Текст книги "Женское время, или Война полов"

Марк посмотрел в окно. Там, возле парка, какая-то громоздкая темная машина высветилась фарами и стала выруливать на проезжую часть.

Но, даже видя ее машину и слыша по телефону ее голос, Марк не мог поверить в реальность происходящего.

5

Это было семь лет назад. Марку было 27, и он только шестой месяц был в ФБР. Конечно, сначала его, лучшего выпускника славянского факультета Монтерейской школы иностранных языков, направили в Виргинскую школу ФБР и только потом – в управление «Cи-Ай», в контрразведку. Но оказалось, что к разведке его работа имела такое же отношение, как к дрессировке крокодилов или к полетам на Марс. Марк и еще шесть свежих выпускников Монтерея и Виргинии должны были с утра до ночи обзванивать по телефону русских эмигрантов. «Мистер Гуревич, вас беспокоят из ФБР. Нет, не волнуйтесь, вы ничего не сделали. Просто мы знаем, что в России вы работали инженером (врачом, поваром, строителем, бухгалтером, учителем, продавцом, шофером и т. д). Мы хотели бы поговорить с вами в удобное для вас время. Нет, спасибо, у вас дома это неудобно. Но мы можем поговорить где-нибудь недалеко от вас – в парке, в кафе. Когда мы можем встретиться?»

Русские эмигранты, привыкшие на своей родине воспринимать все просьбы государственных органов как приказы, никогда не отказывались от встречи с агентами ФБР. Наоборот, они спешили проявить свой новоамериканский патриотизм и настойчиво зазывали агентов ФБР «на чашку чая» в свои квартиры в Бруклине, в Верхнем Манхэттене и в Куинсе. И с еще большим рвением выливали на этих агентов море правдоподобной, полуправдоподобной и совершенно неправдоподобной информации.

«Как? Вы не знаете, что в Кременчуге завод «Серп и молот» выпускает торпеды с ядерными боеголовками? Как вы можете этого не знать! Ведь с ваших спутников все видно! Конечно, формально завод делает велосипеды. Но разве вы не видите, в каких ящиках они отправляют продукцию? Нет, я на вас удивляюсь! Вы думаете, если Горбачев сказал «гласность», так они перестали делать атомные торпеды? Вы такие наивные, я даже не ожидал! А про наш подземный «почтовый ящик» вы тоже не знаете? Только не говорите, что его не видно с воздуха! А труба? Они из-за этой трубы перенесли гражданский аэродром на двадцать километров от города! Как это «что там выпускают»? Слушайте, мне становится страшно, куда я приехал! Вы же не знаете простых вещей! Из этой трубы идет такой желтый дым, что и ребенку ясно, что там выпускают. Паралитический газ, что же еще!»

После пяти месяцев ежедневного общения с русскими эмигрантами Марк обнаружил, что он даже по-английски говорит с одесским акцентом. И запросился на любую другую работу. И тогда Роберт Хьюг перевел его в команду наружного наблюдения. В этой команде было две сотни агентов, они «вели» дипломатов, журналистов и торговых представителей стран Восточного блока. Правда, для начала Марку не доверили слежку за красными дипломатами, а отправили в аэропорт имени Кеннеди наблюдать за пассажирами, прибывающими самолетами компании «Аэрофлот».

И тогда-то это и случилось…

Плащ лежал на земле, на асфальтовой дорожке между зданием «Пан-Ам» и автобусной остановкой. Новенький темно-синий плащ с пояском и узкими лацканами. Маленький, petit, на миниатюрную фигурку. На правом лацкане значок компании «Аэрофлот» – серебристые крылья самолета, а между ними овал с изображением серпа и молота. Марк поднял плащ и посмотрел в сторону автобусной остановки. Скорее всего здесь только что прошла русская стюардесса. Прилетев из холодной России в жаркий Нью-Йорк, она сняла с себя плащ, положила на свой передвижной, на колесиках, чемодан или на багажную тележку и обронила по дороге к автобусу. И этот автобус увез ее – на автобусной остановке нет никого, значит, автобус только что ушел, а на стоянке такси шоферы, разморенные жарой, дремали в кабинах своих желтых «шевроле». Впрочем, на такси она и не могла уехать. Русские никогда не берут такси, экономят валюту, и даже пилоты их самолетов ездят из аэропорта в манхэттенскую гостиницу «Ист-Гейт тауэр» (Башня восточных ворот), что на 39-й улице, каким-то допотопным, без кондиционера автобусом. Нужно вернуться в аэровокзал и отдать этот плащ в окошко «Лост энд фаунд» (потеряно и найдено). Или прямо в офис «Аэрофлота».

Марк попытался вспомнить бригаду советских стюардесс, которые прилетели сегодня. Но его пост был у стоек таможенного досмотра багажа, а русская команда прошла служебным ходом, там дежурил другой агент.

Тут рука Марка ощутила что-то твердое в кармане женского плащика, и он извлек из этого кармана длинный плотный конверт с эмблемой «Аэрофлота». Конверт не был запечатан, внутри его лежало несколько багажных бирок, какая-то «Ведомость» о получении 120 завтраков и 200 бутылок минеральной воды, таможенная декларация на имя Анны Журавиной и еще один конверт, поменьше – квадратный, почтовый и тоже незапечатанный. В этом конверте было письмо на листе линованной бумаги и блеклая полароидная фотография: юная девушка в форме советской стюардессы на фоне Эйфелевой башни. Письмо начиналось словами: «Дорогая мама! Хотела написать тебе из Амстердама, но девочки сказали, что почтовые марки здесь в пять раз дороже, чем в Нью-Йорке…»

Марк снова взглянул на фотографию. Чертовски симпатичная девочка! Блондинка, нежный овал простенького лица, открытая улыбка. Вернув письмо и фотку в конверт, он направился в здание вокзала, решая, куда же отдать этот плащ – в «Лост энд фаунд» или в «Аэрофлот»? Идти в «Аэрофлот» ему, агенту ФБР, конечно, нельзя, а додумается ли эта Анна Журавина обратиться в «Лост энд фаунд», неизвестно. Тем более что она наверняка только что уехала из аэропорта…

И чем ближе Марк подходил к стойке «Лост энд фаунд», тем меньше ему хотелось вот так, анонимно расстаться с этим плащом. В конце концов, случайное знакомство с русской стюардессой – разве не так начинаются шпионские романы? А вдруг ему удастся завербовать ее? Конечно, нужно доложить об этой идее боссу…

Марк остановился в двух шагах от «Лост энд фаунд», круто повернулся и пошел обратно. Звонить Роберту Хьюгу сейчас бессмысленно, сегодня суббота, и Роберта нет в офисе, он скорее всего в своем яхт-клубе.

Марк вел свой старенький, 1980 года, «форд мустанг» сначала по хайвэю «Ван Вик экспресс», потом по «Гранд централ» и все думал, как же быть. Ждать до понедельника нельзя, эта стюардесса скорее всего завтра улетит. Звонить Роберту домой или в яхт-клуб через голову субботнего дежурного по конторе он тоже не может. А докладывать дежурному, что он нашел плащ красивой советской стюардессы и под этим предлогом хочет встретиться с ней и завербовать ее… О нет! Дежурный или посмеется над ним, или… Или они отдадут эту операцию «кому-нибудь поопытнее», и – гуд-бай, русская «блонди»! Так что же делать? Черт возьми, надо было отдать этот плащ в «Лост энд фаунд» и не морочить себе голову! Но теперь с полпути возвращаться в аэропорт глупо! Может, выкинуть этот плащ? Выкинуть и забыть? Но в России такой плащ стоит не меньше месячной зарплаты этой девочки…

Не доезжая до аэропорта Ла-Гуардиа, Марк вильнул вправо и сошел со скоростной дороги на островок с телефонными аппаратами, тормознул у одного из свободных. В конце концов, у него кончился рабочий день, а что он делает после рабочего дня – это его личное дело! Разве не учили их в Виргинской школе ФБР проявлять инициативу в соответствии с обстоятельствами? И вообще хороший агент должен всегда иметь в запасе пару карт, о которых начальству неизвестно. Где он прочел это? У Лэдлэма или у Ле Карре?

Марк набрал 411 и спросил у оператора номер телефона гостиницы «Ист-Гейт тауэр» на 39-й улице. Он решил не впутывать свою контору в это дело. В «Ист-Гейт тауэр» «Аэрофлот» постоянно арендует несколько номеров для отдыха своих пилотов и стюардесс, и простой американец Марк хочет вернуть русской стюардессе потерянный ею плащ. Вот и все.

Однако, набрав половину телефонного номера «Ист-Гейт тауэр», Марк резко повесил трубку. Идиот! Что он делает? Ведь все телефонные разговоры русских в этой гостинице прослушиваются специальным оператором на Федерал-Плаза, именно на таких записях натаскивали их в русском сленге в Монтерейской лингвистической школе. Ну и устроил он себе ловушку!

Впрочем…

Он тронул машину и погнал в центр Манхэттена. Через двадцать минут он был на 39-й улице и в потоке машин проехал мимо «Ист-Гейт тауэр». Агентов наружного наблюдения своей фирмы он тут не заметил, да и вряд ли его контора ведет круглосуточное наблюдение за русскими стюардессами. Эти стюардессы скупают на Диленси-стрит дешевую косметику и чемоданами везут ее в Москву – вот и весь их бизнес в Нью-Йорке.

Однако на всякий случай он будет осторожен.

Марк проехал пять кварталов на запад и на углу Парк-авеню и 42-й улицы остановился у телефонного автомата. 687-8000. Телефонную трубку прикроем носовым платком, чтобы изменить голос.

– Отель «Ист-Гейт тауэр», добрый вечер, – прозвучал голос в телефоне.

– Добрый вечер. Могу я поговорить с Анной Журавиной, русской стюардессой?

– Один момент!

Так, сейчас в фирме включат аппарат опознания абонента. Но что они узнают? Что кто-то звонит русской стюардессе из телефонного автомата в районе центрального вокзала «Гранд централ стэйшен».

А вот и женский голос:

– Алло…

– Is it Anna Zhuravina? – сказал он по-английски.

– Who is it? – Ее «who» было типично русским, с жестким «h».

– May I talk to Anna Zhuravina, please?

– Why?

Черт, этого он не ожидал. Зачем он хочет говорить с Анной Журавиной? Конечно, у русских своя проверка. Какая-нибудь начальница, бригадир стюардесс, член коммунистической партии, короче говоря – гестапо. Но деваться некуда.

– Я нашел ее плащ, – сказал он по-английски. – Но мне было некогда отдать его в «Лост энд фаунд» в аэропорту Кеннеди, я отдам его в «Лост энд фаунд» на вокзале «Гранд централ стэйшен». Только пусть она поспешит забрать, а то они закрывают через пятнадцать минут. Вы понимаете по-английски?

– Yes.

– Пока! Я спешу! – Он повесил трубку, не ожидая ответа. Теперь часы пущены! У дежурного ФБР на Федерал-Плаза нет времени прислать людей к ее гостинице, но через пять минут кто-то из агентов уже будет возле стойки «Лост энд фаунд» на «Гранд централ стэйшен».

Марк прыгнул в машину, удивляясь, зачем ему все это нужно. Впрочем, еще не поздно просто вышвырнуть этот плащ в мусорную урну. Однако вместо этого он свернул с 42-й улицы на Вторую авеню и снова покатил на юг, к 39-й улице. Конечно, сейчас эта Журавина выйдет из гостиницы под охраной целой команды русских. Как он мог забыть, что русские не ходят по Нью-Йорку в одиночку, а только втроем, вчетвером, впятером!

Он свернул со Второй авеню на 39-ю улицу, снова проехал мимо гостиницы «Ист-Гейт тауэр» и прижался к тротуару, высматривая среди прохожих группу русских, которых он уже давно научился выделять среди американцев по одежде, походке и осанке. В конце концов он может дать им возможность уйти на «Гранд централ стэйшен», а затем зайти в гостиницу и «забыть» этот плащ в вестибюле.

Но где же эта русская бригада? Впереди их нет, а сзади…

Он посмотрел в зеркальце заднего обзора и не поверил своим глазам.

The Little Mermаid, маленькая русалка, вышла из стеклянного вестибюля «Ист-Гейт тауэр» и растерянно оглянулась по сторонам. О, конечно, это была Анна Журавина, но она была в сотню, в тысячу раз лучше, чем на блеклой полароидной фотографии! Марк никогда не думал, что вот так запросто на 39-й улице он лицом к лицу встретит ту, о которой мечтал с девятого класса. Да еще в форме советской стюардессы! Впрочем, врешь, Марк! Зачем ты врешь сам себе? Не потому ли ты учил русский язык, что еще в школе прочел «Войну и мир» Толстого и влюбился в Наташу Ростову?

Теперь, сидя в машине, он видел в зеркале заднего обзора, как эта Наташа Ростова и она же Одри Хэпберн из фильма «Война и мир» – живая, реальная! – идет к нему по 39-й улице. Нет, не к нему, конечно, а мимо него – к Третьей авеню, в сторону «Гранд централ стэйшен». Одна! Без всякой охраны! Без гэбэшного эскорта! Идет, поглядывая на какую-то бумажку в руке, словно сверяя свое движение с планом или картой. Черт возьми, а если она сейчас увидит свой плащ в его машине? Спокойно, Марк, не сходи с ума! Пусть она пройдет. Нужно посмотреть, не ведут ли ее русские или свои же ребята из ФБР. Но нет, кажется, никто ее не ведет. Вот она подходит… Вот проходит мимо машины… Ей лет 18, от силы 19… И в руке у нее действительно рисунок на гостиничном бланке. Наверно, администратор гостиницы нарисовал ей, как дойти до «Гранд централ стэйшен», центрального железнодорожного вокзала.

Марк дал ей возможность пройти вперед, потом с трудом оторвал взгляд от ее стройной фигурки и глянул в зеркальце заднего обзора. Но никто не следил за ней – ни машина ФБР не отчалила от тротуара, ни русская фигура не возникла в двери отеля. Гласность, перестройка, новое мышление, вспомнил Марк лозунг нового русского лидера Горбачева. Он выждал еще минуту и тронул свою машину.

Что делать? Остановить ее сейчас или дать ей дойти до «Гранд централ»? Конечно, там легче разыграть случайную встречу, но зато там наверняка уже будет кто-нибудь из ФБР. Значит, нужно остановить ее до «Гранд централ»…

Но пока он думал, Журавина-Ростова вдруг свернула на север по Лексингтон-авеню. Марк выругал себя – по Лексингтон одностороннее движение, с севера на юг, сейчас он ее потеряет!

Марк рванул под красный светофор, чтобы объехать квартал по Мэдисон-авеню, с трудом протиснулся меж разгружающихся грузовиков, подрезал какого-то таксиста, но все зря – за пять шагов до поворота на Мэдисон-авеню он таки застрял в уличной пробке. А эта Анна, конечно, уже дошла до 42-й улицы и вот-вот будет у «Гранд централ стэйшен»! Как быть? Марк стучал кулаком по рулю и просил вслух: «Come on! Come on!» (Ну же! Ну же!)

Наконец грузовик впереди него двинулся, Марк рванул машину, бросил ее вправо и… через два квартала чуть не сшиб эту русскую, когда она переходила Мэдисон-авеню. На скрип его тормозов оглянулась вся улица, а юная русская русалка сказала громко:

– Кретин!

Он прижал машину к тротуару, выскочил из нее и подбежал к девушке.

– Извините. I’m sorry. Я боялся вас потерять. Я находить ваш плащ. It’s in my car, он в моей машина. – Марк нарочно портил свой русский. – Это я вам звонить. Вы есть Анна Журавина, так?

Она смотрела на него, хлопая глазами от изумления.

– Вы нашли мой плащ? И вы говорите по-русски? А как вы меня узнали? – В ее голосе было подозрение, сомнение.

– О, это очень просто! Я брал русский язык в университете, давно. А сегодня я провожал моего друга в аэропорт и там нашел ваш плащ. Вы имеете конверт в кармане, и там есть ваша пикче, фото. Ой, извините, я не могу тут ставить машину, сейчас мне дадут тикет, штраф…

Действительно, возле его «форда» уже стояла чернокожая инспекторша службы уличного движения, в руке у нее была книжка со штрафными квитанциями.

– I’m leaving! I’m leaving! Я уезжаю! – закричал ей Марк, подбегая.

– Move! Двигай! – приказала инспекторша.

Конечно, он мог показать ей свое удостоверение агента ФБР, но он не стал этого делать на глазах у русской.

– Just one second! Дай мне секунду! – попросил он инспекторшу. – I have to…

– Move!

Марк нырнул в машину, тронул ее с места и открыл правую дверцу.

Анна в недоумении стояла на тротуаре, ее плащ был в этой машине, а машина сейчас уедет.

– Please, get in! Садитесь! – на ходу просил Марк из машины. – Она хочет дать мне штраф! Вот ваш плащ!

Он затормозил возле Анны, их глаза встретились, инспекторша стучала ладонью по багажнику его машины, а сзади нетерпеливо гудели грузовики и такси.

И наверно, Анна прочла в глазах Марка нечто большее, чем он хотел сказать.

Она села в машину, закрыла дверцу и улыбнулась:

– Вы шпион ЦРУ и хотите меня похитить. Но я не знаю никаких секретов. К сожалению.

Марк смутился.

– Я не из ЦРУ, I swear, клянусь! Я работаю для города. Меня зовут Марк. Марк Аллей. Я родился в Бостоне.

– Но вы говорите по-русски.

– So what? А вы говорите по-английски. Вы шпион?

– Конечно. Я Мата Хари, – улыбнулась она и добавила: – Я стюардесса. Стюардессы международных линий должны говорить по-английски. Я окончила английскую школу. Куда мы едем? В ЦРУ? На допрос?

Ей явно понравилась эта игра, и Марк понял, что ему лучше продолжать в том же духе.

– Конечно! Наш главный офис находится в Гринвич-Виллидж. Вы когда-нибудь были в Гринвич-Виллидж?

– Я первый раз в Америке. Я не была тут нигде.

– Как же они отпустили вас одну?

– А все спят. Ведь в Европе сейчас пять утра. Как вы узнали мой телефон?

Он пожал плечами:

– Я же из ЦРУ. Мы знаем все!

И они играли в эту игру весь вечер. Они гуляли по Гринвич-Виллидж и торговались о ценах на секреты Генерального штаба Советской Армии. Они слушали джаз в «Баттом Лайн» и обсуждали способы вербовки членов Политбюро. Они танцевали в «Тзе рокк энд ролл кафе» и разрабатывали планы похищения у Горбачева шифров пуска ядерных ракет. И даже по дороге обратно, к «Ист-Гейт тауэр», они еще спорили о цене на секреты русской кухни. Но когда Марк остановился возле гостиницы, думая, что тут он ее поцелует, он вдруг увидел, что она спит.

– Анна!

Она не слышала.

– Аня!

Она не шевелилась.

Он тронул ее за плечо, потом чуть потряс – безрезультатно. Она спала, откинувшись на сиденье, открыв пухлые детские губки и совершенно вырубившись. Как ребенок.

– Анна! Проснись! – Марк стал трясти ее, но она только роняла голову из стороны в сторону. «Сколько мы выпили? – подумал он. – Четыре дринка? Пять? Конечно, она не пьяна, просто в Европе сейчас десять утра, и она не спала уже двое суток, с момента вылета из Москвы. Так что же делать? Позвать из отеля портье и вдвоем отнести ее в номер? Но это наверняка скомпрометирует ее, она лишится работы».

Он откинул сиденье, чтобы Анне было удобнее лежать, и медленно поехал по ночному Нью-Йорку. Ничего себе ситуация! Видел бы его Роберт Хьюг! Агент ФБР Марк Аллей с пьяной русской стюардессой в машине!

Он свернул на запад, выехал на Вест-Сайд и погнал на север. Через двадцать минут он был в Ривердейле перед своим домом.

– Анна!

Она не шевелилась.

Он вышел из машины, открыл правую дверцу, поднял Анну на руки и понес домой. Чтобы открыть парадную дверь, ему пришлось переложить ее к себе на плечо, но она не проснулась и от этого. Она спала глубоко и доверчиво, как младенец на руках у отца. И в ней было, наверно, не больше восьмидесяти фунтов – он без особых усилий донес ее до своей квартиры, уложил на кровать и пошел парковать машину. Когда он вернулся, она лежала так же, как он ее оставил, только пухлые губки приоткрылись еще больше. Он сидел над ней и не знал, что делать. Раздеть ее или оставить так, как она есть, – в плаще, юбке и в кителе стюардессы?

Но раздеть ее он не решился, только снял с нее туфли. И снова сидел рядом с ней, смотрел на нее, слушал ее дыхание и думал о том, что вот и сбылась его мечта, вот и нашел он свою Наташу Ростову, свою русскую Белоснежку. Правда, если в ФБР узнают об этом, он немедленно вылетит с работы. Впрочем, это не важно. Важно, что это не сон, не мираж, что она действительно есть в мире и что они встретились…

Он поправил подушку, укрыл ей ноги простыней и ушел в гостиную. Тогда у него еще не было тут почти никакой мебели, и поэтому он устроился на полу – просто постелил на пол спальный мешок и уснул, улыбаясь своей удаче.

Утром он проснулся от яркого солнца, которое било ему в глаза сквозь окно. Он еще полежал, не открывая глаз и стараясь понять, приснилась ему встреча с русской стюардессой или это было на самом деле. Но тут какая-то тень перекрыла от него солнечный свет. Он открыл глаза. Анна стояла за его плечами, на коленях, и он видел только ее перевернутое лицо, которое наклонялось к нему, всматриваясь в него своими радостными зелеными глазами. А ее пухлые детские губы приближались к его губам. Он поднял руки, обнял ее и замер, потому что ощутил в своих руках не китель стюардессы и не блузку, а совершенно голые девичьи плечи. Не веря себе, с прерванным дыханием, он осторожно повел руками дальше – по ее голой спине… пояснице… бедрам…

Она оторвала свои губы и снова посмотрела ему в глаза зелеными глазами русской русалки. Теперь в ее глазах был вопрос и вызов.

Он перевел взгляд на ее маленькую грудь с темными сосками и потянулся к ним губами.

Это утро стало их первой ночью, и этот день стал их ночью, и именно тогда, на полу, он понял, как дико, как невероятно ему повезло. Анна – вся! – была сделана из одного материала – из его вожделения. Ее юное тело было налито его вожделением, оно пропитывало всю ее кожу, всю мякоть ее плоти и даже ее волосы. От одного прикосновения к ее телу, от одного поцелуя он, только что иссякнувший домертва, оживал снова и снова и кричал мысленно: «Господи! спасибо Тебе за нее! Я не отпущу ее никогда! Никуда! Я буду с ней, в ней – вечно! Это же моя половина, моя часть, это плоть моей плоти…»

Вечером, на закате, она шепнула ему тихо, по-голубиному:

– Мне пора, Марк.

– Нет, – сказал он.

– Я должна идти. У нас вылет в 22.10. Мы летим в Каракас.

– Они полетят без тебя. А мы завтра пойдем в мэрию жениться. И ты останешься тут, насовсем. Would you marry me? Ты выйдешь за меня?

– Я не могу.

– Почему?

– Я замужем.

– What?! Что?! – Он даже сел от изумления.

И она улетела в тот же вечер, и он никогда больше не видел ее и не слышал о ней. Хотя еще два года дежурил в аэропорту Кеннеди, отказываясь от всех других назначений.

Через два года ему стало казаться, что он никогда и не был с ней, что Анна Журавина была только миражем, сном, выдумкой.

А теперь, спустя семь лет после той встречи, она несла ему пиццу.

Он сбежал по лестнице в вестибюль, чтобы открыть ей дверь.