Текст книги "Воспоминания биржевого спекулянта"

Если бы конторы не выставляли меня за дверь с таким постоянством, я бы так и делал там ставки. Но при таком раскладе я бы никогда и не догадался, что биржевые спекуляции – это намного больше, чем просто игра на молниеносных изменениях курса на несколько пунктов.

Глава 3

Немало воды утечет, прежде чем сделаешь выводы из всех своих ошибок и поражений. Давно известно, что все в мире имеет две стороны. А вот фондовый рынок имеет лишь одну. И всякий раз надо вставать не на сторону «быков» или «медведей», всякий раз надо выбирать верную сторону. Чтобы понять и основательно закрепить в сознании настоящее важное правило, я потратил больше времени и усилий, чем на овладение всевозможными техническими методами спекуляций на биржевом рынке.

Говорят, есть люди, проворачивающие потехи ради вымышленные сделки с акциями, вкладывающие в них вымышленные деньги и таким способом убеждающиеся в личной вымышленной правоте. Порой удается в воображаемой спекуляции заработать вымышленные капиталы. В фантазиях нетрудно быть рискованным и отважным. Мне все это напоминает бородатый анекдот про человека, которого назавтра ожидала дуэль.

– Меткий ли вы стрелок? – интересуется у него секундант.

– Я легко попадаю в ножку бокала с пятидесяти футов, – самоуверенно заявляет дуэлянт.

– Великолепно, – невозмутимо продолжает секундант. – А сумеете ли вы поразить ножку бокала тогда, когда сам бокал целит из дуэльного пистолета прямо вам в грудь?

Я убежден, что свою позицию обязательно надо поддерживать собственными капиталами. Личные провалы привели меня к выводу, что нападать можно лишь тогда, когда точно убежден:

срочно уносить ноги не придется. Когда такой убежденности нет, не стоит и напрягаться. Я не имею в виду, что ни к чему стараться сократить собственные потери, если все же просчитался. Но не стоит таким образом лишать себя решимости. Я проигрывался регулярно, но мои просчеты добавляли опыта и учили, чего делать не надо. Случалось, я терял все до цента, но мои провалы ни при каких условиях не были безнадежными. Иначе мне никогда бы не удалось стать тем, кем являюсь сейчас. В любой ситуации я знал, что мне обязательно выпадет второй шанс и уж тогда я такого промаха не дам. Уверенность в себе никогда не оставляла меня. Если есть желание добиться успехов в такой игре, надо иметь веру в себя и благоразумие. Поэтому я не доверяю рекомендациям и подсказкам. Уж если я приобрел акции по наводке Смита, то и продавать их надо по его совету. А это значит, что я начинаю зависеть от него. И как быть, если Смита не случится рядом в тот момент, когда акции надо будет продавать? Нет, наживать состояние стоит своим умом. Я на себе убедился, что чужие советы никогда не принесут мне больше дохода, чем собственная голова. Пять лет ушло на то, чтобы освоить секреты игры и научиться зарабатывать своим умом, когда мои выводы оказывались верны. Моя жизнь не так богата примечательными событиями. В общем-то, постижение тонкостей спекуляций на бирже не настолько захватывающе. Конечно, бывало, что я оставался без гроша, приятного мало, но тут я ничем не выделялся из толпы тех, кто разоряется на Уолл-стрит. Спекуляция на бирже – сложный и выматывающий процесс, трейдер вынужден всегда быть на рабочем месте, в противном случае он быстро останется за бортом. План мой после череды проигрышей у Фуллертона был нехитрый – научиться видеть операции с акциями с другой стороны. Но в то время я не подозревал, что в подобных спекуляциях есть столько тонкостей, о которых я и понятия не имел, делая ставки в бакет-шопах. При этом навык разбираться в данных тикерной ленты, отточенный мной и определявший выигрыш, и непрерывные упражнения для памяти сослужили отличную службу в будущем. Оба качества я отточил без особого труда. И первые мои достижения в игре на бирже были основаны именно на них, а не на моем уме и познаниях, поскольку в действительности уму моему не хватало тренировки, а знаниям – глубины и широты. Искусству спекуляций меня обучала сама игра. И, обучая, щедро раздавала тумаки.

Отчетливо вспоминаю день прибытия в Нью-Йорк. История о том, как бакет-шопы, захлопнув перед моим носом все двери, вынудили меня отправиться на поиски крупной брокерской компании, где можно было мирно погрузиться в любимое занятие – игру, вам уже известна. Один паренек в бакет-шопе, где я делал первые шаги в своем деле, работал на Harding Brothers – фирму, зарегистрированную на Нью-Йоркской фондовой бирже. Едва сойдя с поезда на вокзале Нью-Йорка, я отправился открывать брокерский счет в данной компании. Я приготовился вступить в игру.

Естественно, я сразу и здесь начал играть по методу, опробованному до того в бакет-шопах, – пытался заработать на незначительных изменениях котировок, предсказывать едва заметные, но точные колебания курсов. Рядом не оказалось никого, кто намекнул бы, что играют здесь по-другому, кто подтолкнул бы в верном направлении. Хотя, даже если бы кто-то нашелся, я бы все равно сделал все, чтобы убедиться самому, поскольку только проигрыш может указать мне на ошибки в собственной системе. Так же как только победа подтверждает мою правоту. Вот в чем уникальность спекуляций на бирже.

Был погожий день, рынок бурлил. Это каждый раз приводит в отличное расположение духа. Оказавшись за тысячи миль от дома, я ощущал себя как рыба в воде. Напротив меня висела давно ставшая привычной котировочная доска, и на ней было все, в чем я научился разбираться еще тогда, когда был четырнадцатилетним юнцом. Тут был мальчишка, выполнявший ту же работу, которой занимался я в своем первом бакет-шопе. Тут находились игроки, ничем не отличавшиеся от игроков в других конторах, и они так же вглядывались в котировки на доске или спорили о биржевых новостях, устроившись у телеграфного аппарата. Все вокруг было привычно и знакомо. Обстановка была та же, что и тогда, когда я положил в карман свои первые 3 доллара 12 центов, выигранные на акциях Burlington. Игроки, тикерная лента, доска – те же. Значит, и игра будет та же. В свои 22 года я был уверен, что изучил секреты игры вдоль и поперек. Да и были ли причины не верить?

Я присмотрел кое-какие ценные бумаги на котировочной доске. Их поведение полностью соответствовало моим прогнозам. Я приобрел сто штук по 84 доллара, не прошло и часа, как продал их уже по курсу 85. Следом мое внимание привлекло еще кое-что интересное, и, пойдя по тому же пути, я очень быстро нажился на ¾ пункта. Отлично для первого раза, не правда ли?

Только это было всего лишь началом. Едва открыв счет в приличной брокерской компании, относящейся к нью-йоркской бирже, я за два часа провернул операции больше чем с тысячей акций. Но потерял более тысячи долларов. Получается, что с первого захода в непривычных условиях мой убыток составил чуть ли не половину всего, с чем я приехал в Нью– Йорк. Не будем забывать, что были и выигрышные ставки. Но прибыли оказались значительно мельче убытков, в итоге я расстался с 1100 долларами.

Только проигрыш может указать мне на ошибки. Так же как только победа подтверждает мою правоту.

Сильного беспокойства потеря у меня не вызывала, потому что я не замечал, где просчитываюсь. Мои шаги были толковы, и, если бы играл я, например, в Cosmopolitan, выигрыш был бы гарантирован. То, что привычный метод не дал ожидаемого результата и поезд свернул не туда, наглядно подтверждала потеря 1100 долларов. Но ведь машинист все делает по правилам, а значит, нет поводов для беспокойства. Когда тебе едва за двадцать, неискушенность можно понять и простить.

Через пару-тройку дней я сделал вывод, что привычная система игры не работает – телеграфный аппарат не дает подсказок, но искать, в чем причина, не стал. Я так и торговал в знакомой манере, уходя то в плюс, то в минус, пока не оставил в бакет-шопе все до цента. Именно тогда я убедил Фуллертона одолжить мне 500 долларов. После чего, как вы уже знаете, возвратился из Сент-Луиса с кругленькой суммой, сколоченной в местных бакет-шопах, с помощью того самого метода, который всегда приводил меня к выигрышу.

Вернувшись в Нью-Йорк, я начал спекулировать осмотрительнее, некоторое время я греб деньги лопатой. Жизнь стала интереснее. У меня появились друзья, с которыми отлично можно было скоротать вечерок. Я – одинокий двадцатидвухлетний парень, с легкими деньгами в карманах, все сильнее верил, что мне уже открываются секреты непривычной пока игры.

Я понял, что мое распоряжение о продаже поступает к оператору на биржу не мгновенно, и торговал уже осмотрительнее. Но мои расчеты до сих пор опирались на тикерную ленту, и поэтому я все еще не замечал некоторых основных принципов игры и до тех пор, пока не открыл их для себя, не понимал, в чем уязвимость моего метода.

В 1901 году экономика была на подъеме, и мне удалось очень даже неплохо заработать – неплохо для парня, которому не стукнуло еще и двадцати трех. Оглянитесь на ту эпоху. Штаты преуспевали. Наступили времена слияния промышленных компаний, объединения капиталов и небывалого интереса людей к биржевым спекуляциям. До того пиком активности на Уолл-стрит были дни, когда в операциях покупались и продавались 250 тысяч акций номинальной стоимостью 25 миллионов. В 1901 году за день акций из рук в руки переходило в 10–12 раз больше! Только ленивый тогда не пытался заработать, играя на бирже. В Нью-Йорк к тому моменту съехались финансовые акулы сталелитейного бизнеса – куча миллионеров, разбрасывавших деньги направо и налево. Их тянуло на биржу, словно магнитом. Как раз в то время и вышли на сцену самые видные игроки Уолл-стрит: Джон Гейтс с его нашумевшим «Ставлю миллион!», его приятели Джон Дрейк и Лоял Смит. Надо упомянуть и троицу Рейд, Лидс и Мур, продавшую часть своих активов и на полученные средства прикупившую контрольный пакет железнодорожной компании Rock Island. Можно вспомнить еще Шваба, Фрика, Фиппса и «питтсбургский кружок», не упоминая кучу людей, затерявшихся в блеске этих толстосумов, но бывших до того весьма солидными игроками. На фондовый рынок заявлялись дельцы, в чьих силах было одним махом скупить, а потом продать чуть ли не весь рынок разом. Например, Кин, в сущности, основал рынок для ценных бумаг U. S. Steel. Как-то даже один брокер продал пакет в сотню тысяч акций меньше чем за пять минут. Необыкновенная была эпоха! И выиграть тогда можно было просто невероятные деньги. К тому же налоги с таких прибылей никто не собирал! День расплаты даже не маячил в обозримом будущем.

Само собой, почти сразу же старые биржевики начали предрекать ужасные последствия и объявлять всех (кроме себя, конечно же) сумасшедшими. Но все вокруг, кроме них, сколачивали капиталы. Разумеется, я понимал, что такой рост вечно продолжаться не может и в один прекрасный день неистовой скупке всего вокруг наступит конец. По этой причине я периодически вступал в ряды «медведей», рассчитывая на падение цен. Но мои попытки вели тогда лишь к проигрышам, и я бы спускал в разы больше, если бы не реагировал на ситуацию мгновенно. Я подстерегал благоприятный момент, но торговал с оглядкой (уходя в плюс, ставя на повышение, и в минус – играя на понижение), вот почему я не особо разбогател на подъеме, хотя если вспомнить мой размах, когда я делал ставки еще ребенком, можно было ожидать большего.

Были только одни акции, на которые я не ставил на понижение, – бумаги железнодорожной компании Northern Pacific. Тут меня выручал навык чтения тикерной ленты. Я думал, что почти все акции выросли до максимума, но акции Northern Pacific росли так, словно для них предела не существовало. Сейчас-то мы в курсе, что обыкновенные и привилегированные бумаги компании приобретала фирма Куна, Лёба и Гарримана. Я тогда тоже взял 1000 обыкновенных акций указанной железной дороги и не избавлялся от них, хотя все в нашей конторе советовали мне продать их. Когда они выросли до 110, я был в плюсе уже на 30 пунктов. Тогда я продал их, и мой брокерский счет вырос почти до 50 тысяч. Раньше такую сумму мне еще не получалось сколотить. Было весьма недурно для парня, пару месяцев назад только проигрывавшего в этой конторе.

Как я уже говорил, группа Гарримана ясно показала Моргану и Хиллу, что собирается завладеть пакетами акций железнодорожных компаний Burlington, Great Northern и Northern Pacific, уже образовавших трест. Агенты Моргана отдали распоряжение Кину приобрести 50 тысяч акций Northern Pacific, пытаясь оставить контрольный пакет акций в своих руках. Поговаривали, что Кин подсказал Роберту Бэкону купить пакет в 150 тысяч акций, и банкиры последовали его совету. Так или иначе, Кин отправил своего брокера Эдди Нортона на биржу, где он и обзавелся 100 тысячами акций Northern Pacific. Следом поступило новое распоряжение: купить еще 50 тысяч акций. Затем и произошел небезызвестный корнер. Когда 8 мая 1901 года были закрыты торги, все узнали о битве могущественных магнатов. Впервые в истории Штатов возникло противостояние настолько грандиозных капиталов. Гарриман против Моргана, непобедимая мощь против несокрушимой цитадели.

Утром следующего дня я зашел в контору с без малого 50 тысячами долларов в кармане и без единой акции. Помните, я уже упоминал, что иногда играл за «медведей», и вот тут-то и разглядел великолепный шанс. Я понимал, что того и гляди произойдет невероятное обрушение, которое откроет возможность купить некоторые бумаги за бесценок. Затем рынок стремительно восстановится, давая шанс неимоверно разбогатеть тем, кто приобрел акции сразу после обвала. Не требовалось быть великим Холмсом, чтобы понять это. Нам представился случай получить не просто огромные, но еще и гарантированные деньги.

Все случилось, как я ожидал. Я был прав и проиграл все дочиста. Произошло то, что предугадать было просто нереально. Но без непредвиденных ситуаций жизнь была бы пресной и унылой. Спекуляции определялись бы одними вычислениями, и мы превратились бы в бухгалтеров – прилежных и недалеких.

Именно старание определить будущее оттачивает человеческий ум. Вдумайтесь, сколько надо приложить усилий, чтобы попасть в точку.

Биржа, как я и думал, из всех сил бурлила. Размах операций был непомерным, скачки котировок – немыслимыми. Я открыл несколько коротких позиций. При взгляде на цены открытия торгов со мной чуть не случился припадок: обрушение было грандиозным и молниеносным. Мои брокеры старались из всех сил. Они были рьяными профи, но к тому сроку, как они выполняли мои распоряжения, акции опускались еще на 2 десятка пунктов. Телеграф отставал от рынка. Из-за невероятной скорости колебаний данные с тикерной ленты не поспевали за рыночными реалиями. Увидев, что ценные бумаги, по которым брокеры открыли для меня короткие позиции, когда по данным с телеграфа они стоили, допустим, по 100, к моменту выполнения распоряжения котировались уже по 80, утратив 30–40 пунктов по отношению к цене закрытия накануне, я понял: это и есть та цена, по которой я собирался покупать акции, а не продавать без покрытия. Думая, что котировки в своем снижении, скорее всего, не собираются пробить дно океана, я принял решение перекинуться на сторону «быков» и начать играть на повышение.

Тогда наши брокеры на бирже начали покупать. Не по той цене, которую я выбирал в конторе, а по курсу биржи на момент получения моих приказов. В итоге бумаги вставали мне где-то на полтора десятка пунктов дороже, чем я ожидал. Убыток же в 35 пунктов за день вынести невозможно.

Против меня сыграло то, что информация с тикерной ленты заметно отставала от фактической ситуации на бирже. Телеграф был для меня всегда лучшим помощником, потому что мои прибыли зависели от данных ленты, но тут он сыграл со мной злую шутку. Разница между котировками с него и котировками на рынке привела меня к краху. Провал явно показал мне причину всех предыдущих поражений: по сути, я проигрывал все время из-за одного и того же. Наконец я ясно увидел, что навыка работы с лентой мало – вне зависимости от быстроты выполнения моих приказов брокерами. Я поразился, что не смог заметить этого прежде.

К сожалению, я не только не углядел проблемы, я не вышел из игры, даже видя, что мои приказы выполняются с заметной задержкой. Понимаете, дело в том, что я не научился еще держать себя в разумных пределах. Когда давалась возможность, я раскручивал ее до конца. Ведь моя цель – обставить рынок, а не всего лишь дождаться определенного курса акций. Если я понимаю, что пора продавать, я так и делаю. Когда считаю, что цены поднимутся, – покупаю. Опора на такое общее правило торговли на бирже меня никогда не подводила. А спекуляции в узком ценовом охвате стали бы пустыми потугами приладить старую систему торговли в бакет-шопах к принципам игры в серьезных брокерских конторах.

Все мои старания сдерживать цены в распоряжениях брокеру, чтобы максимально снизить эффект опоздания цен с телеграфа по сравнению с настоящими ценами на рынке, давали мало результата – рынок всегда был на шаг впереди. И происходило такое сплошь и рядом, поэтому я решил остановиться. До сих пор не понимаю, почему у меня ушел не один год на то, чтобы выяснить:

взамен попыток спрогнозировать скорые котировки, торговать стоит на будущее, предвидя события в масштабе.

После того позорного провала 9 мая, я стал играть опираясь на измененную, но по-прежнему дефектную систему. Время от времени я все же выигрывал, и это задержало обучение секретам и тонкостям спекуляций на бирже. Доход от игры позволял мне жить на широкую ногу. Я с удовольствием отдыхал в кругу друзей. Тем летом я, как и множество других удачливых игроков, устроился на океанском побережье. Мои прибыли давали возможность не только покрыть проигрыши, но и позволить себе жить безбедно.

Я использовал свою старую систему не из-за собственной твердолобости. Я пока просто был не в состоянии отчетливо разглядеть суть проблемы, что не давало мне шанса избавиться от нее. В эти подробности я вдаюсь не просто так – хочу, чтобы вы представили путь, который я преодолел до того, как пришел к состоянию, давшему возможность реально срывать крупный куш. Для масштабной игры необходим серьезный пулемет, у меня же на руках было ветхое ружьишко.

К концу лета я вновь потерял все дочиста и, измотанный постоянными проигрышами, принял решение покинуть Нью-Йорк и испытать фортуну где-то еще. Я занялся спекуляциями, когда мне еще не было пятнадцати. Не прошло и года, как у меня уже была первая 1000, а в 21 я имел на руках первые десять тысяч. Я не раз проигрывался в пух и прах и снова шел в гору. В Нью-Йорке я зарабатывал тысячи долларов и затем упускал их. Сколотив 50 тысяч, я через пару дней проиграл их. Я не был знаком с каким-либо другим занятием, кроме спекуляций на бирже. И, отдав ей столько лет, я опять очутился на том уровне, с которого когда-то начинал. Даже, пожалуй, значительно худшем. Я привык к роскошной жизни, требующей немалых расходов, обзавелся привычками не по карману. Правда, намного сильнее меня беспокоило то, что я из раза в раз давал маху.

Глава 4

Я поехал домой. Хотя ни минуты не сомневался, что предназначение у меня одно и, пополнив кошелек, я непременно вновь окажусь на Уолл-стрит. Другого места, где я мог бы развернуться по-настоящему, в стране просто не было. И в тот миг, когда моя игра пойдет на лад, нью-йоркская биржа мне будет необходима. Когда мы правы, мы жаждем получить все, что может пригодиться, лишь бы подтвердить правоту.

Не строя каких-либо иллюзий, я все же рискнул испытать судьбу в местных бакет-шопах. Многие конторы закрылись, некоторые сменили владельцев. Те, кто остались, и близко не подпускали меня, не вникая ни в какие мои рассуждения. Я объяснял, что дочиста проигрался в Нью-Йорке и понял, что разбираюсь в спекуляциях на рынке значительно хуже, чем думал, а значит, у них нет повода для опасений, и я могу играть, так же как все. Но я зря старался – они стояли на своем. А в новых бакет-шопах особой надежды нажиться не было – там считали, что игроку хватит двух десятков акций, если существует какой-то шанс, что он не прогадал.

Я нуждался в деньгах. У самых солидных тамошних заведений их хватало – они по-прежнему обдирали своих завсегдатаев как липок. Тогда я обратился к своему другу с просьбой сходить со мной в бакет-шоп и сделать ставки вместо меня. Войдя в контору, я попробовал убедить менеджера взять у меня мелкий заказ – лишь на пять десятков акций. Разумеется, все было бесполезно. Мы с другом договорились о тайных сигналах, чтобы он мог вести торговлю, когда получит нужный знак от меня. Но наша попытка не дала особых результатов. В конторе вскоре начали с подозрением поглядывать на моего друга. Когда же он захотел продать 100 акций St. Paul, то просто получил отказ.

Потом стало известно, что один игрок, регулярно толкавшийся в той конторе, заметил нашу беседу возле бакет-шопа и поделился этим с местным управляющим. Неудивительно, что когда мой друг захотел открыть короткую позицию на бумаги St. Paul, клерк дал ему от ворот поворот:

– Заказ на продажу St. Paul мы не примем, по крайней мере от вас.

– С чего вдруг так, Джо? – недоумевал мой друг. – Что стряслось?

– Ничего. Ваше поручение мы не примем.

– Вам ни к чему деньги? Вот они. Держите.

С этими словами мой подельник с оскорбленным видом взмахнул сотней долларов прямо перед носом клерка. Я в тот момент был в двух шагах от стойки и, сохраняя напускное равнодушие, наблюдал за сценой. Но многие игроки стали собираться к очагу заварухи. Им важно было выяснить, не связана ли она как-то с платежеспособностью конторы.

Джо, бывший кем-то наподобие правой руки управляющего, покинул свое рабочее место, встал напротив моего друга, взглянул на него, потом перевел взгляд на меня.

– Забавно, – протянул он, – даже очень забавно, что вы не даете никаких поручений, если рядом нет вашего приятеля Ливингстона. Вы можете полдня наблюдать за доской. Молчите и смотрите. Но как только заходит Ливингстон, вы тут как тут. Не исключено, что торгуете вы сами, но торговать в нашем заведении вы отныне не можете. Мы не горим желанием пойти по миру оттого, что вам подыгрывает Ливингстон.

Вот так и эта возможность пополнять кошелек закрылась. Мне, конечно, удалось отложить несколько сотен, и я уже думал, какое найти им применение, чтобы сколотить сумму побольше и отправиться в Нью-Йорк, куда тянуло все с большей силой. Меня не покидало ощущение, что там я, вступив в игру заново, добьюсь победы. Времени, чтобы проанализировать свои просчеты, хватало, да и на расстоянии все виделось отчетливее. Насущный вопрос был один: как заработать?

В один прекрасный день я разговорился в холле отеля с парой-тройкой знакомых по бакет-шопам. Беседа касалась фондового рынка. Я высказался, что обставить его невозможно, поскольку брокеры не в силах исполнять распоряжения своевременно, тем более если торгуешь на бирже.

Один из приятелей взглянул на меня и поинтересовался, о каких именно брокерах идет речь.

– О крутых профи, – был мой ответ.

Но мой собеседник не оставил расспросы. Вероятно, он сомневался в том, что мне доводилось играть в лучших брокерских компаниях.

– Я говорю о любом брокерском заведении, имеющем членство на Нью-Йоркской фондовой бирже, – уточнил я. – Проблема не в том, что они плохо знают свое дело или пытаются нагреть вас. Беда в том, что, распоряжаясь покупать, ты никогда не угадаешь, почем будут эти бумаги, пока брокер не сообщит тебе об их цене в отчете. Обыкновенно курс меняется сразу на пару пунктов, а не на десяток-полтора. Но трейдер, если он не находится в зале самой биржи, не может вовремя замечать мелкие изменения из-за того, что его распоряжения выполняются с задержкой. Само собой, я бы выбрал постоянную игру в бакет-шопах, если бы они давали шанс торговать по-крупному.

Моего собеседника, так подробно расспрашивавшего меня, раньше я не встречал. Звали его Робертс, и он казался весьма расположенным к моей персоне. Робертс вывел меня из кружка знакомых и поинтересовался, доводилось ли мистеру Ливингстону играть на других биржах. Мой ответ был отрицательным. Тогда он сказал, что знает компании, относящиеся к Нью-Йоркской хлопковой бирже, Нью-Йоркской продовольственной бирже и к некоторым не столь крупным биржам. Они весьма заботливы по отношению к своим клиентам и очень бдительно следят за правильностью и быстротой выполнения их распоряжений. Робертс упомянул, что фирмы поддерживают довольно дружественные связи с самыми солидными домами Нью-Йоркской фондовой биржи. И раз уж они такие серьезные и значимые клиенты этих домов, создающие им каждый месяц обороты в сотни тысяч ценных бумаг, отношение к ним значительно трепетнее и заботливее, чем к какому бы то ни было отдельному клиенту. – Они в самом деле пестуют всех своих клиентов, даже самых скромных, – уточнил мой новый знакомец. – Эти конторы работают в основном с игроками из провинции и так же заботливы к тому, кто дает поручения на 10 акций, как и к тому, кто дает поручения на 10 тысяч. К их профессионализму и порядочности не придерешься.

Я бы выбрал постоянную игру в бакет-шопах, если бы они давали шанс торговать по-крупному.

– Интересно, ради чего они стараются, если отдают одну восьмую пункта комиссионных биржевой компании?

– Как бы да, – хитро прищурился Робертс. – Принято считать, что они платят именно такую долю. Но вы же знаете, как это делается.

– Знаю, – согласился я. – Только есть одна закавыка. Члены биржевого комитета простят вам скорее убийство или грабеж средь бела дня, чем попытку урезать их драгоценную восьмую долю за обслуживание посторонних. Такова основа основ существования самой биржи.

Мой собеседник наконец убедился, что я знаком с законами фондовой биржи не понаслышке, и выдал:

– Вы разве не в курсе, что то у одной, то у другой вполне благопристойной биржевой компании приостанавливают членство на год как раз за подобные грешки? Есть столько лазеек, чтобы провести такую скидку, и комар носа не подточит. – Заметив мое выражение лица, Робертс продолжил, чтобы рассеять сомнения: – Да и вообще, есть сделки, с которых такие брокерские конторы берут дополнительно к одной восьмой комиссию в одну тридцать вторую. Правда, они в таких вопросах очень корректны. Одна тридцать вторая оплачивается только в редких случаях, ну, например, если счет клиента неактивен. Их ведь тоже можно понять – велик риск остаться без прибыли. А работают они, само собой, не исключительно ради удовольствия.

К концу его речи я уже сообразил, что мне хотят подсунуть неких лжеброкеров.

– У вас на примете есть такие фирмы? – спросил я и уточнил: – Я имею в виду те, которым можно доверять.

– О, да, – последовал ответ. – Крупнейшая в стране компания! Я сам пользуюсь их услугами. Их отделения есть в куче городов Штатов и Канады. Дело там поставлено на широкую ногу. Смогли бы они так долго оставаться на плаву, если бы не соблюдали правил и не заботились о своих клиентах как положено, согласитесь?

– Согласен, – кивнул я. – А торговля у них идет теми же бумагами, что и в Нью-Йорке на фондовой бирже?

– Разумеется! Акции Нью-Йоркской фондовой биржи, акции со всех бирж Штатов и Европы! Вы можете выбирать – металлы, зерно, продовольствие, хлопок – что захотите. Они являются членами всех бирж, везде наладили связи и партнерство, если не явно, то за кулисами.

Мне уже все было ясно, но хотелось припереть его к стенке.

– Здорово! – улыбнулся я. – Только ведь мои приказы кто-то должен выполнять на самой бирже. А главное – нет такого человека, кто точно скажет, чего ждать от цен на рынке и как близко будут котировки с телеграфа к котировкам из зала биржи. Пока я на месте прочитаю данные с ленты, отправлю приказ оператору на биржу, пока он получит мои распоряжения, потеряется столько времени! Проще будет отправиться обратно в Нью– Йорк и там опустошать свой кошелек в солидной компании. – Опустошать свой кошелек – что-то новое. Наши клиенты не знают такой фразы. Они кошельки набивают, а не опустошают. Наша работа – помогать им в этом!

– Вашим клиентам?

– Э… Я просто пайщик в фирме. Когда у меня получается подобрать им клиента, я обычно отвечаю добром на добро, ведь они всегда заботились обо мне, с их помощью я не раз срывал куш. Если есть желание, легко сведу вас с менеджером.

Я поинтересовался, что за фирма. Робертс сказал, как она называется. Трудно было не узнать ее. О ней трубили в прессе, привлекая внимание читателей небывалыми барышами, нажитыми теми, кто воспользовался их инсайдерскими подсказками по поводу активных ценных бумаг. Таков был конек данной лавочки. Она оказалась вовсе не бакет-шопом в привычном понимании, а компанией жуликов, которая проворачивала свои откровенные аферы на бирже, умело прикрываясь видимостью полной законности своих махинаций. Среди контор, промышлявших подобным надувательством, она стояла у самых истоков.

Я бы назвал такие заведения прообразом нынешних псевдоброкеров, которые прогорают десятками, если не сотнями. Их система и манера махинаций практически не изменились, отличаются, пожалуй, только некоторые технические трюки по отъему денег у клиентов. Но это естественно: когда какие-то приемы мухлежа всплывали на поверхность, возникала необходимость создавать новые.

«Брокеры» отправляли по почте советы о торговле какими-то заранее выбранными акциями. Часть клиентов получала рекомендации покупать эти бумаги, другая часть – продавать. Такой фокус они позаимствовали у ипподромных жучков. После полученных телеграмм обдуренная ими публика распоряжалась покупать или продавать указанные акции. Выполняя распоряжения клиентов, лавочка покупала и продавала, допустим, 1000 акций с помощью уважаемого биржевого дома и имела на руках оформленный по всем правилам отчет. Его она и предъявляла всем скептикам, посмевшим заподозрить что-то неладное в бизнесе фирмы.

Такие лжеброкеры не брезговали создавать дискреционные пулы и, проявляя якобы особое расположение, позволяли участникам пула письменно заверить право менеджеров конторы вести финансовые операции со средствами клиентов от их имени и с их согласия по собственному усмотрению. Тут возникала ситуация, когда даже капризнейший из игроков не мог рассчитывать на помощь со стороны закона, если его сбережения просто испарялись. Контора завышала цены на бумаге, подстрекала игроков, а потом по отработанным сценариям бакет-шопов закрывала кучу позиций и оставляла себе клиентский залог, стоило только легкому изменению котировок перекрыть малюсенькую маржу. Пощады ждать от жуликов не приходилось никому, с особым рвением они обдирали стариков, женщин и учителей.