Текст книги "cнарк снарк. Книга 2. Снег Энцелада"

Я слушал и не мог понять: это он серьезно? Десять тонн оленины и тушенка для Финляндии. И ноги замерзли. Я вытянул их из воды, посинели.

– Чухонцы оленью тушенку зверски уважают, – сообщил Луценко. – Короче, можно неплохо навариться. Абсолютно рабочий план, Витя! Впишемся?

План абсолютно дерьмовый. В девяносто шестом и то пятьдесят на пятьдесят, сейчас наглухо невзлетный. Впрочем, большинство планов Луценко такие. Три года назад он пытался затащить меня в арбузный бизнес. Возьмем в аренду поле, купим арбузной рассады, вспашем сохой, засеем, продадим сорок фур, на вложенный рубль поднимем семь полновесных. Я, само собой, не повелся, а Луценко заглотил, взял отпуск и на три месяца окунулся в арбузный бизнес. Вернулся загорелый, злой и с долгом в полтора миллиона.

– Я мимо, – сказал я.

Пальцы на ногах задубели, шевелились плохо.

– Вить, ты что? – Луценко сделал голосом катастрофу. – Тебе что, деньги не нужны?! Ты же вроде хотел борделло в Чехии открывать?

Пацаны накупались в бассейне, выбрались на парапет. Один включил колонку, радио тут же сообщило, что ученые доказали, что Вселенная имеет форму ведра. Лично я в этом не сомневался, и никакой борделло ни в какой Чехии я никогда открывать не хотел, всех интересует форма пространства, не только Светлова.

– Это дело недешевое, вложений требует, – продолжал натиск Луценко. – Конкуренция большая, с кадрами напряженка, опять же оборудование… Да даже если не бардак, если булочную, все равно деньги нужны.

Вселенная имела форму ведра и расширялась быстрее скорости света. Слушать про Вселенную пацанам быстро надоело, и они переключили колонку на музыку.

– У нас скоро зожники, – напомнил я. – Надо готовиться.

– Так я тебе и не предлагаю, в Салехард я сам сгоняю.

– Арбузы, – сказал я.

Луценко надулся, достал вторую сигарету.

– Я же говорю, могу сам поехать, – повторил Луценко обиженно. – Думаю, за месяц обернусь. Вить, ты чего такой колотливый стал?

Стал тупой и колотливый.

– Мне кажется, идея про Дросю Ку… определенно надежнее, – сказал я. – Издать книгу…

– Чушь! – Луценко стрельнул сигарету в бассейн. – Ну да, мы издадим этот бред, его купят, но это все равно копейки…

Луценко выскочил из шезлонга и принялся быстро ходить вдоль бортика.

– Вить, тебе же самому это надоело! – говорил он, пытаясь выудить из пачки очередную сигарету. – Все эти ежедневные подвиги, все эти нищебродские проекты… Это же вечный тухляк, Витя! Тупик! Ты что, всю жизнь хочешь проторчать в Голубой бухте?!

– Человек, переехавший с Земляного Вала в Геленджик, рассказывает мне про тухляк? – поинтересовался я.

Луценко осекся.

– Москва исчерпала себя, там давно нечего ловить, все поделено. Там скучно и загрызут… Слушай, да в Салехарде и по деньгам немного…

Мне показалось, что от Луценко тоже слегка пованивает. Или это от рук у меня, я же трогал эту коробку, мог подцепить. Теперь вонь захватит мир.

– Если ты мне не веришь, я могу на себя две трети по деньгам взять, большие риски на себя приму…

Нет, все же Луценко воняет самостоятельно.

– Вить! Ну ты чего?

– Я подумаю, – ответил я.

– Да не подумаешь ты, – Луценко снова бухнулся в шезлонг. – Не подумаешь. Ты давно не думаешь, ты все уже продумал…

– Потому что это бред, – мягко перебил я. – Идея купить вагон некондиционной обуви в Беларуси и открыть обувной магазин в Имеретинке – это не бизнес-план, это бред. Это не прокатит, Миша. Нужны другие идеи, энергичные. А твои идеи родились мертвыми.

– Ну как хочешь. А я рискну.

– Арбузы, Миша, арбузы.

– Да-да, арбузы. Арбузы по самые помидоры, это трудно выкинуть из головы.

Луценко откинулся в шезлонге и обиженно сложил руки на груди.

– Ладно, – сказал Луценко. – Не хочешь – как хочешь, пойду тогда…

Не хочу в номер. Лучше здесь, у бассейна, с Луценко. Наверняка у него еще пятнадцать имбецильных планов про то, как развести меня на деньги, хватит часа на три.

– Я пойду к морю, – сказал Луценко и добыл третью сигарету. – Слегка искупаюсь.

Но не уходил, искал зажигалку, рылся по карманам.

– Вода тут у вас чистая? А то у нас опять утечка…

Луценко понюхал бассейн.

– А у вас не воняет. Пойду в море.

И снова не пошел. Он не чувствует вони, потому что воняет сам. И я воняю. А сильнее всего воняет коробка.

– Слушай, Миш, хотел тут у тебя спросить кое-что.

– Мне некогда, – Луценко нашел зажигалку, чиркал, пытаясь закурить. – Я сейчас в море пойду… Я тут недавно купался, купаюсь-купаюсь, приходит баба с овчаркой, Муха зовут.

– Бабу?

Луценко закурил. Курит одну за одной, нервы.

– Нет, овчарку. Овчарка Муха забрела в море и стала дико дристать. А я купаюсь. И так всю жизнь. В сущности…

– Что ты знаешь про НЭКСТРАН? – перебил я.

Побоялся, что Луценко станет дальше рассказывать.

Луценко поперхнулся третьей сигаретой, уронил ее в широкий ворот рубашки, зашипел.

– НЭКСТРАН Индастриз Корпорейшен, – повторил я. – Энергетика, тяжелое машиностроение, оптические системы…

Луценко пытался достать сигарету из рубашки, ерзал, застряв в шезлонге.

– Корпорация НЭКСТРАН, – повторил я.

– Я знаю НЭКСТРАН, – Луценко достал сломанную сигарету, но выбрасывать не стал, закурил. – Я им четыре раза резюме посылал.

Выпустил дым и добавил:

– Отклонили все четыре. Я же Бауманку оканчивал, хотел потом в науку двигать, у меня тема была по графеновым реакторам. Перспективное направление, сейчас эти трубки везде…

Капризен сегодняшний день, Луценко удивлял. Человек, десять минут назад предлагавший мне купить десять тонн сомнительной оленины, сообщает, что занимался графеновыми реакторами.

– Почему отклонили?

– Не знаю. Без объяснений.

– А сам что думаешь?

Луценко пожал плечами.

– Ничего не думаю. Говорят, что Светлов лично все резюме просматривает и сам сотрудников выбирает вплоть до дворников и лифтеров.

– Сам?

– Ну да. Мне один мужик про это рассказывал, он к ним криотехником устраивался. И вроде как Светлов читает все резюме, а некоторых кандидатов и персонально собеседует.

Луценко затянулся, сигарета догорела до фильтра.

– С мужиком этим Светлов как раз персонально разговаривал, так ему показалось, что…

Луценко поморщился.

– Ему показалось, что с башкой у Светлова не шибко ровно. Сидел, расспрашивал мужика о всякой ерунде.

– Например?

– Например, о Чили.

– О перце? – уточнил я.

– Нет, о стране. Что этот криотехник думает о Чили, об арауканах, о промышленности, о климате. А этот дурак ничего про Чили и не знал. Кто такой Пиночет и то не знал, какие там арауканы. Вспомнил, что в студенчестве скумбрию в банках жрал, чилийского производства, ну, зацепился за это и сказал, что в Чили очень развита рыбная промышленность. И приняли. Но он действительно криотехник хороший, смог морскую свинку заморозить. А потом отморозить…

Луценко брезгливо расковыривал окурок ногтем, вытянул желтую вату.

– Зачем НЭКСТРАНу криотехники? – спросил я.

– Не знаю. Может, Светлов сам хочет заморозиться и воскреснуть через тысячу лет вместе со свинкой… Но, по-моему, он обычный мудак, – обиженно сказал Луценко.

Наверное, нервы. Я усмехнулся.

– Чего лыбишься? – Луценко недобро сощурился.

– Светлов далеко не мудак. Во всяком случае, раньше точно не был.

– Можно подумать, ты с ним знаком…

И на тукана. Еще Луценко похож на тукана. Тукана Семена.

– Ты знаком со Светловым?!

Луценко закашлялся, в этот раз шезлонг под ним разложился окончательно, Луценко грохнулся копчиком на кафель, пацаны рассмеялись.

– Мы встречались как-то, – ответил я. – Давно, правда.

– И что делали?

Что делали.

– Беседовали о литературе в основном, – ответил я.

– О литературе?

Луценко выбрался из шезлонга.

– Алексей Степанович тогда весьма интересовался литературой.

– Ну да, ты же тоже литературой вроде интересовался. – Луценко потирал задницу. – У тебя же книга, кажется, издалась, да?

– Вроде как. А еще о клопах часто разговаривали.

– Что?

– Тогда мы жили в гостинице… не помню название. В ней водились клопы. И эти клопы нас сильно жрали.

– Светлова кусали клопы?! – поразился Луценко.

– Несть для клопа ни эллина, ни иудея. Впрочем, это подметил еще Гоголь, он разбирался. Разумеется, кусали. Вот мы и придумывали, как с этим бороться, спать-то невозможно. Ну, поскольку Алексей Степанович изобретатель, он придумал клополовку.

– Светлов изобрел клополовку?!

– Угу. Ультразвуковую. Одной ей и спасались…

– Клополовку, значит… – Луценко стал задумчив. – А НЭКСТРАН… Они, кажется, на мысу что-то строят.

– Что?!

Я почувствовал, как стало мягко под коленями.

– Ну да. То ли маяк, то ли локатор, башню одним словом. Там пляжик рядом был, мы всегда купались, а теперь на километр не подпускают, посты, овчарки… тьфу.

НЭКСТРАН строит неподалеку маяк. Мне пришла посылка. Связь? НЭКСТРАН по всей стране строит, и не только по нашей, почти везде их объекты…

– Как думаешь, сам Светлов приедет? – спросил Луценко. – Они этот маяк достроили, скоро открывать, по идее, Светлов должен быть.

Светлов строит маяк, мне приходит посылка, посылку принесла блондинка, а что, если блондинка…

– Если приедет Светлов, ты же можешь к нему по старой дружбе подкатить? – спросил Луценко. – Вам наверняка есть что вспомнить! Поговорите о политике, о литературе, то-сё, ну и былые костры снова запылают…

– Я больше не занимаюсь литературой, – напомнил я.

– И не надо! Возьмем стишата Уланова, напечатаем книгу, а фамилию твою прицепим!

Я представил свою фамилию на книге про Дросю Ку.

– Вряд ли Уланов будет молчать, – возразил я. – Мне кажется, он чувствителен к таким вопросам.

С неожиданным отвращением я осознал, что никаких особых возражений против того, чтобы стать автором книги про Дросю, не почувствовал.

– Плевать на Уланова! – воскликнул Луценко. – Плевать на Дросю! Сочини что-нибудь сам! Про Силу!

– Про Силу?

– Да! Про тушканчика Силу!

– Но тушканчик уже есть, – напомнил я. – Хохо.

– А у тебя будет Сила! – Луценко схватил меня за плечо. – Не хочешь тушканчика, пусть он будет вомбатом! Вомбат Сила против хорька Курощупера! Напечатаем с картинками, ты подойдешь к Светлову, чтобы взять автограф… То есть наоборот, чтобы подарить ему свою новую книгу!

Луценко взволновался так сильно, что блондинка из столовой посмотрела в нашу сторону с тревогой. А я выразительно представил, как дарю Светлову книгу «Сила против Курощупера». С картинками.

– А что такого? – спросил Луценко. – По-моему, это отличный повод встретиться.

– Тебе-то это зачем? Зачем тебе Светлов нужен?

– Как зачем?! Глупый вопрос, Витя… Человек из первой десятки нужен всем. «Форбс», кстати, назвал его самым перспективным бизнесменом грядущего десятилетия.

– И что?

– Да ничего! Ничего!

Блондинка стояла и смотрела на нас из-под ладони.

– Витя, ты знаешь анекдот про двух воробьев? – спросил Луценко.

– Про двух воробьев и лошадь? – уточнил я.

– Про двух воробьев и лошадь.

– И что?

– А то, Витя. Тебе, Витя, не надоело чирикать?

Луценко презрительно улыбнулся.

Воробьи, значит. Ладно.

– Хорошо, Миша, я переформулирую. Ты зачем Светлову? Что ты можешь предложить человеку из первой десятки? Оленину? Арбузы?

Луценко выдохнул. Вдохновение медленно отступало с его лица, Луценко выцветал, и я тогда мстительно усугубил:

– Светлов, он… очень хорошо видит людей. И, боюсь, с тобой он не стал бы разговаривать.

– Почему?

– Он, Миша, лошадь.

У Луценко дернулась щека, он помолчал, затем спросил:

– Знаешь, что самое поразительное?

– Знаю, – ответил я.

– Что такое со мной дважды произошло, – сказал Луценко.

– Что?

– Когда я купался, а рядом собака обосралась.

Жаль его стало немного, мне всех неудачников жаль. Неудачников и бездарей. Это судьба, с этим невозможно бороться.

– Вроде снаряд в одну воронку два раза не попадает, а со мной случилось, – сказал печально Луценко. – Один раз овчарка Муха, а второй раз какая-то чихуа-хуа. Ладно, Вить, поеду я, пожалуй.

Луценко протянул руку. Я пожал.

– Ты прав, – сказал Луценко. – Ты прав, Витя, арбузы мне не по размеру.

Луценко удалился, а через минуту заявилась блондинка с сильным запахом лапши быстрого приготовления. Она собрала совком окурки и принялась собирать шезлонг. Я наблюдал. Шезлонг сопротивлялся, то недоскладывался, то перескладывался, ломался и лягался ножками. Блондинка изгибалась вместе с шезлонгом, так что пришлось ей помочь.

– Поссорились с другом? – спросила блондинка. – Я видела, он руками размахивал.

– Поспорили по бизнесу, – пояснил я. – Ищем финансирование проекта.

– А чем вы занимаетесь?

– Коммуникации, компетенции, ивент.

– Что? – не поняла блондинка.

– Агентство широкого профиля. Организуем мероприятия, в основном съезды и конференции.

– А вакансий у вас нет?

Блондинки полны неожиданностей.

– А что вы умеете?

Блондинка оттолкала шезлонг к бассейну.

– Могу минивэн водить, я рекламные модули развозила. Могу на телефоне сидеть. В программах немного, я зимой в офисе работала, потом закрылись… А тут мне не очень нравится.

– Это понятно, – кивнул я. – Не знаю, думаю, через пару недель что-нибудь образуется.

– Спасибо! – блондинка хлопнула в ладоши. – Хорошо бы как-нибудь… Как у вас голова? Больше не болит?

– Нет, спасибо. Вы, кстати, знаете анекдот про двух воробьев и лошадь? – спросил я.

– Нет.

– Вам повезло.

– Смешной?

– Смешной, – сказал я. – О времени и о себе.

– Расскажите! – улыбнулась блондинка. – Я люблю анекдоты.

– Потом. Кстати, а кто вчера привез мне посылку?

– Не знаю. Курьер, кажется. Знаете, если ценность не объявлена и роспись не нужна, курьеры на ресепшене всегда оставляют. А что, пропало что-то?

– Нет, просто интересно. Я хочу телефон заказать…

– Тогда пропишите, чтобы курьер лично вручил!

– Обязательно.

– У нас не воруют, но люди разные приезжают… – блондинка вздохнула и поинтересовалась: – На обед пойдете? Сегодня рыба…

– Нет, пойду домой, работы много.

Я отправился в корпус, но дойти до номера не успел, звонок застал на лестнице. Я хотел послать Луценко к сутулому, но это оказался не Луценко.

Плохо.

Звонил адвокат. С Черногорией возникли проблемы. Адвокат говорил неожиданно с акцентом, на мои вопросы отвечал невпопад или странное, предлагал переоформить документы, а потом вдруг переключился на автоответчик.

Наверное, минуту я еще послушал.

Монтенегро накрылась. Последние два года я шел в сторону Черногории и не думал, что на пути могут возникнуть такие препятствия. Я всем сердцем любил Черногорию, я чувствовал себя практически черногорцем, был готов инвестировать в черногорскую экономику капитал и создать рабочие места, я собирался изучать черногорский язык и культуру, какие проблемы…

Я вошел в номер и сел на стул.

Что-то происходило, сомнений не осталось. За событиями, которые окружали меня, еще не проглядывалась внятная цель, но вполне чувствовался вектор. И воля. Нет, провал с Черногорией, скандал на конференции, подкат Луценко и метания блондинки могли быть отдельными случайностями, я вполне это допускал. И то, что эти события уложились в два дня, я тоже мог допустить. Вот только посылка. Посылка по разряду случайностей проходить не могла, за посылкой стояла воля. И эта воля вполне могла пресечь мои черногорские планы…

Зачем?

За последние годы я съездил в Англию, Францию, Польшу. У меня счет в Германии, у меня партнеры в Германии, я три раза без затруднений получал шенген и больше десятка раз выезжал, какой резон меня тормозить? Если у моего недоброжелателя есть ресурс влиять на решение посольства Черногории, то этот ресурс достанет меня и в самой Черногории. Да хоть в Чили, хоть в Ботсване, везде. Значит, все-таки с ВНЖ случайность. Почему тогда…

Неожиданно меня посетила абсолютно дикая мысль. Я вдруг подумал, что ошибся. Ведь я открывал посылку в сумерках, при вспышках розовых молний, и, едва заглянув, отбросил коробку, схватил скотч и обмотал ее в два слоя.

А что, если там нет ничего? Если мне померещилось? Почудилось. Там же сено, сено могло сложиться причудливым образом, некоторые вяжут из сена скульптуры, если пропитать сено раствором гипса с графеновыми трубками, получится материал на скручивание прочнее стали…

Я поднял коробку с пола. Не пахнет ничем. И не могло, за это время ни один запах не сохранился бы, морок.

Я попробовал разорвать ночной скотч, не получилось, взял нож. Лезвие застряло в пленке, пальцы соскользнули, порезался. Глубоко и неприятно, кровью запахло по-настоящему, пришлось лезть в аптечку. Замотал палец пластырем, натянул напальчник. Лучше ножницами. Заматывая коробку, явно перестарался со скотчем, лента влипла в картон и теперь не отдиралась, так что решил прорезать коробку сбоку. Воткнул ножницы и выстриг в коробке окошко.

Внутри сено, обычное сено – в таком пересылают рождественские свечи, елочные игрушки, мыло ручной работы, ненужные подарки.

Сено было сбито в плотный колтун, разворошить его получилось с трудом.

Внутри, словно в гнезде, лежала выцветшая бейсболка с надписью «Куба».

Солнечная система имеет форму круассана.

Лаврентий Мартелл.

«Угар муниципий».

Глава 3
Пльзенский влчак

Утренние собаки напились, отступили от кромки и замерли, как деревянные между камней. Я вошел в море. Вода холодная, но у берега всегда так. И камни. Каждый понедельник я расчищал дорожку через сланцевый бурелом, чтобы не покалечить ноги, но камни каким-то образом появлялись снова, словно выползая из глубины, так что я бросил с ними бороться.

Блондинку зовут Катя, как ни странно, местная, двадцать пять лет, дура, конечно, но в меру, как я люблю.

Я опустился на живот и потихоньку пополз, распугивая бычков и крабов. Глубина наступила через двадцать метров, и я стал грести сильнее. Теплая вода. Прозрачная. Черное море люблю, вода в нем мягкая и плавучая. Я отгреб метров на двести, зацепился за пенопластовый поплавок. На дальних буйках отдыхали бакланы, они растопыривали крылья и сушили их на ветру, напоминая то ли птеродактилей, то ли монахов.

Солнце поднималось над горами. Если встретить рассвет в море, на секунду увидишь, как вода в толще вспыхивает золотыми проволоками.

Я обернулся на солнце и поймал зайца. В глазах заплясали лимонные корпускулы, на секунду я ослеп и потерялся, окунувшись в воду с головой.

На третий день я успокоился. Наверное, потому, что устал.

Вчера я думал о посылке до вечера. Вертел в руках бейсболку, перебирал логические цепочки, пытался понять. Выстраивались простые неубедительные схемы и схемы сложные, фантастические; и те, и другие не объясняли ничего, лишь умножая вопросы. Хотя по большому счету все вопросы сводились к одному. Почему я?

Почему кепку прислали именно мне? Я же ни при чем, не виновник, не свидетель, я лишь стоял рядом, да и то на изрядном отдалении, и все, что мог видеть, это лишь волны на поверхности. Мне тогда было плевать, да и сейчас мне плевать с глубочайшим равнодушием, судьба Дроси Ку меня волнует больше, с Хохо Тунчиком я чувствую солидарность. Тогда почему?

Ответа, разумеется, я не придумал, так и уснул. А проснувшись, с удовольствием отметил, что мне действительно все равно. На кепку, на того, кто мне эту кепку послал, на Чагинск и на все остальное, иногда я чувствую хорошее настроение с утра, на третий день было как раз такое.

Я поднялся с дивана и решил заварить пуэр: состояние было как раз для пуэра, умеренный оптимизм и твердая вера в себя. Выходные начались. Вчерашний день я потратил… непонятно на что и совершенно бездарно. Сегодня буду умнее.

Нагрел воду, забросил в банку чайную таблетку. Пуэр распустил крылья. Я зевнул, достал кепку из коробки и положил на подоконник. Я помнил эту кепку. Костя. На фотографии Костя в такой же. Возможно, что в этой самой. Эта кепка была на нем в день исчезновения. Ее нашел в лесу… чучельник… фамилию так и не мог вспомнить, в его машине было полно чучел птиц, мы тогда, помнится, неслабо обделались.

Чучельник. Стратегический персонаж провинциальных хорроров – сначала делает чучело из любимого хомячка, потом из любимой мамочки, потом не дала одноклассница и пришел ее черед, классика. Чучельник, одноглазая старуха, директор краеведческого музея, полуденный дед. Мажьте мажло, господа. Много мелких крапивных чиновников. Сатрапейро Передонов приближается сюда.

Смешно.

Телефон предлагал подборку нового.

«Дебилы в автосервисе».

«Принц Валиант: записки муравья-эмигранта».

«Трансгуманизм и трансгуманисты».

Посмотрел трансгуманистов. Ультрафиолетовые лампы – мощное средство борьбы с самоубийствами, чипирование – панацея от одиночества, НПВС – путь снижения мирового страдания. В этой идее что-то было, мне понравилось – диклофенак как меч Михаила, нимесулид как копье Георгия, ибупрофен пресечет торжествующую поступь хаоса. Я взял трансгуманистов на заметку. Чипироваться, поставить ортофен, жить безмятежно…

Безмятежно не получалось.

Кепка.

На внутренней стороне несколько бурых пятен. Кровь. Предположительно убийцы. Кажется, Федор говорил, что тогда выделили ДНК, во всяком случае собирались. И что это нам дает?

Ничего.

Лично мне это не дает ничего. Потому что лично мне насрать. Пуэр заварился. Хороший, торфяной, с выраженным дымком. Я не удержался, достал из шкафа бутылку «Лафройга», капнул в банку для усиления землистости.

Пуэр зашел как надо. Я лежал на диване, прислушиваясь к ощущениям. Дай, фройг, на счастье лапу мне; хорошо, я спустился во двор отеля и уделил пятнадцать минут интенсивному воркауту: подтягивался, делал выход силой и подъем переворотом, затем отправился поплавать.

Я плавал час, а когда выбрался на берег, собаки уже разбрелись, из этих собак получились бы паршивые, жалкие чучела… завтрак. Я наплавал изрядный аппетит, слегка замерз и энергичным бегом направился в отель.

В столовой сидели кое-какие отдыхающие, ели оладьи и рисовую кашу. Блондинка Катя продолжала настойчиво реабилитироваться в моих глазах – разместила за столиком возле розовых кустов, подала двойную порцию кизилового варенья и свежие сырники, а кофе принесла из машины, а не из кофеварки. Я оценил. После завтрака позвоню в агентство, занимающееся сафари, закажу тропу к источникам на двух человек плюс три ночи в эко-коттеджах «Плеяды», в них прозрачный потолок, спишь под звездами.

Я отхлебнул кофе и взялся за сырники.

С сырниками дело обстояло неплохо. Прожарка нужной глубины, не пересушенные, сочные, с заметными нотками ванили и ощутимой пряностью корицы. Творог правильный, крупяной, с требуемым балансом кислоты. Корочка слегка хрустящая, толстая и аппетитная.

Варенье этого года, концентрированное, но не вязкое, натуральный аромат ягод ощущается плотно. Сами ягоды не вываренные, консистенция упругая, косточки не удалили, что придает сиропу легкий ореховый оттенок. Все-таки сочетание идеальное – жареный творог и терпкий кизил. Но рецепт можно улучшить, достаточно взять зерновой творог в сливках и немного сулугуни, это структурирует массу и одновременно придаст ей нежности и остроты. А кизиловое варенье подавать не отдельно, а добавить прямо в сковородку перед готовностью. Едва сахар начнет карамелизоваться, пропитать сиропом корочку сырников, что позволит создать гармонию.

Сырники хороши, теперь Черногория. Решил, что не стоит пока занимать этим голову. Через пару дней позвоню, узнаю получше, это наверняка решаемо. А если не решаемо, плевать на Черногорию, есть Испания. Есть Португалия. Новая Зеландия…

В столовую пожаловал вредный мальчишка и принялся громко заказывать яичницу с сухарями и сыром, но чтобы сыр был не натертый, как в чебуречной через дорогу, а нарезан тонкими пластинками, а сухари должны быть настоящие, а не из пакетика; моя блондинка терпела. Терпеливость – достойное качество, терпеливый всегда получает свою порцию сырников. Кстати, о сырниках – я подумал – не заказать ли мне еще, но тут позвонил Луценко: Витя, тут такое дело…

Голос у Луценко был совсем вчерашний, с таким голосом пытаются впарить кредитную карту или обслуживание пластиковых окон, поэтому я поинтересовался:

– Поспел кокос в далеком Катманду? Предлагаешь фрахтовать каботажку?

– Нет, Витя, все гораздо интереснее.

Луценко сделал хорошо знакомую мне интригующую паузу и сообщил:

– Верхне-Вичугская фабрика рабочей одежды.

О да. Я так и знал. Вичугская фабрика рабочей одежды, Муромский завод раздвижных вышек, Мантуровские смолокурки, милая сердцу индустрия Родины.

– Предлагаешь купить?

– Нет, не в том смысле. Позвонили и просили организовать небольшую выставку.

В принципе, интересно. Рабочая одежда – перспективное направление, не то чтобы золотое дно, но свой лоскут имеют.

– Ребята планируют осваивать южный регион, – пояснил Луценко. – Видят пробную выставку-продажу в июле у нас – в Новороссийске и дальше по побережью. По-моему, неплохое предложение.

– В июле? Не рано?

– У них склады затоварены. Я озвучил условия, они вроде согласны.

– Ну и отлично. Займись этим, Миш. Все как обычно, договор, предоплата, сам же знаешь. Я хочу на пару дней отъехать…

– Погоди, Вить, – Луценко кисло вдохнул. – Тут еще не все.

Голос у Луценко поменялся, стал кислым и вредным, таким ни о чем хорошем не извещают.

– Ну?

– Короче, Витя, зожники, похоже, соскакивают, – сказал Луценко.

Так.

– Подробнее.

– А что подробнее? Позвонил этот… их… Артур Треуглов, ну, помнишь? Сказал, что отменяют конвенцию.

– То есть?

– То есть отменяют. Что-то у них там мимо срослось, не знаю.

Дерьмо. Вот это уже самое настоящее. Восьмиэтажное с надстройкой. Мягко говоря, не вовремя. А мне Треуглов показался вменяемым человеком. Нельзя доверять зожникам, много раз в этом убеждался. Зожник каждую секунду отрицает себя настоящего и устремляется к себе улучшенному, перманентная фрустрация, недоверчивость, обсессивно-компульсивный синдром, срыв обязательств.

– Просят вернуть деньги, – повторил Луценко.

И еще дерьмовее.

– Но ты им объяснил?

– Пять раз объяснил, – заверил Луценко. – Что мы внесли предоплату за спортбазу, за аренду, за бассейн и еще за хрен знает что! Я пытался объяснить, но этот баран оглох от анаболиков.

– И что?

– Сказал, что у нас месяц.

– Что?!

Кажется, я это выкрикнул. Во всяком случае, в мою сторону обернулись почти все в столовой, а гадкий мальчик уронил яичницу на шорты.

Пришлось отойти в сторону.

– Я ему все объясняю, а его словно переклинило, – продолжал Луценко. – Требует денег и хочет с тобой побеседовать. Я сказал ему, что ты в отъезде и просил не беспокоить.

– Правильно. Мне сейчас несколько не до этого…

На помощь к гадкому мальчику подоспела его мама. Я подумал, что она тоже зожница – слишком худая и с физкультурным остервенением в глазах; разумеется, она набросилась на блондинку Катю.

– Ты, Вить, лучше поосторожнее, – вдруг сказал Луценко.

– Что?

– Осторожнее, – посоветовал Луценко. – Мне этот Треуглов совсем не понравился. Резкий слишком, давно таких не помню.

– Ты же его проверял?

– Проверял два раза, – заволновался Луценко. – Все вроде нормально было… Не, Вить, я действительно проверял!

– Ладно, разберемся.

– Может, отдать ему? – предложил Луценко. – Мало ли… Он, по ходу, непростой…

– То есть?

– Сам посуди, стал бы он так борзеть на ровном месте? Без подвязок-то?

Не без логики.

– Поэтому я и предлагаю – поговорить, объяснить, может, рассрочка или на осень перенесем. Дело в том, что через час…

– Это их вина, мы ни при чем.

Сказал я и отключился. Треуглову ничего отдавать не собираюсь, это даже не обсуждается. Но конвенция сорвалась, значит, остальных денег не будет. Это…

Звонок. Луценко.

– Вить, может, все-таки подумаешь? Мы на Верхне-Вичугской выставке что-то поднимем, нам эти терки сейчас не нужны…

Я отключился. И телефон немедленно зазвонил снова.

– Миша, пошел в жопу.

– Я не Миша.

– А кто? – спросил я.

И только сейчас посмотрел на номер. Незнакомый. На другом конце сопели.

– Кто это?

– Роман.

– Какой Роман? – спросил я.

Но я уже понял какой.

– Мне не нужна карта, – сказал я.

Отключился, немедленно внес номер в черный список. Не желаю слушать…

Значит, все-таки Роман. Вряд ли такое совпадение, посылку отправил он, наверняка. Зачем… Плевать зачем. Не собираюсь думать зачем. Пошел и он в жопу вместе с Мишей.

Звонок.

– Вить, трубку не бросай, – попросил Луценко. – Тут эти сумки привезли.

– Кто? – не понял я. – Какие сумки?

– Швейники. Мы же этим идиотам сумки пошили, теперь их привезли.

– Куда?

– Да в офис же. Я им говорю, у нас некуда, а они машину подогнали…

– Я сегодня уезжаю в горы, – сказал я. – В горы. Ты забыл?

– Витя, они свалили все прямо на крыльцо перед офисом!

– Ты что, триста сумок занести не можешь?

– Витя, тут такое дело… – Луценко хихикнул. – Короче, тут косячело, Вить…

Я сам почему-то едва не хихикнул. Косячело, блин.

– Мой косяк, но… Тут их три тысячи.

– Что?!

– Три тысячи сумок, – сказал Луценко. – Тут все ими завалено…

– Ладно, сейчас приеду.

Я отключился и вызвал такси.

По дороге до офиса я размышлял, что делать с сумками. Три тысячи многовато. В среднем конференция – это сто – сто пятьдесят гостей, а значит, запаса хватит надолго, года на два при умеренном расходе. Сувенирка всегда разбирается на ура, но эта с ЗОЖ-логотипом…

Попытаться всучить Верхне-Вичугской компании рабочей одежды. За три костюма «Бригадир» одна сумка в подарок. Или сумка в качестве упаковки для трех костюмов «Тайга». Или поступить проще и отдать на благотворительность. Подарить детской спортивной школе. А потом уговорить их на методическую неделю, посвященную сложностям развития спортивной гимнастики.

Больше всего хотелось повесить это на Луценко, пусть продает до посинения, отбивая убытки. Посадить его на Набережной, пригласить Уланова, каждому купившему сумку – поэтический экспромт в подарок от Дроси Ку…

Напечатать книгу стихов Уланова, выдать гонорар сумками.

До офиса добрались быстро.

Никогда не видел столько сумок.

Крыльцо и газон вокруг были завалены красными спортивными сумками, яркими и новыми, самому такую захотелось. Качественными. Целая гора. Похожими на…

Не знаю. На алые сумки.

Я поднял одну, повертел. На боку серебристой нитью плотной вышивкой было положено: «Наш кроссфит всегда с нами!» Такое не всучить в нагрузку с Улановым, эскалация идиотизма не всегда на пользу продажам. То есть это никак не продать в таком виде, понятно, а выдирать эту надпись придется с мясом, это если ее вообще можно вывести, скорее всего, что нет.

Луценко сидел среди сумок и курил. Я сел рядом.

– У меня идея, – сказал Луценко.

Захотелось хорошенько врезать ему по бессовестному уху. Но я сдержался. Обгадившийся Луценко многократно ценнее Луценко превозвысившегося, за одного битого трех убитых дают.

– Можно скупать излишки сувенирки, а потом прогонять их через секонд-хенд. Сумки, футболки, бейсболки…

Я чуть не вздрогнул.

– Такого барахла наверняка много по стране скапливается. Посадить двух таджиков, пусть эту всю фигню отпарывают и заново упаковывают…