Текст книги "Остров гноллей"

5. Потерянный друг

В ноябре темнеет довольно рано, и, отъехав от фонаря, Петер снова погрузился в осенний мрак, который нарушала только узкая скачущая полоска света от его переднего фонарика. Привычно моросил дождь, до Рождества было ещё почти полтора месяца, и, в общем-то, причин для радости было не так много. Но Петер счастливо улыбался, ведь теперь у него был свой собственный шар для боулинга, да ещё какой! Таких ни у кого не было в его школе, да и в других школах наверняка тоже.

Петер ехал медленно и осторожно, внимательно смотря на дорогу перед собой. Дело было не в том, что он только что упал с велосипеда, это была не беда. «Падать надо привыкать с детства, потом поздно будет!» – так любил повторять папа. Просто Петер боялся уронить и повредить свою супернаходку. Сначала он пытался пристроить шар под мышкой, но тот выскальзывал, и в итоге, перепробовав разные варианты, Петер остановился на самом простом из них: он рулил правой рукой, а в левой вёз шар, продев пальцы в отверстия, как перед броском. Шар был довольно тяжёлый, Петер был почти уверен, что он весит девять килограммов: как раз этот вес Петер выбирал, играя в боулинг. Если бы ему дали нести сумку из магазина, которая весила бы девять килограммов, Петер, конечно, был бы недоволен, но шар приятно оттягивал руку. Ведь это был его, Петера, шар, а не чей-то там ещё, а своя ноша не тянет, как сказал папа на прошлой неделе, когда тащил из магазина ящик с пивом, и, хотя он совсем запыхался и шумно отдувался через каждые несколько шагов, вид у него был при этом довольный и счастливый.

Подъехав к дому, Петер припарковал велосипед, снял фонарики, чтобы они не отсырели под дождём, потому что тогда лампочка в них быстро перегорала и нужно было покупать новый фонарик, и поднялся на пятый этаж, где жили они с Себастьяном. Да-да, они с Себастьяном, потому что мама и папа жили этажом ниже – на четвёртом. Так уж вышло, что их квартиру сделали из двух квартир, находившихся одна под другой, и внутри у них была лестница между этажами. У них с Себом было две комнаты: в одной они играли, в другой стояла двухэтажная кровать, в которой они спали, и обычная одноэтажная – для друзей и приятелей из школы, на случай, если они придут поиграть и захотят остаться на ночь. В Дании так часто делают: ночуют у школьных товарищей и завтракают потом в их семьях.

К Себу часто кто-то приходил, он общительный, Себ. Вернувшись из школы, Петер то и дело заставал брата в компании очередного товарища из класса: они сидели на диване бок о бок и играли в «Фортнайт». Петер не любил «Фортнайт», наверное, потому, что ему не с кем было в него играть, или, может быть, наоборот, ему не с кем было играть, потому что все любили «Фортнайт», а он нет. У Петера все эти годы был один друг, Лукас, и Петеру как-то не приходило в голову заводить ещё друзей, ведь ему и с Лукасом было весело. В нулевом классе, и в первом, и во втором, и в третьем, и в четвёртом. А в пятом Лукас уехал, потому что его родители были из Австралии и их семья вернулась обратно к себе. Теперь они болтали и переписывались в снэпчате. Но как-то всё реже. Папа сказал, что Петер не должен расстраиваться, ведь у Лукаса произошли в жизни серьёзные перемены, ему нужно было сейчас сосредоточиться на новом мире, в котором он вдруг оказался, и ему трудно будет дружить с Петером, как прежде. Это нормально, сказал папа. Петер должен это понять, потому что ему уже скоро двенадцать, он достаточно взрослый для того, чтобы понимать такие вещи. И Петер их понимал, но от этого понимания легче почему-то не становилось.

На продлёнке он обычно шёл в мастерскую и мастерил что-нибудь из дерева: ракетки для настольного тенниса, револьвер, похожий на настоящий, хотя из него и нельзя было стрелять, фотоаппарат, тоже как настоящий, только деревянный, поэтому фотографировать им, понятное дело, тоже было никак нельзя. Зато Петеру было в мастерской не скучно. Время летело быстро. Если надоедало мастерить, он приносил из дома мяч и забивал его на футбольной площадке в пустые ворота, представляя себе, что в них стоит легендарный Петер Шмейхель. Шмейхель был его любимым игроком, потому что его тоже звали Петер, как самого Петера. И когда мяч залетал по красивой дуге в верхний угол, Петер даже вскидывал вверх руки и пробегал несколько метров с криками «гол!», так что на него оборачивались ученики и учителя, вышедшие проветриться. Если Петера звали поиграть в настольный теннис или в «Монополию», он чаще отказывался, чем соглашался, и на все призывы родителей пригласить в гости новых приятелей только отрицательно качал головой. Новых друзей он завести ещё не успел, а приглашать просто мальчиков, с которыми он и в школе-то ни во что не играл, было бы странно.

Он уже начал набирать сообщение Лукасу, где описывал своё недавнее падение с велосипеда и удивительную находку, как вдруг услышал шаги на лестнице. Папа поднимался на их с Себом этаж. Не зная, как папа отнесётся к тому, что Петер притащил в дом неизвестно чей шар для боулинга, он на всякий случай поспешно спрятал его в шкаф с одеждой, на полку, где лежали джинсы. А то, не ровён час, папа решит разыскать владельца шара и вернуть ему потерянную вещь. Родители всегда так делали. И Петер был с ними согласен. И даже когда папа нашёл в зоопарке кошелёк, полный денег, и отнёс его девушке, проверяющей билеты на входе, Петер подумал, что папа поступил правильно, хотя одну-единственную денежку можно было бы, конечно, оставить себе на мороженое. Ведь они поступили честно, и владелец кошелька, сам охотно дал бы им сто крон на мороженое, Петер был в этом уверен. Но папа строго на него посмотрел и сказал, что чужое не должно интересовать Петера. Его должно интересовать своё. На этом разговор был закончен. И теперь Петер решил не рисковать лучшим в мире шаром для боулинга, потому что он уже считал его своим.

Петер быстро отправил кое-как дописанное сообщение Лукасу и сделал вид, как будто разбирает школьную сумку. Папа потрепал его по голове и попросил вынести мусор, пока он съездит за Себом. Дело в том, что Себ был в гостях и папе нужно было съездить за ним, потому что Себу ещё не было десяти лет и ему нельзя было возвращаться домой одному на велосипеде, как это делал Петер. Обычно папа забирал Себа после продлёнки от здания школы, но иногда, как сегодня, Себ договаривался с кем-нибудь из товарищей поиграть, и тогда нужно было за ним ехать туда, где он играет. Сегодня Себ играл где-то поблизости, поэтому папа разрешил ему побыть в гостях до семи вечера. И всё-таки папа был недоволен тем, что придётся садиться на велосипед и крутить педали под дождём, поэтому, вместо того чтобы разговаривать своим нормальным жизнерадостным тоном, что-то бурчал себе под нос.

«Ладно!» – согласился Петер, хотя у него не было никакого желания выносить мусор. Он всё ещё держал в уме завтрашний поход в боулинг, и папу лучше было сейчас не сердить. Надо будет ещё придумать версию, откуда у него этот шар, если папа завтра его заметит. А папа непременно заметит, такой уж у него зоркий характер. «Перед сном подумаю», – решил Петер, а вслух сказал: «Здорово!», потому что папа объявил, что на ужин будут мексиканские тако. Это и правда было здорово. Тако Петер очень любил.

6. Неожиданный поворот событий

После ужина папа с Себом сели рисовать слона.

Ни папа, ни Себ рисовать не умеют, но это их обоих ни капельки не смутило: папа нашёл в Интернете сайт, где пошагово объяснялось, как нарисовать то или иное животное, в том числе слона. Сначала нужно было нарисовать окружности, которые должны были в будущем стать частями слона – его головой, телом и ногами. А потом уже понемногу прорисовывать детали. Петер не согласился к ним присоединиться, потому что терпеть не мог рисовать животных и собирать пазлы. Пазлы были даже похуже рисования. Нужно было высыпать в крышку от коробки тысячу кусочков, никак не подходивших друг к другу, и часами пытаться их соединить, чтобы получилась та или иная картинка.

Петер не мог понять, в чём смысл этого занятия, потому что, на его взгляд, гораздо проще было взять уже готовую картинку и полюбоваться ею, потратив на это две минуты, а не три часа. Но Себ обожал собирать пазлы и, надо отдать ему должное, весьма шустро находил недостающие детальки. Такое занятие, наверное, вполне подошло бы и Петеру, ведь он любил делать что-то в одиночестве, а собирание пазла не требует компании, это, как и чтение, занятие для одного человека. Но пазлы и книги Петер терпеть не мог. Так уж вышло. Как говорят французы, «се ля ви», что значит «такова жизнь», и ничего тут не поделаешь.

Мама начала убирать со стола и заполнять посудомоечную машину, и, поскольку она ни словом не обмолвилась, что ей нужна в этом помощь Петера, он с чистой совестью поднялся наверх, открыл шкаф, почти минуту ворошил в нём джинсы и даже поискал на других полках, хотя точно помнил, куда именно положил шар, а куда не клал, но шар удивительным образом исчез. Себ не мог его взять: он даже свой шкаф никогда не открывает, а бросает вещи просто на пол, так что маме приходится собирать их и раскладывать по полкам в его шкафу. А уж в шкаф Петера он и подавно бы не полез. Да его и не было дома, папа привёз его перед самым ужином. Что-то тут было не так… Может, мама заглянула к ним в комнату, пока Петер выносил мусор? Но она никогда не берёт их вещи без спроса. Тем более такие ценные, как шар для боулинга. Она даже их старые рисунки не выбрасывает, какими бы скомканными они ни были. Всегда сначала спрашивает, нужны они Петеру с Себом или нет.

На всякий случай Петер спустился вниз, на кухню, и спросил маму, не брала ли она… тут он на секунду запнулся… такой чёрный… шар. Нет, ничего похожего она не видела и вообще не заходила к ним в комнату. Куда же он мог деться?

Петер, бросив по дороге взгляд на рисунок, над которым пыхтели папа с Себом, и, увидев животное, больше похожее на огромного бурундука, чем на слона, опять побежал вверх по лестнице. Он вошёл в спальню, не включая свет, и подошёл к окну. Дождь неожиданно закончился, как это часто бывает в Копенгагене. Погода здесь переменчива из-за сильных ветров, дующих с Северного и Балтийского морей, поэтому ясный день может внезапно обернуться дождливым, а дождь – так же внезапно прекратиться. Их этаж был последним. Петер стоял у окна и смотрел на крыши соседних домов, над которыми взошла полная луна. Это было красиво: освещённые лунным светом крыши, и звёзды высоко в небе, и редкие машины, проезжавшие внизу в свете фонаря. Всё выглядело, как… в сказке, что ли. Петер, конечно, давно вырос из того возраста, когда верят в сказки, или в Деда Мороза, или в разных там гномов и троллей, но теперь ему приятно было стоять вот так у окна и думать, что в мире всё-таки осталось что-то от сказки. Что-то чудесное и непостижимое. Потом это ощущение прошло, Петер развернулся, пересёк комнату, протянул руку к выключателю, и…

– Не включай свет, – раздался откуда-то негромкий голос. Это не был шёпот, кто-то просто говорил, не повышая голоса, но при этом очень настойчиво.

В тёмном углу за двухэтажной кроватью шевельнулась чья-то тень, и Петер почувствовал, как холодные мурашки побежали у него по коже. Он хотел позвать папу, но не мог издать ни звука. Он чувствовал себя как Нео в первом фильме «Матрицы», когда у него исчез рот, как будто его никогда и не было на лице. Петера парализовал ужас. Он был уверен, что в квартиру проникли воры и одного из них он застал в своей комнате. А преступник, которого застали на месте преступления, иногда оказывается очень жестоким, пытаясь спастись. Петер смотрел фильмы, в которых грабители даже убивали хозяев, если те заставали их врасплох.

Однако тень не совершала никаких угрожающих действий и к тому же оказалась довольно маленькой. Ростом с Петера, нет, даже меньше, скорее, ростом с Себа.

– Ты китаец? – так же негромко спросил Петер.

– Почему китаец? – удивилась тень.

– Китайцы такие маленькие. Они гораздо ниже, чем мы.

– Во-первых, китайцы бывают разные, – задумчиво произнесла тень. – Во-вторых… нет, я не китаец. Можно сказать, что я, как и ты, скандинав.

– Датчанин?

– Не совсем… – Тень сделала несколько шагов по направлению к Петеру. – Но мои предки из этих мест.

Тень старательно избегала попадать в полосу лунного света, но глаза Петера за это время окончательно привыкли к темноте, и он смог разглядеть невысокого мальчика, очень симпатичного. Тот был одет во всё чёрное, а на щеке у него был какой-то след.

Мальчик проследил за взглядом Петера и ответил на вопрос, который тот не успел задать.

– Это золотая дуга, метка смуков.

– Смуков? – удивлённо спросил Петер. – Это такой народ? Как датчане?

– Да, это народ, – кивнул в темноте мальчик, – но не совсем такой, как ты думаешь. Смуки рождаются очень редко. Нас назвали так за красоту, которая вообще-то несвойственна гноллям. Почти все гнолли уродливы. К сожалению, – добавил незнакомец.

– Гнолли? – снова спросил сбитый с толку Петер. Он впервые слышал это слово, хотя что-то оно ему напоминало. Только вот что, он никак не мог понять.

Но уже совсем скоро загадка разъяснилась, как и тайна появления незнакомца в спальне мальчиков, и, что совсем удивительно, загадочное появление в жизни Петера шара для боулинга.

7. Кто такие гнолли

– Может быть, ты хочешь есть? – осторожно спросил Петер Смука.

Он не очень представлял себе, что едят смуки и гнолли. Точнее говоря, совсем не представлял. Не имел ни малейшего понятия. Может быть, они едят маленьких мальчиков, таких, как он, Петер.

Смук кивнул, по-прежнему избегая появляться в лунной дорожке, пересекавшей спальню.

– Только, пожалуйста, не включай свет, – озабоченно сказал он. – Мы от света каменеем.

– Хорошо, – сказал Петер. – Но ты лучше тогда залезь обратно в шкаф, пока я спущусь на кухню за едой. А то мама или Себ могут войти и включить люстру. Себ, так тот вообще все источники света врубает сразу на полную и потом не выключает после себя, когда уходит.

Смук опять кивнул и спросил, кто такой Себ. Услышав, что у Петера есть брат, он сказал со вздохом:

– Здорово, я тебе завидую. У смуков не бывает братьев или сестёр. Если в семье гноллей рождается смук, такой, как я, то он всегда единственный ребёнок в семье.

– А остальных куда девают? Отправляют в детский дом или в приёмную семью? – поинтересовался Петер.

Он пришёл в ужас от мысли, что его, Петера, могли бы отправить в детский дом только потому, что у папы с мамой родился бы смук Себ. Конечно, могло бы быть и наоборот, но это вряд ли, потому что Петеру всегда не везёт, и даже в «Фифе», когда он играет в рулетку, ему всегда достаются самые паршивые игроки, которых потом не продать и в состав не поставить. А в школе ему частенько дают на обед не то блюдо, которое он просил маму заказать накануне. Например, на прошлой неделе во вторник он заказал бургер, а достался ему тыквенный суп, который он терпеть не может. А кто-то, кому родители заказали тыквенный суп, сожрал его бургер и даже не сознался в этом. В общем, на удачу в этой жизни полагаться не приходится – к такому выводу Петер успел прийти и не собирался пока менять своего мировоззрения.

– У нас сегодня тако, – сказал он, обернувшись на пороге спальни. – Правда, соус из авокадо закончился, зелёный такой, остался только фарш с овощами и немного сальсы.

Смук кивнул.

– Мы равнодушны к зелёному. Вообще, есть только один цвет, который мы любим, – сказал он. – Золотой. На худой конец, жёлтый. Но золотой предпочтительнее. У тебя есть что-нибудь золотое или жёлтое? – спросил он. – Например, морковка? Янтарная, сладкая морковочка…

Петер задумался.

– Будешь яйца? – поинтересовался он. – Я их сварю, потом мы их разобьём, скорлупу и белок выкинем, а желток ты съешь.

– Отличная идея! – оживился Смук. – Откуда ты узнал, что я так и делаю, когда возвращаюсь на остров гноллей? Я нахожу птичьи гнёзда и ем яйца именно так, как ты описал. Хотя, когда я особенно голоден, я ем их целиком. Мы вообще-то не очень привередливы в еде, едим, что найдём. У нас же нет магазинов, где товары лежат на полках – пришёл и купил. Нашёл гриб – съел. Поймал рыбу – опять же съел.

Петеру захотелось чем-нибудь порадовать нежданного гостя. Чем-то вкусным. А то он, бедолага, ест с утра до вечера грибы и сырую рыбу.

– Ещё у мамы может оказаться сладкий перец оранжевого цвета, – подумав, сказал он.

– Неси, – отозвался Смук уже из шкафа.

И Петер опять направился на кухню.

Мама уже прибралась и присоединилась к папе и Себу, мучившим бедного слона. Теперь он вообще был непохож на животное, во всяком случае, не был похож ни на одно животное, известное Петеру. А Петер животных любил. Ты же помнишь, они с Лукасом даже делали гостиницу для насекомых, пока Лукас не уехал в Австралию. Вот уж где животных и правда хоть отбавляй. Там есть кенгуру, и коалы, мягкие, как будто сделанные из плюша, и крокодилы, и кайманы, которые тоже почти что крокодилы, но всё-таки не совсем…

Ещё Петер обожал ходить в зоопарк. Папа с мамой охотно соглашались на это развлечение, потому что у них была куплена годовая карта и можно было в любой день пойти туда бесплатно, а в некоторые дни ещё и привести с собой друзей или родственников. И тоже не платить. Поэтому между боулингом, парком аттракционов и зоопарком папа всегда выбирал зоопарк. Или планетарий. В планетарий у них тоже была годовая карта. В общем, папа Петера любил все места, куда можно было ходить если и не бесплатно (поскольку годовая карта стоила очень даже недёшево), но хотя бы не платить за вход каждый раз заново.

В зоопарке Петер больше всего любил смотреть на львов и на белых медведей. Львов иногда кормили зебрами, как в дикой природе. И тогда мама ужасалась и говорила, что детям нельзя смотреть на такие жестокости, а папа, напротив, защищал работников зоопарка, напоминая маме, что именно зебрами и антилопами львы и питаются у себя дома, на свободе.

Ещё Петер любил смотреть на сов, потому что у них голова поворачивается на триста шестьдесят градусов. Это из-за того, что у них глаза не по бокам головы, как у всех птиц, а спереди, на лице, как у человека. Поэтому, чтобы посмотреть, что происходит за спиной, совы вертят головой, как танк – башней.

Петер набрал в ковшик воды, поставил его на плиту и зажёг газ. Потом достал из холодильника яйца. Их было четыре штуки, и Петер решил сварить все, тем более что белок они решили выбросить. Тогда остаётся не так и много еды. Поиски сладкого перца не дали положительного результата. Зато Петер нашёл папино пиво. Янтарный эль! Правда, папа говорил, что детям пиво и вино пить строго запрещается, но Смук же не ребёнок. Он просто выглядит как маленький мальчик, но он взрослый гнолль. И хотя Петер пока что не совсем уяснил, кто такие гнолли, он решил, что пиво Смуку не повредит. Но поскольку он не был уверен, что папа с ним согласится, то, проходя мимо папы с Себом, на всякий случай сунул бутылку под рубашку. Хотя эта мера предосторожности явно была излишней: папа был так увлечён слоном, который теперь из бурундука-переростка превратился в инопланетное растение, что не обратил бы внимания на Петера, даже если бы тот потащил наверх кастрюлю с пивом. Что уж говорить о небольшой бутылке!

8. «Слоновьи сопли»

Выпив папино пиво, Смук наконец рассказал свою историю. Она была настолько захватывающей и удивительной, что Петер слушал Смука не дыша и только один раз попросил его прервать рассказ, чтобы Петер мог сбегать вниз и принести яйца. Смук быстро почистил их, отделил белок, с выражением счастья на лице уплёл желток, потом подумал и съел белок тоже. И наконец, к ужасу Петера, съел скорлупу.

– В ней полно полезных минеральных веществ, – сказал он, заметив удивление на лице Петера. – Вы же едите крабов с панцирем и клешнями. Чем яичная скорлупа хуже?

Петер терпеть не мог морепродукты, особенно мидии. Он ел только креветок, которые уже были очищены и сварены. И тех без особого удовольствия.

Закончив с ужином, Смук вернулся к своей истории, которая начиналась давно-давно, в те времена, когда на планете еще жили динозавры. Сам Смук, правда, динозавров не видел, он был ещё совсем молодым гноллем, но вот его прапрапрабабушки и прапрапрадедушки, как он утверждал, видели. И не только динозавров, но и всяких разных диковинных животных, которые теперь уже вымерли.

– В наших легендах говорится, что раньше на этой территории были тропики, – сказал он.

– Тропики? – удивился Петер. – Но в них же жарко. Там же джунгли, лианы, гигантские растения… А у нас холодно. – И он посмотрел в окно, на росшую у них во дворе берёзу, с которой ветер обрывал последние листья.

– Времена меняются, – философски заметил Смук из шкафа. Он на всякий случай снова туда забрался, но дверцы закрывать не стал, чтобы было удобнее разговаривать.

Так вот, предками Смука были тролли. И гномы. Так удивительно получилось, что из-за гигантского наводнения они оказались на одном острове. Спаслось не так много гномов и троллей, и места хватило на всех. Они поделили остров пополам и предпочитали не попадаться друг другу на глаза.

– И до поры до времени всё шло хорошо. Пока… – Смук сделал паузу и прислушался.

На лестнице раздались шаги, послышались голоса, и в соседней комнате зажёгся свет.

– Ну и куда ты собрался его вешать? – спросил папа весело.

Петер шёпотом объяснил, что это его папа и младший брат пришли вешать слона на стену.

– Слона на стену?! – ужаснулся Смук, не знавший, что речь идёт о рисунке.

– У тебя есть «слоновьи сопли»? – донёсся из соседней комнаты папин голос.

– Где-то тут… на столе были… ещё вчера… – пыхтел Себ, переворачивая вещи, сваленные грудой на их с Петером письменном столе.

– Они хотят повесить слона на его же соплях?! – прошептал потрясённый Смук из шкафа.

Петер тихо хихикнул.

– Не живого, конечно. Живой у нас и в квартиру-то не влезет! Нарисованного. Они нарисовали какое-то животное, которое почему-то называют слоном, хотя оно больше похоже на монстра, жившего на Земле в те времена, о которых ты рассказываешь. И теперь хотят прилепить рисунок на стену. А «слоновьи сопли» – это такая липкая штука, типа пластилина или жвачки… На неё можно что-то прилепить, а потом отодрать, если рисунок тебе надоел. Ну или фотка.

– Дед рассказывал, что они тоже раньше всё прилепляли на слюну тапира. Но это давно было. Теперь на скотч всё прикрепляют, по-модному. А вы, значит, продолжаете на сопли клеить… – сказал Смук задумчиво, или Петеру так показалось, потому что голос Смука шёл из шкафа и звучал приглушённо.

– Да нет же! Я же тебе объясняю: это не сопли, а что-то вроде пластилина, просто называется «соплями слона». Так смешнее.

Он сказал это чересчур громко, и дверь в спальню приоткрылась. В неё просунулись сразу две головы, одна над другой, и та голова, что поменьше, тонким голосом спросила:

– С кем ты тут разговариваешь?

– Ни с кем, – ответил Петер, стараясь не смотреть в сторону шкафа, чтобы папа с Себом не догадались по его взгляду, что со шкафом что-то не так.

– Мы слышали, как ты разговаривал! – продолжал настаивать Себ.

– А-а-а… это… Лукас звонил, – сказал Петер первое, что пришло ему в голову.

– Лукас?! – радостно переспросил папа. – И как там у него дела?

– Дела… ну… это… тепло у них там. Жарко даже, – пробубнил Петер.

– Бедные, – посочувствовал папа. – У них же там даже леса сгорели, и зверей погибло огромное количество. Страшные пожары… Передавай ему привет!

– Ладно, – буркнул Петер.

– У тебя случайно нет «слоновьих соплей»? – спросил папа. – А то Себ найти не может.

– У него такой бардак, что он скоро свои собственные сопли найти не сможет, – огрызнулся Петер, но решил помочь повесить рисунок, чтобы папа наконец перестал заглядывать в спальню.

– Тебе нравится наш слон? – затараторил Себ. – Мы повесим его над кроватью!

Петер бросил взгляд на инопланетное растение. Два больших лопухообразных листа по бокам, видимо, были слоновьими ушами.

– Да, хороший слон, – неискренне сказал Петер. – Только над кроватью мы его вешать не будем.

– Почему? – расстроился Себ. – Я бы на него любовался перед тем, как уснуть.

«Потому что у меня в шкафу гнолль, точнее, смук, и он окаменеет, если вы ввалитесь сейчас в спальню и врубите свет!» – хотел сказать Петер, но вместо этого произнёс:

– В спальне его почти никому не будет видно. Жалко, если такой великолепный слон будет висеть в спальне. Надо повесить его на видное место и показывать гостям! Например, вот тут!

И Петер ловко прилепил слона на стену между окнами.

– Ладно, вы тут разбирайтесь, – сказал папа, – а я пойду выпью пива, у меня припасена бутылочка отличного янтарного эля.

Петер подумал, что придётся признаться Себу, и сейчас, пока папа занят поисками эля, который выпил Смук, самое время это сделать. Главное, объяснить Себу, чтобы держал язык за зубами. И ещё надо незаметно выкинуть пустую бутылку.

Петер на всякий случай огляделся, приобнял брата за плечи и шёпотом сказал:

– Слушай, Себ, тут такое дело…