Текст книги "В погоне за наваждением. Наследники Стива Джобса"

Так он и уснул в ту ночь, точно зная, что ему вовсе не приснился этот разговор отца с матерью, и еще зная, что по ночам, когда соседи спят, отец, закрывшись в кладовке, слушает по радио «Голос Исландии» и «Архангельскую волну». Вообще-то все радиоприемники и компьютеры были у населения изъяты сразу после Великой Обамовской революции. Но где-то в бейсменте отец отыскал дедушкин ламповый «Грюндиг», починил его и по ночам, вернувшись из хлебной очереди, тайно ловил Исландию и Беломорию – единственные европейские страны, не оккупированные Арабским халифатом из-за их слишком холодного климата. Мама, конечно, ужасно боится, что через тонкие стены соседи могут услышать эти «вражеские голоса», но отец успокаивает ее – ведь он слушает свое радио только в наушниках, к соседям не проникает ни звука!

Тут следует сказать, что еще десять лет назад, то есть до Обамовской революции и рождения Стивена, никаких соседей у его родителей не было. Весь дом – большой, двухэтажный, с гаражом на две машины, крытой верандой, обжитым пятикомнатным полуподвалом-бейсментом, трехкомнатной мансардой, двумя балконами и двором с плавательным бассейном и яблоневым садом – целиком принадлежал отцу Стивена, а до того – его отцу, тоже профессору, и его деду – основателю Питсбургского университета. Но в Обществе Социальной Справедливости семья из четырех человек не может занимать столько места, когда другие семьи ютятся в крохотных социальных квартирах по Восьмой программе. По решению Районного Коммунального Совета дом был разделен перегородками на шесть частей, и в него вселилось пять многодетных семей, а семейству Куперов досталась половина бейсмента – слава Богу, со своим отдельным входом. Конечно, чтобы вселившиеся дети и те, которым еще предстояло родиться, не утонули в бассейне, его тотчас засыпали каким-то мусором. А когда спустя год в стране ввели продовольственные и хлебные карточки, соседи вырубили сад, чтобы, разделив двор на шесть огородов, выращивать огурцы и картошку. Но оказалось, что ни огурцы, ни картошка сами по себе не растут, а требуют удобрений, регулярного полива, прополки сорняков и охраны от мелких зверей, жуков и голодных соседей. Всего этого новые обитатели дома, привыкшие жить на обильные пособия и фудстемпы, обеспечить картошке и огурцам не могли, и двор вскоре зарос сорняками, крапивой и диким кустарником. Но золотая Стивена мама и этому не огорчалась, а стригла ножницами крапиву и варила из нее вкуснейший борщ…

Вот и сегодня, похлебав за обедом борща из крапивы, еще с лета замороженной в морозильнике, Стивен снова тепло оделся и, прихватив с собой хлебную карточку, пять долларов и учебник арабского, убежал в «Red Lion» занимать очередь за хлебом. Это была его домашняя обязанность – до восьми вечера держать, записав свой номер на руке, очередь за хлебом. А в восемь его, уже окоченевшего от мороза, сменял отец, который стоял в очереди до победного конца – часов до трех ночи или даже пяти утра, когда появлялся хлебный фургон. Очередь приходила в крайнее возбуждение, затевалась новая перекличка, и номера на руках у людей сверялись с записью в тетради, которую вели самые горластые активисты. Только потом, когда выяснялось, что хлеба сегодня привезли пятьсот буханок и его хватит на всех, очередь как-то успокаивалась, делилась на десятки и так, по десяткам, входила в теплый магазин. В магазине вкусно пахло свежим хлебом, который грузчики заносили на деревянных лотках. Но долго наслаждаться этим запахом никто не мог, продавщица кричала: «Быстрей! Вашу карточку!», отрывала сегодняшний купон, получала пять долларов и совала вам в руки еще теплую и вкусную буханку.

Иногда – правда, очень редко, – когда хлеб привозили до восьми вечера, Стивен, стоявший всегда в одной из первых десяток, получал этот хлеб сам, и не было в его девятилетней жизни более приятного, волнительного и даже счастливого момента! Вот и сейчас, сунув буханку под куртку, грея ее своим теплом (или сам греясь от ее тепла), он изо всех сил припустил домой, дыша прекрасным хлебным запахом и гордясь тем, что устоял от соблазна отломить от буханки горбушку и съесть ее прямо в магазине. Страшась только одного – встретить по дороге нищих или бомжей, он влетел, запыхавшись, в дом и с торжеством победителя протянул эту буханку матери и отцу, уже одетому для выхода.

– Как? – удивился отец. – Так рано сегодня привезли?

Он всегда удивлялся, когда у «этих» что-то все-таки получалось вовремя и без брака.

А Стив решил нажиться на своем триумфе и сказал:

– Пап, меня приняли в обамовцы, и мне нужно выбрать мусульманское имя. Пожалуйста, напиши в школу записку, что ты согласен, чтобы я стал Хусейном.

– Ке-ем?! – возмутился отец. – Только через мой труп! – И повернулся к матери: – Ты видишь, что они делают! Может, они и меня заставят намаз совершать?!

– Тихо, – сказала мать. – Соседи не спят.

– Да плевать я хотел! – Отец снял пальто, швырнул его в сердцах на вешалку и повернулся к Стиву: – Нет! Наша фамилия Купер, понимаешь? Мы в Америке двести лет! Твой прапрадядя – Фенимор Купер! Ты понимаешь, что это значит?

– Тихо, – снова сказала мать. – Перестань кричать. Ребенок не виноват в том, что ты, племянник Фенимора Купера, голосовал за Обаму.

Отец аж онемел от этого выпада.

С трудом восстановив дыхание, он хлопнул дверью и ушел в кладовку к своему «Грюндигу».

А мама погладила Стива по голове и сказала:

– Не плачь, сынок. Все будет хорошо. Я напишу записку в школу.

Стив вытер слезы и ушел в детскую писать стихи про Обаму. Он еще с утра знал, что отец ни за что не согласится на его второе мусульманское имя, и решил своими патриотическими стихами компенсировать отсутствие отцовской подписи на записке. Но в очереди за хлебом, когда вокруг толпа, шум и толкотня, невозможно сочинять стихи. Зато теперь, когда сестра уже спит, отец сидит в наушниках в кладовке, а мама моет посуду, стихи рождались сами собой:

 
Бараку Обаме письмо я написал:
– Президент Обама, главный комиссар!
В юные обамовцы приняли меня,
Станет моя клятва крепкой, как броня!
Если террористы нападут на нас,
То у нашей армии есть теперь запас!
Я стреляю метко – ты увидишь сам,
Когда стрелять прикажешь
По любым врагам!
Президент Обама, когда начнется бой,
Пусть меня назначат в отряд передовой!
 

Еще раз перечитав эти стихи, Стивен остался очень доволен собой и уснул, думая о том, какой замечательный подарок он сочинил великому Обаме. Дети, как известно, рождаются для радости и умеют радоваться и смеяться в любых условиях, даже в концлагере. Вот и Стив, живя в семье непримиримого профессора-диссидента, каким-то странным образом сочетал в себе и знания отца о реальной истории возникновения Обамовской диктатуры, и веру в величие и мудрость Вождя всех времен и народов.

Утром в школе господин Фатых аль Керим повертел в руках записку матери Стивена и сказал:

– А отец почему не расписался?

Стивен не умел врать, но умел лукавить. Он сказал:

– Он руку ожег, когда газ включал. Зато я вот какие стихи написал!

Господин Фатых аль Керим прочел стихи, и стихи ему понравились.

– Хорошие стихи. Где-то я слышал такие же. Кажется, когда в Москве учился. Но отцу твоему я все равно позвоню.

– Нет! Не нужно! – испугался Стивен. И, поняв, что своим испугом выдал отца, постарался исправить эту ошибку: – Он это… он не сможет трубку держать. У него ожог.

– Он что, обе руки сжег? – усмехнулся директор. – Ладно, иди на урок…

И следующей же ночью, в 03.45, темный фургон с надписью «ХЛЕБ» подъехал к дому Куперов, трое гвардейцев в кожаных куртках и крагах вышли из машины, вежливо постучали в дверь полуподвала-бейсмента, показали заспанному отцу ордер на его арест, бегло осмотрели квартиру и нашли «Грюндиг». Этого оказалось достаточно, чтобы они увезли в своем «хлебном» фургоне не только отца с его «Грюндигом», но и мать.

А за Стивеном и его младшей сестрой приехали утром. Их отправили в социальный приют для детей врагов народа.

Пятница, 8 июля

Грущо проснулся среди ночи в холодном поту, цепко держа в уме подробности своего нового ужасного сна. Какой кошмар! Это писец!

Он нашарил на тумбочке свой мобильник, в панике поспешно нашел в нем забитый Катей телефон ее американской подруги Лизы Коган и нажал команду «вызвать».

– Алло! – почти сразу отозвалась трубка игривым женским голосом, смешанным с громкой танцевальной музыкой и веселым шумом мужских и женских голосов.

Грущо напрягся, но, слава Богу, довольно быстро сообразил, что если в Москве сейчас три часа ночи, то в Нью-Йорке (или где там эта Лиза находится) всего-навсего семь вечера.

– Алло! Слушаю! – сказала трубка.

– Лиза, здравствуйте! А можно Катю?

– Алло! Я вас не слышу! Громче! – крикнула трубка.

– Катю! Катю, пожалуйста! – крикнул Грущо, уже понимая, что если они там танцуют, то позвонил он совершенно зря. И услышал:

– Катя, это тебя. Кажется, твой, из Москвы…

А потом Катин голос:

– Да, я слушаю. Это ты, Стас?

– Я, я! – нервно сказал Грущо. – Ты можешь выйти из этого бардака?

– Почему «бардака»? – обиделась Катя. – У Лизы день рождения, мы отмечаем в русском ресторане. А ты ее, конечно, не поздравил?

– Ладно, потом поздравлю. Слушай меня! Срочно забери Андрея из лагеря! И этого, второго, как его, Виктора.

– С чего это я буду их забирать? У них еще две недели!

– Я сказал, срочно забери! Сегодня!

– Стас, не выдумывай! Что с тобой? Там прекрасный лагерь!

Блин! Грущо в сердцах дал отбой – не мог же он по телефону сказать ей, что это его дед полковник Станислав Грущо, половину боевых друзей которого в 49-м отправили в ГУЛАГ якобы за подготовку убийства Сталина, ночами слушал по трофейному «Грюндигу» «Голос Америки» и «Немецкую волну» и называл Сталина «папашкой» и «диктатором». И это его бабушка кричала деду: «Молчи! Если хочешь сесть в тюрьму, иди и садись! А при детях не смей о нем говорить!» И это он, майор Грущо, рассказывал Андрею про хлебные фургоны, в которых при Сталине возили арестантов, и про то, как в детстве его отец стоял в ночных очередях за хлебом, химическим карандашом писал на руке свой номер, получал по карточке буханку хлеба и бежал с ней домой по двадцатиградусному морозу…

А Андрюха, стервец, все запомнил и засунул в этот американский сон! Как он смог это сделать, да еще находясь в летнем американском лагере, – уже не важно! А важно, что это уже не шутки вроде похорон с гробами старых фильмов и придурочным покушением на Шубина. Это поклеп на американского президента! Если ЦРУ – или кто там у них этим занимается? – выйдет на Андрея, как на автора этого сна, то всё, писец, Андрея у них не вырвешь ни за какие бабки и никакими нотами протеста! Но что же делать? Что делать? Катя, блин, научила сына английскому, а теперь ему, Грущо, эту кашу расхлебывать! Но сейчас некогда ее винить, сейчас нужно сына спасать…

Спокойно! О том, что Андрей и его подельник Виктор – создатели этого сна, знает пока только он один. К завтрашнему утру, может быть, узнает и Катя – если она сегодня заглянет до ночи в Интернет. И тогда она тоже сообразит, откуда ноги растут у двух предыдущих киношных снов. Во-первых, у этого Виктора мать – киношница, работала гримершей на «Мосфильме», а теперь пашет на телевидении. А во-вторых, по пригласительным билетам Матвея Бережных Андрей постоянно ходил в Дом кино на детские фильмы и там, конечно, тоже наслушался разговоров о ситуации в российском кино. Это взрослые думают, что дети не вникают в их взрослые беседы и споры. А дети, наоборот, уши вытягивают к таким разговорам, впитывают их как губки, а потом обсуждают между собой. И кабинет Грущо в Тишинском райотделе тоже не случайно попал во второй сон – Андрей сто раз в нем бывал…

Конечно, Катя не дура, но даже если она все поймет и сообразит, то втихую забрать сына и его дружка из лагеря, поменять билеты и срочно вывезти их обоих из США – нет, на это ее не хватит. И значит, он должен лететь! Лететь в Америку – другого выхода нет. Но как ему, майору российской полиции, получить американскую визу, да еще срочно, сегодня?

Грущо снова взял свой мобильник и нажал «вызвать» последний набранный номер. А когда Лиза, тронутая его поздравлением, передала трубку Кате, сказал категорическим тоном:

– Кать, слушай меня и не задавай вопросов, хорошо?

– А в чем дело? – нетерпеливо ответила Катя, и Грущо, слыша музыку, вдруг подумал, что она там, наверно, танцует сейчас с каким-нибудь Рабиновичем. Но вслух он сказал:

– Катюн! Ты знаешь меня пятнадцать лет, и я тебя никогда ни о чем не просил. Но то, что я сейчас скажу, очень важно, очень!

– Ну, говори уже! – снова нетерпеливо сказала Катя. – Что ты хочешь? Чтобы я забрала Андрея из лагеря? Но это глупо!

– Нет, я хочу, чтобы ты срочно, сейчас послала мне телеграмму: «Тетя Роза при смерти. Срочно вылетай». Срочную телеграмму, «молнию»!

– Какая тетя Роза?! – возмутилась Катя. – Ты что, пьяный?

– Только не бросай трубку! Я абсолютно трезвый. И мне нужна эта телеграмма. Очень нужна!

– Ты хочешь прилететь в Америку? К нам? – насторожилась Катя.

– Я же тебя просил не задавать вопросов. Зайди сегодня в Интернет и к утру ты сама все поймешь. Но телеграмму пошли сегодня, сейчас. – И он смягчил голос: – Я прошу тебя! Пожалуйста!

– Ну хорошо… – дрогнула Катя. – Я, правда, не знаю, как здесь посылают телеграммы. Сейчас у Лизы спрошу…

Телеграмму принесли в 8.20 утра. В 9.00 Грущо был на Калужской у директора агентства «Пони-экспресс», через которое только и можно теперь оформить американскую визу. Тетя Роза оказалась его, майора Грущо, единственной теткой, женой его дяди, у которой он якобы рос, когда родители служили на Севере. Но эта легенда мало чем помогла Грущо. Это раньше нужно было сутками стоять в огромных очередях у Американского посольства, рисовать, как когда-то в очереди за хлебом, на руке свой номер, отмечаться в перекличках, а потом, попав наконец в посольство, объяснять консулу, кто такая твоя бесценная тетя Роза и почему ты должен срочно, немедленно лететь к ней. Но теперь американцы избавились от этой неизбывно страждущей толпы под окнами их посольства. Теперь все упростилось, визы стали бизнесом частного агентства «Пони-экспресс», и директор, равнодушно поглядев на телеграмму и ментовское удостоверение Грущо, сказал:

– Это уже не работает. Оформление визы в посольстве – 4300 рублей. Вот форма DS-160, заполните в коридоре. И ждите, когда вас вызовут в посольство на собеседование.

– Я не могу ждать! Я должен завтра вылететь. У меня там тетя…

– У всех там тети! – отмахнулся директор. – Езжайте в посольство и там договаривайтесь.

Упав духом и уже без всякой надежды на успех, Грущо все-таки поехал на Новинский бульвар в Американское посольство. Но именно там его ментовская форма и удостоверение майора полиции произвели свое волшебное действие. Во-первых, ментово-гэбэшные офицеры – охранники посольства тут же, без всякой очереди пропустили его в консульский отдел. А во-вторых, при виде офицера российской полиции юный клерк, дежуривший за пуленепробиваемым стеклом консульского окошка, тут же убежал куда-то в глубину офиса, и почти тотчас оттуда вышел к Грущо сам консул.

– Слушаю вас.

Грущо протянул ему телеграмму.

– Мне нужно завтра вылететь в Нью-Йорк.

Бегло глянув на телеграмму и, возможно, даже не прочитав ее, высокий сорокалетний консул поднял глаза на Грущо и долго, с каким-то особым значением во взгляде смотрел майору в глаза. Никто не может, конечно, поручиться за точное содержание этого взгляда, но Грущо почему-то подумал, что консул телепатически спрашивает в упор – а не хочет ли майор российской полиции вообще остаться в США? Но, скосив глаза на своего юного помощника, консул воздержался от дальнейших вопросов и коротко распорядился:

– Give him a visa. For two weeks[5]5
  Дайте ему визу. На две недели.


[Закрыть].

И уже через полчаса Грущо вышел из посольства с американской визой в паспорте и тут же, забрав в «Славянском нефтяном банке» все свои сбережения на «черный день», буквально выхватил в кассе «Аэрофлота» последний билет на завтрашний рейс в Нью-Йорк.

А второй раз телеграмма про тетю Розу помогла с оформлением внеочередного недельного отпуска. И в 12.25, когда Грущо, уже мокрый от удушающей июльской жары, вышел со своей месячной зарплатой из Московского городского управления МВД и сел в свой раскаленный служебный «форд», раздался телефонный звонок. Конечно, это была Катя. И голос у нее был убитый, как с того света.

– Стас, это я…

– Ты видела сон?

– Да, только что. Я в ужасе.

– Молчи. Я завтра вылетаю.

– Я не доживу до завтра. Как он мог?!

– Молчи, я тебе сказал! Я завтра вылетаю. Как я вас найду?

– Мы с Лизой тебя встретим. Скажи номер рейса.

– Это «Аэрофлот», рейс 311, прилетает в Нью-Йорк в 17.20.

– Ужас! Я боюсь, Стас!

– Молчи! Главное – молчи! Ни твоей Лизе, ни вообще никому ни слова! Ты понимаешь?

– Да… – И Катя всхлипнула. – Я… я даже боюсь подумать, что здесь утром будет…

– Не плачь. Что будет, то будет. Главное – ты молчи, и всё.

– Боже мой! Откуда он все это знает? Про Америку…

– Молчи, я сказал! – повысил голос Грущо.

– Я молчу, молчу. Прилетай скорей…

Америка просыпается рано. А в это пятничное утро 8 июля 2011 года она вообще проснулась чуть свет. Но не потому, что на мысе Канаверал в 03.13 ночи молния ударила у стартового стола космического шаттла «Атлантис», последний запуск которого должен был состояться именно в этот день. И не потому, что в 04.12 в штате Мичиган 34-летний уголовник Родрик Данцлер застрелил семерых, ранил двоих и еще двоих взял в заложники. И не потому, что в 05.01 в штате Техас за убийство 16-летней девочки казнили 38-летнего мексиканца, хотя за него вступался и просил отложить его казнь сам президент Обама.

В это утро Америка проснулась чуть свет, а то и раньше рассвета, от вещего сна, который мистическим образом или в результате массового внушения посмотрела этой ночью вся страна. Конечно, все радиостанции и телеканалы стали наперебой обсуждать эту сенсацию. Кто-то из журналистов тут же вспомнил, что нечто подобное неделю назад пережила Россия, но там во сне, внушенном русским через Рунет, речь шла о малозначительной костюмированной демонстрации и бутафорском покушении на одного из русских оскаровских лауреатов. А тут дело куда серьезнее, тут предсказание государственного переворота и установления диктатуры в октябре следующего года, буквально за месяц до президентских выборов! Демократы, конечно, тут же обвинили в этом республиканцев и главным образом экстремистов Tea-party, которые «готовы любым способом очернить президента, даже приписать ему подготовку переворота, лишь бы убрать его из Белого дома». Более осторожные логично предположили, что поскольку первые два сна были созданы по-русски и только третий на двух языках – русском и английском, – то скорее всего это дело рук каких-нибудь русских эмигрантов, которых в Америке уже почти два миллиона! Причем все они, конечно, за республиканцев и консерваторов. И только знаменитые радио и тележурналисты Лим Рашбо, Ген Шоннеди, Берт Глен и Лео Маркин, автор бестселлера «Новая Тирания», яростно кричали в свои микрофоны о том, что наконец нашелся или нашлись смельчаки, которые показали Америке то, о чем все давно знали, но боялись сказать. При этом Берт Глен, которого за его антиобамовские и антисоросские передачи так допекли угрозами, что он нанял себе круглосуточную охрану стоимостью в миллион долларов в год, – этот Берт Глен прямо по радио сказал на всю страну:

– Гениальный смельчак и создатель этого сна! Я прошу тебя: немедленно сматывайся из страны! Если ты еврей, беги в Израиль! Если русский, беги в Россию! А если и нееврей, и нерусский, то беги в Белоруссию! Иначе завтра или максимум послезавтра они тебя найдут! Если они нашли Бен Ладена в Пакистане, то уж в Америке они найдут любого! Я проконсультировался со своей службой безопасности, они считают, что у тебя есть сутки, чтобы свалить из этой страны. А если ты не сделаешь этого, то вот тебе их совет: выключи телефон, выбрось свой мобильник, отключи Интернет и выбрось свой компьютер и все флэшки и DVD-диски! Стань невидимым и неконтактным! И запомни: сегодня я кладу для тебя в золото сто тысяч долларов. Если Америка избежит того ужаса, о котором ты предупредил нас сегодня ночью, то при новом президенте мы с тобой встретимся, и я вручу тебе эти деньги. Stay good, be safe и – благослови тебя Господь!

Но в Белом доме и в Госдепе рассудили иначе.

На запрос помощника президента руководители компьютерной безопасности ЦРУ и ФБР доложили, что уж если их лаборатории, потратив несколько лет и миллионы долларов, еще не создали «троянского червя» с эффектом Total Delusion (Тотальное Наваждение), то и никакие гениальные эмигранты-одиночки, о которых разглагольствуют по радио Лим Рашбо, Ген Шоннеди, Берт Глен и Лео Маркин, не в состоянии ни создать незримый спам, ни упаковать в него такой гигантский объем цифровой информации, который требуется для создания этого провокационного сна. И уж тем более – для его бесследного проникновения через все фильтры компьютерной безопасности ведущих интернет-провайдеров страны и мира. Зато ЦРУ располагает достоверной информацией, что решением таких задач в России уже шесть лет занимаются восемь институтов и три суперсекретные лаборатории. Они потратили десятки миллионов долларов на эту работу и, как очевидно, добились результатов! При этом тот первый так называемый «русский сон» про похороны российского кинематографа – это только проба, прикрытие и отмазка КГБ – ФСБ, а их главная операция – вот она, началась: с помощью ночных интервенций в умы и настроения американских граждан спровоцировать досрочное устранение от власти президента Барака Обаму. Ведь как раз вчера в Конгрессе на заседании Комитета по международным отношениям конгрессмены решили поддержать законопроект о замораживании счетов и запрете на въезд в США российских чиновников, «ответственных за внесудебные убийства, пытки и иные грубые нарушения прав человека».

И вот вам, пожалуйста, ответ Кремля.

Мало того что Москва критикует участие США в бомбежках Ливии и блокирует установление ПРО в Европе, так теперь русские самым наглым образом совершили психическое вторжение в умы американских граждан! Больше того! Почему-то именно сегодня, 8 июля 2011 года, в один день с этой ночной провокацией, газета The Daily Telegraph опубликовала документы, согласно которым Обама-старший, отец 44-го президента страны, планировал отдать своего еще не родившегося сына в детский дом! Да, весной 1961 года в беседе с сотрудниками иммиграционной службы Обама-старший, 24-летний студент Гавайского университета, «ведущий разгульный образ жизни», заявил, что не живет с забеременевшей от него американкой Энн Данхэм, и обещал, что отдаст новорожденного на усыновление. «Архивные документы называют Обаму-старшего „скользким типом“… – сообщила газета. – В конце концов ему было отказано в продлении въездной визы, а нынешнего президента США воспитали его мать и отчим, а также бабушка и дедушка со стороны матери. В 1982 году, когда мальчику исполнилось 11 лет, пришло известие, что его родной отец погиб в ДТП».

Эта публикация и грубая ночная провокация, которой уже присвоено кодовое название TND-7/8 (Total Night Delusion on July 8[6]6
  Всеобщее Ночное Наваждение 8 июля.


[Закрыть]), вызвали резкое снижение популярности президента. И посему Центральное разведывательное управление и Федеральное бюро расследований получили задание срочно и любой ценой добыть или выкрасть у русских секрет этого нового психологического оружия.