Текст книги "Герда"

А поделом ему. Как в психоаналитики, так мы все горазды, а как слушать записки психов, так никому не охота. Ничего. Слушай.

Я продолжила. С надлежащим выражением и апломбом, жестикулируя и встряхивая челкой, как какой-нибудь там Немирович-Данченко.

– Так вот, слушайте. Иеремия – курсант Президентского полка, едущий домой на летние вакации. Психоаналитик Аполлон Сковорода одержим идеями радикального солипсизма…

Вдруг Герда оставила доктора и рывком к двери – ап – и только ковер в сторону съехал, только торшер завалился. Резко так, клацнув зубами; Герда, не торшер.

Др. выдохнул.

– Что это она? – спросил Лёвин.

– Чужой в доме, кажется. Я схожу посмотрю.

– Сходите, конечно, – согласился доктор.

Сейчас я уйду, а он в моих вещах будет копаться. Конечно, не будет, он же думает, что вокруг видеокамеры. За психоаналитиками глаз да глаз нужен.

Спички станет жечь.

– Можете пока приложить к глазу батарею, – посоветовала я.

– Как батарею?

– Наоборот то есть, глаз к батарее. Это очень удобно и очень целебно. У меня брат как фонарь получает, так сразу к батарее бежит лечиться – и почти сразу как новенький. Одним словом, дерзайте, я скоро вернусь в пределы. Невзирая.

Я вышла из своей комнаты. В гостиной было все тихо, и в прихожей тихо, и вообще тишина, точно все уехали на каток. Никого, только я и чужой.

Чужой.

И Герда. И докторишка, само собой. Конечно, докторишка бестолков и странен, но Герда… Она стоила трех таких психологов.

Но на всякий случай я взяла балясину из перил. Неделю назад придумала, весьма и весьма удобная штука, кстати. Третья, шестая, девятая балясина, я их немного доработала. Теперь в случае необходимости их можно легко вырвать – в два движения. Так я и сделала, взяла шестую. Полезная вещь, почти как бейсбольная бита. Кстати, бейсбольная бита у меня лежит за диваном, там же баллончик с газом. Вообще-то, я хотела еще пистолет газовый, но папка запретил, сказал, что оружие для серьезных дядек, да и то не для всех. Ну, мне и балясины достаточно, перехватила ее поудобнее, стала вниз спускаться. Конечно, бесшумно стараясь шагать, по краю лестницы, по ковру, как кривоногий японский ниндзя.

В гостиной никого, только часы тикают. А вот в столовую дверь чуть приоткрыта и свет, что, конечно же, не может быть случайно – у нас в кухне датчики движения, подсоединены к лампам. Входишь – и свет, выходишь – и тьма. Сейчас свет. Длинным таким лучом, всю гостиную наискосок пересекает и тянется в мою сторону, здравствуй, дедушка Хичкок.

Очень захотелось бежать. Куда-нибудь в подвал, там двери с металлом…

Паника. Так себе и сказала – закричу. Только до пяти досчитаю.

Досчитала до пяти, но не закричала, перетерпела. Кричать мне невыгодно, закричу – и др. пропишет мне еще сорок сеансов. Да и вообще… Это было бы совсем уж позорно. Просто перехватила балясину покрепче. И вниз, вниз пошагала. Только так, доктор это одобрит, посмотри в глаза чудовищ, короче.

И я стала бороться. Двинулась дальше вниз.

Спустилась в гостиную и на цыпочках направилась к столовой.

Столовая у нас большая, для семейных обедов предназначена, тут и очаг, тут и печь для хлеба – тандыр, или как там ее, большая, короче, быка можно запечь, сложена из пепла Везувия, все как полагается. Изобилие всевозможных кухонных принадлежностей, которыми мы никогда не пользуемся, но которые просто необходимы. Медные кастрюли, чугунные сковородки, ножи, выточенные из металла снарядов, которыми маоисты обстреливали чанкайшистов на острове Тайвань, к каждому ножу прилагается переведенная на русский история его снаряда – когда он был выпущен, кого убил. Вещи должны иметь историю, иначе ими неприлично пользоваться; так, например, считает сестра моя Аделина.

Про сковородки у меня тоже есть подозрения; вполне может быть, что их отковали из ядер Бородинского сражения. Из чего медь кастрюль, даже знать не хочу, наверное, из пушек Великой Армады.

Мебель комфортная. Обратно про ножи. Ножей у нас много, гораздо больше, чем нужно, это меня немножечко и напрягало, войду, а там…

Но я решила быть стойкой до конца, толкнула дверь, на секунду зажмурив глаза, а когда открыла, то увидела девушку. Она сидела за столом и грызла кедровые орехи.

Орехи – отдельная тема в нашей семье. Мама их очень любит, причем разные – фундук, кешью, грецкие, ну, за исключением мещанского арахиса, само собой. У нас вообще куда руку ни протянешь, сразу на орешницу наткнешься. И непременно в скорлупе – чищеных мама не признает, чищеные орехи теряют полезные свойства.

Девушка грызла орехи весьма и весьма ловко, как семечки, лично у меня никогда так не получалось. Зубы не выдерживали. А если я начинала ломать кедровые орехи молотком, то они вообще расквашивались. А эта красавица делала все легко. Перед девушкой возвышалась целая горка, она закидывала орех в рот, давила его зубами, сплевывала кожуру.

Девушка поглядела на меня.

Сначала я заметила косу. Коса у нее была настоящая, русая и в руку толщиной, и очень ей шла. Я сразу обзавидовалась – сама я косу сколько раз пыталась отрастить – и все бесполезно, такое отращивалось, что лучше лысой ходить. А тут… такой косой можно трирему с мели сдвинуть, если по-гречески. Ну, или трактор «Беларусь», если по-нашему.

Завидос невзирая, зловещие кузнецы, короче.

– Орехов хочешь? – спросила девушка.

– У меня от них зубы ломаются, – сказала я. – Как ни возьмусь – зубы в разные стороны. Хронический недостаток кальция в организме. Орехи – не мой выбор.

– Ты просто не умеешь их грызть, я тебя научу.

Я подошла к столу.

Интересная девушка. То есть весьма, я такую в нашем доме совсем не ожидала встретить. У нас такие в гостях не бывают, у нас все барышни с ярко выраженным глубоким внутренним содержанием, с чувством собственного достоинства и тонким ощущением стиля, они вот так орехи лузгать не станут. А эта… ЧСД есть, но в пределах нормы, не вываливается. И сама не выделывается. Обычно все в ее возрасте сильно выделываются, вот я, к примеру, мне еще, конечно, до ее возраста далеко, но я уже выделываюсь через край, ни слова в простоте, смотрите, какая я умная и все такое. А она нет. Сидит, орехи щелкает, спокойно так.

Интересная, точно.

– В каждом орехе есть особая точка, – сказала девушка. – Стоит нажать – и орех разваливается. Ломается. Она вот тут.

Девушка показала ногтем на ребро ореха.

– На эту точку надо давить верхним зубом. А нижними зубами вот на эту кромку. Несильно совсем, но скорлупа сама собой распадется. Попробуй.

Я взяла орех, вставила его как полагается в зубы, нажала. Скорлупа развалилась. Вот прямо так и развалилась, сама собой. Я попробовала еще – и снова получилось.

– Как просто, – я придвинула к себе горсть. – А я и не знала.

– Мир вообще проще, чем нам порой представляется, – заметила девушка. – Но и, конечно, сложнее с другой стороны. А ты, видимо, Аглая?

– Бывает, что да. А ты?

– Я – Саша.

Саша протянула руку, и я отметила, что рука у нее тоже нестандартная. Неухоженная то есть, ногти поломаны, два пальца заклеены пластырем, следы чернил. Нормальная человеческая рука.

Интересно, что Саша у нас делает?

Интересно, что она вообще делает? Работает где-то, судя по рукам. Или подрабатывает, вернее, если бы работала, ногти были бы запущеннее, а так просто обломаны. Петр Гедеонович всегда учил внимательно смотреть человеку на руки. По рукам можно понять гораздо больше, чем по лицу. Учится еще, наверное, – откуда чернила-то? А сама не очень крупная, кости тонкие, шея тонкая, точно из голодного края. Может, родственница какая-то неизвестная?

– Мне Игорь про тебя рассказывал много, – сообщила Саша.

Тут я, конечно, поняла. Саша – подружка Игоря, братца моего. Однако. Первая девушка брата моего, при виде которой не хочется убиться об забор, как ни странно.

– И чего же он там рассказывал? – поинтересовалась я.

Еще не хватало, чтобы он Саше про эту случившуюся гадость рассказал, и так жить тяжело.

– Про театр, про Ктулху, вообще, – Саша улыбнулась. – Я тоже в театральную студию ходила, в Дом культуры железнодорожников. Недолго, правда, год, пока клуб не закрыли.

– Ты театр любишь? – удивилась я.

– Не, – Саша стала составлять из орехов какое-то слово. – Просто я заикалась сильно, вот мне и посоветовали. Читать стихи при большом стечении народа, роли какие-нибудь маленькие. Одним словом, мне показана общественная активность.

Слово составилось «муха».

– У меня первая роль была как раз Муха-Цокотуха, – сказала Саша. – Я как раз формой под муху подходила. Мелкая совсем, метр от пола.

Саша улыбнулась и показала рукой.

– Только я тогда так сильно заикалась, что ничего сказать не могла, мне разрешили только жужжать, а говорила за меня другая девушка.

– А я играла гранату, – призналась я. – Первая роль.

– Гранату? – усмехнулась Саша.

– Да. «Ф-1». Наш руководитель Петр Гедеонович сочинил пьесу про старые вещи. Будто на чердаке в заброшенном доме лежат старые вещи: торшер, радиола, велосипед и граната. И вот в один прекрасный день вся эта компания решила отправиться в путешествие, чтобы посмотреть мир. Вот они садятся на велосипед и отправляются в поездку.

Саша уже рассмеялась. Зубы, конечно, подкачали. Белые, чистые, кривые. Зубы, не знавшие бескрайней мощи современной ортодонтии. В нашем поселке таких зубов не бывает, такие зубы все в Торфяном.

– А граната тоже такая припудренная была, все время мечтала о том, чтобы взорваться. Поэтому ее все боялись. Но любили – она очень добрая была и умела песенки петь.

– Граната – это, конечно, круто, – продолжала смеяться Саша. – Никогда не думала, что можно ставить пьесу про гранату.

– Пьесы можно ставить про все, что угодно. Про гранату, про плоскогубцы, про холодильник еще хорошо, тоже смешно.

Я вспомнила Петра Гедеоновича, ходит по сцене, курит трубку и посвящает в секреты ремесла. Вот так, примерно:

– С пьесами ведь как, кажется, ничего и не произошло, ну, подумаешь, чайку вшивую пристрелили, а на самом деле весь мир опрокинулся. Вот у нас, кстати, была пьеса про печатную машинку, которая поссорилась со своими же буквами.

Саша рассмеялась сильнее.

А я вдруг поняла, что Саша мне нравится. То есть, смеялась она так честно, что я вдруг подумала, что она нормальная, не то что предыдущие подружки Гоши. И вообще нормальная. На всю оставшуюся жизнь.

– А про плоскогубцы? – спросила она сквозь хохот. – Какую пьесу можно придумать про плоскогубцы?

– Ну как, самую актуальную. Молодой плоскогубец по имени Вальжан ищет свое место в этом бушующем мире…

Саша расхохоталась уже до слез, отодвинула в сторону орехи и принялась вытирать глаза мещанским розовым платочком, мне бы такой. Я, глядя на нее, тоже не удержалась, тоже засмеялась. Саша. И Герда ее впустила в дом, между прочим.

Едва я вспомнила Герду, как она и показалась. Вошла в столовую – и сразу к Сашке. Подошла, уткнулась лбом в колено и стоять осталась.

– Ого, – восхитилась Саша. – Вот это монстрик. Как тебя зовут, красавица?

Саша собрала собачью морду в ладони, стала смотреть в глаза.

– Какие у нее интересные глаза, – Саша сощурилась. – С синими и золотыми звездами. Никогда не думала, что у собак бывают такие глаза. Точно капли янтаря внутри. И голубые…

Герда не вырывалась, стояла не шевелясь, так друг на друга и смотрели, пока Саша ее не отпустила. После чего Герда отправилась к холодильнику и стала его обнюхивать.

– Очень странная собака, – повторила Саша. – Очень красивая. Какая порода?

– Ротшвайгер, – брякнула я.

– Ротшвайгер? Не слыхала…

– Очень редкая порода. Выведена в секретных лабораториях Чили. Собака Пиночета, так ее еще называют.

– Да?

– Ага. В мире таких две-три штуки всего, да и то в Америке, у генералов из Пентагона.

Саша посмотрела на Герду с уважением.

– Отцу друг подарил щеночка. Вывез его из Чили в плюшевой игрушке. Суперсобака.

– Вижу.

В подтверждение этого Герда поднялась, ткнула мордой холодильник, открыла дверцу, лапой вытянула нижний поддон. Внизу у нас хранится в основном лед. Мама не терпит замороженных продуктов, поэтому в морозилке у нас куски льда, по зиме привезенные со святых источников. Святой лед, короче. Ну, и мороженое, конечно. Лед Герду абсолютно не заинтересовал, а вот мороженое наоборот, она вздохнула и выворотила из морозильника целое ведерко. Кажется, шоколадного.

– Сильно, – заметила Сашка. – Даже не стесняется.

– Ротшвайгеры все такие, – объяснила я. – У этой породы чрезвычайно развита самостоятельность.

Герда тем временем открыла зубами банку и стала с понурым видом мороженое лизать.

– Можно я сфоткаю? – попросила Саша.

Я кивнула. Она стала возиться с телефоном, а я все смотрела на собаку. Герда удивляла. Продолжала удивлять. Вот уж не думала.

– За это ротшвайгеров и ценят, – сказала я. – Они удивляют хозяев. А ты с Игорем где познакомилась?

– На концерте.

– Он ходил на концерт?!! – поразилась я.

– Да. И меня пригласил. На этих… «Бомбардировщиков».

– «Анаболик Бомберс». Так-так, а я и не знала, что они приезжали…

Знала, конечно. Какой поклонник Ктулху в здравом уме пропустит концерт «Анаболиков»? Только меня все равно не пустили бы. Во-первых, мама меня из дому весьма неохотно выпускает, я уже говорила. Во-вторых, «Бомберсы» – не такая группа, на которую стоит ходить в моем психическом состоянии. В-третьих, на их концерты можно только с 16+. Так что как ни крути, я туда не попала бы. Вот так. Ну и ладно, никуда они не денутся, дождутся. Правда, Дрейк ощутимо сдал в последнее время, стал похож на сдутый кожаный бурдюк, но тут уж ничего не поделаешь, жизнь вносит свои коррективы.

– Ничего интересного, – попыталась утешить меня Саша. – Сначала концерт, потом побоище.

– Это самое важное, – возразила я. – В этом вся соль. Какой же концерт без побоища? Ну, разве романсы какие, да и то…

– Что и то?

– В прошлом году к нам балалаечник приезжал. Ну, этот, который очень круто играет. Паганини балалайки. Так после концерта тоже мощная драка приключилась, ОМОН пришлось вызывать.

– И кто с кем?

Герда икнула. Она вылизала уже довольно большую яму в мороженом, и теперь собралась, видимо, сделать перерыв. Не слышала, что собаки любят мороженое.

– Новаторы с консерваторами, – пояснила я. – Студенты из консерватории с ансамблем народных инструментов «Муравель».

– И кто победил?

– «Муравель», конечно. Они пришли с этими большими балалайками, такие крепкие мужики, все рабочих специальностей. Как давай этими балалайками направо-налево махать, студенты только так в разные стороны полетели. Так что побоище – это часть шоу, тут уж ничего не поделаешь.

Герда вернулась к мороженому.

Саша понюхала воздух.

– Странный запах… – сказала она. – Спички вроде…

– Это мне душевные банки ставили, – пояснила я. – Не обращай внимания. А вот в прошлом году в оперном театре музыканты в яме подрались, тоже здорово. На сцене «Сатана там правит бал» вовсю гремит, а в яме скрипачи буцкаются. Мы как раз в ложе сидели, хорошо было видно. Я так смеялась, что чуть вниз не вывалилась. Мама меня потом в оперу три месяца не пускала.

– Ты любишь и оперу?

– Конечно, – кивнула я. – Опера – это же адский трэш, «Анаболики» отдыхают просто. По сцене бегают мужики в лосинах и порют всякую чушь, руками двигают. Очень весело, короче. А ты что, оперу не любишь?

– Не знаю, – пожала плечами Саша. – Я думала, это все серьезно…

– Да ну, брось, серьезно. Трэшага, какой поискать. Я очень люблю ходить, особенно с Игорем.

– А он тоже оперу любит?

– Ну что ты, он разве ненормальный? Мама загоняет, чувство прекрасного воспитывает. А сам он дрыхнет. Однажды мы сидели, он так уснул, что треснул лбом впереди сидящему дядьке по голове. А дядька с испуга прикусил язык.

Саша опять хихикнула.

– Но это еще не самое трагичное, – сказала я. – Этот дядька сам оказался оперным певцом, а язык у него сильно загноился, так что при пении он стал картавить немного. Вот он выходит на сцену, начинает петь; «Приди-приди, любезный друг, приди-приди, я твой супруг». А зал вповалку просто. Сначала он, конечно, нервничал, а потом зрители как повалили – прикольно ведь! Стал знаменитостью, делал сборы.

Саша опять вытерла слезы.

– Ты это придумываешь? – спросила она.

– Нет, – ответила я.

– Придумываешь ведь.

– Да нет, это все правда, – заверила я. – В театрах таких историй каждый день по десять штук. Да я могу про театральную студию книгу написать, у нас Петр Гедеонович на подводной лодке служил, так он говорит, что по сравнению с театром подводная лодка просто ясельки. Петр Гедеонович это наш руководитель, у него талант и вставная челюсть.

Герда издала звук, похожий на «ага». После этого звука появился Гоша с микроскопом. С микроскопом он смотрелся странно, микроскоп ему не шел. Зачем ему микроскоп? Почему он здесь уже, они же недавно вроде уехали…

– Алька, ты тоже здесь? – удивился он.

– Здесь, а чего?

– Да нет, ничего. Орехи, смотрю, грызете.

– Саша мне сибирскую технику показывала. Скоростной грызьбы. Смотри.

Я быстро разгрызла несколько орехов.

– Впечатляет, – кивнул Гоша. – Спичками чего-то воняет… А ты что делаешь? – Он с прищуром посмотрел на Герду. – Много мороженого есть нельзя, – сказал Гоша.

Герда всхлипнула и отступила от ведерка. Она обошла вокруг столовой, остановилась у дверей. И вдруг как-то развалилась, точно игрушка на пружинке, бух – и на бок, и по пути еще в шкафчик врезалась и костями грохнула.

Бум. И словно мертвая. Даже конвульсия по задней лапе пробежала.

– Что это с ней? – спросила Саша. – Ей плохо?

– Придуривается, – сказал Гоша. – Она любит такие штуки откалывать.

Саша расхохоталась снова, это было очень смешно на самом деле.

– Зачем тебе микроскоп? – поинтересовалась я.

– Да это Саше.

Саша еще и микробиолог. Тоже неплохо.

Глава 7
Сокровища Вселенной

– Привет, – сказал я. – Да, это я. Игорь.

– Игорь? Слушай, Игорь, у меня к тебе дело.

– Ага…

– Тут у нас такая засада, Игорь. Юльке… Ты помнишь Юльку?

– Да, конечно.

– Ну, такая, высокая?

– Помню-помню, – нетерпеливо сказал я. – Что с ней?

– Крышу ей снесло, – сообщила Сашка.

Я представил, как Юльке снесло крышу. Наверное, это выглядело страшно.

– Это ужасно, – сказал я. – Может, ей как-то можно помочь… Лекарства…

Сашка рассмеялась.

– Да нет, – сказала она. – Не в том смысле крышу снесло, в хорошем. То есть у нее на даче ветром оторвало шиферину. Если пойдет дождь, все зальет. Ты бы мог помочь?

– Крышу починить? Не знаю…

– Да там пару гвоздей забить всего. Мы лестницу подержим, а ты слазишь? Как?

Честно говоря, дачных приключений мне в этом году больше не хотелось. Но и отказываться тоже как-то не так… У Юли снесло крышу, и теперь ее затопит, и нужна мужская рука.

– Хорошо. Только я собаку возьму, ей погулять нужно. Вы с Юлей не против?

– Да хоть пять собак. Давай через час у пристани, там, где трамвайчик? Знаешь?

– Знаю.

– Ну, давай. В Мамонтовку поплывем.

Сашка отключилась, а я стал собираться. Сходил в гараж. Там у нас все есть. Отец любит инструменты. И хотя он даже лампы в фарах меняет в автосервисе, но все инструменты предпочитает иметь в гараже. Красивенькие такие, в футлярах. Я нашел гвоздодер, нашел молоток, нашел шуруповерт и саморезы, и ножовку, и думал, не взять ли болгарку? Но потом решил, что все-таки перебор, и так полный сундучок получился.

Потом подумал, как следует одеться. Наверное, в комбинезон. Взять на всякий случай каску и перчатки…

– Ты куда? – В гараж заглянула Алька. – Собираешься куда-то?

– Да надо сходить тут… У пацана одного гараж нужно помочь покрасить…

– Да ладно врать, – перебила Алька. – Ты к Сашке на дачу едешь, я подслушивала. Возьми меня? А то мне совсем тут сидеть не хочется.

– Да я не на дачу… – пытался отбрехаться я.

– На дачу. Можешь мне не врать, нас в кружке учат вранье отличать. В Мамонтовку. На трамвае. Гош, ну возьми, а? Ты же Герду хочешь взять, да? А с Гердой нам ведь ничего не страшно. Ну, и молоток на всякий случай прихватим.

Я вспомнил, что мне сказала мать.

Вспомнил, что мне сказал отец.

Ну, и вообще все вспомнил.

– Ну что мы, теперь будем всю жизнь шарахаться? – спросила Алька. – Если так, то лучше вообще из дома не выходить. Доктор, между прочим, рекомендует не бегать от страхов.

– Отец мне голову свернет, – сказал я.

– А мы никому не скажем, – успокоила Алька. – Скажем, что в кино ходили. Сейчас, кстати, мульт отличный идет.

Я молчал.

Алька задумалась, а потом сказала:

– Ладно. Скажем так. Ты куда-то там пошел по своим делам, а я за тобой увязалась. Так что если что влетит, то мне. Ты, как всегда, невиноватый. А вообще сегодня какой день?

– Вторник вроде.

– Сегодня родители поздно будут, – сказала Алька. – Часов в восемь, не раньше. Если вторник, то мама с утра отправилась с Мелким в реабилитационный центр. Пробудут там часов до шести, потом их заберет папка, потом они поедут в кафе… Короче, они раньше девяти не вернутся, а последний рейс со стороны Мамонтовки в восемь пятьдесят. Успеем.

– Откуда ты знаешь про рейс?

– Посмотрела расписание. Гоша, пойдем, а? Не хочу сидеть тут до вечера. Мне страшно…

И Алька сделала испуганное лицо. Врет. А может, и не врет…

– Давай, Гош, что мы все дома-то сидим, поедем?

Одним словом, я согласился, и через час мы уже были у реки, на пристани.

Саша подошла через минуту. С целым ворохом пустых пластиковых бутылок коричневого цвета, уложенных в объемную авоську.

– Привет, Саш.

Алька кинулась ей на шею, повисла, лошадь. На самом деле лошадь, ростом почти с Сашу, длинная у нас Аглая, чуть не уронила.

– Я тоже рада вас видеть, – сказала Саша.

Алька опустилась на землю.

Саша была наряжена в камуфляжный костюм. И в сапоги. В платке. За грибами вроде как собралась. Все велико на три размера, выглядит смешно.

– Ты умеешь резать пластик? – спросила Саша.

– Как это? – не поняла Алька.

– Ножницами. Ничего сложного, я научу. Мы с Юлькой проект один хотим попробовать.

Саша потрясла бутылками.

– Игорь будет крышу починять, а мы с тобой… Ну, увидишь. Пойдемте, корыто скоро отходит.

Мы поспешили к пристани.

Возле причала болтался старый речной трамвайчик, похожий на старую же субмарину – настолько глубоко он сидел в воде. На палубе было уже изрядно народа, все ждали отправки, перетаптывались с ноги на ногу, и в такт их перетаптыванию покачивался катерок.

– Он надежный? – спросила Алька.

– Как «Титаник», – ответила Саша.

Я не понял, пошутила она или нет. Алька хихикнула. Мы купили билеты и погрузились. С Гердой это оказалось легко, от нее все расступались в стороны, перед нами освобождалось пространство, Альке это нравилось, она держала Герду за ошейник и поглядывала на окружающих с превосходством.

На реке оказалось хорошо. Свеженько так, ветер дул с разных сторон, хотелось сидеть и дремать, и плыть куда-нибудь, глядя на берега, тысячу километров, плыть, останавливаясь на песчаных отмелях, ловить рыбу, варить уху, греть спину у огня, смотреть, как суетятся в воздухе чайки… У Симбирцевых, кажется, есть яхта, только не помню, морская или речная, наверное, всякая.

Саша достала тыквенных семечек, и мы начали грызть. Семечки были пожарены необычайно, с солью и еще с чем-то, со вкусом хлеба и подсолнечного масла. Алька спросила, где такие семечки продают, Саша ответила, что такие нигде, это фирменный рецепт ее матери.

– Каждую осень три мешка покупает, а потом жарит по-старинному. Продает у поезда.

– Классные семечки, – Алька стряхнула с губ кожуру. – Они… Я бы, наверное, килограмм съела.

– Ну и ешь, – Саша оттянула Алькин карман и насыпала семечек в него. – От семечек лучше мозг работает. И от глистов полезно. Главное, язык не натереть, самые противные мозоли.

Стали грызть семечки. Оказалось, что под семечки очень хорошо думается, все двадцать минут переправы я думал. О том, что как-то это все… вроде бы мне эта Саша и не нравится особо, а зачем-то за реку поехал.

Вторым приятным моментом было то, что очистки можно было сплевывать прямо за борт, а не собирать в ладонь или в пакет.

От семечек захотелось пить, но воды никакой на катере, само собой, не продавали, я мучился и думал – если сбросить за борт трубку, можно ли будет втянуть через нее воду? Вряд ли, не хватит легких. Ну и еще какие-то глупые мысли, совсем необязательные, простые, но от которых было хорошо и спокойно.

На Сашу поглядывал. С чего-то вдруг позвонила…

Трамвайчик причалил к песчаному берегу по-простому – ткнулся носом, подсел на мель. На сушу сбросили трап, и народ по нему стал спускаться, и мы тоже сошли. Герда спрыгнула сама, плюхнулась в воду, выбрела на берег. Альку снял я, Саше подал руку, она не отказалась.

На берегу Алька напряглась немного, поглядела на Герду. Но та была спокойна, сидела у воды и чесалась. Люди, высаживавшиеся с катера, тоже были вполне себе не опасные с виду, обычные дачники, так что я стал думать, что мы сюда не зря поехали, Алька права, нечего дома страхи засиживать. Так что вот.

Дачный поселок Мамонтовка оказался тоже вполне себе приличным. Располагался вдоль реки в два ряда, между водой и непонятными сопками. Домики выглядели достойно, с разноцветными черепичными крышами, с яблонями на участках, с мансардами. И народу много, копаются на своих участках, возделывают урожай, шашлыками пахнет, бензопила ревет.

И Юля шагала нам навстречу. Худая и синяя. Рядом с ней даже Саша упитанной кажется. А потом у Саши волосы красивые, а у Юли жидкие, точно она облысела от голода. Нет, на самом деле, бледная, как королева вампиров. Стали обниматься. Сначала девчонки, потом, к совершенному моему удивлению, точно так же Юля обняла меня. Она была выше почти на полголовы и повисла на мне, как искусственный скелет, а я растерялся и тоже ее обнял, Юля всхлипнула. Расчувствовалась, кажется.

Герду обнимать не стала, просто погладила ее по голове.

– Рада вас видеть, – сказала Юля. – Рада. Нам туда. Метров триста тут. Может, восемьсот.

– Юль, а почему Мамонтовка? – спросила Алька. – Здесь останки мамонтов обнаруживали?

– Не знаю, может, и обнаруживали. Здесь много чего есть. А название из-за сопок.

Юля махнула в сторону холмов.

– В лучах заката они на мамонтов похожи.

Мы поглядели на сопки. Не знаю, сопки сопками, на мамонтов совсем никак не тянут, хотя местным, наверное, виднее. Так, холмы.

– Они красивые, – сообщила Юля. – А вон мой дом. Недалеко ведь, да? Километр всего.

Недалеко, точно, не километр, полкилометра. В крыше дома издалека виднелась дыра. Размером с баскетбольный мяч, крокодил средних размеров пролезет.

– Это как? – Я указал на дыру.

– Метеорит упал, – пояснила печально Юля. – Небольшой такой, с орех.

Продемонстрировала кулак.

И тут же засмеялась своему юмору. Саша ее поддержала, а Алька поддержала Сашу, вот так они и рассмеялись все, и я присоединился.

– На самом деле неизвестно, что это, – сказала Саша. – Что-то упало, а что именно, мы так и не поняли. Может, на самом деле метеорит.

Подошли к дому. Юля выдала мне трухлявую лестницу, и я полез на крышу, а девчонки принялись что-то строить из бутылок.

Оказалось, что чинить крышу не так уж и сложно, главная трудность – не свалиться, а так все вполне себе просто. Я починял крышу, поглядывал вниз, дышал речным воздухом.

Алька вооружилась граблями и сгребала листья, причем старательно, с интересом. Саши и Юли видно не было, они за углом возились с пластиковыми бутылками и хихикали. Зато мне сверху отлично виделась Герда, она тоже была занята делом, грызла поливочный шланг. То есть не особо грызла даже, а так, философски кусала, с одной стороны в пасть входил зеленый шланг, с другой стороны вываливались разрезанные куски. Развлечение что надо.

Крыша чинилась хорошо, я от себя не ожидал. Ну, если честно, это было не сложно, сметай старый мусор, подтягивай съехавшие пластины и подбивай их гвоздиками, чувствуй себя при этом мастером.

Забавно все-таки. Я ведь ее как-то совсем почти не знаю, два раза встречались, а потом раз – и согласился чинить крышу. Точно мы сто лет знакомы. И вот сижу на крыше, откуда можно свалиться…

Но я не упал. Более того, залатал дыру как надо. Ну, может, не совсем идеально, но и не позорно, сойдет для первого раза. Спустился осторожно.

Девчонки построили пальму. Из пластиковых бутылок. Пальма выглядела несколько ширпотребно, но в качестве украшения ландшафта вполне могла сойти. Да вообще, во дворе Юлиной дачи она смотрелась вполне себе живописно. И рядом с Юлей живописно.

– Отличная пальма, – похвалил я.

– Угу, – уныло кивнула Юлька. – Защищаться по ней буду.

– То есть?

– Диплом. «Ландшафтная среда малых городских поселений: новая парадигма дизайна». Короче, как своими руками украсить улицу. Пластиковые пальмы, картонные одноразовые скамейки, можно много чего еще придумать, у меня там в конце план.

– Мы этот план в комитет по благоустройству отправили, – сообщила Саша. – И там рассматривают вполне серьезно…

– В городе будут пальмы из бутылок? – спросил я.

– Не, – хлюпнула носом Юлька. – Пока только для дошкольных учреждений. Разрешили два садика оформить, но это уже хорошо.

– Она из покрышек чудесных лебедей вырезает, – сообщила Саша.

– Из покрышек? – спросила Алька. – У нас полно покрышек, может, у нас в саду лебедей поставить? А то у нас там газон пустой…

Я представил вырезанных из покрышек лебедей в нашем саду и подумал, что мать не одобрит. Лебеди из покрышек. Гномы. Однажды нам подарили гнома с дудкой, мама его на следующий день случайно разбила. Ибо мещанство.

– У нас мама птиц не любит, – сказал я. – Ее в детстве вороны поклевали.

– Так мы лебедей поставим, – возразила Алька. – При чем тут вороны?

– Мать не любит всех птиц, – напомнил я. – Лучше не рисковать.

Саша хмыкнула.

Мимо пробежала Герда со шлангом, волокла его за шею, как дохлую длинную змею.

– Теперь и поесть можно, – сказала Саша. – Крышу починили, пальму построили, хозяйка – тащи бутерброды.

– Бутерброды! – захлопала в ладоши Алька. – Ура! Бутерброды! Я люблю с креветочным желе и с маслинами…

Юлька и Саша переглянулись и дружно хихикнули.

– У нас только с докторской, – сказала Саша. – С колбасой будешь?

– Буду.

Герда тоже бутерброды с колбасой одобрила, возникла, облизнулась и стала нюхать воздух. Юлька кашлянула и посмотрела в сторону реки.

– Что такое? – насторожилась Саша. – Я же с утра бутербродов понаделала, и огурцы малосольные еще…

– Так я тут… – Юлька кивнула в сторону поленницы. – Я тут решила немного дров с утра порубить… Порубила, а потом аппетит разыгрался, ну я и это… Да все равно колбаса была как резиновая.

Алька вздохнула.

Герда тоже вздохнула.

– Утешила, – рассерженно сказала Саша. – А хлеб? Буханка целая была, можно на огне пожарить.

– Хлеб очень вкусный был, – улыбнулась Юлька. – Настоящий, лухский. Он так вкусно пах, что я не удержалась…