Текст книги "Стратегия. Логика войны и мира"

Эдвард Люттвак
Стратегия: логика войны и мира

Посвящается моему сыну Джозефу Эммануилу

Серия «Мировой порядок»

Edward N.Luttwak

Strategy: The Logic of War and Peace, Revised and Enlarged Edition

Перевод с английского В. Желнинова

Печатается с разрешения the Edward N. Luttwak, Inc. (USA) via Alexander Korzhenevski Agency (Russia).

© The President and Fellows of Harvard College, 1987, 2001

© Издание на русском языке AST Publishers, 2021

Предисловие к первому изданию

Возможно, причина в том, что я родился в спорном пограничье Трансильвании во время самой крупной и кровопролитной войны в истории человечества, но стратегия всегда меня привлекала и сделалась моей страстью. Конечно, вряд ли подобает так говорить о предмете, столь неопределенном и столь провоцирующем к распрям. Однако настоящая книга призвана помочь в постижении внутреннего смысла стратегии, и любые оправдания становятся лишними, стоит осознать, что на логику стратегии опирается не только развязывание войн, но и поддержание мира.

В данной книге не предлагается никаких подсказок для выстраивания политики – ни для Соединенных Штатов Америки, ни для любой другой страны на мировой арене, равно как и не содержится «рецептов» правильного использования вооруженных сил. Моя цель, скорее, состоит в том, чтобы раскрыть универсальную логику, которая обусловливает все формы войны и все противоборства народов, даже в мирное время. Все, на что люди способны, какими бы абсурдными или саморазрушительными, великолепными или отвратительными ни были эти поступки, давным-давно уже сделано в войне и в государственном управлении, а в самих поступках нельзя обнаружить и намека на логику. Но логика стратегии проявляется в последствиях дел (или недеяния); именно исследуя эти последствия, зачастую непреднамеренные, мы в состоянии понять природу и работу логики.

Теперь критически настроенный читатель вправе усомниться в непомерности амбиций такого исследования. Поскольку события войны и мира слишком уж спонтанны для того, чтобы их можно было поверить наукой и отыскать единственно правильное значение, то есть вывести действительно непогрешимые теории, можно предполагать, что дальнейшее изложение будет пестреть банальностями или, хуже того, окажется бессмысленным нагромождением псевдонаучных истин. Искренне прошу подождать с вынесением приговора до последней страницы – и на всякий случай вношу необходимое пояснение.

Долгий путь к манящему месту назначения начинался вовсе не с постановки упомянутой амбициозной цели. Читая военно-историческую литературу, изучая в подробностях историю Римской и Византийской империй, занимаясь профессиональной деятельностью кабинетного военного аналитика и улаживая в полевых условиях различные конфликтные ситуации, я, подобно своим предшественникам, пришел к выводу, что опыт каждой войны уникален, что это всегда итог уникального сочетания политических целей, преходящих эмоций, технических ограничений, тактических приемов, оперативных схем и географических факторов. Но все же с годами начали выявляться соблазнительные совпадения, которые выстраивались во все более строгие закономерности, причем некоторые из них уже были отмечены в исследовательской стратегической литературе, прежде всего в знаменитой книге Клаузевица[1]1
  Имеется в виду работа К. фон Клаузевица «О войне» (см. Библиографию). – Примеч. перев.


[Закрыть], а вот другие, как казалось, оставались вне поля зрения. В предпринятых исследованиях манило то, что выявленные закономерности не соответствовали привычным ожиданиям и не упорядочивались какой-либо знакомой и очевидной логикой причин и следствий.

Видение стратегии возникло из массы прочитанных слов, изученных ситуаций и реально прожитых военных событий, и я обнаружил, что в этом видении присутствует вовсе не прозаический набор банальностей, а обилие парадоксов, ироний и противоречий. Более того, логика стратегии как будто разворачивалась в двух измерениях – это «горизонтальные» противоречия тех, кто стремился одолеть, сдержать и победить друг друга (благодаря чему стратегия и стала парадоксальной), и «вертикальное» взаимодействие на различных уровнях конфликтов – техническое, тактическое, оперативное, стратегическое и еще более высокое, лишенное естественной гармонии.

Коротко говоря, я предлагаю маршрут для исследования. Путь начинается с описания ряда столкновений с динамическими силами «горизонтального» измерения; далее мы идем вверх, уровень за уровнем, по «вертикальному» измерению стратегии и достигаем точки, в которой оба измерения сливаются в большой стратегии окончательных результатов.

Предисловие к изданию 2016 г

Когда рукопись этой книги отправилась в типографию, это не означало, что я бросил изучать стратегию и войну как явление, что я перестал заниматься аналитической работой в полевых условиях и в должности советника по государственной безопасности. Под влиянием теории и практики моя исходная идея продолжала развиваться, принося новые плоды, которые нашли отражение в пересмотренном издании 2001 года, а ныне дополнили пересмотренное и обновленное издание 2016 года. Среди этих плодов нужно выделить концепцию «геоэкономики», то есть проникновения воинственных настроений и способов противостояния в отдельные области международной торговли; еще отмечу как новое концепцию «постгероической войны» – так я обозначаю новейшее стремление сражаться практически без потерь и его неожиданные последствия, включая сюда дистанционно управляемую «войну беспилотников»; прибавлю также изучение основных источников стратегического мышления, анализ последствий войн, которые прерываются вмешательством извне, и (это совершенно другое) переоценку потенциала и серьезных ограничений авиабомбардировок вследствие развития систем наведения. Если коротко, структура книги осталась прежней, значительная часть текста была написана заново, а остальное подверглось тщательной переработке и обновлению. Ни окончание холодной войны, ни возвышение Китая, ни широкомасштабные вспышки исламистского насилия по всему миру не способны изменить логику стратегии. Тем не менее новые обстоятельства требуют нового набора примеров, да и отдельные недавние технические достижения заслуживают отдельного рассмотрения. Кроме того, я постарался вычеркнуть из текста наиболее темные места; надеюсь, теперь мое сочинение больше не воспринимается как повторный перевод с немецкого.

Часть 1
Логика стратегии

Введение

Si vis pacem, para bellum: «Хочешь мира – готовься к войне» – так гласит римская поговорка, которую до сих пор охотно цитируют ораторы, рассуждающие о пользе мощного вооружения. Нам твердят, что надлежащая боеготовность отражает те нападения, каковые провоцируются слабостью, и тем самым сохраняет мир. При этом, конечно, столь же справедливо утверждение, что надлежащая боеготовность может обеспечить мир совершенно иным способом – убедив слабого сдаться сильному без боя. Древнеримское изречение, изношенное и затертое долгим словоупотреблением, давно уже перестало стимулировать наше мышление, однако именно сама его банальность поучительна: в этой парадоксальной фразе скрывается вопиющее противоречие, которое подается так, будто оно есть строгое логическое высказывание (чего едва ли можно ожидать от простой банальности).

Почему же это противоречивое высказывание принимается столь безоговорочно и даже игнорируется как самоочевидное? Разумеется, кое-кто с ним не соглашается, и целая академическая дисциплина «изучения мира»[2]2
  Эта социальная наука получила развитие в 1960-х гг. и постепенно обрела международное признание; с 1973 г. действует Общество изучения мира, а с 2001 г. – Ассоциация изучения мира и справедливости. – Примеч. перев.


[Закрыть] опирается на утверждение, что мир нужно изучать как самостоятельное явление и активно трудиться ради него в реальной жизни: Si vis pacem, para pacem, или «Хочешь мира – готовься к миру», как могли бы сказать приверженцы этой дисциплины. Но даже те, кто отказывается от упомянутого выше парадоксального совета, не отвергают его как самоочевидное глупое противоречие, опровергаемое здравым смыслом. Напротив, они рассматривают его как пример ошибочной общепринятой мудрости и противопоставляют ей идеи, которые сами считают новаторскими и небанальными.

Значит, вопрос остается в силе: почему указанное вопиющее противоречие принимается столь охотно? Вдумайтесь в абсурдность подобного совета в любой области жизнедеятельности за пределами стратегии: «Если хочешь А, стремись к Б, его противоположности», то есть «если хочешь похудеть, ешь побольше», «если хочешь стать богатым, зарабатывай меньше»! Конечно, мы категорически отвергли бы такие наставления. Но в царстве стратегии, которое охватывает поведение людей и последствия их отношений в контексте фактических или возможных вооруженных конфликтов[3]3
  У стратегии множество определений, но ни одно из них не является полностью приемлемым. Под этим словом понимают и доктрину, и простой план, и описание какой-либо повседневной практики, и совокупность теорий. См. Приложение 1, где приводится ряд наиболее типичных определений стратегии.


[Закрыть], мы научились принимать парадоксальные высказывания как обоснованные. Нагляднейшим примером здесь выступает понятие ядерного «сдерживания», настолько глубоко усвоенное в годы холодной войны, что многим ныне оно кажется прозой жизни. Чтобы защищаться, мы должны быть готовы напасть в любое время. Чтобы извлечь выгоду из ядерного оружия, нельзя им пользоваться, пусть изготовление и поддержание ядерного арсенала обходится недешево. Быть готовым к нападению ради «возмездия» – это доказательство мирных намерений, но возведение противоядерной защиты свидетельствует об агрессии, оно как минимум «провокативно», если исходить из общепринятых взглядов. Споры о безопасности в рамках ядерного сдерживания снова и снова разгорались во время холодной войны, и, конечно, возникало немало препирательств по всем отдельно взятым вопросам политики в области ядерного вооружения. Но явным парадоксам, составлявшим саму суть ядерного сдерживания, было суждено остаться незамеченными.

Здесь я намерен выдвинуть следующее положение: стратегия не просто включает в себя то или иное парадоксальное высказывание, вопиюще противоречивое, но признаваемое обоснованным; скорее, вся область стратегии пронизана парадоксальной логикой, принципиально отличной от обычной, «линейной» логики, которой мы руководствуемся во всех остальных областях жизни. Когда конфликт отсутствует или видится незначительным для производства и потребления, для коммерции и культуры, для социальных или семейных отношений и для согласованного управления[4]4
  Политика репрессий, напротив, всегда воинственна, даже если избегает кровопролития. Во всех своих проявлениях она напоминает военные действия, предлагает собственные версии нападения и обороны, набегов и ударов из засады. Как на настоящей войне, здесь важны соблюдение тайны и обман: полиция старается внедриться в диссидентские круги обманом, а для диссидентов тайна является залогом выживания, тогда как внезапность необходима для успеха любого предприятия.


[Закрыть], то есть когда борьба и конкуренция в большей или меньшей степени сдерживаются законами и обычаями, преобладает непротиворечивая линейная логика, суть которой составляет простой здравый смысл. С другой стороны, в области стратегии, где человеческие отношения обусловлены реальным или возможным вооруженными конфликтами, действует совсем другая логика, обыкновенно нарушающая ординарную линейную логику за счет объединения и переосмысления противоположностей. Потому-то и вознаграждается парадоксальное поведение, а обычные линейно-логические действия отвергаются; последствия бывают курьезными и даже смертельно опасными.

Глава 1
Осознанное применение парадокса на войне

Рассмотрим обычный тактический выбор из разряда тех, которые часто встают на войне. Чтобы достичь цели, наступающее войско должно выбрать одну из двух дорог, хорошую и плохую: первая – широкая, прямая и вымощенная, тогда как вторая, грунтовая, узка и извилиста. Только в парадоксальном царстве стратегии вообще возможен такой выбор, ведь лишь на войне плохая дорога может оказаться хорошей именно потому, что она плоха и ее менее усиленно охраняют, а то и вовсе оставят без охраны. А вот хорошая дорога может оказаться плохой как раз потому, что она гораздо лучше, значит, именно по ней следует ожидать наступления противника и выставить там заслон. В этом случае парадоксальная логика стратегии стремится к крайности, полностью изменяя противоположности: А не движется к своей противоположности Б (например, подготовка к войне предположительно готовит мир), но в самом деле становится Б, а Б превращается в А.

В этом примере нет преувеличения. Напротив, парадоксальное предпочтение неэффективных методов действия, будь то приготовления, якобы незавершенные, нападения, якобы чрезмерно рискованные, сражения ночью или в скверную погоду, суть вполне обычные проявления тактической изобретательности, причем по причине, проистекающей из самой природы войны. Каждый отдельный элемент стратегии сам по себе может быть достаточно простым для хорошо обученного отряда – передислокация из одного места в другое, использование оружия способами, изученными сотни раз на тренировках, передача и выполнение четко сформулированных приказов, – однако совокупность всех этих простых действий может обрести предельную сложность при столкновении с живым врагом, который желает отразить любые поползновения неприятеля собственными силами и собственным умом.

Во-первых, имеются сугубо механические осложнения, которые возникают, когда действие наталкивается на противодействие неприятеля, как в морских сражениях эпохи парусных флота, когда каждая сторона пыталась бортовым залпом сокрушить носы или корпуса вражеских кораблей, или как в классической воздушной битве истребителей, когда каждый пилот стремится зайти в хвост противнику, или как постоянно происходит в наземной войне, когда сильные фронты отягощены слабыми флангами и еще более слабым тылом, что порождает взаимные попытки обойти с фланга и проникнуть за линию фронта. Думать быстрее врага, оказаться умнее в планировании действий – эти умения могут пригодиться (хотя, как мы увидим, хорошая тактика может сделаться плохой), но сами по себе они не в состоянии преодолеть элементарную сложность, обусловленную тем, что враг пользуется собственными силами, собственным смертоносным оружием, собственными умом и волей. При смертельной угрозе даже простейшее действие, усиливающее опасность, не будет выполнено до тех пор, пока комплекс таких «неосязаемых» составляющих, как личный боевой дух, сплоченность группы и лидерство, не возобладает над индивидуальным инстинктом выживания. Когда решающее значение всех этих неосязаемых составляющих в том, что происходит или не происходит, в конце концов осознается, тогда перед лицом живого и реагирующего врага исчезает всякая простота даже элементарных тактических действий.

Чтобы добиться преимущества над врагом, который неспособен отреагировать, будучи захваченным врасплох и не готовым, или хотя бы над таким врагом, который не может отреагировать своевременно и в полную силу, годятся любые парадоксальные решения. Вопреки общепринятому мнению относительно наилучшего и наиболее эффективного (скажем, короткий путь предпочтительнее длинного, дневной свет предпочтительнее ночной суматохи, тщательная подготовка предпочтительнее поспешной импровизации и т. д.), скверное решение порой принимается сознательно – в надежде на то, что подобный шаг будет неожиданным для врага и снизит его способность сопротивляться. Внезапность на войне может быть признана ровно тем, чем она и является: не просто одним преимуществом среди многих, наряду с материальным превосходством или лучшей исходной позицией, но, скорее, нарушением (пусть временным и частичным) всего предсказуемого содержания стратегии. Ведение войны против врага, который не реагирует (или, что более реалистично, в пределах пространства и времени, достигнутых благодаря внезапности), становится всего-навсего вопросом управления, настолько же простым на практике, насколько простым видится в теории каждый из его элементов.

На этот принцип ведения войны опирается одна из влиятельных доктрин военного дела[5]5
  См. теорию непрямых действий Б. Лиддел Гарта; его мысли на сей счет разбросаны по написанным им биографиям, книгам и статьям. Связное изложение этой теории см. в: Brian Bond, Liddell Hart (1977), стр. 37—613. (Рус. пер. основного труда Лиддел Гарта: Лиддел Гарт Б. Стратегия непрямых действий. М.: АСТ, 2003. – Примеч. перев.)


[Закрыть], но совет принимать парадоксальные решения всякий раз, когда это возможно ради военных действий по «линии наименьших ожиданий», обычно игнорируют – и не без веских оснований.

За каждый парадоксальный выбор, сделанный ради того, чтобы застать врага врасплох, приходится платить, и нередко он по необходимости ведет к потере сил и ресурсов. В наземном бою более долгий или трудный путь утомляет живую силу, увеличивает износ транспортных средств и требует больших припасов; а если подход к месту сражения долог или затруднен, возрастает число отставших, которые не доберутся до поля боя в нужное время. Даже располагая наилучшими приборами ночного видения, ночью отряды не состоянии развертываться, передвигаться или пользоваться оружием так же эффективно, как днем, и потому какая-то (возможно, большая) часть наличных сил в ходе сражения может оказаться менее полезной или вовсе бездействовать. Точно так же ради того, чтобы опередить ожидания врага, который полагается на собственный расчет времени на подготовку, обычно нужны различные спонтанные решения и импровизации, мешающие полностью использовать живую силу и технику, которые в ином случае могли быть задействованы в сражении. Рассуждая более обобщенно, все формы маневрирования, то есть парадоксальных действий с целью обойти превосходящие силы врага и воспользоваться его слабостями, имеют свою цену, независимо от условий и природы сражения. (Слово «маневр» часто употребляют неверно, подразумевая простое передвижение сил. На самом деле никакого передвижения может и не быть, но действие будет парадоксальным, ведь враг готовится к отражению ожидаемой атаки.)

Что касается секретности и обмана, тех двух факторов внезапности, что обычно закладываются в маневрирование, они тоже требуют некоей платы. Строжайшая секретность часто рекомендуется воюющим, причем так, будто она ничего не стоит, однако враг крайне редко и вправду ничего не знает о готовящемся действии (если, конечно, при подготовке не принесена в жертву значительная часть мероприятий). Излишне строгие меры безопасности способны нанести урон боеготовности и тщательной организации войск, вовлеченных в предстоящее сражение, ограничить сбор разведывательных данных и сузить масштаб планирования за счет опыта, который может оказаться полезным; они стесняют размах и реализм учений, которые призваны повысить качество операций во многих видах сражений и которые особенно необходимы, если предстоящая акция сложна по своей сути, например, при высадке десанта или в досконально проработанных вылазках коммандос. Разумеется, всякое ограничение в осведомленности войск ради внезапности ставит эти войска в менее выгодную позицию, чем та, которую они могли бы занять при иных обстоятельствах.

Например, одной из причин провала операции «Пустыня-1» 25 апреля 1980 года, целью которой было освобождение дипломатов США, взятых в заложники в Иране, стали очень строгие меры секретности (впоследствии сочтенные чрезмерными): они не позволили провести совместные учения подразделений армии, ВВС и Корпуса морской пехоты США, привлеченных к этой операции. Военные собрались только на месте, в отдаленной пустынной местности на юго-востоке Ирана, что имело катастрофические последствия: процедуры не были согласованы друг с другом, цепочка командования не выстроена, приказы понимались неверно или попросту игнорировались.

В гораздо более широких масштабах такие наступательные операции, как немецкое вторжение в СССР 22 июня 1941 года (план «Барбаросса») и японский воздушный налет на Перл-Харбор 7 декабря 1941 года, успешно застигли противника врасплох лишь потому, что нападающая сторона пожертвовала тщательной подготовкой, которая могла бы выдать ее намерения[6]6
  Некоторые немецкие части намеренно задержались с выдвижением, а японцы старательно избегали чрезмерной активности в воздухе, чтобы отсутствие их авианосцев в портах осталось незамеченным.


[Закрыть]. Вообще, на войне ничего нельзя добиться бесплатно. Секретность редко бывает полной, и утечке правдивых сведений можно противопоставить обман в надежде на то, что «сигналы», порождаемые подготовкой к действию, будут поглощены «помехами», которые возникают из-за потока сбивающей с толка, устаревшей или посторонней информации (эти инженерные термины вошли в стратегическую терминологию благодаря исследованиям внезапности, предпринятым Робертой Вольштеттер)[7]7
  См. Pearl Harbor: Warning and Decision (1976). (Р. Вольштеттер (Волстеттер) – американская исследовательница, сотрудница корпорации «РЭНД», одной из ведущих «фабрик мысли» США. – Примеч. перев.)


[Закрыть].

Обман порой достигает цели без потери сил, посредством только хорошо спланированной лжи. Но чаще он требует серьезных диверсионных акций, вводящих в заблуждение внимательного врага: поскольку они приносят мало или совсем не приносят пользы для реализации намеченного плана, то отвлекают на себя внимание. Бомбардировщики, отправленные атаковать второстепенные цели для прикрытия тех самолетов, которые направляются к главной цели, все же причинят некоторый ущерб, пусть и не критический, но корабли, совершающие обманный выход в море и обязанные вернуться домой, едва враг возьмет курс в их направлении, могут не внести ровным счетом никакого вклада в битву. Обыкновенно использование (пассивных) манекенов и (активных) моделей, от мнимых танков и орудий или целых подразделений до летающих и плавающих макетов, имитирующих отдельные самолеты или подводные лодки, обходится гораздо дешевле, чем реальные объекты, но тем самым отвлекаются ресурсы, которые в ином случае увеличили бы реальные силы. Сказанное справедливо в отношении самой успешной кампании по введению противника в заблуждение в современной военной истории – применительно к высадке десанта в Нормандии в июне 1944 года, в «День Д». Немецкие шпионы поверили в дезинформацию и сообщали, что союзники высадят основные силы гораздо севернее по Па-де-Кале; этот обман почти ничего не стоил, зато имел долгосрочные последствия: даже после «Дня Д» немцы считали высадку десанта в Нормандии приманкой и ожидали нападения у Кале, в месте, наименее отдаленном от побережья Великобритании. При этом пришлось изготовить большое количество дорогостоящих макетов, чтобы и воздушная разведка немцев отрапортовала, что многочисленные армии готовятся пересечь Ла-Манш (тут усилия союзников оказались напрасными, ибо тихоходные разведывательные самолеты люфтваффе уже не могли прорваться сквозь британскую систему ПВО).

Все, что совершается посредством парадоксального действия, а также секретности и обмана, обязательно ослабляет общие усилия, причем иногда в значительной степени, но внезапность непременно сказывается всякий раз, когда реакция врага ослабляется в куда большей степени. Теоретически внезапность лучше всего достигается через действия предельно парадоксальные, якобы вплоть до полного саморазрушения: используем почти все имеющиеся в наличии силы, чтобы сбить противника с толка, оставляя лишь малую часть для реальной битвы. Враг, несомненно, будет изумлен, но операцию, скорее всего, ожидает крах, даже если мы столкнулись с неподготовленным противником. Очевидно, что парадоксальный путь «наименее ожидаемого» должен завершаться ранее, чем покажется грань саморазрушительной крайности, однако здесь уже вступают в дело вероятностные расчеты, лишенные надежности и точности.