Текст книги "Стратегия. Логика войны и мира"

В анналах военной истории можно найти множество подобных примеров. Но приводить все новые и новые значит попросту затемнять универсальную применимость парадоксальной логики стратегии, динамическая форма которой представляет собой совпадение и взаимообращение противоположностей. Ведь полномасштабная сухопутная война – лишь самый очевидный пример гораздо более широкого явления. Сугубо механические аспекты чрезмерного распыления сил важны, когда театр военных действий достаточно обширен, а командующие войсками не проявляют должного благоразумия, но точно такое же взаимодействие между успехом и неудачей свойственно всем разновидностям военных действий. Это верно даже в том случае, если фактор чрезмерного распыления сил полностью отсутствует. Всякий раз, когда действие длится достаточно долго, допуская ходы и ответные ходы, тот же самый динамический парадокс непременно проявляет себя.

Вспомним, к примеру, шестилетнее противостояние британских бомбардировщиков и немецкой противовоздушной обороны в годы Второй мировой войны. Это противостояние отмечено резкими перепадами фортуны, несмотря на отсутствие внезапно возросших расстояний, превосходящих возможности транспортировки, на отсутствие износа грузовиков, истощения лошадей, утомительных пеших переходов или иных физических затруднений подобного рода. Взамен циклы побед и поражений в воздухе над Германией определялись (замедленной) реакцией обеих сторон на успехи друг друга.

Командование люфтваффе в начале войны считало, что немецкие истребители, пусть обученные для поддержки наземных войск[26]26
  То есть для схватки с истребителями противника, а также для атаки наземных сил при свете дня. См. Williamson Murray, Strategy for Defeat (1983), pp. 1—25.


[Закрыть], смогут обеспечить противовоздушную оборону Германии вместе с зенитками в населенных пунктах и не позволят ни одной бомбе упасть на немецкие города. Но уже летом 1940 года обнаружилось, что немецкое командование ошибалось.

Именно тогда командование британской авиации приказало приступить к ночным бомбежкам Германии. Исходно успехи были скромными, но рейды показали потенциальную неуязвимость бомбардировщиков: истребители люфтваффе не могли эффективно атаковать вражеские самолеты ночью, даже если те засекали и (приблизительно) отслеживали радары дальнего действия на земле[27]27
  Первая бомбардировка немецких объектов в Рурской области состоялась 15 мая 1940 г.; первый налет на Берлин совершили в ночь на 25 августа 1940 г. С начала войны в сентябре 1939 г. и по март 1940 г. британские бомбардировщики сбросили на врага всего 64 тонны бомб, причем целенаправленно воздерживались от бомбежки немецких городов, которые взамен засыпали пропагандистскими листовками. Со стороны громкое хвастовство Геринга казалось обоснованным, но после завершения «мнимой войны» и вторжения немцев во Францию, когда премьер-министром стал Черчилль, британцы увеличили размах бомбежек: 1668 тонн бомб в мае 1940 г., 2300 тонн в июне, 1257 тонн в июле (сокращение из-за потери передовых аэродромов), 1365 тонн в августе, 2339 тонн в сентябре 1940 г. См. Charles Webster and Noble Frankland, The Strategic Air Offensive against Germany (1961), I, 144, 152, и IV, 455; далее этот источник обозначается как SAO.


[Закрыть]. Лишь из-за малой бомбовой нагрузки английских бомбардировщиков немецкие города не понесли тяжелого ущерба в ходе этих налетов.

Поэтому к лету 1942 года британское командование пребывало в убеждении, что требуется всего-навсего обучение достаточного числа экипажей и производство достаточного числа бомбардировщиков для нанесения невосполнимого урона войскам Германии: ВВС одни способны обеспечить победу и не нуждаются ни в армии, ни во флоте. Увы, вместо сравнительно легкого проникновения в немецкое воздушное пространство, к концу 1942 года британцы столкнулись с запоздалой немецкой реакцией на свои прежние успехи. Значительно модернизированная система ПВО с большим количеством радаров лучшего качества, с новыми прожекторными барьерами, с первыми ночными истребителями (с радарами на борту) и большим числом зенитных орудий дала такой отпор, от которого британцы толком не оправились[28]28
  В мае 1942 г. британские бомбардировщики совершили 2702 самолето-вылета, потеряв 114 самолетов и получив 256 серьезных повреждений; в июне – 4801 самолето-вылет с 199 потерянными и 442 поврежденными машинами; в июле количество вылетов сократилось до 3914, а потери составили 171 самолет при 315 поврежденных; в августе состоялось всего 2454 самолето-вылета (против 4242 в августе 1941 г.), 142 самолета было потеряно и 233 машины повреждено. См. SAO, IV, приложение 40, стр. 432; и Alfred Price, Instruments of Darkness (1977), стр. 55 и далее.


[Закрыть].

Удовлетворившись успехами своей радарной ПВО и не желая заимствовать дополнительную живую силу, самолеты и зенитки у фронтов, командование люфтваффе, в свою очередь, оказалось неготовым к реакции британцев, а именно к внедрению эффективных мер радиоэлектронной борьбы (РЭБ) против радаров – как наземных, так и воздушных. Итогом стало резкое возрастание эффективности ночных бомбардировок весной и летом 1943 года[29]29
  Ежемесячное количество бомб, сброшенных бомбардировщиками, снизилось до 2714 тонн к декабрю 1942 г. после пикового уровня в 6845 тонн в июне; в 1943 г., напротив, за январскими 4345 тоннами последовали 10 959 тонн бомб в феврале, и далее тоннаж постоянно возрастал, а пик пришелся на август (20 149 тонн); в том же месяце общий тоннаж Восьмой армии ВВС США составил 3999 тонн. См. SAO, IV, приложение 44, стр. 456.


[Закрыть].

Проигрывая все больше и больше, немцы с их ночными истребителями, зачастую способными лишь к визуальному обнаружению цели, совершенно растерялись, когда британцы стали полностью слепить немецкие радары, применив в качестве контрмеры «оконные» отражатели (ныне – «мякина»), полоски из отражающей фольги, которые выбрасывались пачками в воздушный поток, чтобы создать иллюзорное изображение групп самолетов[30]30
  «Окошками» в британском военном коде назывались металлические полоски, отражавшие лучи радара; американский термин появился позднее, но был принят повсеместно.


[Закрыть].

Примененные впервые в широких масштабах, чтобы усилить эффект неожиданности, «оконные» отражатели проложили дорогу к объединенным налетам ВВС Великобритании и США 24 июля – 3 августа 1943 года налеты на Гамбург. Великий город подвергся разрушению из-за первого в истории человечества рукотворного «огненного смерча»[31]31
  Эффект «огненного смерча» впервые описан в знаменитом докладе главы полиции Гамбурга от 1 декабря 1943 г. См. SAO, IV, приложение 30, стр. 310–315; и Martin Middlebrook, The Battle of Hamburg (1981), стр. 214–240.


[Закрыть].

Уверенное на тот момент в постоянном возрастании своей силы, поскольку в каждом следующем налете участвовало все больше лучших по качеству бомбардировщиков, в ноябре 1943 года британское командование отдало приказ уничтожить Берлин так же, как был разрушен Гамбург. Но вместо очередной крупной победы британцы в рейдах на Берлин столкнулись с реакцией немцев на свои прежние успехи: командование люфтваффе предприняло ряд эффективных контрмер – использование радаров с более высокой частотой на ночных истребителях, хорошо защищенные от постановки помех, новая тактика дневных истребителей, пилоты которых использовали наземные пожары как фон, более совершенные радары обнаружения и слежения, а также значительно улучшенная методика «радионаведения» перехватчиков с земли.

Немецкие силы ПВО сделались опять настолько эффективными, что лишь привлечение бомбардировочных соединений союзников для ударов по французским железным дорогам в ходе подготовки ко «Дню Д» сумело замаскировать поражение британцев в «битве за Берлин», хотя шла уже весна 1944 года и Германия явно проигрывала войну. Причиненный налетами ущерб оказался незначительным, тогда как потери британских бомбардировщиков превышали приток новых самолетов и пилотов[32]32
  Британцы потеряли 314 самолетов (еще 416 были повреждены) в январе 1944 г., 199 машин – в феврале (264 повреждено) и 283 машины в марте (402 повреждено). Этот уровень потерь был откровенно неприемлемым: в марте средняя доступность самолетов составляла 974 единицы. См. SAO, IV, приложение 40, стр. 433, и приложение 39, стр. 428.


[Закрыть]. Важно и то, что боевой дух экипажей стал слабеть: все больше пилотов возвращались обратно после взлета, докладывая о загадочных технических проблемах; одни сбрасывали бомбы, не долетев до Берлина, другие скидывали половину бомбовой нагрузки в море, чтобы увеличить высоту и скорость полета перед встречей с немецкими истребителями.

В британско-немецкой воздушной борьбе в ходе Второй мировой войны следствия парадоксальной логики стратегии в ее динамической форме проявлялись как на техническом уровне, так и на уровне большой стратегии – в которой всегда господствуют политические решения и политические интересы.

Последовательность «действие – противодействие» в разработке нового военного снаряжения и контрмер, которые, в свою очередь, приводят к разработке вражеских контрмер и еще более нового снаряжения, обманчиво выглядит хорошо знакомой. Ведь то обстоятельство, что техническим средствам ведения войны при любой возможности будут противопоставлены другие устройства, разработанные именно против них, представляется достаточно очевидным.

Несколько менее очевидна связь между самим успехом новых устройств и вероятностью возможной неудачи: любой внимательный противник сосредоточит усилия в первую очередь на разработке контрмер против того вражеского снаряжения, которое кажется в данное время самым опасным. При этом, парадоксальным образом, менее успешные устройства способны сохранять свою скромную полезность, даже когда оружие, изначально наиболее успешное, было превзойдено контрмерами и, возможно, стало совершенно бесполезным[33]33
  Когда «окошки» проходили испытания, выяснилось, что старый британский радар ночного истребителя (Mark IV) справлялся с этой контрмерой, а вот современный и лучший Mark VII – нет. См. Price, Instruments, p. 117.


[Закрыть]. В дальнейшем, разумеется, менее успешным устройствам тоже подберут противодействие, но на какой-то срок они будут обладать полезностью – а ничего другого и не требуется от снаряжения в быстро развивающихся технологических областях.

Так обстояло дело и в воздушной радиоэлектронной борьбе в ходе Второй мировой войны, бурное развитие которой подстегивали поразительные научные прорывы, бешеные темпы работы лабораторий и заводов, а также успехи разведки в обнаружении вражеских устройств и технологий. Взаимные разработки мер и контрмер вели к тому, что одно и то же устройство оказывалось высокоэффективным при первоначальном внедрении, потом становилось совершенно бесполезным, а в конце концов делалось откровенно опасным – на протяжении буквально нескольких месяцев. Именно так произошло с хвостовыми радарами на британских бомбардировщиках, сигнализировавшими о приближении истребителей: исходно это было спасение, затем их действию стали препятствовать помехи, а затем они превратились в смертельную угрозу для пилотов, поскольку новый приемник позволял немецким истребителям перехватывать сигналы радаров и обнаруживать бомбардировщики под покровом ночи[34]34
  Когда немецкий Ju-88 по ошибке приземлился на британском аэродроме в июле 1944 г., в нем обнаружили устройство под кодовым обозначением «Фленсбург», которое могло выявлять, опознавать и определять источник сигналов «Моники», то есть британского хвостового радара предупреждения. См.: там же, стр. 214–215.


[Закрыть].

Срок полезности технических нововведений определяет пользу от их применения; это соображение приводит в крайнее замешательство ученых и инженеров, для которых обычно полезность и эффективность – это одно и то же. Но так можно утверждать лишь в том случае, если эффективность воздействует на неодушевленные (или сотрудничающие) объекты. Тогда полезность и эффективность действительно тождественны друг другу, и устройство, которое работает эффективнее прочих, не может быть менее полезным, чем то, что менее эффективно. Но в парадоксальной области войны зачастую все наоборот. Скажем, в годы Второй мировой войны было изобретено множество электронных методов управления самолетом; на каждом этапе разработок британцы и немцы, а позднее и американцы выбирали самый точный и самый дальнодействующий метод, тратя ограниченные производственные ресурсы на создание навигационного оборудования оптимальной формы, – но всякий раз выяснялось, что противник придумал контрмеры (посредством методов чуть-чуть хуже), а другое оборудование, пусть немного не столь совершенное, все еще может использоваться эффективно. В конце концов пришло понимание того, что с внедрением новых методов и передового оборудования нужно действовать крайне осторожно, а наилучшие решения стоит поберечь для особо важных кампаний.

Без такого управления инновациями жизненный цикл каждого нового навигационного прибора начинался бы с экспериментальной стадии, на которой устройств было мало, а экипажи не умели с ними обращаться; далее следовала бы фаза возрастающего успеха, доходящая до кульминации (каковая совпадает с подготовкой врагом контрмер), а за ней – резкий упадок, вызванный широким применением вражеских контрмер. Поняв на горьком опыте эту суть логики стратегии, лидеры обеих сторон вмешались в поступательное развитие технологий ради того, чтобы срок успешной эксплуатации приборов максимально соответствовал оперативным приоритетам.

Обязывающий к действиям вывод для воюющих стран ясен: когда при ограниченных ресурсах нужно распределять средства между конкурирующими научными теориями и инженерными решениями, безрассудно полагаться исключительно на суждения ученых и инженеров. Хотя и среди них встречаются мудрые стратеги, инженеры и ученые вряд ли одобрительно воспримут отвлечение ресурсов на разработку второсортного оборудования наряду с лучшим. Но ведь именно этого требует стратегическое благоразумие! Несомненно, нам возразят, что способность сопротивляться предполагаемым контрмерам является одним из ключевых качеств нового оборудования и ей надлежит уделять особое внимание, устраняя всякое различие между полезностью в бою и эффективностью как таковой. Этот довод правдоподобен, но он не учитывает в полной мере всю сложность войны. Он предполагает, что ученые и инженеры, обладая технологическими познаниями для разработки нового оборудования, способны верно предсказывать грядущие контрмеры, сопротивление которым нужно предусмотреть изначально – в оценке эффективности оборудования в целом.

Это может оказаться верным в ряде случаев, особенно для малых нововведений, которые не вызовут у противника сильного беспокойства, а поэтому, скорее всего, заслужат столь же малых контрмер в установленных границах технического развития. Но вряд ли стоит рассчитывать на аналогичное равнодушие, если оборудование является по-настоящему инновационным, способным оказать немалое влияние на баланс военной силы, каким его видят обе стороны. При конкуренции в производстве оружия в мирное время (во многом это производство одностороннее, вовсе не соревновательное) и особенно в период войны оказывается, что чем выше успех того или иного технологического новшества и чем острее вызванная им реакция, тем вероятнее, что будет задействован широкий набор научных решений в попытке выработать контрмеры. А это уменьшает вероятность того, что эти контрмеры удастся успешно предвосхитить.

Кроме того, когда высвободится творческая энергия противника, контрмеры могут принять форму новой тактики, новых оперативных методов, командных структур или даже новых стратегий, успешное предвидение которых вообще не является предметом научной или инженерной экспертизы. Именно так обстояло дело в ходе воздушной радиоэлектронной борьбы Второй мировой войны, когда ответом немцев на существенные британские нововведения, ослепившие немецкую ПВО летом 1943 года, стала совершенно новая комбинация прожекторной сигнализации и управления с земли посредством «радионаведения». В итоге сложился принципиально новый метод военно-воздушных операций, благодаря которому истребители вылетали на перехват не отдельных бомбардировщиков, а целых десятков самолетов единого бомбардировочного «потока». Этот метод, в значительной степени неуязвимый для постановки помех, оказался настолько эффективным, что немцам удалось существенно повысить потенциал своих истребителей и применять для ночных перехватов даже дневные истребители без радаров. Наряду с этим немцы исследовали все виды новой техники, включая методы инфракрасного обнаружения, для противодействия британским радарам, причем многие устройства не имели никакого отношения к области действия радаров. Неудивительно, что британские эксперты, такие, казалось бы, опытные в разработке как самих радаров, так и контрмер, основанных на принципе действия радара, и столь успешно предсказавшие немецкие радарные контрмеры, не смогли предугадать этот ответ немцев на успехи британцев летом 1943 года, – ведь данный ответ вовсе не полагался на принцип действия радара.

В этом случае, как часто бывает, боевая полезность отличается от эффективности, ибо последняя может включать в себя сопротивление лишь известным и предсказуемым контрмерам. Как правило, она не в состоянии предугадывать всю совокупность реакций, которые серьезное нововведение может вызвать у наблюдательного и творческого противника. Область стратегии определяется именно наличием реагирующего врага, что и мешает стремиться к оптимальности. Чтобы спроектировать мост через реку, нужно многое: проверить грунт на способность выдерживать нагрузку, рассчитать динамические силы, которым будет противостоять мост, а затем применить базовые механические теоремы. Когда все расчеты сделаны, мост строится спокойно. Правда, реки иногда выходят из берегов или даже меняют русло и прокладывают новое, но ни одна река в природе не станет преднамеренно подмывать опоры моста или разливаться шире положенного.

Цели военных технологий куда менее расположены к сотрудничеству. А потому, едва на сцене появляется сколько-нибудь значительное нововведение, сразу предпринимаются усилия к тому, чтобы уклониться от его воздействия (отсюда тяга к не самым оптимальным, но более гибким решениям). Вот почему естественное стремление ученого к изящным решениям и инженерный поиск оптимальности часто терпят крах в парадоксальной области стратегии.

Глава 3
Эффективность и кульминационная точка успеха

Отметив очевидную вероятность появления контрмер на любое техническое новшество, а также несколько менее очевидную связь между успехом нововведения и возможностью его нейтрализации, мы можем перейти к гораздо менее явной связи между технической эффективностью новых видов оружия и их уязвимостью для контрмер любого вида.

В своем обычном определении, когда техническая эффективность толкуется как соотношение результата и затрат, она является величайшим достоинством всех материальных предприятий. В нестрогом смысле слова об эффективности рассуждают применительно к ценности таких институций, у которых может и не быть никакой измеримой результативности, однако с математической точностью этот критерий приложим только к машинам, включая сюда машины военные: начальные затраты на приобретение суммируются с текущими оперативными расходами, после чего сумма сопоставляется с полученным результатом.

Конечно, техническая эффективность не является единственным критерием, применимым для оценки, ведь соотношение текущих результатов с текущими затратами ничего не говорит о возможной длительности эксплуатации машин (об их надежности), а также не позволяет учесть расходы на ремонт, которые со временем становятся неизбежными. Впрочем, будучи производной от этих параметров, техническая эффективность оказывается важным критерием для выбора между различными типами грузовиков или механических устройств, винтовок или танков.

Определенного повышения технической эффективности можно добиться за счет использования лучших материалов или лучшего дизайна деталей в пределах установленных форм – или даже за счет малых усовершенствований в рабочих процессах. Именно благодаря таким мелочам современные грузовики способны перевозить больше тоннажа в сравнении со своими предшественниками двадцатилетней давности при равной исходной цене и при большем расходе горючего, а хорошо отлаженные двигатели способны выдавать больше мощности, чем плохо откалиброванные.

Правда, более существенное повышение эффективности обычно требует внедрения новых инженерных решений. Иногда этого добиваются, применяя иные научные принципы (такова ситуация с нынешними текстовыми процессорами на компьютерной основе, которые гораздо эффективнее электрических пишущих машинок, а те, в свою очередь, были эффективнее своих механических предшественниц). Но в остальном резкого повышения эффективности можно добиться лишь посредством замены устаревшего оборудования, способного выполнять множество действий с разной степенью эффективности, на специализированное оборудование – которое делает что-то одно, но куда эффективнее. Так, консервные ножи открывают банки гораздо проще, нежели ножи универсальные, а автопогрузчики ставят ящики друг на друга куда точнее, чем значительно более дорогие и универсальные передвижные краны.

Стремление к высокой эффективности через узкую специализацию сыграло важную роль в современном развитии военных технологий. Новые высокоспециализированные виды оружия сулят заманчивую перспективу победы над гораздо более тщательно разработанными и более дорогими вооружениями, универсальными во многих смыслах, но все же уязвимыми перед одним-единственным специальным оружием. Например, с 1870-х годов считали, что комбинация только что изобретенных самодвижущихся торпед[35]35
  Самодвижущуюся «мину» Уайтхеда продемонстрировали в Фиуме (Австро-Венгрия) в январе 1867 г.; Королевский флот провел ее испытания в 1869 г., закупил торпеды в 1870 г. и через год получил право на их производство. См. Bernard Fitzsimons, ed., Encyclopedia of 20th Century Weapons and Warfare, т. 23, стр. 2508; далее источник обозначается как WW.


[Закрыть] с приспособленными для их запуска быстроходными пароходами предлагает возможность уверенно поражать дорогостоящие линкоры, на которых тогда покоилось военно-морское могущество. Линкоры строились для того, чтобы сражаться с другими крупными военными кораблями, и на них устанавливали длинноствольные крупнокалиберные орудия. Стволы этих орудий не опускались достаточно низко для того, чтобы уничтожать торпедные катера, которые подкрадывались к цели под покровом ночи и становились заметными только в непосредственной близости. Кроме того, даже океанские торпедные катера выглядели малыми подвижными мишенями, попасть в которые было очень трудно. Вдобавок тяжелой броней, из-за которой линкоры стоили так дорого в производстве и внушали страх врагу, в то время покрывали в основном палубы и надстройки, чтобы защититься от навесного бронебойного огня крупнокалиберных пушек, а потому взрывы торпед, направленных к незащищенным участкам корпуса ниже ватерлинии, могли оказаться убийственно эффективными.

Вывод, к которому следовало прийти, кажется вполне очевидным: с появлением торпедного катера дорогостоящие линкоры сделались фатально уязвимыми, и требовалось преодолеть инерцию консерватизма, чтобы идти к военно-морскому могуществу на новой, более экономичной основе. Такие доводы приводила «Молодая школа» (Jeune Ecole) морских офицеров, влиятельная в военно-морской политике Франции с 1880-х годов[36]36
  См. Philippe Masson, Histoire de la marine (1983), т. 2.


[Закрыть] и нашедшая поддержку даже в британском Королевском флоте, а также среди малых флотов, у которых было больше причин радоваться устареванию линкоров.

Появление передвижных кранов отнюдь не упразднило достоинств автопогрузчиков, а универсальные ножи не привели к исчезновению консервных ножей с их единственной функцией. Оба примера не относятся к парадоксальной области стратегии, где любое действие может вызвать сознательное и творческое противодействие, которое чревато парадоксальным совпадением успеха и поражения, причем особенно динамичным в том случае, если начальное действие произвело сильный эффект. Сказанное касается как ключевых технических новинок, так и успехов и поражений в более широком контексте войны и мира.

Вследствие чрезвычайной эффективности узкой специализации, позволявшей очень маленьким и дешевым торпедным катерам (исходные данные) топить крупные и дорогостоящие линкоры (результат), новое оружие значительно поколебало равновесие военно-морского могущества. Но и реакция на их появление оказалась не менее сильной. Впрочем, на гребне начального успеха торпеды постоянно совершенствовались – ради большей дальности, скорости и точности, а океанские катера для их запуска имели самый быстрый ход среди военных кораблей. В результате этот новый класс кораблей получил внедрение в широких масштабах. Французы пытались свести на нет угнетавшее их превосходство линкоров Королевского флота, построив с 1877-го по 1903 год не менее 370 торпедных носителя (torpilleurs), а сами британцы построили к 1904 году 117 торпедных катеров первого класса[37]37
  См. WW, том. 23, стр. 2515.


[Закрыть]. Новый германский кайзеровский флот тоже не оставил без внимания это новшество, как и флот модернизирующейся Японии, который успешно использовал океанские торпедные носители в неожиданной атаке на русские корабли в Порт-Артуре в феврале 1904 года.

Таким образом, мечта о сверхэффективной военно-морской силе, к которой столь ревностно стремились морские реформаторы 1870-х годов, преодолевая консерватизм адмиралов «старой школы», полностью осуществилась задолго до Первой мировой войны.

Однако торпедные катера не сыграли важной роли в морских сражениях 1914–1918 годов, их воспринимали как всего-навсего угрозу, которой следовало опасаться. Они вовсе не перечеркнули достоинства крупных и более дорогих военных кораблей; сами торпедные катера стали устаревать, сохранившись лишь в качестве второстепенного оружия с побочным значением. Ведь к тому времени это новшество оставило далеко позади кульминационную точку своего успеха и было в значительной степени нейтрализовано вследствие его эффективности, которая вызвала сильную ответную реакцию и сделала невозможными ответные меры. Носители или системы оружия, высокоэффективные в силу своей узкой специализации, не могут приспособиться к широкомасштабным контрмерам.

К 1914 году все линкоры и броненосные крейсеры – по сути, все крупные боевые корабли – уже были подготовлены к атакам торпедных катеров. Хотя длинноствольные орудия главного калибра по-прежнему не опускались до нужного угла на коротких расстояниях, прожекторы, которые к тому времени использовались повсеместно, изрядно затруднили катерам незаметное приближение к противнику, даже под покровом ночи. К тому же на кораблях устанавливали теперь скорострельные пушки малого калибра – именно для отпора катерам на близком расстоянии. Да, броней по-прежнему прикрывали в первую очередь палубы и надстройки, однако и ниже ватерлинии появились новые, более эффективные защитные устройства, причем не только бронированные пластины, но и противоторпедные перегородки, способные выдержать взрыв торпеды. А при стоянке на якоре размещенные вдоль бортов проволочные противоторпедные сети защищали корабли, подрывая торпеды на безопасном расстоянии от корпуса. Способность крупных кораблей нести больше брони, обеспечивать электроснабжение прожекторов, применять скорострельные пушки и тяжелые стальные сети была обусловлена, разумеется, теми же самыми характеристиками, из-за которых они выглядели ранее столь уязвимыми в открытой дуэли с торпедными катерами.

Считалось, что размеры и броня лишь делают эти корабли более удобными мишенями, но никак не влияют на исход дуэли, однако было найдено решение, которое позволило использовать всю эту дорогостоящую многофункциональность для отражения новой угрозы. Широкое, если угодно, возобладало над узким, сокращая срок успешности последнего.

Крупная победа японцев при Порт-Артуре вовсе не ознаменовала собой начало новой эры военно-морского могущества: этот анахронизм лишь отражал техническую отсталость российского флота. А против более современных флотов кульминационная точка успеха уже была пройдена, хотя резкий упадок не был очевиден до 1914 года. Сама по себе торпеда была и остается до сих пор полезным морским оружием, этот факт не подлежит сомнению. Она нашла себе должное применение как один из видов специализированного вооружения надводных кораблей, прежде всего новых, изначально строившихся для охоты на торпедные катера, то есть «истребителей-торпедоносцев», или эскадренных миноносцев. Торпеда стала применяться и в авиации, но гораздо большее значение приобрела в качестве главного вооружения подводных лодок, благодаря чему последние с их торпедами сделались гораздо более экономичным (по стоимости затрат) и результативным боевым средством в период двух мировых войн. Конечно, даже исходное сочетание торпеды и корабля в виде торпедного катера оказало значительное воздействие на баланс военно-морского могущества, вынудив флоты с крупными кораблями перенаправить часть ресурсов на защиту, способную нейтрализовать новую угрозу.

Как мы увидим, в асимметричных столкновениях такие взаимные эффекты силового развития могут порой принести той или иной стороне больше пользы, чем исходная боеспособность, обеспечиваемая узкоспециализированным новым вооружением. Но если какая-либо страна всецело принимала реформистское новшество и сделала ставку на исходно сверхэффективные торпедные катера, вскоре ей предстояло обнаружить, что этого недостаточно.

Связь между изначальной эффективностью узкоспециализированного вооружения и его уязвимостью перед техническими, тактическими или оперативными контрмерами не случайна. Это типичное выражение парадоксальной логики стратегии в ее динамической форме. То же самое явление становится очевидным всякий раз, когда предпринимается попытка справиться с широкими возможностями посредством узкоспециализированных, достигающих эффективности, которая тем эфемернее, чем она больше в начале цикла действия и противодействия. Но все же эта последовательность непрестанно повторяется: ее приводит в действие неодолимый соблазн взять верх над дорогими видами оружия с помощью более дешевых.

Так, например, когда египетская пехота с успехом применила противотанковые ракеты против израильских танков в первые дни неожиданной атаки, положившей начало октябрьской войне 1973 года, много говорилось об их «революционном» воздействии на сухопутную войну. Громогласно утверждалось, что дорогостоящие танки устарели, звучали требования провести реформу, чтобы преодолеть консерватизм «танковых генералов» и тем самым сэкономить кучу денег. Мол, может ли танк, стоящий многие миллионы долларов, оправдать свою цену, если его так легко уничтожить противотанковыми ракетами, стоящими всего несколько тысяч долларов? (К слову, откуда вдруг возникла такая озабоченность силой Советской армии, которая в значительной мере зависела от своих танковых формирований?)

Очень быстро возникла новая «молодая школа», выдвинувшая заманчивую идею новой высокотехнологичной пехоты, вооруженной дешевыми управляемыми противотанковыми ракетами и призванной стать не только высокоэффективной, но и искушенной в обороне.

На самом деле ключевое новшество, сделавшее возможным появление противотанковой ракеты, было отнюдь не новым: химические ракеты с кумулятивной боевой частью впервые получили применение во Второй мировой войне. Ранее полагались на кинетическую энергию, позволявшую пробивать броню благодаря грубой силе, а ракеты с кумулятивной боевой частью выбрасывают высокоскоростной поток «металлического пара», способного прожигать самую толстую броню, и не нуждаются в дорогостоящих длинноствольных орудиях с противооткатными и подъемными механизмами, доставить которые к полю боя могут лишь большие и дорогие тягачи. Годится любой способ донести снаряд до цели, будь то ракеты, достаточно легкие для того, чтобы запускать их с рук, как в американской базуке, в немецком «панцершреке» и в повсеместно распространенном советском РПГ, или малое безоткатное орудие – и даже простой заряд, который бросают в танк.

Когда впервые появилась базука и ее аналоги, кое-кто подумал, что времена танков миновали. Казалось, что отныне любой пехотинец сможет использовать оружие, способное уничтожать танки. Если в каждом пехотном отряде численностью 200–300 человек будет хотя бы два или три противотанковых гранатомета, то пехота сможет блокировать бронетанковые войска, экипировка, подготовка экипажей, снабжение и транспортировка на дальние расстояния которых намного дороже и труднее. В мирное время, пожалуй, эта иллюзия могла бы возобладать.

Но Вторая мировая война быстро ее развеяла. Базука и все прочие реактивные гранатометы, внедренные к 1945 году, были почти мгновенно признаны тем, чем они в действительности являются: отличной моральной поддержкой для пехоты, которая до тех пор впадала в панику при одном лишь приближении вражеских танков; это оружие, чрезвычайно эффективное в лесах и джунглях (местность, едва ли пригодная для танков), а также в городах, если только танки не пожертвуют быстротой и натиском и не станут продвигаться со скоростью пешехода в сопровождении пехотинцев. Кроме того, конечно, это оружие в высшей степени подходит для честолюбивого героя, готового стоять насмерть под артиллерийской канонадой, обычно предваряющей танковую атаку. Он мог произвести единственный выстрел в танк с пулеметами, огонь из которых открывали задолго до того, как машина подходила на расстояние в сотню ярдов, пригодное для запуска ракеты. Разумеется, на полях реальных сражений такие дуэли были большой редкостью, поскольку танки воюют группами, прикрывая друг друга по мере продвижения. Вдобавок, как мы увидим, кроме тактической стороны в столкновении есть и другие, еще более благоприятные для мобильных бронированных сил.

Внедрение переносимых вручную установок для запуска управляемых ракет исправило самый очевидный недостаток их предшественников – противотанковых гранатометов. Ракеты, наводимые на цель, могут перемещаться с большой точностью и с дальнего расстояния, то есть их больше не нужно запускать по мишени с дистанции стрельбы из пулеметов. С другой стороны, этому узкоспециализированному оружию удалось заставить танк устареть ничуть не больше, чем базуке в годы Второй мировой войны. В сражениях первых дней октября 1973 года египетская пехота столкнулась с малочисленными израильскими танками, лишенными сопровождения пехоты и сколько-нибудь существенной артиллерийской поддержки (будучи по большей части резервными силами, ни пехота, ни артиллерия еще не были мобилизованы, когда египтяне предприняли свою неожиданную атаку)[38]38
  См. Avraham Adan, On the Banks of the Suez (1980), стр. 117–164.


[Закрыть]. Кроме того, экипажи израильских танков не прошли надлежащей подготовки, которая позволила бы им сражаться с надежно окопавшейся пехотой, да и сами машины были вооружены лишь для борьбы с танками противника. В итоге израильские танки гибли не столько от управляемых противотанковых ракет, но и от старомодных неуправляемых, причем даже в больших количествах.