Текст книги "Париж"

Молодой человек замер. Сердце чуть не выскочило из груди. Но как ни всматривался он в кусты, ничего не мог разглядеть.

– Ты один? – Это был голос Люка! – На улице никого нет?

– Никого, – ответил Тома.

– Я спускаюсь…

Через несколько секунд Люк уже стоял рядом с ним.

У них обоих были карие глаза. Но если Тома Гаскон был широк и коренаст, то его девятилетний брат был тонок и гибок. Черты загорелого лица молодого рабочего были прямыми и лаконичными, а его коротко остриженные каштановые волосы уже начинали редеть. Кожа его младшего брата была бледнее, волосы темнее и длиннее, нос с более выраженной горбинкой. Его можно было бы принять за итальянца. Эту внешность он унаследовал от бабушки по отцовской линии, которая приехала в Париж из Тулона.

Тома окинул брата быстрым взглядом: грязный и взлохмаченный, в остальном он был цел и невредим.

– Я голоден, – первым делом пожаловался Люк. Оказалось, что он прятался в кустарнике всю ночь. – Хотел дождаться вечера и спуститься с холма, чтобы встретить тебя, когда ты пойдешь с работы.

– Почему ты не пошел домой? Мать и отец страшно переволновались.

– Они сказали, что будут ждать меня. – Люк затряс головой. – Сказали, что убьют…

– Кто?

– Братья Далу.

– А-а.

Дело было серьезным. В Маки действовало несколько подростковых банд, но братья Далу отличались особой жестокостью. Если они пообещали убить Люка, то можно было не сомневаться, что его как минимум сильно изобьют. И они вполне были способны караулить жертву всю ночь.

– Чем ты им досадил? – спросил Тома.

– Тетя Лилли подарила мне шарик. Я шел по улице домой, а они мне навстречу. Антуан Далу сказал, чтобы я отдал ему шар. Я сказал «нет». Тогда Жан Далу ударил меня и забрал шарик.

– Что потом?

– Я огорчился и заплакал.

– И что?

– Когда они уходили, я швырнул в шар битую бутылку, и он лопнул.

– Зачем ты это сделал?

– Чтобы шар им не достался.

– Это было большой глупостью. – Тома покачал головой.

– Потом они бросились на меня, и Антуан Далу подобрал несколько больших камней, чтобы кинуть в меня, и я побежал. Один раз он в меня попал, в спину, но я все равно убежал. Только они не успокоились. Жан Далу крикнул мне вслед, что они убьют меня и что домой я живым не попаду. Поэтому я не приближался к дому. Но на тебя они не нападут. Побоятся.

– Я отведу тебя домой, – сказал Тома. – Но что будет дальше?

– Не знаю. Может, мне уехать в Америку и остаться там навсегда?

– Нет. – Тома не был согласен с таким планом. – Пойдем.

Как только Люк оказался дома и в безопасности, Тома снова отправился в путь.

Братьев Далу он нашел быстро. Малолетние разбойники околачивались на задворках своей хижины на другом краю Маки. Там были почти все: Антуан – ровесник Люка, с узким лицом хорька; Жан – более симпатичный на вид и на пару лет старше, главарь шайки; Ги – один из отпрысков семьи Нуар, кузен братьев Далу, подросток с унылым лицом, который злобно кусался в драке, и еще двое-трое их приятелей.

Тома взял быка за рога.

– Люку не следовало бросать в шар бутылку, – сказал он Жану Далу. – Но отбирать у него шар было некрасиво. – (Все молчали.) – В общем, – продолжал Тома, – делу конец, а брата моего оставьте в покое, или я рассержусь.

Жан Далу ничего на это не ответил, зато заговорил Антуан:

– Вот эта бутылка, которую бросил Люк. И она прилетит обратно, прямо ему в лицо!

Тома инстинктивно двинулся на маленького подонка, но в тот же миг Жан заорал:

– Бертран!

Дверь хижины распахнулась, и оттуда выскочил парень. Тома выругался про себя: он совсем позабыл о старшем из братьев.

Бертран Далу был ровесником Тома и время от времени нанимался поработать на стройки. Шевелюра его была сальной и запыленной, потому что мылся Бертран только в исключительных случаях. Он яростно воззрился на Тома, пока Жан взахлеб излагал жалобу:

– Его брат швырнул в Антуана разбитую бутылку, а теперь и он сам хочет ударить Антуана!

– Врун! – воскликнул Тома. – Мой брат всю ночь прятался, его искала полиция, потому что эти мальчишки пообещали, что убьют его! Я пришел сказать им, чтобы они его не трогали. Или вы хотите, чтобы вместо меня сюда пришла полиция?

Бертран Далу сплюнул. Не важно, на чьей стороне правда, и они оба это знали. На кону стояла честь. А в Маки вопросы чести решались лишь одним способом. Бертран начал двигаться по кругу, и Тома оставалось только последовать его примеру.

С Бертраном ему еще не приходилось драться, но, поскольку тот носил фамилию Далу, приемов от него стоило ждать самых грязных. Вопрос был в том, много ли он умеет?

Его первый выпад не отличался тонкостью. Бертран бросился вперед, выдвинул кулак в сторону лица Тома, чтобы заставить противника откинуть голову, и замахнулся ногой, целясь в пах. Но вместо того чтобы блокировать пинок коленом, Тома отскочил, поймал ногу Бертрана в верхней точке амплитуды и дернул на себя, так что старший Далу рухнул наземь. Но Далу был быстр. Тома едва успел пнуть его разок, а он уже опять вскочил на ноги.

Через мгновение они сцепились. Бертран пытался швырнуть Тома на землю, но тот держал равновесие и сумел нанести короткий сильный удар чуть пониже сердца, которой потряс парня достаточно, чтобы Тома смог произвести захват. Тома сжимал противника изо всех сил. Однако действовал он не очень осторожно, и Далу так сильно ударил его в глаз, что Тома разжал руки.

И вновь они медленно закружились друг против друга. В подбитом глазу Тома пульсировала кровь, скоро начнется отек. Нужно бы завершить драку побыстрее.

Следующий ход Бертрана был хитрее. Набычив лохматую голову, он опять наскочил на Тома, словно намеревался боднуть его в живот и сбить с ног. Только в последний миг Тома увидел, как к его лицу метнулась рука с двумя вытянутыми пальцами, – попади она в цель, он остался бы без глаз. Тома молниеносно закрыл лицо кулаком, и пальцы Бертрана с размаху воткнулись в его костяшки.

Наблюдая за перекосившей лицо Далу гримасой, Тома гадал, что последует. Ему не пришлось долго пребывать в неведении: рука Бертрана вдруг исчезла в кармане. Тома видел, как рука врага начинает обратное движение, и знал, что это означает. Если он не хочет, чтобы дело приняло действительно скверный оборот, то у него есть всего секунда и нет права на ошибку. Рука вновь появилась из кармана. Блеснуло лезвие.

Тома нанес удар ногой. Слава богу, двигался он быстро. Рука Далу дернулась, и лезвие взвилось в воздух. С криком боли Бертран поднял глаза, следя за полетом ножа. И это предопределило исход драки.

Пора было заканчивать. Еще один пинок – хороший такой, точный. С идеальной скоростью и координацией Тома нанес удар. Тяжелый рабочий ботинок впился в пах Бертрана с такой сокрушительной мощью, что старший из братьев Далу подлетел в воздух и на мгновение завис там, словно тряпичная кукла, после чего упал.

Тома обошел вокруг него, готовый добавить, но это было излишне. Посрамленный Бертран Далу лежал без движения.

Все закончилось. Порядок – или то, что подразумевалось под этим словом в Маки, – был восстановлен. Банда Далу больше не будет приставать к его младшему брату.

В тот вечер в семействе Гаскон царило счастье. Когда Тома вернулся днем домой, мать запричитала над его глазом, который заплыл уже почти наполовину. Но отец все понял.

– Вопрос решен? – спросил он и, получив в ответ утвердительный кивок, больше ни о чем не расспрашивал.

Потом мать объявила, что приготовит на вечер что-нибудь вкусное, и ушла вместе с Николь на рынок. Люк прилег поспать несколько часов.

К концу дня их жилье наполнилось головокружительным запахом рагу, и они сели за стол раньше обычного. Ужин удался на славу. Луковый суп, хоть и считался пищей бедняков, был бесподобен, а свежие багеты благоухали и хрустели. Рагу мадам Гаскон обычно готовилось из свиных ног, овощей и тех приправ, что находились у нее в буфете, и представляло собой дешевое, но сытное блюдо. Но в этот день в соусе, густом как никогда, попадались даже кусочки говядины. На десерт мать побаловала их и камамбером, и козьим сыром, и зрелым грюйером, и запивалось все дешевым красным вином.

Люк совсем оправился после своего приключения и так искусно изобразил перед семьей Антуана Далу, что они хохотали до слез. Тома потом поведал о своей беседе с месье Эйфелем и о том, что́ инженер рассказал ему о статуе Свободы. И тут Люк снова заявил:

– Я хочу жить в Америке.

Это было встречено протестами.

– Как же ты будешь там один, без нас? – спросила его мать.

– И вы все со мной поезжайте, – сказал Люк.

Но больше никому в Америку не хотелось.

– Америка – прекрасная страна, в этом нет никакого сомнения, – заговорил месье Гаскон, разгоряченный вином. – Там есть все. Большие города, но не такие большие, как Париж, разумеется. А еще огромные озера, и горы, и прерии, которые тянутся, насколько хватает глаз. Если твоя родина не так хороша… Если ты англичанин, или немец, или итальянец – мы сейчас не о богачах говорим, конечно… Тогда… тогда в Америке, пожалуй, тебе будет лучше. Но у нас во Франции и так все есть. Горы – Альпы и Пиренеи, великие реки – Сена и Рона, бесконечные поля и пастбища, густые леса. У нас есть города, соборы и на юге – римские развалины. У нас имеются зоны самого разного климата. Лучшие вина в мире, три сотни разных сыров. Чего еще можно желать?

– У нас нет десертов, папа, – заметила Николь.

– Верно, – засмеялся Тома.

– Главное, что в Америке люди не дерутся друг с другом, – с чувством произнес Люк.

– О чем это ты? – вскричал отец. – Да они в Америке все время воюют. Сначала они сражались с англичанами. Потом с индейцами. Потом друг с дружкой. Они еще хуже, чем мы.

– Так что оставайся с нами и будь благодарен судьбе, – посоветовала своему младшему госпожа Гаскон.

– Ну ладно, – согласился Люк. – Останусь, пока Тома будет меня защищать.

– А! – Господин Гаскон с гордостью посмотрел на старшего сына. – За это стоит выпить!

И они выпили.

На следующее утро, проснувшись, Тома пошел к брату.

– Знаешь, – сказал он, – ты умеешь быть забавным. Вот и забавляй людей, заставляй смеяться. Тогда даже братья Далу полюбят тебя.

Когда он пришел на работу, его сразу разыскал старший мастер:

– Ты нашел брата?

– Да, месье.

– Ты сможешь работать с таким глазом? – Старший мастер посмотрел на синяк под глазом Тома.

– Да, месье.

Начальник кивнул. Выходцев из Маки не принято расспрашивать о подобных вещах.

Тома спокойно проработал весь день. Господин Эйфель в мастерские не заглядывал.

На следующий день была суббота. Тетя Элоиза стояла на большой площади перед собором Нотр-Дам, смотрела на троих детей Бланшар, выстроившихся перед ней в ряд, и думала о том, что ее брат Жюль и его жена неплохо потрудились.

Старший, Жерар, достигший уже шестнадцати лет, был целеустремленным юношей с квадратным жестким лицом, который имел все задатки для того, чтобы в недалеком будущем стать партнером отца в семейном торговом деле. Однако Элоиза предпочитала младшего брата, Марка, – высокого и красивого, как отец, но более тонкого сложения. В нем ощущался интеллект и воображение, и потому он был ближе Элоизе по складу ума. Увы, школьные его занятия не приносили стабильных успехов, и он был склонен к мечтательности. «Беспокоиться не о чем, – убеждала она Жюля, когда тот делился своими опасениями. – Тринадцатилетние мальчики должны мечтать. Кто знает, может, когда-нибудь он создаст в искусстве или литературе нечто такое, что прославит нашу фамилию».

И наконец, была еще маленькая Мари. Вряд ли можно судить о характере человека восьми лет от роду, рассуждала тетя Элоиза. Но девочка росла доброй и милой – это уже было очевидно. И разве можно было не любить эти голубые глаза, и массу золотых кудряшек, и очаровательную пухлость детского тельца, которое однажды превратится в прекрасную женскую фигуру?

Тем не менее тете Элоизе казалось, будто у одного из этих троих детей имелся недостаток. Не слишком серьезный, но тревожный. Пока она держала свои подозрения при себе, рассчитывая, что даже если она права, то недостаток этот исправим. Кроме того, напоминала она себе, никто не идеален.

Собственную роль в семье тетя Элоиза видела в том, чтобы пробудить в детях как можно больше даров духа. Вот почему сегодня утром, во время прогулки на остров Сите, она перво-наперво привела их к прелестной церкви Сент-Шапель.

В тете Марку нравилась элегантность и то, что она знает чрезвычайно много интересных вещей. Они стояли в высокой капелле, залитой теплым светом, падающим через огромные окна, и, задрав голову, смотрели на высокие готические своды синего и золотого цветов. От этой красоты у Марка захватывало дух.

– Похоже на драгоценную шкатулку, правда? – негромко сказала тетя Элоиза. – Шесть веков назад король Людовик Девятый, мы зовем его Святым Людовиком, отправился в Крестовый поход, и император Византии, которому очень нужны были деньги, продал ему несколько самых ценных христианских реликвий, включая частицы святого креста и даже терновый венец. Для хранения сокровищ Людовик и выстроил эту церковь, то есть по сути это огромный реликварий. На строительство соборов вроде Нотр-Дама уходили века, а вот Сент-Шапель закончили всего за пять лет, и поэтому она вся выдержана в едином стиле. Вот почему она так прекрасна.

– Какие еще святыни тут хранятся? – спросил Марк.

– Гвоздь распятия, хитон, который носил младенец Иисус, копье, которое пронзило Его бок, несколько капель Его крови, молоко Пресвятой Богородицы. И еще жезл Моисея.

– Вы думаете, все это настоящее?

– Не мне судить. Однако церковь – красивейшая в мире! – Тетя Элоиза восхищенно помолчала. – Правда, во время революции это замечательное строение было полностью разорено. Революционеры, которые не отличались религиозностью, разграбили и уничтожили все, что смогли. От Сент-Шапель остались только стены. О революции можно сказать много хорошего, но разрушение этой церкви к этому не относится. – Она обернулась к Марку и подняла указательный палец. – Вот почему, Марк, так важно, чтобы всегда, особенно в военные или смутные времена, в обществе были культурные и образованные люди, которые смогли бы защитить наше наследие.

Почему она всегда адресовала подобные замечания ему, Марку, а не его старшему брату? Жерар, заметил он, со скучающим видом поднял глаза к потолку. Однако Марк знал, что на самом деле тот не скучает, а завидует тому, что тетя Элоиза более высокого мнения о Марке, чем о нем.

– К счастью, красоту не так-то легко уничтожить, по крайней мере во Франции. – Тем временем красноречие тети Элоизы лилось рекой. – Архитектор Виолле-ле-Дюк полностью восстановил Сент-Шапель во всем ее великолепии, какое мы сегодня видим. Она прекрасна… Она волшебна… – Тетя Элоиза вновь с одобрением посмотрела на Марка. – Вот видишь, мой дорогой, какой бы трудной ни казалась нам ситуация, мы никогда не должны сдаваться. Чудеса возможны при условии, что среди нас есть художники и архитекторы и их покровители, а ты можешь стать одним из них.

Теперь они стояли перед мощными башнями Нотр-Дама, возле огромной конной статуи императора Карла Великого. Тетя Элоиза чувствовала, что во время экскурсии в Сент-Шапель она не уделила достаточно внимания старшему племяннику, и поэтому новую тему начала с замечания о том, что средневековые парижские постройки на площади снесли только перед самым рождением Жерара.

– А раньше, Жерар, собор Нотр-Дам окружали деревянные домики с остроконечными крышами да темные переулки, как это описывает Гюго в «Соборе Парижской Богоматери», – сказала она с улыбкой.

– Вот и хорошо, что их все снесли, – буркнул Жерар в ответ.

Тетя Элоиза обдумала фразу и тон, которым она была произнесена. Не послышался ли ей вызов в голосе племянника? Не считает ли он, будто она влюблена во все живописные остатки Средневековья? Не хочет ли показать ей, что с удовольствием расправился бы со всеми ее восторгами – примерно как барон Осман расправился с кривыми улочками и канавами?

– Вполне согласна с тобой, Жерар, – улыбнулась она ему. – Ведь раньше перед собором была лишь крошечная незастроенная площадка, и та сплошь заставленная лотками торговцев. Кроме того, старые дома на момент сноса находились в ужасном состоянии – прогнили до основания, и люди жили в них, как крысы. Теперь же… – Тетя Элоиза обвела площадь широким жестом. – Теперь мы восхищаемся и собором, и пространством перед ним.

На это племянник ничего не сказал. Пора было уделить внимание и маленькой Мари. Но когда тетя Элоиза направила взгляд на девочку, то заметила, что та чем-то огорчена.

– Что случилось, дорогая? – спросила она.

– Ничего, тетя Элоиза, – сказала Мари.

Ужасное событие свершилось сразу после завтрака. Мари понимала, что виновата она сама, – до чего же глупо с ее стороны было оставить дневник на столе в своей комнате! Обычно она держала его в ящике, запирающемся на ключ. И все равно: по какому праву Жерар зашел в ее комнату, пока Мари там не было, и взял то, что ему не принадлежало?

Можно было бы не расстраиваться так сильно, если бы не одно «но»: Мари только что доверила дневнику секрет, который никто не должен был знать. Она влюбилась. В школьного приятеля Марка.

– Ну-ну, сестренка, – издевательски прищурился Жерар. – А у тебя, оказывается, уже тайны завелись.

– Тебя это не касается! – вскричала Мари, алая от смущения.

– Да ладно, – сказал брат, небрежно возвращая ей дневник. – У всех есть секреты, но твой не очень-то интересный. Может, когда подрастешь, в твоем дневнике найдется кое-что получше.

– Не смей никому рассказывать! – потребовала она со слезами в голосе.

– Кому? – пожал он плечами. – Кто захочет об этом знать?

– Убирайся! Ненавижу тебя!

Когда пришла тетя Элоиза, чтобы повести юных Бланшаров на прогулку, Мари только-только успела осушить слезы ярости и горькой обиды.

Тетя Элоиза перебирала в уме темы, которые могли бы заинтересовать Мари. Ей припомнилась одна история – не совсем подходящая для благовоспитанной девочки восьми лет, но если ее чуть-чуть подправить…

– Прямо на этом месте, Мари, когда-то разыгралась любовная драма. Тебе знакома история Абеляра и Элоизы?

Мари отрицательно мотнула головой.

– Хорошо. – Тетя многозначительно глянула на двух мальчиков. – Я сейчас расскажу кое-что, а вы, Жерар и Марк, не перебивайте меня и ничего не добавляйте. Вам понятно? – Она снова повернулась к Мари. – Давным-давно, – начала она, – в Средние века, до того как был выстроен великий Нотр-Дам, здесь стояла большая старая церковь, совсем не такая красивая, как этот собор. И на этом же месте было еще нечто, не менее важное. Кто-нибудь знает, что это было?

– Университет, – сказал Марк.

– Верно. Пока его не перевели на левый берег – в тот район, который мы сейчас называем Сорбонной, – Парижский университет в основном был учебным заведением для священников и занимал на острове Сите несколько зданий рядом с той старой церковью. В университете преподавал философ Абеляр, и лекции его были столь интересны, что послушать их приезжали студенты со всей Европы.

– Он был старым? – спросила Мари.

– Нет. – Тетя Элоиза улыбнулась. – Он поселился в доме одного важного священника, каноника по имени Фульбер, и там же жила племянница каноника Элоиза.

– Она была красивой? – захотела узнать Мари.

– Несомненно. Но что более важно, эта девушка была исключительно умной. Она умела читать по-латыни, по-гречески и даже на иврите. Училась она у Абеляра. И нет ничего удивительного в том, что два этих необыкновенных человека полюбили друг друга. Они тайно поженились, и у них родился сын Астролябий.

– Астролябий?

– Астролябия – это инструмент для наблюдения за звездами. Соглашусь, имя немного странное, но оно показывает, что любовь Абеляра и Элоизы была поистине космической. Однако дядя Элоизы, Фульбер, очень рассердился. Он наказал Абеляра и заставил влюбленных расстаться. Абеляр уехал, но продолжил изучать и преподавать философию. Элоиза стала монахиней, а потом настоятельницей монастыря. В дальнейшем она и Абеляр писали друг другу восхитительные письма. Элоиза была одной из величайших женщин своего времени.

– И они всегда любили друг друга? – спросила Мари.

– Со временем чувства Абеляра несколько охладели. Мужчины не всегда бывают добры.

– Это правда! – с жаром подхватила Мари, глянув на Жерара.

– Но их похоронили вместе, и теперь их могила находится на кладбище Пер-Лашез.

– И вас назвали в честь той Элоизы? Вы такая же, как она?

– Нет, меня назвали в честь моей бабушки. – Тетя Элоиза улыбнулась. – И моя жизнь сложилась совсем иначе. Но история любви этих двоих стала знаменитой на весь мир, и она показывает, что, даже если мы не можем быть все время счастливы, мы все равно можем прожить жизнь полную и богатую во всех отношениях.

Марк слушал тетю внимательно. Он отметил, что она обошла молчанием яркую и жуткую деталь: как именно Фульбер наказал Абеляра. Каноник нанял головорезов, и те кастрировали великого философа. Разумеется, такие подробности не для ушей маленькой Мари.

И еще кое в чем тетя Элоиза отклонилась от истины. Год назад отец сказал Марку: «Твоя тетя хотела выйти замуж за человека, который сейчас стал популярным писателем; к сожалению, он женился на другой. Не говори тете, что я рассказал тебе об этом. Ей делали предложения другие мужчины, однако ее больше никто не заинтересовал в достаточной степени. Она привлекательная женщина, но слишком независимая» – так заключил отец, пожимая плечами.

Марк знал, что среди друзей тети много писателей и художников. Когда у него самого обнаружились способности к рисованию, он всегда хотел слышать именно тетино мнение о своих успехах. Он с легкостью мог представить тетю Элоизу в роли настоятельницы средневекового монастыря или одной из тех дам XVIII века, которые держали салоны, посещаемые великими деятелями Просвещения. Были ли у нее любовники? Если и да, то в респектабельной семье Бланшар никто никогда и словом о них не обмолвился.

До Малого моста было рукой подать. Они смотрели через воду на левый берег. Тетя Элоиза попробовала опять вовлечь в разговор Жерара:

– Остров Сите – совсем как корабль на реке, тебе не кажется?

– Наверное…

– А ты знаешь, Жерар, что на одном из гербов Париж изображен в виде корабля? Помнишь старый девиз города на латыни? «Fluctuat nec mergitur». «Качается, но не тонет». Этот девиз очень подходит Парижу.

Жерар пожал плечами. Большинство парижан гордились своим городом и его сокровищами, посмотреть на которые съезжались люди со всего света. Но Жерару, если честно, было все равно. Он догадывался, что тетя Элоиза и Марк презирают его за это. И маленькая Мари тоже со временем станет смотреть на него свысока. Ну и пусть. Жерар знал, чему будет посвящена его жизнь. Он станет главой семейного дела.

Кроме него, никто не сможет занять место отца. И дедушка понимал это с самого начала. «У Жерара трезвая голова», – заявил он родне, когда внуку было всего десять лет. От Марка не будет никакого толка, он ведь такой же, как тетя Элоиза: его занимают бесполезные идеи и понятия. Маленькая Мари – девчонка, ее вообще не стоит принимать в расчет. И даже отец не лучшим образом распоряжался доставшимся ему наследством.

Жюль Бланшар дождался смерти отца и только после этого осуществил свою мечту. Три года назад открылся его великолепный универмаг. Жюль довольно дерзко расположил его на бульваре Османа позади Парижской оперы и всего в двух шагах от прославленного универмага «Прентам».

Подобно «Прентаму», в универмаге Бланшара предлагалась высококачественная одежда по фиксированной цене, доступной среднему классу. На ряд товаров он обладал монополией. Свой магазин Жюль назвал «Жозефина».

Почему «Жозефина»? – спрашивали его близкие. В честь императрицы Жозефины, разумеется, – так объяснял он. Она была женой Наполеона и необыкновенной женщиной и, несмотря на все свои недостатки, всегда отличалась элегантностью. Лучше названия не придумать, убеждал всех Жюль.

Ему пришлось влезть в долги, чтобы профинансировать свое предприятие, но потом ему чертовски повезло. Всего через год после открытия «Жозефины» ее главный соперник, универмаг «Прентам», погиб в страшном пожаре, и новое здание взамен сгоревшего еще строилось. В «Жозефине», за отсутствием конкуренции, пусть и временном, дела пошли бойко. «Суши сено, пока светит солнце», – весело приговаривал Жюль.

Но на Жерара успех универмага не произвел никакого впечатления. Он ненавидел розницу. Настоящие деньги приносила оптовая торговля, которую, хвала небесам, отец сохранил; розничная пожирала прибыль. Оптовики давали в долг; розничные торговцы занимали. Местом оптовой торговли было простое, функциональное здание, которое простояло века и простоит еще столько же. Универмаг же напоминал театральные декорации. Его брат обожал яркий, радующий глаз магазин, и Жерар втайне опасался, что в один прекрасный день Марк захочет стать управляющим. Это нужно предотвратить во что бы то ни стало.

План Жерара был прост. Рано или поздно отец отойдет от дел или умрет, и тогда, если универсальный магазин еще не разорит их, Жерар избавится от него. По возможности продаст, а если покупателя не найдется, то просто закроет.