Текст книги "Собрание творений. Покаяние"

Кто утверждает, что все случайно, тот отрицает бытие Божества. Так рассудил я – и не лгу; покаялся – и не знаю, умилостивил ли Бога. Умоляю и святых, но, может быть, не приемлются их молитвы. Ибо слышу Иезеки иля, который говорит, что ни Ной, ни Иов, ни Даниил не успеют в просимом ими (см.: Иез. 14, 13–20). Умоляю всех пророков, но боюсь быть отверженным с нечестивыми во Израиле, потому что Бог говорит Иеремии: Ты же не проси за этот народ (Иер. 7, 16).

Итак, что же? Умилостивлю ли Господа дарами? Но страшусь, чтобы и мне не сказал, как фарисеям, что прошу ради собственной своей потребности. Если буду поститься, то, может быть, скажет мне: Таков ли тот пост, который Я избрал? (Ис. 58, 5). Если буду милостив к бедным, то, может быть, скажет мне: Елей же грешнаго да не намастит главы моея (Пс. 140, 5). Если буду принимать Его священников, то, может быть, и мне скажет: «Отвержен ты за то, что назореев Моих поил вином» (см.: Ам. 2, 12). Принесу ли Ему дар? Но объемлет меня страх, что и мне скажет: Не носите больше даров тщетных: курение отвратительно для Меня (Ис. 1, 13). Боюсь даже пребывать и в церквях, чтобы не отлучил меня, сказав: Кто требует от вас, чтобы вы топтали дворы Мои? (Ис. 1, 12).

Отовсюду мне тесно теперь, братия, и обращаюсь к совести своей. Если опять буду нечествовать, горе мне! Если бесстыдно буду просить, боюсь, чтобы не подавил меня мраком. Знаю, что и Навуходоносор покаявшийся принят, но его извиняли и неведение, и владычество, а я не извиним ни с той, ни с другой стороны. Я был уже причастником благодати, от отцов получил наставление о Христе. Родившие меня по плоти внушили мне страх Господень. Видел я соседей, живущих в благочестии, слышал о многих, пострадавших за Христа: отцы мои исповедали Его перед судией, я – родственник мученикам, – нет никакого извинения в мое оправдание.

Если скажу об общем происхождении по плоти, то ничем не отличусь от упоминаемых блаженным Иовом. Предки мои были нищие, питавшиеся милостыней. Деды, благоденствовавшие в жизни, были земледельцами. Родители занимались тем же и состояли в незнатном родстве с городскими жителями. Поэтому в чем, в высокомерии ли или в пышности, почту себя подобным Навуходоносору? Разве была у меня крепость исполина? Или по природе отличался я красотой?

Не хочу и говорить о том, что сделано мной в детстве, чтобы не возбудить в вас к себе омерзения. Еще в молодых летах произнес я обет, однако же в краткие эти годы был я злоязычен, бил, ссорил других, препирался с соседями, завидовал, к странникам был бесчеловечен, с друзьями жесток, с бедными груб, из-за маловажных дел входил в ссоры, поступал безрассудно, предавался худым замыслам и блудным мыслям, даже и не во время плотского возбуждения. Но знаю, что все это отпущено мне перед Судилищем. Что же сказать о бывшем после этого, по принятии познания истины? Поэтому весьма имею нужду в вашей помощи.

Приидите ко мне на помощь, как друзья, и оплачьте меня, как мертвеца, или сжальтесь надо мной, как над живым или полу умершим. Излейте на меня милосердие свое, как на пленника, и приложите ко мне старание, как о покрытом загнившими язвами, потому что весь я в струпах. Превосхожу я иуде ев. У них не было места для обвязания, а у меня и душа повреждена. Они от головы до ног объяты были болезнями, а у меня и все внутренности согнили. Они вовлечены в заблуждение льстецами, а меня никто не вовлекал в заблуждение.

Сам от себя измыслил я хулу на Бога, и один у меня сообщник – диавол, который омрачил мой ум. Боюсь, братия, чтобы и мне, подобно ему, не дойти до нераскаянности. Это одно у меня оправдание, что он внушил мне худое. Но это не послужило извинением Адаму. Диавол вложил мысль, а я слушаюсь его. Но Ева не избежала приговора. По этому приговору и Исав стал безответным, чтобы знали мы, что есть подобные диаволу, что все те, которых апостол наименовал сосуды гнева (Рим. 9, 22), разделяют одну участь с диаволом. Боюсь, чтобы и меня не поставил Бог в числе их. За пренебрежение предал их Бог постыдным страстям (Рим. 1, 26), потому должно страшиться, чтобы и надо мной не произнес подобного приговора.

И ныне еще много во мне нечистых помыслов, зависти, зложелательства, огорчений, самолюбия, чревоугодия, злонравия, отвращения к нищете, укоризненности к бедным. Сам в себе я ничто – а считаю себя за нечто, принадлежу к числу худых людей – а домогаюсь приобрести себе славу святости, живу во грехах – а хочу, чтобы почитали меня праведным. Сам лжец – а на лжецов досадую, оскверняюсь мыслью – а произношу приговор на блудников, осуждаю воров – а делаю обиды бедным, воздвигаю суд на злоречивых – а сам бесчестен, кажусь чистым – тогда как весь нечист.

В церкви становлюсь на первом месте, не будучи достойным даже и последнего; требую себе чести, когда должен нести бесчестие; собираю приветствия, когда заслуживаю оплевания; вижу монахов – и принимаю величавый вид, смотрю на мирских – и делаюсь высокомерным. Перед женщинами хочу казаться любезным, перед богатыми – благочестивым, перед посторонними – надменным, перед домашними – глубокомысленным и благоразумным, перед родственниками – славным, перед благоразумными – совершеннейшим. С благочестивыми веду себя как мудрейший, а неразумных презираю, как бессловесных; если я оскорблен – мщу за это; если не оказана мне честь – отвращаюсь с ненавистью; если требуют у меня справедливого – вхожу в тяжбу, а кто говорит мне правду, тех почитаю врагами; обличаемый, изъявляю свое негодование; не видя себе лести, гневаюсь.

Не хочу трудиться, – а если кто не служит мне, сержусь на него; не хочу прийти на помощь, – а если кто мне не оказывает услуг, злословлю его, как гордеца; в нуждах не знаю брата, – а если здоров он, обращаюсь к нему; больных не терплю – а сам, будучи болен, хочу, чтобы меня любили; высших пренебрегаю – а при свидании с ними лицемерю; заочно пересуживаю – а в лицо льщу; не хочу отдать честь достойному – а сам, будучи недостоин, требую себе почестей.

Не стану говорить о тех мыслях, какие у меня на уме, и чем я затрудняюсь относительно законов, пророков, Евангелия, апостолов, церковных учителей, проповедников, священнослужителей, чтецов, экономов, епископов. Не буду описывать ежедневно придумываемых мыслей, забот о суетности, нерадения в молитве, усердия к пересудам. Если рассказывает кто басни, – мне приятно, а если заговорит о воздержании, – скучно. Не постою на месте, если читает кто Божественное Писание, а кто проводит время в совопросничестве и спорах, – тех слушаю с услаждением.

Не буду описывать притворной лести (только бы не будили меня на молитву), хождения в церковь по одному заведенному порядку, умышленных замедлений, пустословия в церковных собраниях, попечений о столе, пересудов в самом святилище, лености во время молитв, псалмопений, совершаемых только для вида, выисканных встреч, корыстных переговоров, лицемерных бесед с благочестивыми женщинами, непрестанных восклицаний, презрения к нуждающимся, неуплаты взятого взаймы, гнева на неоказавших хорошей услуги, переиначивания обещаний, вынуждения у друзей милостей как чего-то должного, ненасытности в принятии даров, участия в чужих проступках, ухищрений, не служащих ни к чему полезному, ласкательств для получения большего, разногласий, просьб, пустых припоминаний, пагубного соперничества, бесполезных сопротивлений, непристойных свиданий.

Такова жизнь моя, братия, таковы мои недостатки! Если можете побороть во мне такое множество пороков, то справедливо поступите, сжалившись надо мной. А если вы в состоянии бороться с этими злыми страстями, но не потрудитесь защитить меня, то худо сделаете. Ежели есть у вас силы укротить такое полчище помыслов, то ужели будете смотреть на это, не вспомоществуя мне в борьбе?

Но, может быть, скажете, что о помыслах не должно входить в исследование. И почему, рассуждая о случайном, столько распространялся я? Но могу и из Божественного Писания привести вам на это доказательства. Иов приносил жертвы за детей своих, говоря: Может быть, сыновья мои согрешили и похулили Бога в сердце своем (Иов. 1, 5). А если бы не подлежали ответственности помыслы, то для чего бы приносить ему единого тельца за грехопадения помыслами? Осуждены и зломысленные в сонме Кореевом: поскольку имели худые помыслы, то были пожжены.

А когда слышим: У вас же и волосы на голове все сочтены (Мф. 10, 30), то волосы на голове суть помыслы и слава есть ум, в котором заключена сила мышления. Бог соизволение на прелюбодеяние признал прелюбодеянием, и вожделение жены – самым делом, и грех – убийством, и ненависть ценит наравне с человекоубийством, ибо говорит, что всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду (Мф. 5, 22) и всякий, ненавидящий брата своего, есть человекоубийца (1 Ин. 3, 15). Свидетельствует об ответственности нашей за помыслы и блаженный Павел, говоря, что откроет Господь скрытое во мраке и… сердечные намерения (1 Кор. 4, 5). И еще говорит он: Мысли их, то обвиняющие, то оправдывающие в тот час (Рим. 2, 15). Итак, не говорите мне, что помыслы ничего не значат, потому что соизволение на оные признается за самое дело.

Не множество помыслов, вместе одобряемых, должны мы принимать в рассмотрение и подвергать исследованию, но то решение, по которому имеющий помыслы признал что-либо приятным ему. Земледелец сеет на земле, но не все принимается ею, – так и ум сеет в произволении, но не все одобряется. Что принято землей, на том земледелец ищет плод, – и что одобрило произволение, в том Бог требует отчета. И Спаситель сказал: Отец Мой – Виноградарь (Ин. 15, 1). И Павел говорит: Вы Божия нива (1 Кор. 3, 9). Поэтому не ввергайте меня в беззаботность, но лучше позаботьтесь обо мне и вы. И в другом месте сказано, что слово Божие… судит помышления и намерения сердечные (Евр. 4, 12). Если судить помышления, то почему же не помогаете мне в оправдании, как подлежащему ответственности?

Хотите ли познать душу и дух? Учитесь этому опять же из земледелия. Земледельцы знают свойства земных почв и, смотря по месту, такие и сеют семена, и каждый по своей земледельческой опытности различает силу каждой почвы. И Бог наш умеет различать помыслы естественные и произвольные. Поэтому и Екклесиаст говорит: Все – суета и томление духа (Еккл. 1, 14), под суетой разумея естество, а под томлением – дело противоестественное. Поэтому говорит: что от суетства, то минует, а что от деятельности, то за все это Бог приведет тебя на суд (Еккл. 11, 9). И апостол людей, поступающих естественно, назвал душевными, а поступающих противоестественно – плотскими; духовные же суть те, которые и естество преобразуют в дух.

Ибо Делатель Бог знает и природу, и произволение, и силы каждого, и всевает слово Свое, и требует дел по мере сил наших; не уступает над Собой преимущества земледельцам, которые на всякой почве сеют приличные ей семена, – лучше же сказать, сверхъестественно и несравненно превосходит их, проникая в душу и дух, в естество и произволение. И если человек довольствуется естественным, то Бог не взыскивает, потому что определил меру естества и положил ему закон для самостоятельного бытия. Но если произволение одолевается естеством, то взыскивает за ненасытность и за нарушение устава Божия. Так, братия, соизволение ценится как самое дело, потому что основа делу полагается произволением. И Господь сказал, что соизволение на помыслы оскверняет человека (Мф. 15, 19), ибо известно Ему, что в теле действует душа.

Но могу представить вам на это примеры и из закона, а именно: нечистый, если прикоснется к чистому, оскверняет это, и оно, по этому случаю, имеет нужду в очищении (см.: Чис. 19, 22). А блуд, и зависть, и несправедливость естественным образом нечисты. Итак, если делаешь зло, то оскверняешь и других, если же помыслами соглашаешься на дело, то оскверняешься самой нечистотой.

Заметь: не сказано, что осквернившийся оскверняет другого, но все, чего коснется осквернивший, оскверняется от него. Та же разность и у нас. Если впал кто в блуд или если кто соблазняет или служит худым примером, то многих делает нечистыми, а если впадет в одни помыслы, то других не оскверняет, потому что они не видят, но сам оскверняется и подпадает суду. Поэтому чем же разнится суд над тем и другим? Многим, именно: сделавший принимает участие во всех соблазнившихся и подражавших, а помысливший даст ответ за себя одного. И язычники одинаково осуждают и сделавших преступление, и знавших о нем. Ибо познается из этого согласие содействовать.

Закон представляет и другой пример в зданиях и камнях. Сказано: если войдет священник и увидит проказу в доме, то все, что в доме, нечисто (см.: Лев. 14, 32). Итак, по моему мнению, священник есть закон и ве́дение. Поэтому, если кто стал грешен до ведения закона, то не подвергается ответственности за других, потому что не с ве́дением делал; впрочем, поскольку это нечисто, то сам до гнусности осквернен отпечатками нечистоты.

Но предложенное умозрение имеет и другую силу. Ибо смело должен я рассказать вам о себе все: пусть вы будете знать, что я виновен во многих грехах. Не осквернившиеся еще самым делом, но бывающие скверными по сообществу скверны и в том случае, когда, давая согласие, не знают, что делают. Поэтому, если вскоре устранятся и прекратят общение, то не отвечают за свое согласие, потому что и закон судит не мимо идущих свидетелей дела, но добровольно бывших при оном.

Итак, когда закон и наш учитель, скажу так, – то есть постигший суд, находят кого-либо по собственной воле имевшим связь с совершившим преступление, тогда признают его виновным. И апостол умел пользоваться подобными законами, ибо говорит: Достойны смерти… не только сами делают злое, но и одобряют их (Рим. 1, 32). А по мне, сверх сказанного служит доказательством и обличение упомянутого в начале этого слова, а именно, что свидетели худых дел, поскольку сами не сделали ничего достойного смерти, освобождены, все же виновные подвергнуты наказанию.

Итак, никто из вас да не утешает меня тем, что мысленное соизволение ничего не значит, – напротив, выслушав несомненную истину, пусть лучше потрудится со мной в молитвах. Ибо и это самое: что говорю и не исправляюсь, уже есть грех. Священное Писание говорит: Кто разумеет делать добро и не делает, тому грех (Иак. 4, 17). И если обличаемый не чувствует стыда, то этим подвергается страшному наказанию, потому что раздражает наставника. Хотя сам себя обличаю, однако же пребываю в грехах и, исповедуя грехи, не перестаю грешить. Зная, что это одно содействует к оправданию, видя – не вижу, потому что, принеся покаяние, опять грешу.

Не переменяю суда своего о сделанном мною, но противоречу своему покаянию, потому что я, как раб греха, и не желая, делаю злое и, как вписанный в военную службу, подчиняюсь греху; хотя и не в состоянии, однако же плачу ему оброк по навыку, царствующему в уме моем. Стараясь об угождении страстям, беру жалованье с плоти. Знаю, что допускаю в себя растление, но, когда прикажут это, делаю. Избегаю будущей скорби и, как пес на привязи, обращаюсь к тому, кто дает мне приказание. Ненавижу грех, но пребываю в страсти; отказываюсь от беззакония, но, не желая, покоряюсь удовольствию.

Поработил я природу свою греху, и он, купив мое произволение, производит для меня необходимость. Рекой льются на меня страсти, потому что соединил я ум свой с плотью и разлучение невозможно. Спешу изменить свое произволение, а предшествующее состояние противится мне в этом. Тороплюсь освободить душу свою, но стесняет меня множество долгов.

Диавол, злой заимодавец, не напоминает об отдаче; ссужает щедро, никак не хочет брать назад. Домогается только порабощения, а о долге не спорит; дает в долг, чтобы богатели мы страстями, и данного не взыскивает. Я хочу отдать, а он к прежнему еще прибавляет. Когда же принуждаю его взять, дает что-нибудь другое, чтобы видно было, что уплачиваю ему из его же ссуды. Обременяет меня новыми долгами, потому что прежние страсти истребляет другими, дотоле небывалыми. Старое, кажется, уплачено, а он вовлекает меня в новые обязательства страстей. Видит, что непрерывным пребыванием в долгу удостоверяет меня в том, что я грешен, и вводит в меня новые пожелания. Заставляет меня умалчивать о страстях и не исповедоваться и убеждает стремиться к новым страстям, как безвредным.

Свыкаюсь со страстями, дотоле небывалыми, и, развлекаемый ими, прихожу в забвение о прежних страстях. Заключаю договор с пришедшими ко мне вновь – и снова оказываюсь должником. Устремляюсь к ним, как к друзьям, и ссудившие меня опять оказываются моими властелинами. Хочу освободиться, а они делают меня продажным рабом. Спешу разорвать их узы, а связываюсь новыми узами и, стараясь избавиться от воинствования под знаменем страстей, по причине преспеяния и даров их оказываюсь их домоправителем.

О, прочь от меня это рабство змия, потому что, рабствуя, господствует! О, прочь от меня эта власть страстей, потому что все порабощаются их лестью! Прочь этот застарелый грех, потому что и приобретенное обратил в природу! Он дал и залоги, чтобы купить себе мой ум, льстил плоти, чтобы отдать в услужение ей душу. Предвосхитил мою юность, чтобы разум не знал происходящего, привязал к себе несовершенный рассудок и через него, как медной цепью, держит недалекий ум и, если он хочет бежать, не пускает, держа на привязи, и, если он намеревается укрыться от плоти, укоряет, как неблагодарного. Грех ограждает ум и запирает дверь ве́дения.

Порок непрестанно на страже у разума, чтобы, воззвав к Богу, не воспрепятствовал он плоти быть проданной. Клянется, что заниматься плотью нисколько не худо и что за такую малость не будет взыскания. Приводит в пример множество перепутанных помыслов и уверяет в невозможности того, чтобы подвергались они исследованию, ссылается на их тонкость и удостоверяет, что все подобное предано будет забвению.

Когда преодолею его, указывая на суд, на себя принимает наказания. Когда скажу, что это грех, отвечает: «Я буду за тебя отвечать». Когда скажу, что мне угрожает наказание, говорит: «Почему же? Я подал эти мысли». Если скажу, что подвергаюсь суду, как послушавшийся, ответствует: «Не беспокойся, потому что я тебя принуждаю, да и где же, – продолжает, – твое послушание? Ты делаешь не по произволению». Вот чем меня удерживает, чем связывает, чем продает и покупает, чем вводит в обман и заблуждение, чем льстит мне и подчиняет себе.

Павел о подобном мне грешнике сказал, что он плотян (Рим. 7, 14). Грех приводится в дело соизволяющими на это, но между природой и грехом посредствуют навыки, и страсти суть нечто, данное грехом и принятое природой; употребление этого есть подчинение души, а смущение ума – рабство. Ибо грех, находясь во плоти, властвует над умом и овладевает душой, подчиняя ее с помощью плоти.

Грех употребляет плоть вместо управителя, а через нее обременяет и самую душу и делается как бы домоправителем ее, потому что дает дело и требует отчета в исполнении. Если нужно наложить на нее удары, то через плоть обременяет ее оными. Ибо плоть обратил как бы в собственную свою цепь и держит на ней душу, как овцу на заклание, и, как высоко парящую птицу, связал ее этой цепью и ею же между тем, как у крепкого исполина мечом, отсек у нее руки и ноги. Не могу ни бежать, ни помочь себе, потому что заживо я мертв: смотрю глазами, но слеп, из человека стал псом и, будучи разумным, веду себя как бессловесное.

Итак, сжальтесь надо мной, друзья мои, помогите мне воспрянуть душой с земли, и вы, природу телесную срастворившие с природой духовной, поспешите ко мне, умоляю вас, пока не изречен надо мной приговор, поспешите, пока я не умер, поспешите, чтобы и для меня, как для юродивых дев, не закрыли дверей, прежде нежели отойду в землю, где смертным невозможно увидеть жизнь или помыслить о неправде и правде, где нет тела, от которого душе бывает жизнь и смерть, и нет плоти, которой осмеивается враг, укоряемый ее немощью. Ибо если поможет мне Господь, то желаю освободиться от жалкого, страстного расположения и, если помилует меня, готов принять на себя обет послушания Ему.

Если сотворит Он со мной по множеству милости Своей, то избавит меня от греха, и если изольет на меня благость Свою, то спасусь; уверен же, что это возможно Ему, и не отчаиваюсь в спасении своем. Знаю, что множество щедрот Его препобедит множество грехов моих. Знаю, что всех пришедших помиловал и в Крещении даровал отпущение грехов; исповедую это, потому что и я воспользовался благодатью. Но еще имею нужду в уврачевании от грехов, соделанных после Крещения, а Воскрешавшему мертвых не невозможно уврачевать и меня. Стал я слеп, но Он исцелил и слепорожденного. Я – овца, обреченная в добычу львам, но Он избавил Адама от уст змеиных. Грехами своими уподобился я псу, но, исцелившись, буду сыном, подобно сирофиникиянке (см.: Мк. 7, 25–30). Отвержен я, как прокаженный, но, если Тебе будет угодно, – очищусь.

Знаю, что согрешил я по приобретении мною ве́дения, но имею молитвенником за себя святого Давида: он, при помощи Господа, исправился, и я исцелюсь, если посетит меня. Известно мне, что избыточествую я грехами, но не препобедится ими благость Его ко мне. Отдавший преимущество мытарю может отдать оное и мне, который еще больше сделал худого. Он помиловал Закхея, как достойного, – меня же помилует, как недостойного. Павел был волк, преследующий овец стада Его, но, совлекшись своей жестокости, стал овцой. Это был зверь, разгонявший овец, а стал пастырем, ухаживающим за овцами. Знаю, что Павел делал по неведению. Но грех свой, сделанный с ве́дением, сравниваю с преизбыточествующей Его милостью и прошу одного только отпущения грехов, – а Павел, как не ведавший, получил и отпущение, и большую благодать.

Умоляю вас, братия, приложите старание свое об этом деле, потому что не Суда только боюсь, но предусматриваю и посмеяние. Уважаю уважающих меня ныне и боюсь, чтобы тогда не быть в стыде за тайные грехи свои. Стыжусь родивших меня, чтобы они, живя в миру, не осудили меня, обещавшего жить выше мира. Если опять кажусь вам беспокойным, то должны вы знать, что нужда заставляет меня беспокоить вас. Хочу подражать той вдове, которая долго беспокоила судью и достигла цели (см.: Лк. 18, 2–5). Хочу оказаться перед вами неотступным другом, чтобы, встав с постели, помолились вы за меня Богу (ср.: Лк. 11, 5–8). Тот искал хлеба для утоления голода, – а я ищу отрады для души. Тот просил телесной пищи, – а я прошу душевного подкрепления. Если хотите, то можно будет мне достигнуть желаемого, потому что Милосердный легко преклоняется на просьбы.

Молитесь обо мне как о друге, и знаю, что старание ваше убедит Господа, потому что Сам Он желает перемениться в расположении ко мне, но ожидает плода от вашего ко мне расположения. Готов Он помиловать, но ждет, чтобы и вы стали сообщниками Его благости. Ибо, милуя, хочет научить и, прощая, желает приобрести сообщников. Благость Его во всем уступает.

Если кто оправдывается в том, что сделал худое с ве́дением, но не вводит в соблазн другого и грешит не с тем, чтобы вовлечь кого в грех, то скоро приводит Судию в жалость. Судия знает совесть каждого и берет во внимание не только число, но и качество грехов. Исав покаяния бо места не обрете (Евр. 12, 17), потому что хитростью домогался греха и согрешил, не чужим примером увлекшись, не по заблуждению, но с ведением, потому что и родителей огорчил, и Бога не устыдился. И Иуда-предатель не нашел места покаянию, потому что согрешил, будучи вместе с Господом, и из пренебрежения к Богу предал Праведного.

Итак, в отношении грехов, делаемых с ве́дением, есть великая разность, как и между делающим ощутительно и совершающим грех в помысле с соизволением. Что идет к одному, то и к другому. Иногда и помысливший только – хуже сделавшего, потому что он не имеет места покаянию.

Но я должен уверить вас в предложенном мною, чтобы не подать вам мысли, будто ввожу новые изобретения. Хам, умысливший подвергнуть отца осмеянию, отвержен, а Давид, сделавший грех с ве́дением, разрешен. Соумышленники Кореевы пожжены, хотя вовсе ничего не говорили и не делали. Подобное этому потерпели и посланные к Илие. Но, опять, целый сонм поклонявшихся тельцу, по вразумлении, освободил Бог от казни. Отвержен и Саул, соизволивший помыслами на идолослужение, – а Манассия, покаявшийся в идолослужении, принят. И Ахав грешил по обыкновению с ве́дением, но принят, – а Ахитофел, подавший только совет, умер во грехе.

Могу представить для примера и других, о которых, употребив несколько внимания, узна́ете. Не в неведении находился Рувим, когда нанес оскорбление отцу, и, отвергнутый, по смерти его освобождается от вины. Симеон и Левий при жестокости своей и ве́дении греха, осужденные на время, наконец приемлются. И сам Аарон, священнодействовавший при поклонении тельцу, извинен, и священством очищается от скверны, принятой по нужде. Между тем сыны его, согрешив, умирают, и им не дано даже времени для оправдания. Постигшее их объясняют Офни и Финеес, которые понесли такое же наказание за то, что упорствовали в пренебрежении. И в Евангелии Симон, поступивший неблагочестиво при ве́дении своего заблуждения, несомненно, признается достойным прощения, а Елима, воспротивившийся проповеди, ослеплен на время и освобождается. Но Сапфира с мужем стали подобными тем священникам, потому что и им не дано времени для оправдания, – без сомнения, за то, что коснели в каком-нибудь тайном пренебрежении.

Поскольку, по сказанному, грех в помысле совершается соизволением на него, то найдешь, может быть, что подобная мысль заключалась и в сказанном перед этим. Преданный сатане (см.: 1 Кор. 5, 5) имеет сходство с Рувимом, потому что, вразумленный, удостоен любви, но здесь есть и та разность, что один согрешил при жизни отца, а другой по смерти. Поэтому Рувим подвергается большему осуждению. И Иуда-предатель стал подобен Исаву, потому что продал благодать свою, как тот – первородство, из-за чего оба отвергнуты.

Иуда знал, что делал, потому что опытно изведал благодать. И Господь говорил ему: Целованием ли предаешь Сына Человеческого? (Лк. 22, 48). И, сознавая Божество, Он побежден был сребролюбием. И Исав, при всех увещаниях, огорчил родителей. Итак, великая есть разность, братия: много разности в самом ве́дении греха, но есть также разность в самой силе решимости на грех. Рассмотри поступок – и узнаешь различие, обрати внимание на соизволение – и увидишь основание правды. Рассмотри время действия – и скажешь, что наказание явственным образом справедливо.

Да не вводит нас в заблуждение наружность, потому что не видим действительно происходящего. От меня научитесь, что справедливо сделано обличение фарисеям, ибо Христос наружность их наименовал притворной, и они с сознанием дела обратились к злоумышлению. И со мной чаще всего бывает такое неприятное расположение духа, что, обличаемый совестью, чувствую неудовольствие, потому что истина горька для старающихся быть скрытными и обличение кажется особенно жестоким для людей, которые хотят, чтобы о них хорошо думали и другие. Раскройте, что у меня под наружностью, – и окажутся черви; разберите эту оболочку из извести, – и увидите обманчивость гробницы.

Рассмотрите силу моего поступка и уверитесь в подобии его фарисейству. Тем одним и отличаюсь от фарисеев, что сознаюсь перед вами в обманчивости. Потому и надеюсь, что вашими молитвами избуду наказания. Ибо много значит не раздражать Законодателя, исповедуясь во время преступления. И немаловажно – преклонить Судию на милость, не запираясь во грехе.

Итак, упорствующие фарисеи пленены вместе с Иерусалимом и гордившиеся притворной праведностью оказались худшими тех, которые исповедали себя грешниками. Поэтому Христос с самого начала говорил, что живут они лицемерно. И у пророка предсказал обманчивость их и то, что Он пришел обличить их. Что же говорит? Я посещу… всех, одевающихся в одежду иноплеменников (Соф. 1, 8). И это всегда говорил им, потому что лицемерно присваивали себе праведность.

Если это были одеяния других, то кому же они принадлежали? Если названы иноплеменными, то чьи же были у фарисеев одеяния? Я уверен, что это были одеяния пророков, потому что ими был вразумляем народ. Но апостол сказал, что они скитались в милотях и козьих кожах (Евр. 11, 37). Следовательно, понимал, что поступали так в пустыне, потому что, входя в города, переменяли наружность и не хотели, чтобы знали люди, что они делают.

Итак, наружность у фарисеев была иноплеменная, потому что они, будучи безумными, принимали на себя вид мудрых учителей. Прикрытием служили им кожаные их ризы, потому что они не хотели быть открытыми для народа. Кожаные же ризы избрали они как приспособленные к подвижнической жизни. Ибо воздержание имеет нужду в возгревании, и ризы эти были удобны и дома, и в дороге, потому что воздержанию прилична нестяжательность. Известно же, что разум приобретает успехи от размышления, а рассудительность – от воздержания, а в том и другом имели нужду как мудрые, так и пророки: первые – для того чтобы учить, последние – для того чтобы обличать. Поэтому те и другие имели нужду и в приличной наружности. Но фарисеи, не будучи ни мудрыми, ни прозорливыми, не соблюдали образа жизни ни тех, ни других. Поэтому справедливо обличал их Господь, что занимались они торговлей, а не истиной.

Но я предлагаю вам обличение себя самого, чтобы в вас не возбудился вдруг смех, когда Бог подвергнет исследованию дела мои. Ибо и апостол сказал, что огонь испытает дело каждого (1 Кор. 3, 13). Поэтому если умеет Он разобрать дело, то не тем ли паче различить наружность? Если кто, будучи праведным, облекается наружностью праведных, то не будет отвержен. А если кто наденет ее на себя, не будучи сам достоин, то обнажат его. Таков тот, о котором говорит Евангелие, что Господь рассечет его пополам (Мф. 24, 51). Ибо различие в наружности дает понятие и о достоинстве. Поэтому если кто епископ, если кто пресвитер или диакон, то они, а равно и прочие, отличаются наружностью и достоинством. Если же они недостойные, то будут обнажены. Не о делах говорит, что рассечет пополам, потому что дело вместе со сделавшим пожжет огонь, но говорится об имени и о наружности, потому что таковые утратят благолепие и облекутся в стыд.

Итак, ежели есть одеяние, то это – одеяние стыда и одеяние славы. И в миру имеют свою наружность те, которых ведут на смерть, и свою наружность те, которые возрастают в достоинстве. Ибо по земному можно изучать небесное, и по талантам, какие слугам Своим дал Христос, будем уразумевать и наружность, и достоинство. Не всем дал Бог талант, но служащим Ему рабам. Поэтому и монахи, как мне кажется, прияли талант, потому что связаны произволением. Поэтому если наружностью и отличаются несколько от живущих в миру, то выказывают этим благоприличие и дают знать о собственном своем произволении. Поэтому судится и наружность, так как она имеет силу обета. Поэтому если кто не исполнит того, что обещал, то сам себе приобретает он чужую (иноплеменную) наружность. Кому же принадлежит эта чужая наружность, как не тем, которые делают чуждое?