Текст книги "Звездолет с перебитым крылом"

Глава 4
Девушка с ножом и братом

– Она хотела купить «Яву»!

Я выглянул из зелени. Дюшка, кто еще. С утра мне вручили топор и отправили вырубать черемуху. Само дерево уже давно спилили, но вокруг пня разросся трехметровый куст, а теперь его поверху жрала тля. Выглядело ужасно, велели мне вырубать.

– Она хотела купить «Яву»!

Дюшка был взволнован. Не то что взволнован, а взорван как-то. Волосы в разные стороны, глаза безумные и красные, точно у костра сидел всю ночь, руки исцарапаны, видимо, хорошенько побродил по терновым кустам.

– Она хотела купить «Яву»! Представляешь?!

Я сразу догадался, кто пытался купить «Яву». Она. Девушка с ножом и с братом.

– Я как увидел, чуть не провалился!

Дюшка принялся рассказывать про это выдающееся событие. У нас сам начальник товарной базы себе «Яву» купить не может, а, уж кажется, человек не бедный, а тут девчонка в драном свитере…

– Я гулял. То есть за хлебом послали, но его не было. Смотрю – опять они. Только теперь куртка на девчонке, а не на пацане. Они что-то ели, но я не увидел издали…

– Ты следил, что ли?

– Я?! – возмутился Дюшка. – Что мне, делать нечего? Нет, я гулял, а они опять попались. Нам по дороге было. А что, мне на другую улицу переходить?

Я пожал плечами.

– Они как-то медленно шагали, – рассказывал Дюшка. – И прямо по центру улицы, хорошо, что машин не попалось. Мне или обгонять…

– Или в кусты, – перебил я.

– Там акации много. Но это неважно. Они возле «Хозтоваров» остановились, посовещались и внутрь заглянули. А мне как раз…

Дюшке как раз давно требовался клин для педали, и он зашел в магазин. Пацан и девчонка купили что-то там для рыбалки, леску и крючки, а потом увидели «Яву». Стояли смотрели, как будто там не «Ява», а космолет продавался. А потом девчонка раз – и на мотоцикл уселась.

– Что? – не поверил я.

– Да! – Дюшка выпучил глаза. – Взяла – и села!

Садиться на «Яву» не позволял себе в нашем городе никто. Из пацанов точно. Хотя многие рассказывали, как они запрыгивали на мотоцикл, а некоторые похвалялись, что им удавалось дернуть заводягу. Конечно же, это было неправдой. В «Хозтоварах» работали такие свирепые продавщицы, что даже подойти к «Яве» слишком близко мало кто осмеливался. Вроде бы один парень из-за линии рискнул, но немедленно получил по шее и был вытолкан на улицу.

А тут… Да еще девчонка…

– Знаешь, что самое странное? – спросил Дюшка.

– Что?

– Продавщицы не орали.

– Как?

– Так. Ты же знаешь, какие они дурновые. А тут…

Дюшка с уважением помотал головой.

– Там продавщица такая, с фиолетовыми волосами, самая злобная которая. Так вот, она подошла к мотику и спросила – просто так сидят или покупать собираются? А эта девчонка в полный серьез брякнула, что покупать. И деньги достала!

Так. Деньги. «Ява» стоит тысячу с лишним. Я таких денег и в глаза не видел, вот, наверное, Кот да, у них «Жигули».

– Я сам все видел, – с гордостью сообщил Дюшка. – Пацан этот снял рюкзак и достал вот такую пачку!

Дюшка показал пальцами, какой толщины.

– Эта продавщица аж позеленела! А пацан деньги ей вручил! И они давай с девчонкой «Яву» выкатывать!

Дюшка рассмеялся так счастливо, словно это он вручал в «Хозтоварах» пачку денег и выкатывал мотоцикл.

– Тут продавщица в себя пришла!

Понятно. Мотоцикл с восемнадцати лет покупать можно, хотя ездить с шестнадцати разрешают.

– Деньги пацану вернула и стала уговаривать девчонку с мотоцикла слезть. Не орала на нее, руками не размахивала, а уговаривала! Девушка, вам лучше слезть, вам ведь нет восемнадцати. Пожалуйста, мы не имеем права продать вам мотоцикл, приходите, пожалуйста, с родителями…

Дюшка хлопнул по коленям.

– Первый раз такое видел, – сказал он. – Первый раз… Я потом все-таки решил клин купить, дайте говорю клин за пятнадцать копеек – так она на меня как заорет!

– А деньги куда? – зачем-то спросил я.

Что-то я не верил. Одно дело – горсть мятых рублевок, другое дело – тысяча.

– Деньги он обратно в рюкзак бросил. Но это еще не все, эта Анна…

– Кто? – перебил я.

– Анна. Девчонка эта.

– Ее Анной зовут?

– Ну да, – кивнул Дюшка. – Я услышал, что пацан ее называл Аней. Анна, значит.

Значит, Анна. У меня есть тетя Аня, в школе работает, хотя это тут совсем ни при чем.

– Так вот, Анна тогда стала злиться… – Дюшка прикрыл глаза, точно вспоминая, как это было. – Она слезла с «Явы» и стала злиться. Она ничего не говорила, но было ясно, что очень сердится. А потом она расстегнула куртку и полезла за пазуху.

– И что?

– У нее там пистолет, – сообщил Дюшка. – Она потеряла контроль и хотела запугать продавщицу пистолетом. А пацан этот у нее на руке повис.

Дюшка схватил меня за руку выше локтя и в глаза мне посмотрел – вот так вроде этот пацан повис.

– С чего ты решил, что пистолет? – спросил я. – А если ей чихнуть захотелось? Если она за носовым платком полезла?

Я продолжал не верить. Уже так, из упрямства скорее. Не мог я поверить, чтобы у девчонки пятнадцатилетней пистолет за пазухой. Нож – это ладно, ножи у многих есть. Двустволка – тоже ладно – у нас по дальним кордонам люди в лес без ружья не выходят, с десяти лет каждый стрелять умеет. Но пистолет…

– Да я видел, – продолжал Дюшка. – У нее под мышкой там явно кобура пристегнута для скрытого ношения.

Свихнулся окончательно, подумал я. Вот что бывает, если телевизор много смотреть. Про резидентов особенно. Нервное расстройство. И от книг похожее приключается, если их читать не отрываясь, одну за одной.

– Тебе, Дюшка, валерьянку надо пить, – посоветовал я. – Она успокаивает. Вот как у моей бабушки начинают по полу мыши красные бегать, так она сразу на валерьянку налегает. Три дня – и никаких мышей.

– Я точно видел…

– Что ты точно видел? – спросил я. – Ты пистолет видел?

– Нет, но она…

– Кобуру видел?

– Нет…

– Вот и хватит. Тебе что-то там примерещилось, а ты быстренько пистолетов нафантазировал. У нее там кошелек был, вот и все. А потом ты же говорил, что это пришельцы.

– Да… – Дюшка принялся растерянно озираться. – Пришельцы…

– Какой тогда пистолет, если пришельцы?

– Обычный, – тут же ответил Дюшка. – Обычный лазерный пистолет. Бластер то есть.

Даже злиться сил никаких. По нашему городку, где фонари зажигают в конце августа, где асфальт на двух улицах всего, где коровы и гуси у заборов пасутся, ходят пришельцы с бластером за пазухой. Несовершеннолетнего вида.

Терпение. Я собираюсь в стрелковую секцию записываться, мне терпение нужно.

– И они тебя не заметили? – поинтересовался я. – Не заметили, что ты за ними следишь? Ты полдня следил за пришельцами, а они тебя не видели?

– Не, – помотал головой Дюшка. – То есть заметили, но внимания не обратили.

– Хорошо, а дальше что?

– Дальше? Дальше интересно…

Мотоцикл Анне не продали, она расстроилась и купила гитару. Самую дорогую выбрала, какой наш завод делает, за двадцать семь рублей. А брат ее маску для подводного плавания купил и на физиономию натянул, как лягушка сделался. А Анна гитару настроила и заиграла печальную музыку.

– Такую хорошую музыку, что продавщицы успокоились и стали слушать. Вот такую примерно…

Дюшка пытался насвистеть, но не получилось. Но по его рассказу музыка, которую сыграла Анна на гитаре, была удивительная.

– Неземная!

И играла Анна удивительно, пальцы так по струнам и бегали. Так вот, продавщицы успокоились и уже не боялись за мотоцикл, просто слушали. Анна поиграла и еще взяла два комплекта струн про запас, а ее братан купил еще пластмассовую губную гармошку, она у всех у нас есть, но играть на ней нельзя, не хватает мощи легких.

Закупились и дальше отправились, а Дюшка опять за ними следить стал. После «Хозтоваров» они в пельменную заглянули и выпили чаю с песочными пирожными, потом опять купили хлеба и консервов, но есть не стали, за город отправились. Дюшка не отстал, шагал от парочки на отдалении, делал вид, что просто так слоняется. Да они не очень-то и сторожились, шли вдоль дороги, ириски грызли, а пацан то и дело дул в губную гармошку, добывая из нее жестяной рев.

За мостом Анна и ее брат повернули и пошлепали вдоль реки вверх по течению. И тут Дюшка проявил находчивость и ум – вместо того чтобы перебираться за мост и тупо брести за Анной по тропке, он остался на берегу правом и продолжил сопровождать своих пришельцев на расстоянии. Река там хоть и широкая, но левый берег чистый, луга да пожни, так что видно хорошо безо всякого бинокля. А правый, наоборот, лесистый, заметить человека на нем сложно.

– Мне тут все понятно стало, – сказал Дюшка. – Что они где-то у воды остановились. Все на берегу останавливаются, у реки удобно. Правда, я думал…

Дюшка думал, что Анна и ее брат недалеко обосновались, в километре-другом от города, но оказалось, что он сильно ошибается. Анна с гитарой и рюкзаком и брат ее в маске и с губной гармошкой все шагали и шагали вдоль реки. Дюшка устал. Тропинки скоро кончились, и ему приходилось пробираться уже через настоящий лес и настоящий кустарник, что было не просто.

И Дюшку покусали слепни.

Он прошел уже никак не меньше пяти километров, он устал и проголодался, а еще предстояло возвращаться обратно, а возвращаться всегда тяжелее. Поразмыслив, Дюшка решил поворачивать.

И увидел Анну.

Поля на другом берегу кончились, теперь там был лес, подступавший к самому берегу, а под берегом пляж. Поперек желтого песка лежало сухое старое дерево. Его смыло где-то выше по течению, принесло сюда и здесь, на прогретом речном отливе, высушило и выбелило до сахарного цвета. В корнях, отвалившись, как в кресле, устроилась Анна с гитарой. Ее брат вытянулся рядом на песке, смотрел в небо сквозь плавательную маску.

Дюшка решил немного понаблюдать. Но немного не получилось, смотрел почти час. А они так и сидели. Анна перебирала струны, а парень валялся в маске, вроде бы спал.

– А потом они дальше пошли, – поморщился Дюшка. – А я дальше не стал смотреть. Мне кажется, они от пляжа недалеко остановились.

– Почему?

– Все туристы располагаются недалеко от пляжа. Но не на самом пляже – чтобы песок не лез. Так что они там рядом.

– Рядом, дальше что? Если «Яву» исключить, что-нибудь подозрительное видел?

– Загорали в одежде, – тут же ответил Дюшка. – И Анна… Анна на гитаре играла. Снова странно.

Кажется, это серьезно, подумал я. Зацепился Дюшка за эту девчонку. Влюбился, что ли?

А вообще Дюшка прав, странное это дело. Пришли в магазин, купили леску, купили поплавки, крючки, а потом раз – и решили купить «Яву». Заодно, чтобы уже два раза не заходить. И деньги на «Яву» есть в рюкзаке.

– И еще кое-что, – Дюшка огляделся. – Я тут посмотрел…

Дюшка достал из кармана карту, развернул.

– Вот смотри, – Дюшка стал показывать. – Вот тут подрывное поле, где мы были, вот где эта точка. А здесь крестиком пляж. Тут всего…

По карте между точкой и крестиком бежала тонкая пунктирная линия.

– Семь километров! – со значением произнес Дюшка.

– О, семь километров! Это да…

– Та черная яма на подрывном поле – это место высадки, – сказал Дюшка.

– Да. Место высадки. Как я раньше не догадался.

– Может, они и не пришельцы, не знаю. Но они тут явно высадились. Ты заметил там срезанные пеньки? Вокруг, по периметру?

– Да-да, пеньки по периметру…

Пеньки на самом деле по периметру ямы были. Сама яма не глубокая, не яма, а впадина, словно с высоты грохнулся огроменный такой каменный шар, отскочил, а след остался. И обгорел немного еще. Или вымерз. Не понять.

– Пеньки – это очень важно, – стал рассказывать Дюшка. – Понимаешь, при подпространственном переходе есть некоторый шанс оказаться внутри массы материи, поэтому, прежде чем завершить переброску, надо расчистить точку назначения. Обычно это делают с помощью плазмы, она похожа на шаровую молнию…

Я стал демонстративно не слушать, но Дюшку это не смутило, и он мне еще долго и вкрадчиво рассказывал. Про особенности нуль-транспортировки, искажения пространства, про глубинные сканеры материи, и квантовые эффекты, и какой-то миноносец американский, про который в «Уральском следопыте» писали, – не хотел ведь слушать – про одну старушку из Коткишева, которая пошла по грибы, а вернулась через тридцать лет ни на день не постаревшей, а нейтрино вообще на своем пути ничего не замечает.

– Смотри, рубль олимпийский! Сегодня на сдачу дали, – ткнул меня Дюшка в бок.

Я очнулся от его галактических мечтаний. А Дюшка продемонстрировал рубль, действительно олимпийский.

– Повезло, – сказал я.

– У меня уже почти все есть, – сказал Дюшка. – Собираю потихоньку.

– Зачем?

– Пригодятся. Сейчас на сдачу дают, а потом подорожают.

Дюшка убрал рубль и спросил:

– Что делать-то будем?

– То есть?

– Они не туристы, они здесь уже живут. И ситуация не очень хорошая.

Тут я не спорил, Дюшка прав. Это уже не просто странно, это опасно. Конечно, про пистолет Дюшка завирает, про пришельцев я лучше молчу, но вот «Ява»…

В конце концов, это опасно. Для этих ребят в первую очередь опасно. Ладно, мы знаем, так и продавщицы тоже знают. И вот они наверняка разболтают про «Яву», слух-то пойдет, а у нас на Восьмом заводе две бригады химиков, между прочим. Они вполне могут посчитать эту парочку легкой добычей, прибьют, в старицу бросят, ищи потом.

– Надо все-таки сообщить Кондратьеву, – сказал я.

– Ты же сам говорил, что он нас на учет поставит, – напомнил Дюшка.

– Учет не учет, а положение нехорошее. А если химики их решат ограбить? Сейчас по городу болтовня про мотоцикл пойдет, кто-нибудь да решит их пощупать…

– Точно, – сказал Дюшка. – Это может быть, может. Папка говорил, что Бачурин как раз с зоны откинулся… Да я сам его видел, ходит как волк, зыркает по сторонам, весь в наколках…

– Вот я и говорю, надо Кондратьеву рассказать, пока не поздно.

– Как? Вот так просто прийти… Или по телефону? Можно из автомата позвонить, у меня звонилка как раз есть…

– Не знаю, как сообщить.

– Давай так, – начал Дюшка. – Давай мы сообщим Кондратьеву. Но не завтра, а послезавтра.

– Почему послезавтра?

– А завтра мы сами за ними посмотрим.

Дюшка подмигнул.

– Как это? – спросил я.

– Понаблюдаем, – пояснил Дюшка. – Не посмотрим, а понаблюдаем. Пойдем на реку, я возьму бинокль, чего сложного?

– Некрасиво, – возразил я. – Подглядывать.

– Подглядывать – некрасиво. А мы же не подглядывать собираемся, а оберегать их. Защищать.

– Защищать? От химиков, что ли? Или от Бачурина?

Дюшка голову почесал, посмотрел на черемуху, на топор.

– Топор возьму, – сказал он. – И винтовку. Ты же хорошо стреляешь.

– Из воздушки? Воздушка, конечно, Бачурина остановит. А ты его топором запугаешь…

Я сам Бачурина не видел, но про его подвиги в нашем городе все знали. Ограбил винно-водочный, потом «Запорожец» угнал и с моста свалился, восемь лет отсидел. А в первую ходку еще и избил кого-то до полусмерти. Человек, одним словом, выдающийся.

– В ухо ему стрельнешь, – посоветовал Дюшка. – А я крикну, что следующий раз в глаз пуля уйдет. А потом нас много будет, четверо, куча свидетелей, Бачурин не сунется. Да не бойся ты, Вадь, все продумано.

Вот уж не знал, что Дюшка такой авантюрист. Не, явно книжек перечитал. Я представил, как буду простреливать ухо рецидивисту Бачурину…

– Давай лучше все-таки Кондратьеву расскажем. Прямо сейчас.

Я закинул топор в гущу черемухового куста. Лучше участковому не звонить, а домой сходить, он тут за две улицы живет, на Пионерской в зеленом доме.

– Погоди, Вадь! – Дюшка схватил меня за руку.

– Что еще?

– Погоди! – Дюшка замотал головой. – Да успеем мы Кондратьеву все рассказать…

Я направился в сторону Пионерской.

– Это ведь тайна! – зашептал Дюшка. – Настоящая тайна, ты понимаешь? Ну, вот мы живем и живем, одно лето скучное, другое лето еще скучней, и тут вроде бы тайна. А ты собираешься Кондратьеву все разболтать?

Я спорить с Дюшкой не собирался, я все уже решил.

Вообще-то стоило родителям, наверное, рассказать, прежде чем к участковому идти, но родители разохались и распричитались бы. Мама стала бы по стенам бегать, отец по столу ладонью стучать и шептать, что это все из-за Дюшки, из-за его вредного влияния, он охламон, даром, что мать в школе работает. Начались бы разговоры, разговоры – что не надо водиться с Дюшкой, что это сомнительное знакомство, что ничему хорошему он не научит и так далее…

– Зря я тебе все рассказал, – бормотал Дюшка. – Надо было одному идти. Я думал, что ты нормальный, а ты как все, лишь бы чего не случилось…

Всю дорогу до дома Кондратьева Дюшка уговаривал меня. Опять бубнил про тайну, про то, что такое бывает раз в жизни, про то, что нельзя упускать возможность, вот он читал книжку – там один человек побоялся и упустил возможность, ему надо было встать во весь рост, а он остался сидеть, и с тех пор ничего в его жизни хорошего не случилось, только морось дождевая, да мокрицы по углам, Кондратьев подождет.

– Нельзя так жить, – продолжал Дюшка. – Ты как премудрый пескарь, все в норе сидишь…

Я ему напомнить хотел – про то, как нас на Новый год возле деревяшки пэтэушники остановили, мы с Ванькой Строговым копейки в кулаках зажали и по шее стали зарабатывать, а Дюшка тихом за угол, да и сбежал. Но не стал напоминать.

Дюшка даже попробовал меня постращать немного, сказал, что дружить со мной не станет, если я расскажу все Кондратьеву. Этого я особо не опасался, если я не стану с Дюшкой дружить, то и остальные не станут, так что меня этим не запугать.

Но тот день был Дюшкиным днем. Мы выбрались на улицу Пионерскую к зеленому дому участкового, но оказалось, что самого Кондратьева дома нет. А рассказывать о том, что случилось, его жене, было глупо. Поэтому мы отправились обратно.

На обратном пути Дюшка доказывал, что это неспроста. Вроде как судьба подсказывает нам, шепчет в ухо. Я ответил, что судьбе не доверяю, и вообще это предрассудки, Дюшка напирал, что не предрассудки.

– Об этом же все говорят! Во всех книгах героев ведет судьба! Это легко проверить!

– Как же?

– Давай загадаем – встанем на перекрестке и если первый встречный будет наш знакомый, то мы завтра идем на реку. А если незнакомый, то к Кондратьеву.

– Чушь, – сказал я.

– А чего ты боишься? – спросил Дюшка. – У нас в городе десять тысяч человек живет, шанс, что нам встретится именно знакомый, мал. Ты ничем не рискуешь. Соглашайся, Вадь!

Я согласился.

Мы установились на углу Пионерской и Кировской и стали ждать. Долго не пришлось, сегодня ведь был день Дюшки, через три минуты со стороны школы показался Котов.

– Я же говорил! – торжествующе сказал Дюшка. – Завтра с утра на реку.

Подошел Котов, посмотрел на нас со своим обычным пренебрежением и выплюнул:

– Заплесневело выглядите.

– Пойдем завтра на реку, – предложил Дюшка. – Есть одно важное дело.

Это мне в нем тоже не нравится. То есть больше всего не нравится. Я думаю, что это качество – самая отрицательная его черта. Вот мы с ним говорим о каких-то серьезных вещах, спорим, что-то сделать планируем. И вдруг появляется человек, к делу совсем не относящийся, и Дюшка в три секунды выкладывает ему все планы и приглашает немедленно идти в экспедицию вместе.

Так же случилось и сейчас. Стоило Котову так чуть-чуть презрительно улыбнуться, как Дюшка вывалил ему все. Про брата с сестрой, про «Яву», про шпионский нож и секретную кобуру, про то, что мы собираемся на реку выслеживать врагов, и про то, что нам остро необходим такой человек, как Котов, и его фотоаппарат «Зенит».

Я моргал и делал знаки лицом – что нам не нужен Котов и что без его фотоаппарата мы как-нибудь перетопчемся, но было поздно – Дюшка все быстро и обстоятельно выболтал.

– Не знаю… – поморщился Котов. – История бредовая…

Тут он поглядел на Дюшку.

– Но мне все равно завтра делать нечего, – добавил Котов. – Так что я с вами схожу.

– И фотоаппарат прихвати, – напомнил Дюшка. – Надо их наконец заснять.

Глава 5
Анна

Все люди разные. Не потому, что одни рыжие, а другие длинные, и не потому, что одни тупые, а другие в шахматы играют. Не. Все по-разному с миром стыкуются. Некоторые видят его слишком уж подробно и выпукло, со всеми выступами и ямами, и таким людям с миром тяжело, они каждым своим шагом за него цепляются. И он их тоже жалует и при каждом удобном случае подставляет острое плечо и коварную ногу. Дюшка вот такой, как раз из тех, кто цепляется, запинается, и слишком много об этом размышляет, и все надеется, что мир рано или поздно за все царапины и набитые шишки откроет ему заветную зеленую дверь.

Другие, вот как Кот, например, тоже мир видят, но не так. Если для Дюшки мир – это таинственный лес, то для Кота – система кнопок и рычагов, довольно простой автомат, похожий на газировочный. Нажимаешь на кнопочку – и с сиропом, дергаешь за рычаг – и пепси-кола, как в Москве. Кот все знает, отсюда и вперед, что с ним случится через неделю, через год, через пять лет. Через пять лет рычаги будут длиннее, а сироп слаще.

А есть третьи, такие как я. У меня что-то вроде близорукости. Это не значит, что я не вижу муравьев или жуков каких, вижу, конечно. Просто они мне неинтересны. Меня вообще мелкие предметы занимают мало, от них мысль не движется, я люблю, чтобы понятно все было. Это Дюшка может про звезды, а мне все равно. И думать я особо не люблю. То есть я думаю про то, что сейчас со мной происходит, а чтобы потом еще мучиться или рассчитывать… Не, это без меня. Как-то отец сказал, что я похож на горох – качусь себе и качусь, не дрыгаюсь, а еще сказал, что это очень хорошее качество. Такие люди – как барабаны, заполненные ватой, на них где сядешь – там и слезешь.

Котов притащил «Зенит» и к нему длинный и тяжелый объектив, выглядело это серьезно, не пионеры балуются, а камера смотрит в мир. Дюшка вызвался тащить эту тяжесть на себе, но Котов не доверил. Сам Дюшка все-таки захватил воздушку, хотя и спрятал ее в брезентовый чехол для удочек.

– У меня всего одна пленка, – сообщил Котов. – Так что снимать буду только по делу. Как идем? По левому берегу?

Котов предлагал по правому, а потом перейти вброд по отмели, Дюшка закашлялся и сказал, что ему ноги мочить нельзя. Так что двинулись по левому, от моста, как они сами ходили.

Всю дорогу Котов смеялся надо мной. Над Дюшкой нет, Дюшка для него не годился даже как объект насмешек, все равно что над убогим смеяться, а вот надо мной да.

– А может, это снежные люди? – спрашивал Кот. – Решили выйти к нам, познакомиться… Хотя нет, не снежные – они же не лохматые. Ну, тогда да, американские шпионы. Или снежные люди, или американские шпионы, одно из двух.

Умничал. А я не люблю, когда кто-то умничает слишком нагло. Поэтому с Котовым я стал спорить.

– А почему не шпионы? – спрашивал я в ответ. – Запросто и шпионы могут быть. Дети всегда шпионами были, это же удобно.

– Когда это дети шпионами были?

– Всегда, – уверенно ответил я. – Когда хочешь…

Хотя, если честно, так сразу…

– «Неуловимые мстители», – пришел на помощь Дюшка. – Во второй части они как раз этим и занимались, Валерка у полковника Кудасова карту добывал.

– А в первой Данька у атамана Бурнаша, – напомнил я.

– Так это кино…

– А «Иваново детство»? – Дюшка поправил на плече винтовку. – Там, что, тоже вранье?

– Я не говорил, что вранье, просто непонятно – зачем детей посылать? Не война же…

Тут я с Котовым согласен был.

– А пришельцы? Ладно, со шпионами убедили. Они проникли, чтобы следить за Соленым Бором. Но пришельцы-то? Вы ездили на подрывное поле и видели там вымерзшее кольцо?

– Там действительно странная яма, – заметил я.

– Да какая странная яма?! – Котов даже по лбу себя стукнул. – Обычная смолокурня. Аптеку на Советской знаете? Там шиповник принимают. А еще там делают мазь из дегтя. А деготь как раз в таких ямах и жарят.

– Эта яма была слишком уж ровной, – сказал я. – И гладкой.

– Хорошо. Пришельцам-то что у нас делать?

– Тоже за Соленым Бором наблюдать, – немедленно ответил Дюшка. – Там как раз занимаются ближним космосом…

– С этим все ясно, – Котов кивнул на Дюшку. – Но вот уж не думал, что ты, Вадим, такая деревенщина. Как увидели незнакомых, кто хоть чуть непохож, – так сразу и взбесились. Шпионы, пришельцы, вы еще про леших вспомните.

– Леших в лесу лучше не вспоминать, – тут же сказал Дюшка.

– Во! – Котов указал на Дюшку. – Вот она, деревенщина. А еще анекдоты про чукчей рассказываете, смеетесь над ними. А сами дичей всякого чукчи.

– Да не дичей… – возразил Дюшка.

– Дичей. Мне отец давно говорил, что человек не должен увлекаться. Ни деньгами, ни работой, ни книгами. А если начинаешь увлекаться, то все это только во вред. Чукча, в отличие от тебя, Дюшкан, про пришельцев не сочиняет, он в моржа кидает гарпун и пасет оленя. А ты, Дюшка, напридумывал с три короба… а ты, Вадим, на это купился.

– Зачем же ты тогда пошел? – спросил я. – Ну, мы понятно, чукчи, а ты? Ты такой умный и благоразумный…

– Да мне объектив надо испытать, – тут же отоврался Котов. – Отсылали на ремонт, теперь надо проверить на длинных фокусах.

– Так проверил бы дома, – сказал я. – У вас с огорода отличный вид на реку.

– Да тут объектив ни при чем, – улыбнулся Дюшка. – Просто он…

Котов на Дюшку посмотрел злобно, Дюшка осекся.

– Да вы сами от скуки озверели, – сказал Котов. – Надо вас в ЛТО определить, там быстро фантазировать отучат.

– Сам ты озверел, – огрызнулся Дюшка. – А в ЛТО хорошо, там по тридцать рублей можно за месяц…

Тут Дюшка запнулся, упал и расцарапал щеку.

– Вот видишь! – засмеялся Котов. – Это тебе леший под ноги подсунул! Чтобы ты поменьше врал в его лесу.

Дюшка покраснел от обиды и стал шагать быстрее.

Мы продвигались вдоль берега по тропке, протоптанной козами. За лугами тропка сузилась, но совсем не исчезла и вела до места, где в Соть впадала Номжа.

Номжа речка небольшая, чуть шире Сендеги и тоже из болот течет, и цвета как цикорий из банки, черно-красного. Сюда рыбаки часто ходят, поэтому через Номжу здесь перекинуты две жерди, по ним и перебрались. Котов чуть не навернулся, и по этому поводу даже матюгнулся два раза.

За устьем Номжи начинался намытый половодьем пляж с красивым сухим деревом, с этого места Котов начал снимать.

– Осторожно дальше надо идти, – напомнил Дюшка. – Они уже тут рядом!

– Они уже тут рядом, смените мне пеленки… – передразнил Котов.

Но мы все равно стали пробираться осторожнее. Берег Соти здесь был волнистый, то задирался, то до самой воды съезжал, шагали от дерева до дерева, Котов высовывался из-за сосен со своим дальнобойным объективом и смотрел в него, иногда фотографировал лес и реку. И, к неудовольствию Дюшки, первым пришельцев заметил он.

– Ага, вижу, – сказал Котов и щелкнул «Зенитом». – Сидят возле костра и… Сидят возле костра.

Анна и ее брат действительно жгли костер и сидели рядом. Недалеко от реки берег низкий, поросший травкой, почти равномерная круглая поляна. Ничего не готовили, сидели и смотрели в огонь. Слева из кустов торчал угол палатки.

Котов прицелился и щелкнул еще раз.

– И что? – спросил он. – Вот пришли, увидели, что дальше?

– Надо понаблюдать, – предложил Дюшка.

– Давайте лучше познакомимся, – в ответ предложил я. – Сделаем вид, что гуляем…

– Ага, – ухмыльнулся Котов. – С фотоаппаратом и винтовкой.

– Надо занять позицию поудобнее и понаблюдать подольше.

– Да почему не познакомиться? – не понимал я. – Что тут…

Котов снова щелкнул затвором.

– Это глупо, – снова сказал я. – Глупо и некрасиво подсматривать.

– А мы скажем, что мы юннаты. За птицами наблюдали, скажем.

– Исчезли… – прошептал Котов.

– Что? – не понял я.

– Исчезли, – Котов указал пальцем. – Эти… пришельцы…

Я взглянул на поляну. Костер горел, палатка торчала, Анны и ее брата не было.

– Отошли куда-то, – прошептал Дюшка. – К речке за водой…

– Пойдем отсюда, – сказал Котов.

– Зачем? – удивился Дюшка. – Они сейчас вернутся.

– Ты что, не понял? – прошептал Кот. – Они нас заметили. Надо сматываться, пока не поздно.

Котов был умный. Наверное, среди нас самый умный.

– Как заметили?..

– А почему сматываться? – спросил я.

– Как хотите. – Котов стал убирать фотоаппарат в сумку. – Наблюдайте, знакомьтесь, ваше дело…

Лес был не густой, напротив, чистый такой, с воздухом. Деревья не очень толстые, сосны, спрятаться за такой можно, но это если только боком стоять.

Наверное, так они и стояли.

– Можете тут хоть до вечера, а я…

Котов развернулся и сделал несколько шагов. Из-за дерева выступил пацан и преградил ему путь.

– Ой… – шепнул Дюшка.

Как появилась Анна, я не заметил. На границе зрения сдвинулось что-то, я повернулся, а она возникла.

Котов сделал шаг в сторону, а пацан как стоял, так и стоял, только смотрел. Лицо у него было непонятное, никакое выражение, не поймешь, он и на Котова не смотрел, а как бы все вокруг блуждал взглядом, рассеянно так.

– Мы гуляли, – заюлил Дюшка. – Мы ничего не делали…

Он поправил винтовку на плече.

Котов же неожиданно сорвался. Шарахнулся в сторону и побежал. Пацан сделал движение вслед Котову, Анна как-то цыкнула языком, пацан остановился. А она на меня посмотрела.

Не скучный темно-желтый, а золотой.

Дюшке родственники из Прибалтики прислали янтарь, посылку целую, у них там кто-то на янтарной фабрике работал. Янтарь неинтересный такой оказался, мутные куски пережженной смолы больше всего с виду напоминали невкусные грушевые леденцы, которые вкусные только снаружи, а потом приторные и горькие. Но среди таких был кусок янтаря, отличавшийся от остальных. Золотистого цвета, размером с терновину, прозрачный, какой бывает весенняя сосновая смола. Хотя янтарь и есть древняя смола, иногда в нем даже застревают первобытные комары и мухи или какая вдруг стрекоза. А в том куске не застрял ни комар, ни другая живность, он был прозрачен и чист на первый взгляд. Стоило поймать в янтарь немного солнца или направить фонарик, в нем вспыхивала глубина, и становились видны серебряные прожилки, и красноватые пустоты, и черные точки. И если смотреть чуть дольше, то становилось понятно, что серебряные нити – это спирали галактик, в воздушных пузырях спят планеты, а черные точки – это кометы, выбирающие свой путь в золотом огне. В округлый и гладкий кусок янтаря была вплавлена бесконечность.

Я предложил Дюшке сменяться, хорошую смену предложил, болгарский детектив, редкую книжку, но Дюшка не поменял его даже на книжку. И не показывал его больше, говорил, что янтарь куда-то потерялся. Но я знал, что это не так, Дюшка смотрит в янтарь каждый вечер.

А я только помнил. Вот то самое ощущение. Когда раз – и смотришь вдруг в космос. Космос. Вот он, рядом, на расстоянии вдоха, прекрасный и великий, и, когда смотришь в него, понимаешь…

Ничего не понимаешь. Просто смотришь, и можешь часами смотреть.

Такие были глаза у Анны.

Возвращались домой уже после пяти. Молчали. Да и все это время на поляне мы немного разговаривали, сидели у костра и хлеб ели. А если разговаривали, то о какой-то ерунде. Пацан, – оказалось, что его Марк зовут, – показывал удочку. Она у него не получалась. Крючки он купил не с петельками, а с лопатками и не знал, как их привязывать, я привязал и грузило под поплавок подстроил, а то он тонул у него. Дюшка какую-то ерунду рассказывал, про то, как он в Херсонесе был и выбил зуб о скалу. Анна бренчала на гитаре, но ничего не пела. Никакие не шпионы. Сначала, конечно, странно, сидят одни на реке, хлеб с консервами едят. А потом нормально. И как-то спокойно. Мне так в жизни редко когда чувствовалось, ну вот в третьем классе, когда буран у нас приключился. Все улицы перемело, снега по крыши навалило, электричество оборвало, папка на работе так и жил, а мы с мамой все три дня сидели дома, топили печку и свечи жгли. Мне тогда очень хорошо было, чай пили с медом, из валенок не вылезали, очень хорошо. Я чувствовал себя на месте.