Текст книги "Узник острова Райкерс Айленд. Американский дневник"

А пока в который раз я приучаю себя вставать пораньше. Сегодня удалось проснуться очень рано. Проводил взглядом, уходящих на завтрак и… продолжил сон. Не смог покинуть такое приятное ложе. Потом пришла смена белья. Проявил бдительность, «не отходя от кассы», – мне забыли дать наволочку. На автомате перебрал в руках две полученные простыни и полотенце. «Пиллоукэйс?» Получил наволочку. Если бы ушёл не глядя, остался бы без наволочки. Сегодня чистых наволочек на всех не хватило, так что мне повезло вдвойне. Идя с чистым бельём от двери до своей кровати, пощупал самовар. Вода есть, постелил чистую простынь, почистил зубы. Сделал себе безкофеинового чаю без сахара, скушал порцию овсянки. На улице только начало рассветать. «Рек, коминг аут». Последние тёплые деньки. Два человека отправляются на прогулку. Я не вхожу в их число. Залажу в чистую остывшую постель и сплю до обеда.

Два часа дня. Пью кофе, сахара нет, ради интереса подливаю сладкой колы в горячий кофе. Ни сладко, ни вкусно. В целом – какая гадость! Опять и опять пью кофе. Вдохновение не приходит. Раскладываю бумаги, беру ручку в руки. Не помогает. Мыслей сегодня у меня не наблюдается. В ручке так много чернил, бумаги полтора блокнота. Но увы.

Четверг 21 октября 2010.

В голове мысли проносятся табунами, мне не хватает усидчивости и терпения изливать их на бумагу. Эх, мне бы диктофон или печатную машинку. Мыслей много, хороших мыслей мало. Постоянно зарождаются какие-то проекты и идеи. Потом я начинаю думать об этой новой идее, чем больше думаю, тем меньше она мне нравится. В итоге она мне уже совсем не нравится, мой мозг её отклоняет, снимает с повестки дня и окончательно удаляет. Затем возникает новая мысль, и её путь из небытия в небытиё повторяется. Из ниоткуда в никуда. Я лежу в постели, слушаю музыку и наблюдаю за движением мыслей в своей голове. Ничего толкового. Если человек – это то о чём он думает, то я – гипераморфное, постоянно изменяющееся создание, живущее в хаосе и ведущее созерцательный образ жизни. Натуралистических замашек записывать свои наблюдения у меня нет, они не достойны покидать пределы моего разума и быть увековеченными на бумаге.

Иногда меня посещает навязчивая идея – написать книгу. Стоит мне взять в руки ручку – и желание писать полностью покидает меня. О чём писать? Кто это будет читать? Какие новые полезные обществу идеи и мысли я смогу создать? Складывается впечатление, что всё умное уже давно написано. Черпать чужие мысли, идеи и лепить из них свою книгу – это реферато-писание получается. Я никогда не писал рефератов. Всё уже давно написано до нас и находится на просторах всемирной сети. Оно печатается, сдаётся, защищается. Но никогда не читается. Ибо чушь несусветная. Лишь одна тема способна заинтересовать умы ХХ1 века. Разоблачения – обличения. Вытаскивание на поверхность того, что всегда скрывалось за рамками моральных норм, дверями правительственных коридоров и секретами военно-коммерческих тайн. Но это удел журналистики. Меня же упорно тянет в беллетристику. Возможно это – некое графоманство, желание писать, вызванное сложившимися обстоятельствами. Здесь ни книг, ни собеседников, ни развлечений. Ничего. Чашка крепкого кофе без сахара, включающая мозговую деятельность. Мозг играет сам с собой. Сплошные внутренние монологи. Шизофреники способны и на диалоги. Может за этой гранью и начинается настоящая гениальность.

Сегодня в очередной раз видел сон на английском языке. Ассимилируюсь на подсознательном уровне, языковая среда оказывает своё влияние, хочу я или нет. Наверное, это самый эффективный способ не просто изучения, а глубочайшего познания иностранного языка. Да, я начал лучше понимать о чём они говорят. Да, я начал понимать, что они говорят, ещё до того как они начали это говорить. Я уже могу предугадать, что у них на уме. Вот ново пришедший инмейт подходит ко мне. У меня в наушниках играет музыка, он обращается ко мне и что-то говорит, его губы шевелятся, я его не слышу. Отрицательно качаю головой. Он понимает, что я его не слышу. Думает, что раз я его не слышу, то и не понимаю, о чём он спрашивает. А я прекрасно понимаю. Он не спешит уходить. Я вынимаю один наушник и говорю: «Ноу, ай донт хэв фоун колл фор сэйл». Он растерянно уходит в полной уверенности, что я умею читать по губам или обладаю телепатией. Ведь я его вопроса не слышал, но ответил на него, что называется в тему. Собственно, другого вопроса мне незнакомцы не задают. «С какого района?» – не спрашивают – видно, что я не местный. «За что сидишь» – их не интересует, каждый о своём деле думает. Остаётся самый насущный и часто задаваемый вопрос – скупка телефонных звонков.

На одного инмейта согласно установленному лимиту полагается 15 минут телефонного разговора в день. Это мало. Кому мало, а кому и позвонить некому. Они и продают за умеренное вознаграждение свои минуты телефонным болтунам. «Бизнес есть бизнес». Я в эти игры не играю. Мне с моими агентами секретной службы, сидящими на телефоне и конспектирующими все разговоры, посторонние звонки не нужны. Чревато, мало ли о чём эти криминальные элементы будут говорить. Потом докажи, что эти слова не ты говорил, ведь это с твоего счёта звонили. Все звонки записываются и при возможности используются на суде против звонящего. При каждом звонке об этом напоминает сообщение на местной АТС: сначала проигрывается это записанное сообщение, а потом идут короткие гудки соединения.

Пятница 22 октября 2010.

Сегодня днём три инмейта привязали своего спящего товарища к кровати. Он спокойно спал днём, укрывшись с головой одеялом. Привязали его крепко-накрепко верёвкой для сушки белья и закричали: «Вставай, вставай скорее! Ты опаздываешь на ужин!» Он проснулся и попытался подняться. Не удалось. Всеобщий смех.

Снова похолодало. Утром по старой привычке пошёл обедать в одной футболке и пожалел – в коридорах и столовой холодновато. По возвращении из столовой в срочном порядке выпил чашку горячего кофе и залез греться под одеяло. К полудню позвонил домой. Нет, мне совершенно не нравится это похолодание. Хорошо, что сегодня утром меня не понесло гулять на стадион.

Утром проснулся рано (тренирую себя для утреннего подъёма на суд), но пределов кровати не покинул и тотчас же уснул до обеда. Каждый раз просыпаюсь без бодрости и как будто не выспавшийся. Сплю около 12 часов в сутки. Кофе помогает всё меньше и меньше. Душа жаждет смены обстановки.

Вчера поздним вечером нашей дежурной ментихе устроили экзамен. Пришла комиссия. Дали команду разойтись по постелям. Я мысленно попрощался со своей замечательной, но запрещённой к хранению ручке – думал, что это обыск. Оказалось – учения. Наша дежурная отобрала 10 добровольцев, увела их в игровую комнату и провела нательный обыск под пристальным взглядом комиссии. Она проходит какую-то сертификацию на умение качественного проведения обыска. Видимо метит на повышение.

В остальном здешняя жизнь ужасно скучна и не насыщена событиями или интересными происшествиями. Новички приходят, старички уходят. Поговорить не с кем, иногда по несколько дней подряд ни с кем не перекидываюсь и словечком. Скорей бы уже этот суд.

Суббота 23 октября 2010.

Сегодня утром мой знакомый доминиканец отправился на депортацию. Я познакомился с ним в мой самый первый день пребывания в камере предварительного ожидания MDC. Спустя некоторое время, его как и меня перевели в 16-й дорм, а затем вместе со мной в этот 10-й. в принципе я с ним разговаривал мало. Знакомых лиц становится всё меньше. На его кровать у стены перебрался китаец. Ему с похолоданием стало дуть от окна, поэтому я и не спешил переходить к окну или внешней стене. Предпочитаю оставаться в относительном центре комнаты. Тут теплее всего, с приоткрытых окон не задувает. На ночь глядя не только вынимаю стельки из кроссовок, но и выворачиваю на изнанку носки. Сыро. Начинаю ценить наличие одеяла на матрасе под простынёй, снизу. Настоящие зимние холода с морозом и снегом ещё впереди. Эх, Флорида, Флорида.

В новой запрещённой к хранению ручке чернила кончаются также быстро, как и в маленькой покупной. На написание романа её однозначно не хватит. Думаю, к моменту ближайшего обыска я успею её исписать и выкинуть.

Слушаю радио. Рассказывают об одесских писателях. Некоторые из их имён у меня на слуху, но их произведений я не читал. Теперь я не читатель, а писатель. Как чукча из анекдота. Организм противится интеллектуальной деятельности. После двух выпитых чашек кофе всё равно клонит ко сну. Не из чего черпать вдохновение. Я заметил в себе одну неискоренимую склонность писать «штампами». Получается какой-то набор лозунгов и заумных книжных слов, объединенный причинно-следственными связями и деепричастными оборотами. Как от этого избавится – не знаю.

Пять лет университета, оставили неизгладимый отпечаток на стиль моего письма. Бесконечное написание конспектов, экзаменов, рефератов, дипломных работ, на экзаменах все старались внести в свой мало осмысленный текст побольше заумности, пафоса, солидности. Разбавить куцые предложения академической статистикой. В итоге текст с виду получается довольно мудрёный, но в то же время сложно читаемый и плохо воспринимаемый. А ещё – много букв, что было хорошо. Думали не о риторике и «краткости – сестре таланта», а о том что надо заполнить весь лист, чтобы ответ на вопрос выглядел развёрнутее и полнее. Теперь я, как дипломированный специалист банковского дела, с потрясающим мастерством владею техникой бумагомарания и составления всяческих «писюлек». Леса моей родины, трепещите передо мной! Вас порубят, пустят на бумагу. И бесчисленные полчища пачкателей бумаги будут печатать «свои», скачанные из Интернета рефераты, доклады, статьи. Будут писать справки и письма, которые никто и никогда не удосужится прочитать до конца. Пыльные громоздкие шкафы, именуемые архивами, будут хранить в себе результаты псевдоинтеллектуальной деятельности целых поколений.

А я всё никак не созрею на написание чего-нибудь токового и читаемого. Всё придумываю для себя отговорки для само отговаривания от творческой деятельности писателя. Вполне получается уговорить себя. Это я здесь стал таким ленивым или был таким до этого? Я могу победить всех агентов секретной службы, прокуроров и прочих врагов, но я никогда не смогу одержать безоговорочную победу над своей ленью. Это неотъемлемая часть моего сегодняшнего «я».

Воскресенье 24 октября 2010.

День совершенно ничего не предвещал. Вчера вечером, надеясь написать что-нибудь толковое, я не спрятал свою ручку. Сегодня днём я всё ждал когда же ко мне пожалует муза. Пожаловал обыск. Запрещённая к хранению ручка осталась лежать среди карандашей, заканчивающейся другой простой ручкой и моих записей. И прятать её в конверт уже поздно.

Влетел какой-то громкоголосый капитан с воплем: «это обыск, руки за голову, всем оставаться на своих местах». С ним было всего лишь несколько помощников. Хм, может быть будут шмонать не всех, а выборочно. Странно так мало людей пришло. Но новые люди всё подходили и подходили. Принесли специально предназначенные шторки для раздевания за ними. Пришёл «СВАТ» в бронежилетах, касках и с дубинками и куча Ментов. Впереди меня, на сколько я мог видеть из позиции, лёжа с руками за головой, я увидел её – ментиху из моего прошлого дорма. Но ведь она работает сторожем, а не в группе обыска! На днях проверяли способности и навыки обыскивать людей у нашей дежурной ментихи. Похоже они сейчас на всех нас начнут коллективно отрабатывать зачёты по шмону. Собравшихся «гостей» в нашем дорме набралось так много, что стало ясно – прощай, моя ручка. Обидно. Не заметить её нельзя. И как назло вчера её не «заховав». Шмонали нас очень странно. Сначала отобрали самых потенциально опасных с точки зрения классификации. Им устроили полный досмотр с раздеванием за шторкой. Остальных просто ощупали и поставили спиной к стене, чтобы мы могли видеть всё происходящее. Уйма капитанов, уйма молодых Ментов. Молодая симпатичная темнокожая ментиха первой начала рыться в вещах инмейта. Сразу же стало видно, что она это делает в первый раз. Скромно, робко, не спеша. Так и есть – это учения. На нас. Я гадаю кому же из «студентов-шмонателей» достанется моя кровать. Как же тщательно они роются, даже развязывают узлы на простынях. Нет, не реально было спрятать ручку. Как же я теперь буду писать? Вот и закончилась моя писательская деятельность.

«Сэвэнтин». Моя кровать. Это она – знакомая ментиха с вызывающей причёской и в чёрных кожаных перчатках. И она сейчас будет шмонать именно мою кровать. Затеплился лучик надежды: вдруг она не заберёт ручку. Она посмотрела на меня. Однозначно, она должна меня помнить. Но за шмоном моей постели смотрю не только я, но и капитаны, и посторонние зрители. Первым делом она вынимает одеяло из наволочки и тщательно его ощупывает. Развязывает узелки на простынях, прощупывает верхнее покрывало. Заворачивает простыни и наволочку в одеяло и поднимает одну половину матраса. Там я вижу свои записи, блокноты и ручки. Она берёт мой пластиковый прямоугольный тазик для стирки, в котором ничего другого нет, кроме шампуня и мыла в пластиковой коробочке из-под овсянки (она запрещена к хранению, менты все пустые коробки выбрасывают как мусор). Начинает складывать туда некоторые вещи: книгу, радио, блокноты. Вот она берёт в охапку все ручки и карандаши, держит их в одной руке, а другой кладёт вещи в стоящую коробку. На соседней кровати другая молодая не опытная ментиха уже собрала богатый урожай запрещённых ручек, а моя ментиха всё копается и копается, держа все мои ручки в руке. Оставит или конфискует? Ну, что ты стоишь, блин, сделай же что-то с ручкой!!! Она бросает всю охапку ручек в тазик, переворачивает матрас и начинает рыться с другой стороны. Тазик зажат двумя половинками матраса. Его содержимое скрылось из вида. Там внутри моя ручка и записи. Остальное меня не волнует. Знала ли она о запрещённости этой ручки или сознательно её оставила? Не знаю.

Между рядов ходит мент и собирает пустые пластиковые бутылки с прочим мусором в пакет. Между рядами трудно ходить. Всё завалено старыми газетами и хламом. Такого тщательного усердного обыска я здесь ещё ни разу не видел. Как народ умудряется прятать табак? Или это менты умудряются его не находить, ища лишь оружие.

Все формальности вроде «стой там, руки за спину, иди сюда» были строго соблюдены. Безукоризненная педантичность. Всё происходящее снимается на видеокамеру. После каждого завершённого обыска кровати капитан делал пометки в своём блокноте. Таких экзаменирующих капитанов было около десятка, плюс командующие капитаны, плюс наблюдающие капитаны. После обыска кровати нас по одному заводили в игровую комнату. Проходя мимо трёх броненосцев, я чуть было не рассмеялся. Ну и «сват»! накаченные мужики в бронежилетах, касках и с длинными деревянными дубинками смотрятся естественно. Но тут было всего два высоких крепких мужика. Между ними в таком же костюме спецподразделения стояла женщина. Она была в два раза ниже, чем они. Пожилая, изрядно намакияженная капитанша с габаритами колобка. Представьте себе бронежилет – вид сбоку. Одетый на худого человека, он более менее напоминает русскую буквы «П». А теперь представьте себе букву «Л», сидящую на букве «О». ну совсем не сходится он снизу, габариты не те. При этом сквозь пластиковое прозрачное забрало громадного шлема со ста метров виднеются чрезмерно подкрашенные глаза и ярко красные напомаженные старушечьи губы. Дубинка в её руке достаёт до пола. С видом Наполеона, созерцающего горящую Москву, она наблюдает за разгромом кроватей.

Надеюсь следующий обыск будет не скоро. После вынужденной тишины при проведении обыска в игровой комнате начали выплёскиваться наружу накопившиеся эмоции. Никто не ожидал шмона: не было ни единого сколь серьёзного повода. Тем более такого грандиозного шмона. Конечно же, первым делом начинается поиск виновных. И виноватые тут же находятся. Согласно всеобщему мнению, виновником шмона оглашается престарелая очкастая ментиха, по духу более похожая на школьную учительницу. Ей очень не нравился запах табака в ванной комнате, по этому поводу она очень любила возмущаться. Похоже ей надоело сотрясать воздух и она принялась действовать. Вот и результат.

Проходы между кроватями завалены не только мусором, но и носками, журналами, шлёпанцами и прочими нужными вещами. Мы все закрыты в игровой и наблюдаем за кроватями и всем происходящим через стекло. Происходит совершенно неожиданная вещь, начавшая щекотать нервы всем. Вместо уборщиков из нашей хаты пришли совершенно посторонние люди, со своими мусорными пакетами и швабрами. И начинают сгребать всё с пола, наполняя свои пакеты. Наши уборщики никогда не выбрасывают журналы и прочие личные вещи после проведённого обыска. Обычно вначале их выпускают из игровой первыми – они заметают проходы, а затем выпускают нас. Если в ходе обыска что-то нужное случайно упало на пол, то это можно успеть подобрать до выбрасывания. Сейчас они сметают всё подряд. Вот чужой уборщик пытается подобрать несколько игральных карт и положить их на кровать. Бдительный капитан не даёт ему это сделать. Карты отправляются в мусор. Я почему-то начал беспокоиться о своих записях – было бы чертовски обидно потерять их таким глупым способом. Среди сгребаемого мусора виднеются носки. Обидно терять вещи, созерцая без возможности вмешаться. В игровой комнате зреет злость. Почему-то все считают, что это именно его носки замели и выбрасывают. Нам отсюда сквозь окна хорошо видно, что именно распихивают по прозрачным мусорным пакетам. Новые журналы, страницы из книг, газетные листы, пакеты сахара из столовой (их хранить нельзя). Покупайте, товарищи, покупайте сахар в ларьке! Зачем Америку объедать? При обыске не выбрасывают лишь покупные серые пакетики с сахаром. Всё отправляется в мусор. Уборщики уходят, забирая мусорные пакеты с собой. Капитан уходит вслед за ними.

Наша ментиха открывает дверь в игровую комнату. Первым выбегает паренёк, с самого начала обыска просившийся в туалет. Ему так и не разрешили. Я направляюсь к своей кровати. Воздух наполняется матерщиной. Итак. Блокноты на месте. Все записи свалены в одну кучу. Нахожу ручку. Роюсь дальше ища дневники. Неужели месячный труд пропал? Нет, вот они. Странно, она же раскладывала вещи совсем не так. Содержимое тазика, скорее всего, вывернули сверху на вещи. Да, так и есть. тем не менее суперручке удалось спастись. Все записи на месте. Теперь можно приступать к наведению порядка. Зубная щётка лежит на бумагах. Картонную коробку из-под зубной пасты, в которой лежала щётка, выбросили. Ну и ладно. Осталась одна пластиковая вилка. Коробку из-под чая, в которой вместо пакетиков чая, я хранил приправы, тоже выбросили. Пакетики хаотично разбросаны по всему тазику. Картонные упаковки из-под риса открыты. Из кроссовок вынуты стельки. Наверное, это было к лучшему, что я не прятал свою ручку, а оставил на виду. Этим она совершенно не вызвала никаких подозрений. В ней осталось около 6см чернил – надо писать побольше.

Стельки у меня какие-то грязноватые. Вечером после ужина я их постирал и сам принял душ. Куда-то запропастилась одна из моих футболок, я её отчётливо запомнил по небольшой дырке на рукаве. То ли я давным-давно забыл её в игровой, не забрав после сушки, то ли она потерялась в ходе обыска. Трудно сказать. В запасе у меня остались ещё 3 белые футболки. Тащить всё это ново нажитое барахло с собой во Флориду или не тащить? Выбросить или потерять всегда успею. Буду барахольщиком. Хоть и живу как-будто в отсеке одного дня, но запасливо. Своё будущее я сейчас предсказать никак не смогу. Оно генерируется абсолютно без моего участия. Странно так жить – без будущего. Никакой уверенности или гарантий на день грядущий нет. Урок с неожиданным переездом в эту новую хату показал всю нестабильность, хлипкость и шаткость моего положения. Фигаро здесь, Фигаро там. В среду суд – последний оплот надежды на хоть какую-то определённость.

Понедельник 25 октября 2010.

Утром у меня состоялась самая скромная закупка продуктов в ларьке. На счету осталось 26 баксов. Денежный перевод сегодня так и не пришёл. На 12 баксов купил продукты первой необходимости (20 супов, 10 псевдоколбасок, 50 пакетиков сахара и батарейку). Ни сладких булочек, ни мини-пирогов в наличии не оказалось. Я так надеялся захватить с собой на суд что-нибудь калорийное – пожевать сладость в камере ожидания. В 7 баксов мне обошлись звонки за прошлую неделю и 7 баксов остаётся на эту. Суд на носу, надо и консулу звонить, и домой. Куда лучше иметь хоть какой-то запас на звонки, чем сидеть совсем без денег и ждать перевода.

На улице очень тепло +21С. Выхожу погулять. На улице не только тепло и хорошо, но и мокро. Вся трава мокрая от обильной росы. Гуляю кругами, одетый в свитерок и спортивные штаны. Желтеющие листья постепенно опадают с деревьев. Посмотрел себе под ноги, штанины снизу намокли, к ним налипла сухая трава и грязь. По возвращении в хату пришлось стирать штаны, носки и мыть кроссовки.

Хорошая новость – удалось добыть такую дефицитную сейчас сладость, ведь сам того не ведая, я оказался хранителем ещё более дефицитной вещи – ваучера-купона на стрижку. На суд я решил твёрдо не стричься как все делают (неужели бритоголовость здесь у судей ассоциируется с невинностью?), а пойти на рандеву с судьёй и прокурором в своём самом естественном виде – хорошо помытой головой с волосами умеренной длины и в тенниске с воротником, а не казённой белой футболке. Я обменял свой ваучер на сладость, псевдоколбаски и чипсы. Хоть это и запрещёно здешними правилами, но все так делают. Ибо это есть жизнь. Куплю себе другой ваучер на следующей неделе.

Звони домой – сегодня дошло моё письмо. 13-го послал, 25-го дошло. Быстро. В голове зародилась идея быстренько послать домой побольше из того, что я успел написать.: а это и дневники, и главы книги. Я взял разлинованный листок бумаги и провёл карандашом ещё одну линию между уже напечатанными линиями, пользуясь вторым альбомом вместо линейки. Теперь на одну страницу поместиться в два раза больше текста. Архивация, однако. И экономия не только бумаги, но и денег: здесь на почте письма взвешивают, чем тяжелее письмо, тем больше денег стоит отправка. Моё воображение рисует тысячи исписанных страниц. Тем более черновики всё равно надо переписывать и исправлять: ума не приложу, почему в них столько описок, черканий и стрелок переноса фрагментов написанного текста. Плюс это резервное копирование данных на случай если письмо не дойдёт и потеряется. Весь день занимался кропотливой писаниной. Мелкие буквы пишу гораздо медленнее, чем обычные крупные и плохо читаемые. Под вечер онемел кончик большого пальца руки. Работы «не початый край». И когда это я успел исписать столько листов?

Вторник 26 октября 2010.

Сегодня сбылся наяву один из моих редких ночных кошмаров. Я сначала даже не поверил – ведь такого просто не может быть. Рано утром меня разбудили. Нет, это уже не сон. Это явь. Меня, дипломированного специалиста по экономике и без пяти минут полиглота. Меня, заполнившего все необходимые документы, что я не бомж с улицы. Меня вызывают в школу!!! Мир сошёл с ума. Снова в школу. Иду, умываюсь, чищу зубы и пытаюсь проснуться. Голова сосем не соображает. Видос соответствующий. Кое как приглаживаю волосы. Что вообще происходит?

Иду к другой дежурной ментихе, сидящей в «пузыре». Задать ей вопрос я так и не успел. Она называет мою фамилию (и почему этих чёрных молоденьких негритянок так интересует правильное произношение моей фамилии? Первый раз переспрашивают, а потом запоминают) и указывает на соседнюю дверь. «Горщон Академия» – это наше ПТУ, училище на 2 года. Это ещё что такое? Нет, это не ошибка. Вхожу в школьную дверь.

Там сидит тётка с кипой листов на столе, её помощник спрашивает из какого я дормитория. Она отвечает за меня: с десятого. Они вдвоём видели из какой двери я вышел и прошёл со своего дормитория до их школы. – не более 15 шагов. К чему этот глупый дежурный вопрос? Она умней его, наверное учительница. Они находят мою фамилию в списках. Указывают на дверь за их спинами. Вхожу.

За дверью располагается маленький тесный класс с одноместными партами, за которыми сидят несколько инмейтов. Одна пожилая белая тётка сидит у школьной доски, одна толстая негритянка – за школьным учительским столом. Тишина. Я вообще не соображаю что происходит. «Морнинг» – говорит мне негритянка. «Морнинг» – говорю я ей, очень заспанно и как-то печально. Жестом руки она указывает мне на пустые парты. Сажусь поближе, за сокамерником из моего дормитория. «Дую спик спанишь?» «Йэс» – отвечаю я на автомате. Часть мозга всё-таки просыпается. «Бат ай эм нот латинос. Ай эм рашн». Лицо негритянки при этом выражает крайнее удивление. Она тут же начинает рассказывать лично мне о прелестях образования, открывающего широкие перспективы в будущем. Вторая тётка вторит о том, что многие получают образование в тюрьмах и это нормально. Только сейчас замечаю, что у негритянки нет четырёх передних верхних зубов, при этом у неё отменная дикция. И как это у неё получается так разговаривать? Наверное, кто-то из учеников постарался, или плохо водит машину и не пристёгивается.

Я всё ещё «не въезжаю» в суть происходящих вещей. «Что вы можете мне предложить?» – куда, кда же подевался мой акцент? Почему спросонья у меня такое идеальное произношение и вообще какой-то чужой, совершенно не мой голос? Она смотрит на меня как на умалишенного. Нет, она не верит, что я русский. Зачем я сказал, что я русский? Потому, что они вряд ли знают о существовании Украины, а объяснять ей где это и что это, мне лень. Ещё подумает, что в этой далёкой стране читать и писать не умеют, как в каком-нибудь Буркина-Фасо или Папуа Новой Гвинеи. Поэтому мой мозг на автомате сказал «рашен». Она вообще мне не верит. После театральной паузы она говорит: «Скул». «Вот скул?». «Скул» – упрямо повторяет и сверлит меня взглядом. «Вот кэн ю тиг ми? Ис ит джаст симпл праймари скул?». «Йес». Она выжидает. Ждёт от меня энтузиазма в грызке гранита науки. Сонный я остаюсь безучастным к происходящему. «Ноу, ай эм нот интрестинг ин зыс». После этой моей фразы я как будто уменьшаюсь в её глазах. «Какую школу в Нью-Йорке ты закончил?», «Я никогда не был в Нью-Йорке, но у меня есть диплом». «Где ты получил диплом?» «Украина». Теперь я окончательно кажусь ей завравшимся нелегалом, нарушающем все мыслимые устои её родной страны. «Вот кайнд оф дигри ду ю хэв?» Тут я ещё немножко просыпаюсь. Ага, сейчас они предлагают мне школу не совсем начальную (с 1-го по 8-й класс), как предлагали в первый раз, а 9—11 классы среднеобразовательной школы. Чудесненько. Выпаливаю с совершенно безразличным видом и безучастным голосом в полной тишине: «Ай хэв юниверсити дигри. Мастер дигри оф экономик энд бэнкинг». Моего сидящего спереди сокамерника после этой моей фразы «пробивает» на смех. «Хи ис гэниус, вот ду ю вэнт фром хим.» Негритянка не верит. Старая белая тётка заявляет: «У них в России совершенно другая система градации образования. Но они очень умные. Русские сидят у себя дома, здесь в тюрьме я их не видела». К чему она это сказала? Неужели я похож на мексиканца-нелегала? Они обе не верят мне ни на грош.

И тут в классе раздаётся вопрос: «Мастер экономик энд вот?» Поворачиваю голову налево. Мужик в светлой рубашке сидит на тумбе у стены. Молодой опрятный. Не заключённый. За доли секунды мой мозг окончательно проснулся. Интуиция вопит: Ахтунг-ахтунг (тревога)! Во-первых, он не учитель. Если он учитель, то я балерина. Во-вторых, он не мент-охранник. В прошлой школе, где я был, охранники сидят в форме с прищепленным на груди жетоном. У этого мужика что-то висит на шее. Я чётко вижу шнурок благодаря полу расстёгнутому вороту рубахи. Это без сомнений детектив. Федерал. Они бродят по тюрьме как призраки и занимаются никому не понятными делами (наверное, грызут бюджетные деньги, симулируя бурную активную деятельность). Ему за меня сказали «Бэнкинг». Он смотрит на меня. Он один верит мне. И мне это не нравится. Не сболтнул ли я лишнего? Всё равно буду ссылаться на секретную службу. У них есть доказательства моей образованности, ведь моя университетская выпускная дипломная работа проходит как улика по делу. Я хотел было сказать, что мой диплом они могут увидеть в Вашингтоне у федералов, его они изъяли в ходе обыска в Киеве. Но под прицельным взглядом федерала мне расхотелось метать бисер. Молчу.

Нам раздали анкеты и карандаши. Какое у вас образование, где вы будете жить после выхода из тюрьмы и тому подобное. В графе электронного почтового адреса я поставил прочерк. Указал телефон скайп-переадресации. Однозначно этот федерал мной заинтересовался. Я уставился в бланк, заставив себя не пялиться на федерала. Всем спасибо, все свободны. На столе у негритянки лежат методички по проверке знаний у взрослых. Неужели наши знания будут проверять?

Мне уже давно с момента прочтения объявления о компьютерных курсах, пришла в голову одна идея. Записаться на курсы пользователя ПК, провалить экзамен и получить справку о том, что я не умею пользоваться компьютером. Для суда. Интересно, что будет, если я наберу ноль очков в тесте на «айкью»? Завтра суд, а я о такой ерунде думаю.

Днём после обеда к нам в хату пришёл пакет с одеждой для обитателей дормитория – социальная помощь. Из моих размеров в наличии оказалось только две футболки и две пары трусов. Молоденькая негритянка-ментиха, когда я зашёл в их дежурную будку за одеждой, пощупала мои велюровые штаны и сказала, что они ей нравятся. Чувствую себя пришельцем из другого мира, одетым совсем не так как здесь принято.

Вечером перелистал своё дело. В конверт к нему положил три псевдо колбаски, начатую упаковку кофе и сладость. Помылся в душе, при этом очень тщательно вымыл голову. Слегонца занялся писательской деятельностью. Я полностью готов к завтрашнему дню.

Среда 27 октября 2010.

Ночь. Темно. Я проснулся ещё до того, как нас начинают будить на суд. Снова засыпать смысла нет. Оказалось, я вовремя проснулся. Не прошло и минуты, как ко мне подошёл дежурный мент и начал будить на суд. 4:30 утра, в 5:00 отправляемся завтракать в столовую. Встал с кровати, переоделся в свою парадную одежду. Умылся, почистил зубы. Сел на кровать ждать. Времени полно. В темноте мне не видно самовара: включён он в розетку или нет, подошёл к нему, потолкал: он включён, горяч и полон воды. Сделал себе чашку сладкого кофе, ещё не допив её до конца, мне захотелось в туалет, по-американски именно это желание называется «сэконд». Плохо ехать на суд с прихваченным животом. Увы! Сегодня мой живот почему-то решил жить своей жизнью. Сходил в туалет, полегчало. Допил кофе, окончательно взбодрился. Начали звать на завтрак и на суд.