Текст книги "О мостах и о тех, кто на них обитает. Роман-путеводитель"

Памятуя свою утреннюю потребность в социализации, а также свои вчерашние относительные успехи в этом деле, Катя набрала номер Лизы. Была, разумеется, и третья причина для этого звонка, но Катя отказывалась себе в ней признаваться и решила обойтись нейтральной формулировкой «выпить кофе».

– Ох как мне плохо, – простонала Лиза, – Приезжай ко мне, сил нет куда-то идти.

Лиза жила на Петроградской стороне, на углу Большого проспекта и улицы Лизы Чайкиной. Такое соседство не могло остаться незамеченным. Лиза не знала точно, кто такая была Лиза Чайкина. На стене дома напротив висела мемориальная доска, которая могла пролить ответить на этот вопрос, но Лиза, будучи постоянно в состоянии суеты, вечно на бегу и куда-то опаздывая, забывала прочитать то, что на ней написано, а может, и вовсе не подозревала об её существовании, хотя жила здесь всю свою жизнь. Впрочем, люди более последовательные, найдя в Интернете изображения настоящей Лизы Чайкиной, не могли не отметить определённое внешнее сходство. Отношение настоящей Лизы к Лизе исторической менялось в течение этого времени. Жгучая ненависть и раздражение, вызванные различными вариантами одной и той же логичной шутки знакомых «Твоим именем улицу назвали?» уже к старшим классам сменились иронией настолько всепрощающей, что многие знали её именно под этой фамилией. Во всяком случае, знакомые музыканты оставляли ей проходки на концерты именно под этой фамилией. Лиза не возражала. «Уж лучше Лиза Чайкина, чем Лиза с Большого проспекта», – говорила она.

Она жила в большой трёхкомнатной квартире с родителями. Это её совершенно не смущало. Как известно, годам к двадцати молодые люди начинают тяготиться совместной жизнью с такими странными существами, как родители, и всеми правдами и неправдами стараются покинуть отчий дом, не считаясь с какими-либо трудностями. Они готовы ютиться в убогой однокомнатной квартирке (как будто склеенной из картона) где-нибудь в Купчино или терпеть соседей из пещероподобной коммуналки, которые и впрямь временами напоминают неандертальцев. Такие молодые парни и девушки готовы терпеть любую несвободу в бытовом плане ради свободы в возвышенном смысле.

Лизе такая блажь в голову никогда не приходила. Во-первых, она не испытывала никакого дискомфорта от родителей. Они сквозь пальцы смотрели на её суматошный стиль жизни. Мама, всё ещё молодая душой, даже поощряла её, убедившись перед этим, что Лизе хватает ума не влезать в совсем уж неприятные истории, и частенько составляла компании полуночным посиделкам на кухне, с кофе и сигаретами, по всей видимости, заряжаясь от них энергией юности. Папа же, интеллигентный мужчина невысокого роста, с густыми усами, скрывающими неуверенные губы, привык позволять женщинам в своей семье любые чудачества, что могли взбрести им в голову, оставляя за собой решающее право голоса в более важных вопросах. Вторая причина, по которой Лиза не хотела съезжать с этой квартиры, заключалась в самой квартире. Она утверждала, что переедет отсюда лишь к будущему мужу на Крестовский остров – или на Манхэттэн, как повезёт. В этом Катя её понимала. Любой человек, настроенный на восприятие суровой красоты Петербурга, пришёл бы в восторг от этого вида из окна. Её комната была угловой, одно окно выходило на бледно-зелёный дом с застарелой пылью в складках лепнины, а в другое окно был виден никогда не спящий Большой проспект, артерия Петроградки, неустанно несущая по себе эритроциты автомобилей, а также захватывающий дух рельеф из крыш, крытых ржавым железом и ощеренных зубцами дымоходов. По вечерам, в хорошую погоду, они тонули в лучах заходящего солнца медового цвета.

Катя вышла со «Спортивной», прошлась по Большому, купила по пути тортик и завернула за угол, где скрывалась парадная. Поднимаясь по лестнице, ещё с третьего этажа, почувствовала запах пирожков и поняла, что тортик был лишним.