Текст книги "Тот, кто стоит за спиной"

5. Попал под лошадь

Пятерня тянулась к нему. Из пальцев вырывались нетерпеливые кровавые отростки, они торопливо сбегали по обоям, между цветков, корабликов и медвежат, они…

Круглов заорал, свалился с дивана, перекатился в центр комнаты. На голову капнуло тёплое. Он заорал снова, стёр, на ладони остались красные разводы. Откуда-то брызнули искры. Витька огляделся. Кровь стекала по всем стенам.

Голова отяжелела, пальцы затряслись, ужас залил мысли густой чернотой. Круглов выскочил из кровати и с разбегу ударил в дверь. Она оказалась незапертой, он вылетел на лестницу, поскользнулся и с размаху съехал по ступеням. Бум, темно.

Круглов очнулся. Он лежал в холле на диване, ноги были задраны на спинку, к голове приложен пакет с мороженой фасолью. Рядом стоял отец и курил. С потолка капало красное. Было светло, то есть лампы горели. На противоположном диване сидела мать с Федулом на руках. Федул грыз яблоко и выглядел довольным. Стены гостиной были покрыты мутными бордовыми потёками.

– Очнулся вроде, – сказал отец. – Молодец. Так головой приложиться. И фингал… Болит?

– Кровь… – прошептал Круглов.

Отец поглядел на потолок.

– Какая ещё кровь. Как маленький, честное слово… Надо меньше всякой лабуды читать, тогда и мерещиться не будет. На чердаке труба лопнула. А там у меня мешок мареновой краски с ремонта оставался, вот тебе и кровь. Весь дом теперь в разводах. Ремонт можно заново начинать.

– Только не сейчас, – помотала головой мать. – Я от предыдущего ещё не отошла, а ты опять хочешь. Давай просто просушим.

– А это? – отец указал на стены.

– Пусть. До лета потерпим…

Круглов пощупал голову.

– Приложился, – кивнул отец. – Ну-ка, следи за моим пальцем!

Отец принялся двигать пальцем, справа налево, слева направо, парень ворочал глазами.

– Тошнит? – спросил отец.

– Нет.

– Значит, всё в порядке, сотрясения нет. У тебя такая же крепкая, как у меня, голова. А у нас тут, как видишь, море.

Отец обвёл взглядом холл. Круглов оглядел гостиную вслед за ним. С потолка крупными каплями капала вода. В тазы, в вёдра, в стаканы, в вазы, в банки. Неприятного красного цвета. Она растекалась и по стенам, сочилась по обоям тоненькими бордовыми ручейками, и на полу тоже, поверх японского паркета бродили волны, плавал мусор, тарелки и другие мелкие предметы.

– На чердаке вообще чуть ли не полметра, – сказал отец. – Надо насос покупать, откачивать. Или само стечёт, а?

– Знаешь, у нас дети, – напомнила мать. – А здесь такая влажность, что волосы уже сушить надо. Так что поедешь покупать.

Круглов сел.

– Весь дом залило, что ли? – спросил он, потрогал глаз: вроде чуть лучше.

– Весь, – сказал с каким-то удовольствием отец. – У нас раньше такое часто случалось, когда мы в коммуналке жили. Здорово так – затопит, а ты сидишь на диване весь день и в школу не идёшь, потому что зима, а обувь вся промокла и замёрзла. В туалет на бабушке ездил, на закорках…

Отец развспоминался о детстве, когда мороженое было сладким, пепси-кола настоящей, а Новый год праздником.

– Этот потоп нам ещё аукнется, – сказала мать. – У Феди в комнате все игрушки отсырели, придётся выкидывать.

– Да, много придётся выкидывать, хорошо хоть мебель удалось спасти…

Они стали обсуждать грядущий ремонт, и Круглов отметил, что мать тоже довольна – теперь у неё есть занятие на год вперёд: четыре месяца планировать ремонт в деталях, обсуждать дизайн с тётей Розой и с бабушкой из Новосибирска, четыре месяца на закупку, четыре – на сам ремонт, вот оно, счастье.

Федул свесился из коляски и принялся гонять половником по воде миску.

– Я пойду спать, пожалуй, – сказал Круглов. – Что-то я… Голова у меня… Болит.

Мать быстро сбегала на кухню, принесла пакет замороженного горошка на смену фасоли, положила ему на голову.

– Спасибо, ма.

Он поднялся к себе.

Сыро и холодно. Система отопления отключилась плюс влажность. Хорошо, есть буржуйка. На буржуйке настоял сам Круглов, хотя отец и мать были очень против и сдались лишь после того, как он собственноручно выложил угол комнаты силикатным кирпичом.

Витька подтащил кресло поближе к буржуйке, закинул внутрь пару поленьев и полил жидким парафином, кинул охотничью спичку. Загорелось почти сразу. Он устроился в кресле, зевнул.

От печки распространялось тепло, Круглов вытянул ноги и расположил их на кирпичах. Немного болела голова, ныли ноги. Протянул руку, снял с печки жестяную банку с солёными орешками. Стал грызть.

Потоп не очень ко времени, он сегодня собирался как раз перейти ко второй фазе и уже наметил действия… А теперь сидел возле печки и чувствовал, что ему совсем ничего не хочется. Да, болела голова, и Круглов вдруг подумал, что зря он связался с этой Сомёнковой. Толку от неё никакого, а ему возни вагон, по лесам бегать с аккумулятором, удовольствие не из первых. Хотя он слово дал, теперь отказываться неудобно, всё, последний раз с бабами связывается, они друг друга ненавидят, а он мучайся…

Тепло постепенно растекалось от ног выше, Круглов кутался в плед, шевелил пальцами, ощупывал ими кирпичи. Размокшие стены парили клеем, от которого першило в горле и хотелось пить.

Вообще, эта Любка должна была уже испугаться, во всяком случае, задуматься точно. Теперь оставалось подтолкнуть, и на коньках в ближайший месяц Любка станет неровно стоять…

Отклеился канделябр, грохнулся на середину комнаты, Круглов не стал оглядываться, ну канделябр, ну ладно. Одним разрушением больше, одним меньше, вон, картину с Ктулху залило красным, а это произведение искусства, между прочим… Хотя она стала, пожалуй, лучше. Зловещей. А вообще, комната пострадала, конечно. Все эти пятна по стенам…

«Не буду чинить, – решил парень. – Пусть всё так и останется, в разрухе. Надо только обои ободрать, стану жить в первобытности. Печка, дрова, примус заведу. Хорошая, кстати, идея с печкой была…»

Проснулся Круглов от плача. Орал Федул. Вообще-то за год Круглов уже успел привыкнуть к Федулу, к его крикам и капризам, однако так брат не орал уже давно. Собственно, он даже не орал, а рявкал. Так было один раз – когда Федул умудрился опрокинуть на себя кружку чая, а сейчас-то что?

Парень выбрался из кресла и направился в детскую.

По коридору прошлёпал отец с бутылкой молока.

– Что случилось? – спросил Круглов.

Отец не ответил, пробежал до конца коридора и нырнул в детскую.

Круглов подошёл к двери с зайчиком, заглянул. Мама бродила по комнате с Федулом на руках, покачивала его, потряхивала, что-то напевала. А Федул орал.

Громко так, у Круглова зазвенело в ушах, звук проскочил из правого в левое, отдался в зубах. Брат извивался, как большая рыба, мать его с трудом удерживала, отдала отцу, сама выскочила из комнаты. Выглядела она страшно, видимо, тоже не спала целую ночь.

– Что? – спросил Круглов во второй раз.

– Не знаю… Как с цепи сорвался… Мы решили вызвать «Скорую». Ты как себя чувствуешь? Как голова? Как глаз?

– Нормально… Шумит только, кажется, в ухе…

– В школу не ходи, – разрешила мать. – Я потом позвоню.

Хоть что-то хорошее.

Он вернулся к себе. Из-за леса вытягивался рассвет, комната приобретала апельсиновый цвет, Федул продолжал орать. Круглов надел наушники. И вдруг понял, что музыки никакой не хочется. Тишины бы.

Он попробовал лечь в кровать, но оказалось, что лечь туда невозможно: и матрас, и бельё, и подушки с одеялами – всё пропиталось водой. Парень попробовал снова устроиться у печки, но не получилось, сиделось как-то не так, неудобно. И он принялся бродить по комнате, скрипя ламинатом и выдавливая из-под пластин красные пузыри. Хотелось, чтобы как-то начала работать голова, но она не работала, только гудела и свистела, и удивительным образом горели уши.

В восемь утра приехала «Скорая». Круглов увидел из окна, как отец несёт к машине завёрнутого в одеяла брата. Тот продолжал кричать, горло только у него село, и крик больше походил на хрип. В больницу они поехали вместе – отец, мать и Федька.

Круглов остался один. Захотелось есть, он спустился на первый этаж, заглянул на кухню, решил сделать яичницу. Поставил на газ сковородку, расплавил масло, открыл ячейку. Мама учила яйца мыть во избежание сальмонеллёза, но Круглов инфекции не боялся, достал три штуки, стал рубить ножом. Первые два расплылись и зашипели на сковороде оранжевыми солнышками, третье выпало между ними кровавой кляксой.

Парень поморщился.

Красный сгусток вспучился на сковородке, лопнул, забрызгав всё вокруг густыми бордовыми каплями. Круглов ругнулся и выкинул яичницу в мусор. Вместе со сковородкой. Аппетит испортился. Он достал из холодильника банку газировки, выпил залпом. Воняло почему-то тухлятиной, Круглов бродил по дому и пытался понять, что и где. Но вонь распространялась равномерно, источник не обнаруживался.

В конце концов парень начал подозревать, что воняет он сам. Ночью вляпался в лесу в какую-то пакость, не заметил, пакость замёрзла, а теперь вот оттаяла и завоняла. Круглов отправился в ванную и с разочарованием обнаружил, что помыться нельзя – горячая вода отключена во всём доме, а холодная была настолько холодна, что даже руки помыть не получалось. Можно, конечно, нагреть на газу кастрюлю, но это было как-то дико, да и лень. Тогда он плюнул и решил, что ничего, пусть он будет вонять. Все люди, в сущности, вонючи, одни больше, другие меньше. Он будет чуть больше, ничего страшного.

Плохо только, что уехали все, как-то слишком пусто сделалось.

Круглов вздохнул и позвонил Сомёнковой, назначил встречу там же, в парке. В пять часов, как раз после тренировки. Она сказала, что постарается. До пяти оставалось много времени, находиться в затопленном доме было невыносимо, и Витька решил погулять по городу. Поехал в центр, к архитектуре – он уже давно заметил, что архитектура успокаивает, особенно в монументальных её проявлениях. К сожалению, ничего категорически монументального в городе не было, немного отвечал требованиям оперный театр, построенный после войны, и Дом культуры железнодорожников, построенный ещё до. Круглов вышел возле ДКЖ, прогулялся вокруг и двинулся в сторону театра. По пути заглянул в старую «Лакомку» и пообедал пирожными «шу», запил двумя стаканами кофе.

Настроение немного улучшилось, подбодрённый, он двинулся дальше. На другой стороне улицы желтело областное училище культуры. Это заведение Круглов любил особо, здание было построено давно и успело изрядно врасти в землю, так что окна первого этажа находились почти вровень с тротуаром. Он обожал подходить к окну, прилипать к стеклу, так чтобы лицо расплющивалось о стекло погаже, и пялиться.

Очень скоро музыканты сбивались и начинали смотреть на него. Музыка ломалась.

Если настроение было совсем уж плохое и если композиторы не реагировали, парень прибегал к проверенному способу – извлекал из кармана кусочек пенопласта и медленно водил им по стеклу. Звук получался восхитительный, тонкий слух музыкантов расстраивался, они начинали фальшивить и нервничать, педагоги приходили в ужас и начинали орать. Настроение расцветало.

Впрочем, можно было и не вредничать, смотреть на воспитанников и без того забавно – все выглядели слишком уж одухотворённо и играли слишком уж плохо.

Сегодня музыкантов почему-то не наблюдалось, Круглов шагал вдоль окон, но ни за роялями, ни за арфами, ни за баянами никто не сидел. Зато со второго этажа доносилось что-то странное, оркестр заунывно играл не менее заунывную музыку. И тревожную ещё, от которой хотелось бежать.

Круглов проследовал мимо училища к небольшому скверу, остановился возле фонтана. Музыка не давала покоя, почему-то хотелось послушать её ещё. Что-то в ней…

Он не вытерпел и вернулся к обители муз. Оркестр продолжал играть, и вдруг Круглов узнал, что это за музыка.

Реквием.

Ну да, тот самый, Моцарта, Круглов прекрасно помнил «Амадея» и чем всё там закончилось.

Играли, правда, не очень хорошо, спотыкачно, но всё равно.

Настроение расстроилось окончательно, парень шагал к месту встречи с Сомёнковой, а в башке у него гремела заупокойная месса, и скверное исполнение каким-то образом усиливало её воздействие. От этого любоваться театром оперы расхотелось, да и не получилось бы – он оказался погружён в состояние реставрации. Круглов купил мороженое и направился к парку.

Пломбир попался хороший, даже неожиданно хороший, Витька увлёкся, обгрызая по краям шоколад и выуживая изюм, и подумывал – не купить ли у следующего ларька вторую порцию? А ещё он обдумывал следующий шаг. Блуп сработал, кажется, неплохо, теперь необходимо было укоренить страхи и чуть-чуть подпустить паники. Например, с помощью…

Тут Круглов запнулся о возмутительный штырь, торчащий из асфальта. Палочка от мороженого вонзилась в нёбо.

А показалось, что прямо в мозг, в самую серединку, пробила его насквозь и выскочила из макушки.

Круглов завыл. Рот почти сразу наполнился кровью, палочка оказалась расщеплённой, с двумя острыми концами. Мороженое упало, парень выдернул изо рта маленькую пику, сплюнул.

Кровь продолжала заполнять рот, Круглов отошёл к дереву и стал её сплёвывать. Кровь не останавливалась, ранка была небольшая, но, похоже, глубокая. Он пытался заткнуть её языком, не получилось. Зато его посетила забавная мысль – он достал жвачку, быстренько разжевал, отделил зубами небольшой кусочек и запломбировал им дырку.

Получилось.

Круглов выдохнул, послал проклятие производителям палочек и поспешил в парк.

Сомёнкова поджидала его возле карусели. С зонтиком – маленький аккуратный зонтик Сомёнковой напротив большого драного зонтика карусели. Круглов пощупал жвачку, затыкающую дырку в его нёбе, и подумал, что Сомёнкова очень хорошо совпадает с общим осенним видом парка. Если бы он умел рисовать, он бы ее, пожалуй, нарисовал. Осенняя карусель, красиво…

Аня заметила его и помахала. Парень помахал ей в ответ.

Они встретились, она протянула руку, и он её пожал.

– Что с глазом?

Круглов пощупал щёку. Надо было очки надеть, забыл.

– Попал под лошадь, – ответил он. – А у тебя как?

– Что – как? – спросила в ответ девушка.

– Ну, Любка как?

– Не пришла сегодня. Действует, что ли?

Витька пожал плечами.

– Она раньше пропускала?

– Никогда.

– Значит, действует. Будем продолжать?

Сомёнкова задумалась буквально на мгновение, сомнения, отметил Круглов, сомнения, а через секунду она ответила:

– А как же.

– Тогда…

Он вдруг понял, что совершенно забыл про свой план. Он его придумал быстро, за несколько секунд, и так же быстро забыл при уколе.

– Что мне ещё сделать? – спросила Аня. – Слепить чучелко из воска, приклеить к его башке Любкин волос и нашпиговать раскалёнными иглами? Так?

– Лучше по-простому – волчью яму. Чего с вуду возиться, это далеко не всегда эффективно…

– Волчью яму я уже пробовала, – ответила Сомёнкова. – Не получилось, у Любки волчье же чутьё, не попалась.

– В тебе проснулось чувство юмора, – усмехнулся Круглов. – Это хорошо. Может, не надо дальше-то?

– Надо, – твёрдо сказала девушка. – Надо.

– Как знаешь. Твой следующий шаг… Начинай ей звонить.

– Звонить?

– Угу, – подтвердил Витька. – Только так. И не иначе.

– Почему звонок?

– Тут всё просто. Во-первых, звонок – это всегда неожиданность, что само по себе чертовски пугает. Во-вторых, звонок – это как крик козодоя. Ты знаешь, кто такой козодой?

– Он кричит… – с неуверенностью ответила Сомёнкова.

– Верное замечание.

Круглов почувствовал, что ему нравится в компании с Аней. Она… С ней как-то спокойнее. И чувствует он себя увереннее.

– А почему он так называется, знаешь?

– Коз доит? – спросила Сомёнкова.

– Наверное… А знаешь, когда под окном завывает козодой, что это значит?

– Смерть, наверное, – предположила она.

– И смерть, конечно, тоже. Смерть, болезни, неудачи… Сейчас в городе козодоя трудно встретить, поэтому его место занимает звонок. Звенит звонок – и человек внутренне вздрагивает.

– Значит, звонок… – Она достала телефон. – И что мне говорить?

– Ничего. Больше всего пугает неизвестность. Если ты скажешь хоть слово – весь эффект пропадёт. Ну, и звонить надо, разумеется, не с мобильника и не с домашнего телефона, а с уличного. По карточке. Или ещё лучше из кафе – заходишь в кафе и звонишь.

– Точно ничего говорить не надо? – ухмыльнулась Аня. – Типа – «семь дней» и тому подобное?

– Такие шутки были в ходу десять лет назад, – зевнул Круглов. – Сейчас никто уже так не пугает. Звонишь – молчишь. Звонишь два раза, не больше и не меньше. Всё понятно?

– Да.

– Ладно, я пошёл, – улыбнулся он.

– И всё? – удивилась Сомёнкова.

– А что?

– Нет, ничего. Ты про звонки мог и по телефону сказать, между прочим, я с тренировки отпросилась.

– Да… Мне просто как-то…

– Понятно, – остановила она. – Всё с тобой понятно. Ты как-то…

Аня понюхала воздух.

– Что случилось-то?

– Потоп, – объяснил парень. – Обычный банальный потоп. Воняю, да?

Сомёнкова пожала плечами.

– Не знаю даже с чего… Знаешь, так всё-то приключилось… У тебя младшие братья есть?

– У меня племянница, – ответила Аня.

– Федул что-то орёт, – сказал Круглов. – Как начал с вечера, так и остановиться не может, орёт и орёт как резаный.

– Может, зубки режутся?

– Может. Не знаю… Слушай, Анна, давай сходим куда-нибудь, а?

– Сходим?

– Ну да. В то же «Театральное».

– Лучше в кино, – предложила она.

– Какой фильм?

– Не знаю. Я в кино люблю просто так ходить, наугад. Придём, купим на семь часов… Поздно хотя…

– Я провожу.

– Тогда пойдём. В «Искру», тут как раз рядом.

Они пошли. Правда, попасть в «Искру» не удалось, по пути Аню вызвонили из дома. Круглов попытался её проводить, но Сомёнкова разрешила только до остановки, запрыгнула в трамвай и укатила, он остался один.

Было уже темно, Витька отправился к себе, добирался долго. Автобусы в сторону Афанасова шли забитые, а ездить, стоя в толпе, он не любил, лучше уж пешком. Он прождал на остановке почти сорок минут, плюнул и взял такси.

Но в такси тоже оказалось не очень скоро – город стоял в вечерних пробках, машины еле ползли, таксист курил и нервно молчал. И Круглов молчал, хотя ему, если честно, нравилось, когда таксисты разговаривали, рассказывали про семью, ругали правительство. А этот вот попался неразговорчивый.

Они так и молчали.

На переезде заработала рация, таксист ответил:

– Семь-шестнадцать, Афанасово. Что? Ничего не слышу! Оператор! Оператор!

Таксист нервно выключил рацию, буркнул что-то недовольное.

– Что-то случилось?

– Ага, – неожиданно ответил таксист. – Случилось… В ваше Афанасово ездить…

– А что с Афанасовом? Дорога вроде хорошая, недавно проложили.

– Дорога да, дорога хорошая. Только не любит братва сюда работать.

– Почему? – заинтересовался Круглов.

– А…

Таксист опустил стекло, плюнул на улицу.

– Рация у вас плохо ловит почему-то. Магнитная аномалия вроде как. Но не всегда, а как-то временами. Вот сегодня не работает, к примеру. То есть туда я пассажира везу, а обратно взять не могу, бензин жгу, в убыток езжу, бензин не отбиваю. Или вот вчера тоже, вёз одну сюда к вам. Красавицу, блин. Страху натерпелся…

Таксист опустил левую руку к ноге, туда, где у него, видимо, береглась на всякий случай монтировка.

– Кого вёз? – переспросил Витька.

– Девушку, – таксист поморщился. – Вроде нормальная сначала села, говорит, едем в Афанасово. Ну, мне-то что, я поехал, как всегда. Еду, еду, на дорогу смотрю, потом вдруг раз – смотрю – мама дорогая, чуть в штаны не наделал…

Водитель плюнул ещё.

– Что такое? – осторожно спросил Круглов.

– А, ладно, – водитель засмущался. – Глупо…

– Нет, расскажите, – попросил парень. – Я просто тоже разное слышал про наш район, интересно. Я через год на этнографический факультет поступаю, собираю городские легенды…

– Тогда тебе к нам надо устраиваться, – улыбнулся таксист. – Тут таких легенд понасмотришься за год, на всю жизнь хватит.

– Интересная идея, – признал Круглов. – А с той девушкой-то, я не понял. Ну, вчера…

– Вчера? А, да, вчера… У неё лица не было. Когда садилась, я не обратил внимания, а потом посмотрел… – Таксист вздохнул. – Вместо лица что-то такое белое… Пятьсот рублей дала, сдачи не потребовала. Так я отъехал и пятьсот рублей эти выкинул. Вот такие легенды с вашим Афанасовом. Не, к чёрту такую работу, к чёрту. У меня дядька таксовал, потом спился за три года. Нет, надоело. Приехали.

Таксист остановился напротив улицы Генералова.

– Туда не поеду, – сразу предупредил он. – Там грязища у вас, «фокус» встанет, ты уж извини.

– Ничего. Сколько с меня?

– Сейчас… Ну вот, опять, – водитель постучал по прибору. – Счётчик сдулся, по нулям снова. Вчера, кстати, тоже такое было, таксометр кривлялся.

– Я могу и не по счётчику, – сказал Круглов. – Мне всё равно чека не надо.

– А, мне тоже, – махнул рукой таксист. – Ухожу. Надоело. Пашешь-пашешь, а денег всё равно нет. С тебя триста.

Витька расплатился, выбрался из машины и побрёл по улице Генералова к дому. Луна висела непривычно низко, он видел лунные горы и лунные ущелья и известного лунного зайца с теннисной ракеткой, только сейчас этот заяц почему-то выглядел совсем не зайцем, а облезлым котом каким-то.

Дома было темно, оказалось, что отец ещё не вернулся. Без света дом выглядел мрачно, покинуто и забыто, заходить в него не хотелось, но возвращаться по кривой и промёрзшей улице Генералова хотелось ещё меньше.

Круглов набрал номер отца. Отец сообщил, что Федула получилось успокоить уколом, зато занервничала мать, сказал, что он сам останется в больнице на ночёвку, что пусть сын закроется и сделает себе бутерброды, он приедет утром. Стало совсем грустно. Бутерброды делать было лень, парень поднялся в свою комнату и стал растапливать печь. Сейчас это получилось плохо, дрова успели отсыреть, и огонь не хотел принимать их даже с помощью парафина, так что пришлось использовать для растопки бумагу для принтера. Круглов прекрасно умел растапливать печи, камины и разжигать костры, однако в этот раз ему не хотелось применять своё умение. Он достал свежую пачку, комкал бумагу, совал её в топку и поджигал. Бумага прогорала, огонь не перекидывался на поленья, так продолжалось довольно долго, наконец поленья занялись, и парень снова устроился в кресле. Печку он обложил дровами, чтобы сушились, и попробовал уснуть.

Не получилось – к ночи дом наполнился звуками, которые пугали. Из-за леса выполз заморозок, вода, просочившаяся в трещины стен, застывала и пела, размокшее дерево изгибалось, казалось, что дом ожил, наполнился вздохами и невидимым движением.

Круглов терпел достаточно долго, убеждал себя в том, что это всего-навсего погода, климат, к полуночи звуки сделались нестерпимыми, он спустился в гараж, открыл «БМВ». Достал меч. Отец занимался кэндо, мечей в доме было полно. Деревянные, дюралюминиевые, бамбуковые, надувные, всякие. Имелся и настоящий, выкованный вполне себе японским кузнецом, стоивший немало денег и, как полагается, разрубавший на лету шёлковый платок, он хранился в родительской спальне в оружейном шкафу. В машине же отец возил безопасную с виду, но грозную в руках мастера пластиковую катану. Её Круглов и достал. Он не очень хорошо обращался с мечом, но это было самое грозное оружие из доступных.

Витька вернулся к печке, забросил побольше дров и стал смотреть на луну. Она почему-то стала ещё ближе к земле, и тени тянулись к дому и заглядывали в окно, сплетаясь в затейливые узоры.

Он всё-таки уснул. Не заметил как, с открытыми глазами, глядел на игру света и теней на размокших обоях и поблёскивание целлулоида на корешках книг и выключился.

И увидел тень.

На противоположной стене.

Дерево, точно дерево, Круглов попытался себя успокоить. Вчера отец включил освещение по периметру, деревья спилить не успели, теперь они отбрасывают тени. Причудливые, деревья могут отбросить самые диковинные тени…

Например, чудовищ. Похожих на огромного богомола, составленного из лапок, суставчатых щупалец, челюстей, рогов и острых углов. Как в «Чужом». Только это не в кино, это по-настоящему на стене, в трёх метрах, театр теней…

Чудовище шевельнулось. Задвигало лапами и рогами на спине, повернуло ужасную голову, жвалы сошлись, Круглову показалось, что он услышал чавкающий звук. Он попытался проснуться, но не получилось, отчего понял, что он находится в самом тяжёлом из снов – в полудрёме. Парень прекрасно знал методы выхода из такого сна – надо перестать стараться проснуться и расслабиться, успокоиться, только вот успокоиться как раз не получалось, потому что тень, поселившаяся на обоях, приближалась.

Тогда Круглов стал кричать.

Это тоже было неплохим способом – кричать как можно громче: имелся неплохой шанс услышать самого себя и тоже проснуться.

Тень смещалась в его сторону. Близко, совсем близко…

Парень заорал так, что наконец услышал себя изнутри своего сна. И проснулся.

Он тут же опустил руку и нащупал меч. И вдруг почувствовал, как свело правую ногу, от колена до ступни, причём совсем, так что даже пальцы не шевелились. Чудище плотоядно шевельнулось и двинулось к нему…

– А-а-а! – заорал Круглов и слетел с кровати.

Он выставил меч перед собой.

Чудища не было. На подоконнике сидел сверчок Боря. Боря умывался, двигал передними лапками, отчего двигалось сразу всё туловище, мощный уличный фонарь светил прямо на сверчка и отбрасывал тень на стену, увеличивая размер насекомого в десятки раз.

– Опа… – Витька опустил пластиковое оружие.

Аквариум сдвинут. Крышка то есть, на самую малость. Но хватило, чтобы сверчок выбрался. Наверное, во время потопа сместилась.

Круглов положил меч на плечо. Надо поймать Борьку…

Подоконник был пуст, сверчок спрятался.

Спать больше не хотелось. Парень вытер пот, положил голову на подушку. Что-то нервы распустились, на самом деле. Хотя, с другой стороны, осень, осенью нервная система переживает самые нагрузки – день сокращается, света всё меньше и меньше, организм воспринимает это как медленную смерть и выдаёт депрессивные реакции. Надо заказать финскую лампу, имитирующую солнечный свет, при продолжительном смотрении на такую лампу улучшается настроение…

Можно свечей зажечь, они тоже успокаивают. Круглов уже потянулся за коробкой, но вспомнил, что свечи имеют весьма забавный эффект – света они прибавляют, но мало, в основном сгущают тьму вокруг. Да и гаснут часто, а это неприятно – начинаешь думать, что свеча не просто так погасла, а что её потушили. Задули или задул. Тот, кто стоит за спиной.

Луна продолжала висеть над лесом, должна была сдвинуться, а висела. Город был в другой стороне, его зарево не сбивало лунный свет, сегодня Луна была особенно близка и хороша, видны все кратеры, все горы, каждый след американского астронавта виден.

В голову начала лезть привычная дрянь – про космонавтов-смертников, долетевших до Луны и оставшихся на ней погибать. Про пришельцев, обосновавшихся в лунных пещерах, про Древних, спящих на тёмной стороне, про байки о том, что обратная сторона на самом деле красного цвета, и когда Луна всё-таки обернётся к нам ею, тут всем и наступит большой трындец.

На крышу что-то упало. В этом месте дом имел два этажа, и сразу над комнатой Круглова была крыша, железная и очень гремучая – когда начинался дождь, он слышал каждую каплю, и это ему нравилось. Сейчас небо было безоблачным, и никакой дождь не намечался. Но на крышу что-то упало. Причём достаточно тяжёлое, не шишка с соседней сосны, скорее камень.

Откуда камень на крыше? Град? На град похоже. Как-то раз было – град, по весне, – так долбало по крыше…

Но это не град.

Птица. Точно, птица, то есть мышь летучая, шлёпнулась на крышу, охотится на насекомых.

Витька выдохнул с облегчением. Летучая мышь. Отец установил фонари, и летучие мыши теперь вокруг них кружатся, всё понятно. А на крышу они приземляются, чтобы отдохнуть, тут тоже всё понятно. Правда, звук какой-то металлический… может, у летучей мыши протез? Летучая мышь с железной ногой.

Бряк. Ещё. На крышу упало тяжёлое, но на этот раз оно не остановилось, а скатилось по железному покрытию. Камень. Какой-то шутник кидается камнями.

Почему-то Круглов подумал про Сомёнкову. Она перепугалась и решила приехать к нему в гости… В два часа ночи, ага.

Надо проверить. Если какой-то дурак… Дураков Круглов не любил. Он вооружился мечом, натянул куртку и вышел из своей комнаты. В доме стояла тишина, похрустывали заболевшие часы, скрипели ступеньки на лестнице, под отставшими обоями перекатывались засохшие шарики клея. Дом спал.

Парень спустился на первый этаж, открыл дверь, выглянул во двор. Тихо и светло.

Никого.

Газон с вечнозелёной канадской травой до самого забора. И всё. Круглов сжал меч покрепче и двинулся к центру газона, чтобы посмотреть на крышу. Видимо, ночью город накрыл лёгкий заморозок – трава ломалась под ногами со стеклянным звуком, Витька шагал по хрустальной поляне.

В середине газона блестел разбрызгиватель, Круглов остановился возле него и посмотрел на крышу.

Ничего, ни камней, ни шишек, обычное зелёное железо. В принципе, железо могло нагреться за день, а теперь, при заморозке, начать щёлкать, такое вполне могло быть, летом так и бывало. Но сейчас не лето…

Шаг.

Он услышал шаг. Точно такой же, какой слышал недавно в лесу. Хотя немного и другой. Более тяжёлый, словно существо, шагавшее за ним в окрестностях Бухарова, подросло.

– Ну ладно, сволочь, – сказал парень и двинулся к краю участка.