Текст книги "Место Снов"

Фигуры мелькали все быстрее и быстрее, но вдруг остановились все разом и растаяли. Экран стал совсем белым, а потом на нем возникла надпись черными буквами: «Добро пожаловать в Сон!»

– Это все? – успел разочарованно спросить Зимин.

И тут экран сложился, из него быстро выскочила желтая молния и клюнула Зимина прямо в нос.

Бум.

Бум. Бум.

Глава 3
Зимин и человечество

Жил-был на свете Зимин. Так его все называли, даже родители.

– Зимин, слетай в магазин, – говорила мать.

– В лом, – отвечал Зимин, но в магазин шел, чего было делать?

– Зимин, футбол смотреть будешь? – спрашивал отец.

– Ломы, – отвечал Зимин, но футбол смотрел, хотя и не любил.

Лица официальные, завуч или там классная руководительница тоже, всегда называли его по фамилии.

Зимин.

– Зимин, дружочек, мне кажется, твоя успеваемость оставляет желать лучшего…

Говорила классная руководительница, и Зимин вздыхал.

– Позвонить, что ли, твоим родителям?

Говорила завуч, и Зимин морщился. Переговоры завуча с матерью заканчивались всегда одинаково – урезанием драгоценного компьютерного времени. Или и того хуже – обращением к отцу. Отец являлся с дежурной отверткой, с горестью глядел на своего отпрыска, после чего снимал с компьютера Зимина жесткий диск. Жесткий диск помещался под арест в отцовский сейф.

– Зимин, Зимин, – вздыхал отец, накручивая на диске хитроумную комбинацию из даты и года своего рождения.

Больше отец ничего не говорил, но Зимину всегда казалось, что отцу хочется добавить: «Ты позоришь нашу фамилию». Сам Зимин так бы и сказал, не удержался бы.

Вообще-то, собственная фамилия Зимину нравилась, и позорить ее он никак не собирался. Фамилия у него была мужская и серьезная. Хорошо звучащая, как по-русски, так и по-английски. И даже по-немецки. А может, и на каких других языках, Зимин не уточнял.

Зимин. Винтер. Красиво. Благородно. И простора для кличкоделов особого нет. Ну, Зимин. Зимин и Зимин. Зима. Нормально.

С такой фамилией можно чем угодно заниматься. В космос летать, в политику идти, науку двигать. Да мало ли чем, Зимин еще не определился. Зато определился его отец. Отец в отличие от Зимина был уже умудрен и знал, что в жизни главное.

– Самое главное – найти себя, – говорил отец. – Ясно знать, что ты хочешь…

– Угу, – отвечал Зимин. – Ясно знать – это важно…

Сам-то Зимин еще не знал, зато знал отец. Отец знал, что Зимин должен окончить школу, закончить институт и поступить на вертолетный завод, на котором работал он сам. Отец Зимина был инженером-энергетиком, но на энергетика при этом совсем не походил. Энергетики в представлении Зимина были мускулистыми людьми в желтых касках, от них пахло озоном; когда их било током, они обвисали на проводах ЛЭП, как перезрелый виноград. Его отец никогда не обвисал на проводах, и в этом, по мнению Зимина, и заключался его главный недостаток. Отец был толстым, хорошим человеком, у него была жена, сын, подержанный американский автомобиль, аквариум с анцитрусами и новый японский фотоаппарат. Каждое воскресенье отец выходил в город и делал вялые «фотографии жизни», заносил их в специальный альбом и показывал гостям. Гости восхищались и говорили, что у отца талант.

Мать Зимина была тоже хорошей женщиной, она читала журналы про парковый дизайн и про пищевые добавки, очень хорошо разбиралась в драгоценностях и парфюмерии. Ее любимым занятием было приготовление борща, но она этого не знала, а само приготовление борща крайне не уважала, поскольку считала, что борщ унижает современную женщину. Мать работала технологом на сырно-горчичной фабрике, делала плавленый сыр, горчицу и карьерный рост, она родила бы еще пару-другую Зиминых, но отец новых Зиминых не хотел.

Мать мечтала, чтобы Зимин вырос и стал юристом и человеком.

Сам же Зимин не знал точно, кем он хочет быть. Во всяком случае, не юристом, это уж точно.

Вообще-то, Зимин не знал даже толком, кто он есть.

Как-то раз класс писал сочинение на тему «Автопортрет». Зимин думал над сочинением целый урок, а потом написал: «У меня автопортрета нет». Написал так Зимин не потому, что был ленив или ложно скромен, а потому, что, сколько ни старался, никак не мог обнаружить в себе хоть какую-нибудь особенность или оригинальность, которую стоило бы описать. Зимин был как все. И если бы вы его попросили даже не написать, а хотя бы просто рассказать о себе, он не стал бы этого делать.

Нечего зря болтать, сказал бы Зимин. Уселся бы за клавку, прошел бы пару кровавых уровней дежурного трехмерного мочилова. Потом поторчал бы в чате или посетил сайт «Мертвые американские города». А если бы вы стали настаивать, Зимин потерпел бы вас немножко, а потом выключил бы комп и лег бы спать. И опять же не в силу своей какой-то особой сверхзаносчивости, а в силу того, что люди Зимина ничуть не интересовали. Вернее, интересовали исключительно с прикладной точки зрения – как менеджеры компьютерных салонов, развозчики пиццы, продавцы пиратских дисков с музыкой и программами, соперники по сетевым баталиям и сочинители анекдотов про незадачливых программистов.

Остальные представители человеческого вида Зимина занимали мало. Его вообще мало что занимало.

– Зимин, – говорила ему иногда мать. – Как ты живешь? Тебя же ничего не интересует! Ты же круглые сутки за своим компьютером пропадаешь! У тебя же вся молодость мимо проходит. Жизнь идет своим курсом, а ты своим. Вернее, ты даже не идешь своим курсом, ты стоишь своим курсом.

Зимин зевал и отвечал:

– Жизнь идет своим курсором, круто… Ма, чего ты, а? Я же в карты не играю.

Мать утрачивала дар речи, Зимин возвращался к монитору. Мать бежала на кухню, пила чай, потом возвращалась:

– Зимин, ты живешь даже не как улитка! Улитка хоть ползет. А ты даже не ползешь! Ты стоишь! Я тебе уже говорила это! Ты существуешь из-под палки!

Зимин пожимал плечами. Он был согласен со своей матерью. Но, с другой стороны, так жили все вокруг.

– Все так живут, – говорил он. – Все-все…

Мать горестно смотрела в потолок.

Все так живут, повторял себе Зимин.

Просыпаются, потому что надо вставать, чистят зубы под страхом кариеса, едят с утра овсянку, чтобы не заработать гастрит, ходят в школу, чтобы получить аттестат, таскаются в магазин, чтобы не ругаться с родителями. Он, Зимин, тоже так живет. И будет жить.

Чтобы не разочаровать отца, поступит в политехнический институт и окончит его без троек. Потом, чтобы не ругаться с матерью, женится на дочери ее знакомой по сыро-горчичной фабрике. Потом, чтобы не ругаться с женой, пойдет на вертолетный завод руководить изготовлением лопастей для вертолетов. Все будет так. Ничего интересного.

Зимин думал об этом немного, а потом бросал думать. Так и шла жизнь. Когда у Зимина спрашивали: «Эй, фуфел, математику сделал?», он говорил: «У-у, блин, отвали…» А если спрашивали: «Нет ли у тебя полтешка до среды, медуза?», он выдавливал: «Купи себе ласты…»

Иногда, когда возникала необходимость, Зимин говорил и более длинные фразы, такие, как: «Что у вас есть в наличии из последних тактических симуляторов?» Или там: «Ма, да не хочу я есть с утра, у меня идиосинкразия [5]5
  Идиосинкразия – повышенная чувствительность к некоторым продуктам.


[Закрыть]…» Или, к примеру: «Не скользи, удод зеленый, убери свои поганые грабли, а то я их невзначай напополам обломаю». Но это случалось лишь в самых редких случаях, потому что Зимин был существом крайне миролюбивым и в своей жизни дрался всего один раз.

Да и то давно.

Друзей у Зимина не было.

Друзей не было ни внешних (это из-за компьютера и льготной подписки на игровую серию «Новинки 3D экшн»), ни внутренних (это потому, что Зимин не верил в веселого шведа с пропеллером за спиной и рыжими патлами на башке, он верил во флагмана шведского автомобилестроения и его люкс-серию).

И животных же, которые, как известно, вроде бы друзья человека, Зимин тоже не любил. Когда он оказывался в помещении, где присутствовало животное любых размеров, от джунгарского хомяка до дрессированного слона, Зимин начинал нервничать и свирепо чесаться.

Считалось, что у него аллергия.

Первый и последний его вроде бы друг, парень с нехарактерной для друзей фамилией Агуадилья, любил посещать столовые на городских окраинах и зачем-то порезал Зимину диван. Как раз тогда они играли в один космический симулятор, Зимин отлучился на кухню за пирожками, а на следующий день обнаружил, что диван с обратной стороны весь изрезан яростной бритвой. Диван Зимину было не очень-то жалко, тот все равно был дряхлым, просто он не знал, что дальше делать с Агуадильей. Сегодня порезал диван, а завтра еще что-нибудь сделает, уже более кровожадное. Агуадилья же продолжал к нему приходить, играть, жрать пирожки, и избавиться от него Зимин смог, лишь сказав, что в его компьютере завелся вирус, но не простой, а который и людям передается. И в результате у многих отнимаются ноги. И руки.

Агуадилья к Зимину сразу охладел и стал дружить с Бленкиным – парнем, у которого тоже имелся комп с графическим ускорителем последней модификации.

С тех пор Зимин не хотел никаких друзей. Он отсиживал на уроках и плелся домой. Играть, ползать по Интернету и смотреть телевизор. Иногда, чтобы отвлечь сына от электронных развлечений, мать покупала ему книжку. Зимин книжку прочитывал и ставил на полку. Читал он быстро, прочитанное запоминал легко, толку в чтении не видел никакого, расстраивать мать не хотел. Книжная полка полнилась, Зимин даже вынужден был приладить на стену вторую.

Отец пытался заинтересовать Зимина спортом. Бесполезно. Ни в каких глупых секциях бокса, ни в кружках дельтапланеризма, ни в школах выживания в тайге Зимин не занимался. И вообще, спорт Зимин не любил, считал его тупым и ненужным в информационном обществе занятием.

Тратой времени.

Из-за нелюбви к физической активности Зимин имел весьма скудный внешний облик. Он был изрядно сух, хотя и высок, наверное, даже не по годам высок. Таких обычно называют «Скелет» или там «Хилос», «Доход», «Глиста», «Бычий Цепень». А если обнаружится кто-нибудь с особо тонким чувством юмора, то непременно назовет такого задохлика «Бухенвальдский Крепыш».

Из-за нелюбви к физической активности мускульная конституция Зимина была самая незначительная, объем грудной клетки не превышал объема постельной грелки, руки были совсем тонки, как черенки от граблей. И вообще, экстерьером Зимин больше всего напоминал журавля, умирающего от неурожая лягушек. За эту свою хилость Зимин не пользовался особым уважением сверстников, ценивших грубую физическую силу и наличие денежных активов.

Впрочем, сам Зимин сверстников тоже не уважал, считал их личностями примитивными, жалкими и ничтожными, достойными участи мелких воришек или мойщиков автомобильных стекол. Если бы уровень его жизненной энергии был высок, то Зимин наверняка стал бы с ними бороться посредством крысиного яда или толченого стекла. Но он был слишком ленив и равнодушен и бороться не стал. Со сверстниками он просто не общался. Он возвращался домой, запасался сухарями с сыром, колбасой, апельсиновым соком и шел мозолить клаву. До шести часов вечера, потом приходил отец.

– Как дела? – спрашивал отец у Зимина.

– Нормально, – отвечал Зимин и всаживал ракету в очередного воина зла.

Отец еще стоял какое-то время на пороге комнаты, думая, что на это сказать.

Обычно он говорил:

– Слушай, а давай летом на рыбалку сгоняем? По северным рекам?

А иногда:

– Слушай, а давай сходим в кино? Мамку возьмем, кукурузу. В воскресенье, а?

– Конечно, – экранный Зимин вкалывал в предплечье восстановитель жизни. – Сгоняем.

Еще через час приходила мать. Она разогревала в микроволновке котлеты, смазывала их фирменной горчицей и спрашивала Зимина:

– Как дела?

– Нормально, – отвечал Зимин.

– Кушать хочешь?

– Попозже, – говорил Зимин.

По экрану, послушные повелению Зимина, бегали маленькие фигурки солдат с небывалым лазерным оружием. Фигурки стреляли друг в друга и в шипастых чудовищ. Солдаты и чудовища падали на песок, погибали, и из-под них растекались темные лужицы. У солдат лужицы были красноватого оттенка, у чудовищ – зеленого.

Мама тоже задумчиво стояла в дверях, потом спрашивала:

– Свитер тебе понравился?

Это было ее страстью. Она покупала Зимину свитера, кофты, джемперы, толстовки, водолазки и пуловеры. Зимин терпеть не мог всю эту продукцию, но всякой покупке радовался неподдельно, потому что, если он не радовался, мать обижалась, звала отца с отверткой, и Зимин лишался компьютера на два дня.

– Конечно, ма, – говорил Зимин. – Свитер супер, я давно такой хотел. Спасибо!

Мать была счастлива.

А еще она покупала Зимину мягкие игрушки.

Мишек Тедди, голубых дельфинов, глупого вида обезьян, нестрашных крокодилов. Зимин подозревал, что игрушки эти любила сама мать, просто признаться стеснялась. Видимо, в детстве ей очень не хватало таких игрушек, но возможности их иметь у нее не было, и потому все свои юные годы мать совершенствовалась в изготовлении горчицы.

Теперь мать отыгрывалась на Зимине.

Зимин терпел. Он восхищался мягкими игрушками еще больше, чем свитерами, и ставил их на отдельную полку в своей комнате. Мать переставляла их в разном порядке каждый день и собирала с них пыль пылесосом. Этот процесс делал ее счастливой еще больше, жизнь продолжалась.

Жизнь продолжалась.

А потом возле гаражей по улице Промышленной Индустрии Зимин встретил недозащекоченного маньяком Ляжку.

И Ляжка зашипел:

– Зима, иди сюда! Иди, не пожалеешь!

Но Зимин пожалел.

Глава 4
Добро пожаловать в Сон!

Очнулся Зимин от неприятной жары. Совершенно непонятно почему палило солнце, оно сконцентрировалось на носе Зимина и, видимо, вознамерилось его, нос, напрочь испепелить. Зимин не стал открывать глаза, он простер руку и пощупал нос. Нос болел и, кажется, распух. Чуть ли не до размеров кулака.

Тогда Зимин взял и все-таки открыл глаза.

Высоко в небе ползло что-то треугольное, похожее на перекрашенный в черный цвет бомбардировщик «В-52». Зимин попробовал сфокусировать на нем зрение, но зрение не сфокусировалось.

Тогда Зимин сел. Вокруг была пустыня.

– Бадамс! – сказал Зимин с внезапным красноречием. – Пурген мне в глаз, если я не водолаз, Каракумы какие-то…

Справа зашуршало. Зимин с трудом повернул голову и обнаружил Ляжку.

Ляжка вошел в песок почти под прямым углом, глубоко, так что над поверхностью торчали ноги, да и то лишь по колено. Ноги подавали конвульсивные знаки. В голову Зимина пришла отличная идея – он стащил с Ляжки кеды и принялся беспощадно его щекотать. Ноги дернулись, и заскорузлая желтая пятка пребольно ткнула Зимина в челюсть.

– Во, блин, Саид чертов, – ругнулся Зимин и принялся откапывать Ляжку.

Это оказалось нелегким делом – песок был мелким и сыпучим, Зимин откапывал, а песок засыпался на свое место. Ляжка появлялся на свет медленно и неохотно.

Когда Зимин откопал Ляжку до пояса, пятки перестали шевелиться и поникли.

– Ты мне еще сдохни тут, – Зимин схватил Ляжку за ноги, напрягся и с трудом вывернул его наружу.

Ляжка был без сознания. Зимин пнул его в бок, но Ляжка не прореагировал. Зимин принялся вспоминать, что надо делать в таких ситуациях, но ничего, кроме дыхания рот в рот, ему на ум не приходило. В подобных случаях герои кинофильмов кололи в сердце адреналин, били полупокойников электрошоком и кричали «не оставляй меня, сволочь». Адреналина со шприцем у Зимина не имелось, электрошока тоже.

– Не оставляй меня, сволочь! – нерешительно крикнул Зимин, но никакого эффекта на Ляжку это не произвело.

Оставалось искусственное дыхание.

Зимин плюнул.

– Не, барбос, – сказал он. – Целовать я тебя не буду. Сам себя целуй.

Но потом Зимин вспомнил мать Ляжки.

Мать Ляжки была несчастной женщиной, это было по ней здорово видно. Ляжка же являлся ее единственной отрадой в жизни и опорой ее старости. Именно Ляжка должен был поднести ей кружку воды в последний момент и вызвать команду из крематория.

Однажды мать Ляжки выручила Зимина – на него напали незнакомые хулиганы из соседнего района, а мать Ляжки вызвала милицию. А прошлым летом, когда они уезжали в деревню, Зимин встретил мать Ляжки на вокзале. Она мыла полы в кассовом зале и в туалетах, Зимин кивнул ей, но она сделала вид, что его не узнала.

И вот, глядя на тело ее безжизненного сына, Зимин пожалел эту несчастную женщину, проникся состраданием к ее безрадостной судьбе и сказал:

– Ладно уж, хрен с вами, золотые рыбки.

Зимин огляделся, никого вокруг не было.

– Вот бы уж никогда не подумал…

Зимин опустился на колени, набрал в легкие побольше воздуха, еще раз плюнул, прижался к губам Ляжки и выдохнул. А потом для верности стукнул кулаком в область ляжкиного сердца.

На третий удар Ляжка зашевелился и попытался обнять Зимина.

– Ты чего, придурок! – Зимин отскочил. – Я не твоя сестра!

– Где я? – Ляжка выплюнул песок и сел. – Где?

– Добро пожаловать в сон. – Зимин плюнул, вытер губы рукавом, затем плюнул еще раз.

– Это сон? – переспросил Ляжка.

– Да, баклан, это сон. Не самый приятный, правда…

Зимин поднялся на ноги и осмотрелся основательнее.

Пустыня простиралась и направо, и налево, и впереди тоже была пустыня. И пустыня эта наводила грусть. За спиной пустыни не было, там были горы, но не рядом, в нескольких километрах. Метрах в двухстах торчал накренившийся столб. Не простой столб, не телеграфный, а верстовой. Крашенный в черно-белую косую полоску. С поперечным куда-то указателем.

Совсем как в фильмах по книжкам Гоголя, подумал Зимин. Интересно…

– Ты чо, подсыпал мне что-нибудь? – перебил мысли Ляжка. – Или что…

– Это твой диск поганый подсыпал, – ответил Зимин. – Едва запустили, как бах – и тут!

– Возвращай меня назад, – сказал Ляжка. – Давай, давай, быстро! Быстро!

– Чего? – не понял Зимин.

– Давай назад, – Ляжка вскочил на ноги и принял грозный вид. – Давай, возвращай!

Зимин промолчал.

– Возвращай! – завизжал Ляжка. – Домой хочу!

Он подступил к Зимину, но Зимин предупредительно выставил вперед кулак.

– Не булькай, – сказал Зимин. – Я, между прочим, тебя спас. И вообще, все будет путем.

– Каким путем?! – запричитал Ляжка. – Мы неизвестно где, кругом пустыня… А вдруг мы в Ираке?

– Зря я тебя откопал, – разозлился Зимин. – Лучше бы ты сдох в песке, скарабеи бы тебя лучше сожрали. Мы в Стране Мечты, ясно? В «Месте Снов»!

– У тебя такие мечты?! У тебя такие сны?!

И Ляжка повел головой от края до края.

– Да, у меня такие, – сказал Зимин. – И вообще, заткнись. Видишь, столб? Надо туда идти.

– Почему туда?

– Почему? Это же ежу понятно почему. Куда еще-то?

– Я не пойду, – Ляжка сел на песок.

– Как хочешь, – Зимин хрустнул костями. – А я пойду.

И Зимин направился к столбу.

– Подожди! – Ляжка побежал за ним. – Я с тобой.

Вблизи столб выглядел не так киношно и игрушечно. Краска слезала черно-белыми лепестками, древесина потрескалась, и в ней явно гнездились короеды, табличка указывала куда-то в пустыню. На ней еще было что-то написано, но буквы практически стерлись, и прочитать Зимин ничего не смог. Разобрал только букву «W», а больше ничего не разобрал.

Тогда Зимин взял и постучал по столбу кулаком.

Ничего не произошло. Зимин постучал сильнее.

– Что ты делаешь? – спросил Ляжка.

– Думай логически. Если он тут торчит, значит, не спроста. Если мы вывалились рядом со столбом, надо к нему подойти.

– А может, наоборот, надо от него идти? А может, он просто тут торчит?

– Просто ничего нигде не торчит, – поучительно сказал Зимин, – ты-то, Ляжка, должен это знать.

Зимин пнул столб ногой.

– Ну? – спросил Голос. – Чего надо?

– Я же говорил! – подмигнул Зимин Ляжке. – Этот столб неспроста тут!

Зимин пнул еще раз.

– Копыта не распускайте! – сварливо сказал Голос. – А то крупно пожалеете! Оба. Опять какие-то болваны…

– Где мы? – спросил Зимин.

– Да, где?! – высунулся из-за плеча Ляжка. – Мы хочем знать!

– Где-где, – сказал Голос. – В Караганде! Не видите, что ли? Что за тупые вопросы, честное слово! Опять идиотов каких-то прислали…

– Я еще раз спрашиваю: где мы? – спросил Зимин уже строже.

– Для особо тупых обезьян отвечаю, – Голос стал громче. – Вы, там, где вы хотели быть. То есть в Месте Снов. В Стране Мечты. В Земле Обетованной. В Зазеркалье. На Острове Грез. В Полях, Богатых Дичью. В Эльдорадо. В Городе Счастья. В Северных Садах Семирамиды. В Беловодье. В Шамбале. В Валгалле. В Чудном Краю. В Там, Где Нас Нет. В…

– Понятно, понятно, – перебил Зимин. – А сам-то ты кто?

Вокруг никого не было, так, один бессмысленный желтый песок. И Голос.

– Не бойтесь, я не глюк, – сказал Голос. – А вы не в Кремниевой Долине. Ты, тощий, чего вертишься как собака, все равно меня не увидишь, я рассредоточенный.

– Какой? – Зимин огляделся вокруг еще разок – так, на всякий случай.

– Рассредоточенный, полено! Клянусь Святым Январем! Что мне все время такие кретины-то попадаются! Хоть бы один толковый, а! А ты, жиртрест, чего зенками лупаешь, я не бутерброд.

– Где я? – грустно спросил Ляжка. – Где я?

Он пнул песок и всхлипнул.

– Ну, нет, это все! – произнес Голос. – Пускай меня скорей сосредоточат! Я больше не могу! Нет, не могу. Почему именно я? Почему именно я должен выслушивать эти бесконечные вопросы?! «Где я?», «Где я?» Где? Ты в своей мечте, пузан, вот ты где!

– Моя мечта совсем не такая, – промычал Ляжка. – Она другая…

– Конечно же, не такая, – хмыкнул Голос. – Ты хотел бы оказаться в колбасном цехе. В бесплатной пончиковой. В пельменной. В шпротной. В блинной. Я уж не говорю про другие места, где ты мечтаешь оказаться. А это всего лишь Страна Мечты.

– Чего?

– Ты еще и глухой, – вздохнул Голос. – Везет мне… Прошлый придурок, когда узнал, куда попал, рыдал целый день. Или рыгал целый день?! Наверное, он делал и то и другое. Надеюсь, вы не будете…

– Значит, я в Игре? – спросил Зимин.

– Наконец-то он понял! – сказал Голос. – Наконец-то он осознал! Да, полено, ты в Игре! Ты хотел быть в игре – и ты в Игре! И этот тупорылый тоже. Вообще-то, он не должен тут быть, он случайно попал, прицепом. В нагрузку. Но он тоже в Игре!

– Ну, вот и отправьте меня назад! – обрадовался Ляжка. – Я вам поклон оттудова передам, чего я тут забыл? Песок один…

– Не могу отправить, – хихикнул Голос.

– Почему это?

– Я же говорю – вы теперь в Игре. В Игре с большой буквы! В лучшей Игре всех времен и народов! В мире, где сбудутся все твои жалкие желания! Как ты попал сюда, не имеет значения, но пока ты не перейдешь на другой уровень, ты отсюда не выберешься.

– На какой еще уровень? – не понял Ляжка.

– Понятия не имею, – Голос продолжал хихикать. – Это не мои проблемы, это ваши проблемы. Сначала такие, как вы, рвутся сюда, просто раздираются, а как попадут, сразу начинают проситься домой. Прибегают и говорят – «я хочу домой», «отпустите меня домой», я говорю, пожалуйста, я говорю, сколько угодно, только перейди на другой уровень. Стань другим. Вырасти. А пока иди – Страна Мечты распахнула перед тобой свои золотые ворота, иди, самореализуйся.

– Домой хочу, – сказал Ляжка. – Я требую, чтобы…

– Без пены, круглый! – Голос повысил голос. – Перейдешь на другой уровень – приходи.

– На какой еще уровень?

– Я же тебе говорю, батон, не знаю. Я даже не знаю, что такое уровень. Но как перейдешь – смогу выполнить твое жалкое желание. Например, отправить тебя домой. Как ЗР.

– Кто? – не понял Ляжка.

– Золотая Рыбка, – пояснил Зимин.

– Какой смышленый подвернулся… – скрипнул Голос. – А пока могу выполнить маленькое желание. Так сказать, презентационное. Чтобы почувствовали, что такое Страна Мечты! Дегустация – бесплатно.

– Любое? – заинтересовался Ляжка.

– Абсолютно, – заверил Голос. – Любое вещественное желание. То есть любой предмет.

– Это что, правда? – Ляжка облизнулся.

– Я тебе говорю, полено, загадай желание! – сказал Голос. – Сразу узнаешь, правда или нет!

– Ну, хорошо, – Ляжка в задумчивости посмотрел в небо. – Хочу…

– А ну-ка, отойди, – Зимин оттолкнул Ляжку. – Ты тут вообще в нагрузку, это моя мечта. Значит, так…

Зимин закрыл глаза и попытался представить, что он хочет. Он представлял где-то минуту, а потом сказал:

– Хочу…

– Достаточно, – перебил Голос. – У тебя есть вкус, дурилка, тебя можно уважать. Этот с ляжками хотел заказать… даже говорить неприлично. Выполняю.

Что-то щелкнуло совсем над ухом Зимина, поднялся ветер, закрутился в вихрь, сгустился – и перед Зиминым возник мотоцикл. Настоящий немецкий мотоцикл. Цвета «металлик». Шестнадцать штук евро. Супер. Мечта детства.

Мотоцикл просел в песок, и на Зимина пахнуло бензином, маслом и новенькой резиной.

– Опа! – обрадовался Зимин. – Это уже лучше! Это пойдет! Мне тут начинает нравиться…

– А я что, не человек? – жалобно заканючил Ляжка. – Ему, значит, мотоцикл можно, а мне редиску в дышло?

– Ты балласт, – пояснил Зимин. – И вообще, ты сюда не хотел…

Зимин подскочил к мотоциклу, перекинул ногу через седло, схватился за руль, успел ощутить приятную ребристую поверхность ручки газа…

И ушел по колено в песок. И самым унизительным образом оказался на коленях. Ляжка в восторге засмеялся.

– Э, – сказал Зимин.

Никакого немецкого мотоцикла больше не было. Воздух. Зимин поднялся и принялся отряхиваться с глупым видом.

Голос довольно расхохотался. Он хохотал, взвизгивал и хлюпал от восторга, до тех пор, пока внутри (если у него было это внутри) не заскрежетали какие-то железки и не засвистели свистки.

– Ну, труба! – захрипел тогда Голос. – Это мое любимое…Ты выглядел на редкость тупо… Ты просто рекордсмен по глупости, парень! Если бы стали ставить памятник идиоту, его бы ваяли с тебя! Решил, что это правда?! Мотоцикл ему подавай! Щас! На всех вас никаких мотоциклов не напасешься! Каждому идиоту подавай мотоцикл! Или джип. Каждый второй хочет джип! Каждый третий хочет сплясать с Мэрилин Монро! Джип надо заслужить, уродцы…

– Замолчи! – закричал Ляжка. – Мне надоело. Я хочу выйти!

– Это легко, – произнес Голос. – Надо сказать «пиджачок с предподвыверподпредвертом»! Только с первого раза!

Ляжка набрал воздуха и попробовал:

– Пиджачок с пред… прод… подвывер…том…

– Неправильно! – счастливо сказал Голос, и в Ляжку тут же ударила злая синяя молнийка.

Ляжка ойкнул.

Голос снова обидно расхохотался. Зимин сел на песок, Ляжка демонстративно опустился рядом.

– Это вы зря, – сказал Голос уже зевающе и безразлично. – Сидеть вам сейчас совсем нельзя, сидеть у вас нет никакого, бон петит, времени. Напрягите свое зрение и взгляните в сторону северо-востока. Это за левым плечом этого жирляна.

Зимин взглянул за левое плечо Ляжки и увидел на горизонте пылевое облако. Ляжка тоже быстро обернулся.

– Пыль какая-то, – сказал он.

– Приближается со скоростью около шестидесяти километров в час, – уточнил Голос. – Это песчаные динго. Тебе знакомы песчаные динго?

– Да, – прошептал Зимин. – Знакомы… Это штуки из «Стальных Барханов» [6]6
  «Стальные Барханы» – вымышленная компьютерная игра.


[Закрыть], они выедают внутренности.

– Какие такие внутренности? – испугался Ляжка.

– Внутренние, – сказал Зимин.

– Бегите лучше, – невидимый Голос зевнул шире. – До скал ведь довольно далеко. Можете и не успеть…

– Это ведь все не по-настоящему, – сказал Ляжка. – Это иллюзия…

– Ну-ну, – зевнул Голос. – Тебе, батон, конечно, видней. Иллюзия так иллюзия. Я лично ухожу. Знаешь, я, конечно, должен тебе еще кое-что рассказать…

– Эй… – позвал Зимин. – Ты где?

Ответа не последовало. Голос замолчал.

– Ты думаешь, это опасно? – спросил Ляжка. – Эта пыль? Может, это самум?

Зимин взглянул в сторону облака. Облако приблизилось. Зимин пригляделся, и ему даже показалось, что он видит, как из клубов пыли высовываются железные морды песчаных динго.

– Это не самум, – Зимин сощурился. – Это песчаные псы…

И Зимин побежал.

– Эй, погоди, может, с ними можно договориться? – предложил Ляжка.

– Давай, договаривайся, – на бегу посоветовал Зимин. – Ты им понравишься.

Бежать оказалось тяжело, ноги проваливались в песок, дышать было еще хуже, легкие наполнялись песком и жаром. Но Зимин бежал и бежал, Ляжка поспевал за ним с трудом, скалы приближались очень медленно, почти стояли на месте. Сначала Зимин оглядывался, потом перестал. Силы улетучивались, Ляжка стонал.

– Я больше не могу, – причитал он. – Я умру…

– Все умрут, – говорил ему Зимин. – Ты ведь не думал жить вечно?

– Я слишком молод, чтобы умереть, – выл Ляжка.

– Все молоды, чтобы умереть, – отвечал Зимин.

Они бежали дальше, Зимину казалось, что они пробежали уже километра четыре, на самом же деле одолели они всего восемьсот метров.

Когда Зимин упал, до скал было еще далеко. Ноги у Зимина разжижились, и он бухнулся в песок, ощущая за спиной рев и хруст несущегося прайда.

Ляжка пробежал мимо, витальная сила билась в нем сильнее, чем в Зимине. Зимин видел, как на круглой промокшей спине Ляжки прыгали лопатки.

Лопатки хотели жить.