые хлопцы

Рассядутся, словно Хеопцы

Как каменные истуканы,

Сжимая клешнями стаканы…

Тверда рука бойца из РКК,

И верен глазомер

Любого победит такой старпер,

Впоследствии служивший у ЧК

Таскал наган, стучавший по бедру

В глаз задувало на ветру

Московской армии реглан

Носил как бравый англичан

В бою как Луначарский смел,

И коршуном на девку падая

Он не питался чёрной падалью,

Но мяса тёплого хотел…

Во рту горячем, кровью тающего,

И если видел утопающего,

То «Пусть ко дну идёт!» – шипел…

Нечаев похож на Артюра Рембо

Но это понять архивистам слабо,

И тот, и другой – два поэта.

Стояло роскошное лето

Когда убиваем студент Иванов.

Закат же тогда отмечался багров

Нечёткий был контур предмета…

Лежала на всём древнерусская пыль

И небо с орлами двуглавыми

И вечер свою распластал ваниль

Над гротом с подложными лавами…

Тужурки таща ивановской края

«Россия, Россия, Россия моя…!» —

Студенты согласные пели.

Как дикие орки в апреле…

Нет смысла объяснять и вразумлять.

Куда практичней взять тебя за попу

И долго, вдохновенно проникать

Как злой мигрант в блондиночку Европу…

Что женщина: в ней можно отыскать

И те места, куда нелегок доступ.

Не нужно говорить «Давай опять»

А нужно ей шептать «Продолжим!» просто

В рубашечке! Столь вдохновенный вид.

И выскользнула грудка, словно чашка

Лежит, разгоряченная, сопит

О современница моя, бедняжка!

Гео-графия

Гео-графия! Празднично звучит

Планеты нашей складки и разломы

Её ликующие водоёмы

В развалинах Гоморры и Содомы.

И гор её великий внешний вид.

На темени – медведей бег на льдинах

И Арктики студёная волна

Как шапка, придавившая седины

Лихого, молодого колдуна

Гео-графия. В моде ты всегда,

Тебя исследовать спешат ночами

И корабли, плывущие с волнами

Угольным жаром пахнущие поезда

И злые негры с белыми зубами

Гео-графия! Покидая дом

Бежит к тебе ребёнок буржуазный

Чтоб спать в твоих кустах, мятежный гном,

Всё время издающий стон протяжный…

В Египте чёрный ил, и там накалена

Ты докрасна, пустыни сковородка…

А шхуны всё бегут, покачиваясь ходко…

На что цивилизация нужна..?

Ну чтобы принесла нам виски с водкой..?

Нет, чтобы воевали племена…

В эти октябрьские холода

Со свистом летают кометы

И можешь увидеть ты без труда

Как умирают предметы…

День «воскресения» завтра придёт

Сколько таких воскресений

Прожил уже мой большой народ,

Собранный из сомнений

В небе кометы, как трассеры бьют,

Красными точками шарят

В череп тебе, командир, убьют

Там, где мозгами варят…

Немка

Незащищённую столицу

Пётр Первый нам соорудил

Простушку фрейлину, девицу

К нам тощей немкой подселил…

Открыта немка молодая

Насилию со всех сторон

Злой финн бежит к ней, поспешая

И швед плывёт, mauvais garçon…

Пётр, именуя графом девку,

Хотел нас сильно обмануть?

Но сквозь прорехи видно немку

Санкт-Петербург имеет грудь…

Не граф преступный одиночка

Не шалопутный Петербург

Европы ветреная дочка

Её нам впарил Демиург…

В резиновых бредя на площадь

Вот она юбки подняла,

И ветер юбками полощет

Грызите, финны, удила:

Пикник у Финского залива

Продлился триста с лишним лет,

О, девка, выросшая криво,

О Гоголь с Достоевским вслед…

Но вызовом Москве безногой

Прижилась немка на Руси

На небесах уладил с Богом

Пётр свою пассию, merci…

Партизан Денис Давыдов

Молодому человек

Был за храбрость орден выдан

И зачислен был навек

Он в иконостас высокий

И под ангелами там

И пребудет лоб широкий

С сабельным рубцом к кудрям…

Сабельных рубцов герои

Как Ахиллы молодые,

Падшие в бою у Трои,

Русские бородиные…

Партизанских троп откос…

Шёл за ним крестьянин бос

Взявши вилы с топорами.

Расквитаемся с гостями

«Что, мусью Наполеон,

как тебе наш закусон?»

– Пять давай, держи, поэт!

Моего рукопожатья

Крепость через двести лет

Мы друг другу стали братья

– Да, я тоже порох нюхал

Слышал выстрелов горох

Да я тоже полз на брюхе

Был в конце концов неплох…

– Ледяные мои нервы,

Леденее, чем твои?

– Нет я знаю, был не первый

кто иголки у хвои

раздирал, спеша, плечами…

Над копытными конями

Возвышаясь. Зимний лес

Нам всем на плечи залез…

Партизанский генерал

Ты немало девок портил,

А кишок ты намотал!

На клинок, да и на кортик…

Несколько погожих дней

Называем «бабье лето»

Прекращает выть Борей,

В сентябре случится это

Солнце яркое выходит

Баба снова пьяной бродит

Вдруг ей стало веселей

Ищет мужа поскорей

Жизнь у дамы коротка

Если грубый предводитель

Пока держит меч рука

Продолжает быть мучитель

Сисек, поп, нагих плечей

До последних своих дней

То femal(ов) кратки чары

Потому, как янычары

Рыщут бабы средь людей

В сентябрях до октябрей…

Мне снилась леди Тависток,

И юная, и злая,

Собачкой у моих сапог

Сидит, скуля и лая…

– Ну что же, леди Тависток,

Вы выучили ночью

Вчера мной заданный урок,

С простою русской речью?

Вы можете теперь уже

У русского киоска

Или же в русском гараже

Плеваться слов коростой?

Вставляя «эй», вставляя «ух»?

– Учила я часов до двух

Громоздкое наречье

Постигла я, как залезать

И как на ней, на грубой, спать,

И как мне нужно поступать

С простою русской печью…

– Прекрасно, леди Тависток!

За это Вам награда —

Вот мяса красного кусок,

Вам стать бы русской надо…

Вы преуспеете у нас,

Вас захотят мужчины,

Военные и низший класс,

Убийцы и кретины…

Бежит по пейзажу,

Придерживая рукой

Платья чёрную саржу,

Девка с белой щекой

Желтыми пятаками

Старыми медяками

Листья спадают криво и косо

Поблизости нет матроса.

Который бы провожал

Широко бы рядом шагал,

Клёшами чёрными взмахивая,

Яйцами в них потряхивая…

А что же, обычное дело!

Девки с матросами смело

Путались и распутывались,

В шали и шубки кутались.

(Иногда приходили поэты,

завёрнутые в газеты…)

Верлен вспоминал о Рембо,

Как в Лондоне жили красиво.

После Рембо ему было слабо

Жить и косо и криво…

С двумя старыми проститутками,

Меняя их, жил словно с утками…

Хочу, понимаете, я в Кронштадт,

Где волн холодных накат…

В таверне там суп гороховый,

И порт там военный, оховый…

Из Анны Карениной сделали оперетту

Теперь остаётся сделать мюзикл «Вишнёвый сад»

Где весело рубят вишнёвые деревья

И весело адские костры горят…

Невысоко ставя Льва Толстого

И Чехова откровенно не любя,

Я всё же вставлю за них два слова

И так начну: «Ну, ребя…»

Сочините свои бессмертные произведенья

Придумайте Анну, поезд грубо бежит

А то прилепились к жару чужого вдохновенья,

Потому что каждый из вас – инвалид…

Нету пороха? Нету таланта?

Так сидите в Калугах, грызите очки.

Не изображайте нам тут Атланта,

Бродвеем порубленного на куски…

Листья опадают как волосы с головы старика

При дуновении свежего ветерка.

Осень. Хмурое утро, и будет хмурый день.

Непонятно зачем эта жизнь, как тень…

Иосифа Бродского на столе блокнот

Книга называется «Назидание», издание 90-й год

Читать текст мне трудно, мелкие буквы-насекомые,

Мы были приятели, скорее товарищи, скорее знакомые…

Джозефа скальп при мне опадал,

Пока он жил, он всегда страдал,

Он никогда не был весёлый и молодой

Он всегда был мужчиной Бабой-ягой…

Я был весёлый и молодой

И даже сейчас бываю такой

Господь, раздавая темпераменты

Определил, кому в мусора, а кому в менты…

Студентка с крестиком

Ты к маме ехала, но с папой не в ладах

Загадочная женщина Крамского,

Лежала чернобурка на плечах

Вас мощно вырывая из людского…

Нескромный крестик, брови чёрный лук…

Какая стать! Когда ты резко встала,

Студентка выделялась из подруг

Из Питера нас поезд из металла

В Великий Новгород стремительно довёз.

Я три часа тобою наслаждался,

Пока пейзаж из низеньких берёз

Чахоточно вдоль поезда качался

В воображении добычей старика

Ты становилась столько раз и долго!

В Великом Новгороде встретилась река

Злой Волхов, а не злая Волга…

В воображении твоих различных тел

Как на картине старого кубиста

Я столько раз стремительно хотел,

Испытывая похоть интуриста…

Ленивая! Величество! Страна!

О ты, моя безбожная студентка

В тебе бродил я, шаря дотемна

То груди подвернулись, то коленка…

Такого удалого существа

Я никогда доселе, нет, не встретил

Была ты то стальная, как трава

То гибкая змея из страстных петел…

Вас встретил местный юноша монгол,

И Вы, смеясь, ушли к нему в машину.

В который раз я оценил ваш пол…

Лукрецию, Марию и Марину…

Первый снег

Вот снег и выпал, наконец.

Проголодавшийся мудрец,

Несёт к окну тарелку супа и ест красиво, и не глупо…

Введя очки в говяжий пар,

Как отурчённый янычар

Сидит, вкушая мамалыгу

Пред тем, как взять большую книгу,

Суру Корана прочитать

Снег ещё с ночи стал летать

Священная земля бела.

Россия нет, не умерла…

Комки молитв мы причитаем,

Про Отче Наш проголосим.

Меж тем, граничим мы с Китаем

И оком в Азию косим…

Лежа во гробе неживым,

Ты попадаешь в руки к ним,

Они всегда тебя ловили…

(Сковородою все мы были…)

Поймав, они тебя заставят

Лежать в цветах. Пока прославят

Несут густую чепуху

Про гордость русского духу…

Пойди, Фифи, зайди в кабинку

Спусти трусы и руку в мякоть…

Вполне ты можешь и заплакать

(Воображаю я картинку!)

Вот был бы номер! Я б вскочил!

Рванул бы мёртвым к микрофону

Горшки с цветами бы разбил

Немало бы нанёс урону…

Потом в вонючей тесноте

Над похоронным туалетом,

Фифи пронзил бы я предметом

(А ты в вуали, как в фате…!)

И вновь во гроб, и лёг. А зритель?

Я половину б их скосил.

Их всех кондратий бы хватил

«Теперь на кладбище! Водитель!»

Я закричал бы громовым

Моим загробным голосиной.

Покойный был немолодым.

Но замечательным мужчиной.

Стояла башня с поясами снега

Я жил один. Фифи на уикэнды

Ко мне являлась: страсть и плоть и нега,

неся на теле кремы, сверху бренды

Я жил один в конце годов десятых

Не знал ещё, когда же я умру.

Был центр Москвы из белых крыш покатых,

Четвёрка окон врезаны в нору…

У каждого периода есть дама,

Одна в чулках, другая без чулок,

Чуть ниже баснословного Адама,

Чуть шире в бёдрах… Еву приволок

Принудил девку он к совокупленью.

Стояла башня. К башне той лицом

Он Еву помещал назло творенью

Под девкою водил бессмысленно концом

Метель свои разбрасывала хлопья

Внизу шаг убыстрял прохожий человек,

Такая вот была прекрасная Утопья

Пока он был живой и доживал свой век…

Эпитафия

Отголосок о нём будет долго тревожить державу.

Ей весьма повезло, что не он той державой рулил.

А то он бы устроил такую лихую забаву

У него обыватель от страха бы только скулил…

Страшный, собственно, был человек, если честно признаться,

Повезло же России, его избежала когтей

Ещё долго в ночах, он столетия будет шататься.

Плюнь в могилу его, обыватель, пройди поскорей!

Пейзаж морской

Таких известных глянцев

Мы никогда не видели.

Таких тревожных танцев,

На волнах корабли

Нам въявь не исполняли,

Стоим на берегу.

Движенья трали-вали

Плясанье по кругу.

Весёлых Адриатик

И хмурых Нидерланд,

Столь флотских акробатик

Ты видишь, мой талант!

Матросы ходят хмуро,

Спускают жёлтый трап

«Какая Мэри дура!»

А вот идёт арап…

И стройная старуха

И капля на губу

Уселась, словно муха…

Подзорную трубу

Вдруг удлинил помощник

И старый капитан…

Курилка и безбожник,

И вновь пошёл вдруг дождик,

И начался роман…

Железных королей раствор,

Ужасный и преступный двор.

В ветрах блуждают гордо стяги,

И спрыгивают с шхун варяги.

Мечи скрежещут о мечи.

О как норманны горячи!

И рыжих скандинавов гривы

Пятнают хмурые заливы…

Миледи с молоком лица

Целует в губы молодца,

Высокий рост, ужасный шрам,

«Я вас люблю, моя мадам…»

Каждая женщина должна почувствовать себя свиноматкой.

Когда мокрое и морщинистое из неё вываливается дитя.

Всякая женщина чувствует себя палаткой

В которой поселился незнакомец, себя растя…

К ней подключился, сосёт паразитом,

А ещё и кладбищем служит, могилой из которой

Красная опухоль, червь выползает сытым,

Появившимся из внутрь заброшенной споры…

Дамы! О эти трагические пустоты!

Куда попадают, как ветер в пустыне

Всякие мужественные мокроты,

И вздутие образуется в кринолине,

Следствие похоти, частые рвоты…

Женщина – мрачный инкубатор материи,

Поставляющий в мир материи сгустки

Вначале изгибающиеся в истерии,

Затем разговаривающие по-русски…

Ветер сосуль сталактиты жуёт.

К вечеру точно кто-то умрёт

Жидкое небо стянуло морозом.

Глаз у Антихриста белый и розов…

Словно Антихрист – подопытный мыш,

Только огромный, титан выше крыш,

Многометровый идёт нездоровый.

Голый и жёлтый, частично багровый…

Снег по широкой стекает спине,

Страшно вам, дети? Но страшно и мне!

Жуть революций и радость резни,

Всё испытаем мы в страшные дни

Ветер сосуль сталактиты жуёт

Как хорошо тем, кто рано умрёт…

Время идёт, громыхая своими ботами,

Помыкая пятницами и субботами

Земли свинцовой стопою сдавливая,

С катарактами геморрои стравливая

Время позволило тысячи книг переворошить

Ничего, кроме «Фауста» не врезалось

Времени воевать было больше, чем времени дружить

Времени пьянства было больше, чем времени трезвости…

Время идёт, громыхая своими ботами

Наступая на чувства, на тела,

Гибнем дивизиями и ротами,

Словно нас мама не родила…

Одинокий киргиз

Бледный месяц, веселое первое солнце,

И куда ты с лопатой спешишь?

О, киргиз одинокий, мне видный в оконце,

А теперь ты лопатой шуршишь…

Снег сгребаешь, товарищ рябой

С загорелой киргизской щекой…

Ты в Москву притащился из Оша

Там нет денег, но климат хороший…

Там вершины над вами висят,

И лавины, если хотят…

И орлы молодые летают,

И собою эфир протыкают…

Одинокий киргиз в ноябре

Шевелишься ты в нашем дворе…

Мне этой ночью крылья прошуршали,

Но испугать совсем не испугали

Под этих крыльев бархатные всплески

Досматривал моих я снов обрезки

Кого ко мне вдруг в спальню занесло?

Какую душу ветром испугало?

Что он (она), влетев в моё окно,

Присел на миг ко мне на одеяло…

Разочарованный смышлёный бес?

Иль демон, молодой и элегантный?

Он с озлоблённым хохотом не лез,

Лишь пропорхал, печальный и опрятный…

Наутро, я проверил, нет следов:

Забытые мной на столе два тома…

И ни пера, ни пуха, я здоров.

Не жжёт меня ни рана, ни саркома…

Меня он, словно друга, посетил,

Поощрил, возможно, и тоскуя,

Ко лбу свои мне губы приложил,

Изобразив подобье поцелуя…

Здравствуй, Анна! Здравствуй, Анна!

Вытекай же из-под крана

Светлою струёй,

Чтоб дружить со мной!

Теплой влагой и холодной

Прикасаетесь к глазам

Нет, рукам чужим, народным,

Трогать Вас не дам!

Здравствуй, Лиза и Наташа!

Не забыл я тело ваше

И его изгиб,

Повторяю постоянно,

Лёжа в спальне, лёжа в ванной

Вас, о гибких рыб,

Я поглаживаю жёстко

Страшных продавщиц,

Посадил вам два засоса

В шорохе ресниц…

Так общаюсь я с былыми,

Женщинами неживыми,

Я их не забыл.

И проснувшись вдруг внезапно,

Обоняю женщин запах,

Молодых кобыл…

Сколько стоили эмоций

Сколько криков, стонов, неги

Не являлись на ночлеги

Эти девки злых пропорций

Сколько ярости и блуда!

А ещё щепотки чуда,

А ещё киш-миш

Сгустки ягод нагловатых

И из глаз торчат солдаты,

И какие – ишь!

О, поганые блудницы!

Чресел яростные жрицы!

А теперь лежат…

В тихих кладбищах под снегом

И иным предавшись негам,

Сладостно молчат…

В голове моей гуляют

Экзотичные слова

За Египет задевают,

В саркофаге голова…

Вязнут в насекомых буквах

Петисушес и Бастет

И Ганеш, с клыками в груше

Фараон Аменемхет

И висит Тегусигальпа

Чмокает Теночтитлан,

Словно по прибрежной гальке,

Шёл ацтеков караван

Размеренный холод металла,

Напильника ровный ход

Всегда слесарями блистала

Земля наша в Новый Год

Цехов беспредельная стужа,

Где стынет вода в ведре

И два цилиндрических мужа

Стоят на железной горе

Литейных цехов пламень адский

Чёрт прячется в металлолом

Наш пот пролетарский и братский

В одно резюме мы сольём…

Ты, Витька, Борис, длинный Жека

Бригада рабочих парней

В средине двадцатого века.

О как я скучаю о ней!

Сельскохозяйственный рабочий, землекоп

Крестьянин в гуще суховея

Он отирает потный лоб,

Идёт в апреле, свирепея…

Над плугом, нажимая вглубь

А лошадь тащит вдоль стальной ножище

Чтоб зёрен раздирал голубь

Вчера где было пепелище…

Так, надрывая крепкий пуп,

Иван преследует лошадку,

Иван неграмотен и туп,

Однако вечному порядку

Он стал как камень-пьедестал

И в августе уже как чурка.

Ты где, приятель, загорал?

– А в поле, где конёк-каурка…

И вот, пожалте, долы внемлют

Пока позёмка там мела

Какой-то силою жила

И непременно вас объемлют

Её широкие крыла…

Просторна степь, и ночи гниль

Горит широкое полено

Там башня – строгий поводырь,

И в башне спит его Елена…

Крестьянин, рыцарем спеша,

Навозом окропил дорогу

Свою лошадку-недотрогу

Кнутом стегал из шалаша

Сидел в котором на телеге,

Великорусские ночлеги!

Природа, как ты хороша,

Когда мороз сковал береги

И нам не видно ни шиша…

И ровной гладью у Твери

Втроём брели как кобзари

Чрез Волгу, лёд стонал от неги

Мы к кинотеатру шли, стратеги…

Выпучивался из воды сазан,

И сом на глубине томился

Как в зоопарке обезьян,

Который в спячку погрузился…

В зале стоят мужчины,

Жуткие как всегда.

Тихо скрипят картины,

Шумно идут года

Вид голубого поля,

Сильный, большой мороз

И по дорожкам в школе

Ходит Иисус Христос

Девочки моют груди

Губкою ледяной,

Скальпель несёт на блюде

Тихий медбрат больной.

Утренние метели,

Хлёсткие по углам,

Что же вы нас раздели,

Как же не стыдно вам!

Поваренная книга насекомых

I

Хрустящей саранчи тугая грудь,

Из лакомств, ты – китайское блаженство,

В моей палате не спеша побудь:

Меж языком и нёбом – совершенство…

Кочевников погублен урожай

«Скот наш падёт: голоден, беспризорен

Но пойманы преступники лежат

Что съели наши нивы все под корень?

Их в злую печь теперь скорей сажай!

На этот раскалённый шкворень!»

«Ну как трещат!» Как степь оголена

Как сгрудились у очага манчжуры

Видны нам напряжённые фигуры

«Ужо теперь заплатят нам сполна!»

Иной с конём, другой несёт качель,

«Съедим хотя бы часть крылатой роты!»

Пусть вам аккомпанирует Равель,

Кочевников трещащие животы…

II

За жирных я червей с утра берусь

Их соусом горчичным поливаю

Они развеют мне ночную грусть

Я их на вилку не спеша мотаю…

О, благородный червь, давай, давай!

Весь ты в желе из молодой горчицы…

Достался бы ты в клюв зловещей птицы

Поэтому со мной не унывай…

Пойдёшь в кишки, разжёванный на части

Спускаться будешь тихо по стволу

Ты станешь мной, в твоей я буду власти

Застрянешь ли кишок моих в углу?

Материя. Белок. Подкладка духа!