Текст книги "«Спартак» – наше всё. Откровения кумира красно-белых"

Проверка психики

Глава 5
Как сохранить почву под ногами в период больших побед

Победа – это все! Ради нее и выходим на поле. Мне грех жаловаться, я знаю, что это такое – быть сильнее соперника. И все же есть доля лукавства, когда говорят, что победы не приедаются. Приедаются! Но это не означает, что из-за их обилия ты меньше хочешь выигрывать, просто уже не получается в полной мере наслаждаться плодами своей деятельности. Сказал себе: «Молодец!», пожал руки партнерам, прочитал хвалебные статьи и пошел дальше, за новыми успехами. С некоторых пор острота восприятия вновь вернулась. Даже год без золотых медалей прекрасно воскрешает все эмоции. У меня довольно быстро возникло дикое стремление повторно пережить ту гамму чувств, которую испытал в 1996 году на стадионе «Петровский». Наверное, кто-то удивится, но речь идет не о золотом матче, а о том, который ему предшествовал. Турнирное положение складывалось таким образом, что нам необходимо было брать три очка, а мы уже в начале встречи пропустили от «Зенита» гол, да еще нам сообщили, что главный конкурент – «Алания» – ведет в счете в своем поединке. И, конечно же, внутри поселилась тревога: неужели будем только вторыми? А быть вторыми – это трагедия. Хуже, как мне тогда казалось, лишь вылет в первый дивизион. В общем, мы с таким остервенением лезли вперед, что питерцы не выдержали и дрогнули. Я и Андрей Тихонов забили по мячу. Эти голы обсуждаются любителями футбола уже более десяти лет, многие убеждены, что вратарь «Зенита» «зевнул» наши с Андреем удары намеренно. Глупости! Я был в той мясорубке и считаю, что только чудо уберегло «Спартак» от серьезных травм. Просто Рома Березовский не совладал с нервами, а газон был настолько плохим и вязким, что вратарь не сумел нормально от него оттолкнуться. Сегодня кто угодно может ставить тот результат под сомнение, но я всегда буду помнить, как после финального свистка Георгий Саныч Ярцев подошел ко мне, обнял, как отец обнимает сына, и сказал: «Спасибо!» Это была лучшая похвала, при воспоминании которой у меня по-прежнему что-то сжимается в подреберье.

В 1996 году все было в диковинку. Каждый день приносил нечто прежде незнакомое. Я жил как в сказке. И, наверное, ощущение этой самой сказки не позволяло мне волноваться. Просто поразительно, насколько я тогда был спокоен. За неделю до «матча века» в составе молодежной сборной России мы разгромили Люксембург, так в ходе подготовки к той встрече, да и после нее Михал Данилыч Гершкович мне все уши прожужжал: «Смотри, у тебя впереди спор за золотые медали!» Я все никак понять не мог, в чем особенность-то: точно так же, как и всегда, нужно будет выйти на поле и показать все, что мы умеем. И только в Питере до меня дошел смысл наставлений Гершковича. За сутки до игры город на Неве окрасился в красно-белые цвета, абсолютно везде говорили о предстоящем поединке, знакомые завалили меня просьбами помочь достать билет на «Петровский». Весь этот ажиотаж возымел действие, и волнение на меня все-таки навалилось. А когда на стадионе мы выпорхнули из раздевалки и увидели, что все трибуны – спартаковские, когда от яростного крика болельщиков заложило уши, вот тогда меня натурально затрясло. Мне вдруг отчетливо стало ясно, что на кону стоит слишком многое, и это многое мы не имеем права упустить. Впрочем, я быстро «протрезвел». Я тогда исполнял функции опорного полузащитника. Эта позиция вряд ли является моей любимой, но все легко получалось и у меня, и у команды. Ни на долю секунды нас не покидала уверенность, что именно мы будем первыми. И когда прозвучал финальный свисток, я даже толком не осознал, что же мы, питомцы ярцевского детсада, сотворили. Да, я радовался вместе со всеми. Мы бежали круг почета, кидали футболки и шарфы на трибуны, болельщики скандировали такие заветные слова «Мы – чемпионы!», но ощущения реальности не было.

Все как во сне. И лишь в Москве, когда после ночных празднований я утром в компании Вовки Джубанова и Лехи Мелешина заявился домой, долгожданное ощущение реальности наконец-то включилось. Отец открыл дверь, и я увидел слезы гордости на его глазах. Те слезы никогда не забуду! Вот ради таких моментов и нужно жертвовать тем, чем мы жертвуем, терпеть все трудности и невзгоды. И именно после таких моментов случается переоценка ценностей. Ты становишься сильнее и старше, начинаешь смотреть на себя несколько другими глазами, думаешь, что теперь тебе любое море по колено. Состояние эйфории – величайшее из всех, через которые суждено пройти человеку, но вместе с тем оно и слишком опасно. Когда на тебя падает слава, когда она окутывает тебя со всех сторон, очень трудно сохранить почву под ногами. Да, можно попытаться от этой славы убежать, но это будет по меньшей мере странно. Быть в центре внимания – составляющая нашей профессии, и нужно научиться выглядеть там достойно. К тому же человек по своей природе честолюбив, а популярность, статьи в газетах, репортажи по телевизору для удовлетворения честолюбия весьма подходящие атрибуты.

* * *

В ноябре 1996 года слава наших предшественников – Онопко и K°, слава, остававшаяся бесхозной на протяжении целого сезона после отъезда спартаковских звезд, сокрушительным ударом обрушилась на нас – двадцатилетних пацанов. Настало наше время. Не каждому удалось пройти то испытание. Меня тоже посещало жгучее желание насладиться результатами нашего триумфа, но во мне уже укрепился дух максимализма. Я был наполнен жаждой новых испытаний, мне хотелось проверить себя в более серьезных условиях. Я грезил сборной, еврокубками, чемпионатами мира и Европы. Я рвался вперед. Мне представлялось, что я смогу играть на любом уровне, против любого соперника. И не только я, а все мы. Может быть, таким странным образом проявлялось некое подобие звездной болезни? Впрочем, кто это решил, что стремление проверить себя следует трактовать как какую-то там болезнь? Это же абсолютно нормально, что спортсмен стремится покорять новые рубежи!

В итоге победы на внутренней арене в течение следующего года я воспринимал как само собой разумеющееся и ждал серьезных еврокубковых впечатлений. Для болельщиков заключительный матч «Спартака» в 1997 году вряд ли стал особенным, а вот для меня он во всех смыслах исключительный. В рамках Кубка УЕФА мы добрались до «Карлсруэ», с которым на выезде сыграли со счетом ноль-ноль. В бундеслиге наш соперник располагался на шестом-седьмом месте. И это обстоятельство не давало оснований предполагать, и мне в том числе (куда, спрашивается, делась прежняя уверенность?), что наша молодая неопытная команда имеет шансы на выход в следующую стадию. К тому же ответная встреча должна была состояться в декабре на стадионе «Динамо». На таком поле ни до, ни после в футбол никто не играл. Там не было ни единой травинки, газон засыпали песком, разровняли катками, и все это на жутком морозе задубело. Нам суждено было выяснять отношения фактически на бетоне. Ни о каком техничном комбинационном футболе не шло и речи. Немцы же мощнее нас, и за счет мощи они должны были нас смять. Но когда мы увидели переполненные трибуны и услышали неистовую поддержку болельщиков, то внутри все перевернулось: ну, немцы, держитесь! Как мы тогда играли! У меня есть нарезка моментов с того матча, и сейчас я часто ее смотрю – такой бальзам на раны! Когда Шира забил победный гол и мы преодолели этот сложный германский барьер, я испытал бурю эмоций! Все смешалось воедино: радость от победы, выход в следующую стадию, грядущий отпуск! Так и жил с ощущением полета до тех пор, пока жребий не преподнес нам подарочек в лице «Аякса», который на тот период обладал целой когортой звезд и считался одним из лучших клубов Европы. Поначалу у меня даже возникла мысль: зачем нам вообще с голландцами играть? Но когда мы по всем статьям побили амстердамцев в их родных стенах, я окончательно понял, что играть можно с любым клубом. Чувствуете разницу: осенью 1996 года мне это только казалось, а весной 1998-го я это уже знал наверняка.

И все равно рассуждать о природе победы как таковой было бы непростительно, не познав ее вкус в Лиге чемпионов. И это уже следующий этап в восприятии себя. Когда в рамках самого престижного турнира в переполненных «Лужниках» мы нокаутировали королевский «Реал» – два-один, в Москве творилось что-то невообразимое, а у нас вся раздевалка стояла на ушах. Мы все в один миг посходили с ума. Тогда нас поздравлял видный правительственный чиновник Евгений Максимович Примаков. Вместе с ним вломилось множество охранников. Толчея была жуткая. Столько лет минуло, но я как сейчас вижу запотевшие очки Примакова и слышу торжественный голос, поздравляющий нас с грандиозным успехом. Вот тогда мне открылась простая истина: именно такие матчи, привлекающие внимание всей страны и правительства, делают тебе имя, создают твою судьбу. «Тюмень», нижегородский «Локомотив» никогда не прибавят славы. Там ты ее рискуешь только потерять, если вдруг оплошаешь. Потому что обязан выигрывать у таких соперников в десяти случаях из десяти.

Кто-то из великих сказал: «Скучно писать имеют право только состоявшиеся писатели. Начинающие права на такую роскошь не имеют». Вот то же самое и в футболе. Двадцатидвухлетний пацан топ-матчи обязан проводить на максимуме своих возможностей. Это к тридцати годам, если у тебя уже будет твердая и весьма успешная репутация, позволительно простить себе одну-другую неубедительную игру. Хотя уважающий себя спортсмен обязан держать свой уровень в любых условиях и при любом сопернике.

Самое досадное, что, ныряя в подробности того матча, я себя (вот редкость-то!) кроме раздевалки, по сути, больше нигде и не помню. То есть в памяти сохранилось ощущение эйфории, но, видимо, само это состояние было настолько необычным, что не позволило отложиться в мозгу множеству деталек тех событий. А я ведь испанцам забил очень приличный гол. Жалею, что тогда не стенографировал свои впечатления: как я шел в подтрибунное помещение, о чем думал, когда переодевался, какие сны мне снились в ту ночь, как себя чувствовал, когда поднимался с кровати.

Хотя вряд ли там было что-то из ряда вон выходящее. Потому что человек так устроен: после поражений у него все жутко болит, наутро ему становится еще хуже. Зато после выигрышей на болячки внимания не обращаешь: знаешь, что положительные эмоции быстро приведут твой организм в норму. К тому же в минуты радости о таких вещах вообще не думаешь. Хочется обнять партнеров, сказать, какие они молодцы, пойти куда-нибудь всем вместе и просидеть несколько часов за разговорами, хочется включить телефон и слышать теплые слова от друзей и близких.

* * *

После побед совсем в другом настроении предстаешь перед журналистами. Я уже давно привык расстояние от раздевалки до микст-зоны проводить с пользой: пока иду, в голове составляю себе краткий планчик того, что и как скажу. Процентов восемьдесят вопросов мне известно заранее, потому что они задаются регулярно. Так вот когда твоя команда оказалась выше соперника, особо и голову ломать не надо, как и чего сказать. Все само собой раскладывается по полочкам. Хотя все это большого удовольствия мне уже давно не доставляет. Я люблю неожиданные вопросы, которые заставляют мой внутренний компьютер функционировать на полную мощность.

Самое удивительное, что колоссальное желание сразу же после матча общаться с прессой я испытал, когда в 1998 году сборная России уступила в Москве чемпионам мира французам со счетом два-три. Это был мой дебют в сборной, я был полон впечатлений, они так и рвались наружу. Я направлялся к микст-зоне с надеждой, что меня кто-то из журналистов окликнет. И стоило мне очутиться в положенном месте, как меня окружили люди с камерами и диктофонами. Я подумал: «Вот здорово!» – и не умолкал минут пятнадцать.

Сегодняшнее поколение игроков старается в микст-зону не попадать. Из подтрибунного помещения любого московского стадиона есть как минимум два выхода. Если договориться с охранником, тебе откроют тот, о котором акулы пера и не подозревают.

Откровенно говоря, у меня тоже случались «побеги» через черный ход, но в определенный момент я пересмотрел отношение к этой теме. Я капитан и обязан отдуваться за всю команду. В любом коллективе должны быть хотя бы два-три человека, которые даже после самых жутких неудач ответят на вопросы и в тактичной форме расскажут журналистам, а следовательно и болельщикам, о причинах случившегося.

Начинающему игроку надо быть очень аккуратным в общении с прессой. И не только из-за того, чтобы не ляпнуть лишнего, а, скорее, для того чтобы не усугубить звездную болезнь. В том, что, добившись чего-то серьезного в жизни, этой болезнью переваливает каждый, не сомневайтесь. Но вот реально оценить все, что с ним происходит, спортсмен оказывается в состоянии лишь на шестой-седьмой год взрослой карьеры. Сейчас оглядываюсь назад и отчетливо вижу, в каких ситуациях я вел себя неправильно: где-то огрызался, где-то демонстративно игнорировал советы, где-то снижал требования к себе. Я ведь этому не отдавал отчет, полагал, что все делаю правильно. Когда ты становишься чемпионом, когда тебя называют лучшим футболистом страны, когда твое имя не сходит со страниц газет, ты и впрямь начинаешь считать себя самым-самым. И далеко не каждый признается себе в том, что он сбивается с верного пути.

Разминуться со звездной болезнью может только очень застенчивый и фантастически правильный человек. Но футболисты таковыми не бывают. Скромных и порядочных в нашей среде много, а застенчивых и правильных – нет совсем. С этими качествами ты до большого спорта не доберешься – «поломают» на первых же подступах к нему. Мы по природе своей немножко хулиганы, немножко наглецы, мы полны амбиций. Среди нас идеальных, наверное, не найти. Так что «приступ» завышенного самомнения – это в порядке вещей, и в этом нет ничего страшного. Главное не запустить. Для этого желательно, чтобы рядом оказались люди, которые смогли бы помочь тебе вернуться на грешную землю. Другой вариант – самому трезво посмотреть на себя со стороны и сделать правильные выводы, что я в ключевой момент и сделал. Вот поэтому мои давние друзья по-прежнему со мной. В наших отношениях столь модное ныне понятие, как «социальный статус», не фигурирует и фигурировать никогда не будет.

Сегодня смотрю на некоторые молодые дарования и подмечаю: э, дружок, а ты капитально схватил «звездочку». Но помалкиваю, большинству об этом намекать бесполезно – не поймут или поймут превратно.

* * *

Победы бывают командные. Они основа основ! Впрочем, случаются еще и победы личные. Они тоже приятны. Только вот насколько, я сказать не могу – не прочувствовал. И в 1998, и в 2000 годах заранее знал, что именно я буду лучшим. Просто «Спартак» являлся сильнейшим клубом страны, а я тогда настолько здорово играл, что эти два компонента в совокупности не оставляли журналистам, специалистам, футболистам другого выбора. Должны быть интересны сами моменты официального объявления моих достижений. Но…

Вот сижу и в очередной раз жалею об отсутствии машины времени. Существуй она – я бы сейчас быстренько сгонял в те далекие годы и вынул бы оттуда тогдашние свои впечатления. Сейчас мне кажется, что особых эмоций оттого, что на всю страну объявили: «Егор Титов – номер один в большом футболе», я не испытал.

Наверное, все дело в том, что я спартаковец. Нас воспитывали в духе коллективизма. Никогда не забуду, как Георгий Саныч Ярцев сжимал свою жилистую ладонь в кулак и говорил: «Вот так вы – команда!» – потом разжимал руку, хватался за указательный палец и оттягивал его в сторону: «А поодиночке в футболе вы ничего не добьетесь». Отец с ранних лет тоже прививал мне чувство локтя, поэтому я очень спокойно отношусь к своим личным успехам. Когда с ребятами или друзьями обсуждаем матчи и кто-то начинает меня нахваливать, стесняюсь и стараюсь перевести разговор на другую тему. Оценивая игру «Спартака», не употребляю «я», у меня существует только «мы». В нашем виде спорта не должно быть такого: команда проиграла – все сволочи, а один красавчик. А если уж команда побеждает, то тем более это не может быть заслугой одного, двух и даже восьми человек. Это общий успех, и каждый вложил в него свою лепту. Да, сейчас я пишу банальные вещи, но банальные они лишь для тех, кто не познал изнутри, что это такое. Для меня же это главенствующий принцип в любимом деле. Потому что как только человек, даже если он мегазвезда, начнет отделять себя от коллектива, и ему, и коллективу – крышка.

Я, если когда и гордился, то, скорее, не собой, а тем фактом, что в какой-то степени доставил радость близким людям и нашим болельщикам. После вышеупомянутого победного матча с «Реалом» я ехал на машине домой. Транспорт передвигался с той же скоростью, что и люди. А людей было море. И это море ликовало и бесновалось. Клаксоны, дудки, трещотки, флаги, скандирования, песни. Настоящий красно-белый многокилометровый карнавал! Я не удержался, приоткрыл окошечко и украдкой восхищался всей этой картиной. Мне было и интересно, и приятно от того, что мы подарили людям вот этот праздник. Мощнейшее впечатление!

Примерно нечто подобное испытал лишь пару раз. Когда нас похвалил Романцев. Олег Иванович, мягко говоря, нас не баловал, и поэтому любое его теплое слово о нашей игре навечно откладывалось в памяти каждого из нас.

…1999 год. Мы красиво обыграли в Голландии «Биллем II», Романцев зашел в раздевалку и сказал: «Молодцы! Вы просто молодцы!» Мы натурально были шокированы таким заявлением, но это еще цветочки по сравнению с тем, что ждало команду через несколько дней. Из Нидерландов мы сразу полетели в Ростов, где нам предстояло провести третий матч за семь дней. Нагрузка колоссальная, длинный сезон близился к финишу, сил уже не оставалось. Мы собрались и на характере разорвали ростовчан – три-ноль. Олег Иванович в раздевалке не скрывал своего восторга: «Вы – мужики! Я вами горжусь». Это было что-то! Такие слова, о которых и мечтать не могли, мы услышали от своего главного тренера после двух поединков подряд! Тогда казалось, что в футболе мы уже всего достигли. Олег Иванович потом сам признался, что подобное проявление чувств ему никак не свойственно и раз он такое сказал, значит, повод мы ему дали очень серьезный.

Романцев вообще тренер не от мира сего. Он потрясающе необычный человек. Помню, в 2000 году мы взяли верх над «Ростсельмашем» и досрочно стали чемпионами (Калина тогда забил единственный гол). Трибуны ликуют – как-никак пятое «золото» подряд. Я смотрю на судью, дающего финальный свисток, и периферическим зрением замечаю, как Олег Иванович срывается со своего места на скамейке запасных и, ни на кого не глядя, быстро направляется к служебному выходу. Я капитан команды, мы должны устроить праздник нашим болельщикам, но главного творца победы с нами нет. В душу закрадывается тревога, и радоваться никак не получается. Помощник Романцева Вячеслав Грозный тоже в замешательстве, я у него от безысходности спрашиваю: «А где Иваныч-то?!» Растерянный Грозный разводит руками. Я выругался про себя, прекрасно понимая, что сейчас придется привлечь на помощь весь свой актерский потенциал. Кое-как мы с ребятами пробежали круг почета, изобразили торжественные лица и, собрав чувства в кулак, направились в раздевалку. Олег Иванович, естественно, ни с каким чемпионством нас поздравлять не стал: «С такой игрой в лиге вам делать нечего. Не представляю, как вы будете там играть!»

Вот в этом, как тогда казалось, романцевском перехлесте – ответ на то, как сохранить под ногами почву после больших побед. Нужно постоянно настраивать себя на встречу с новыми испытаниями. Как только позволишь эйфории завладеть собой, рискуешь упустить что-то очень важное.

Глава 6
Как держать удар после горьких поражений

Поражения… Уф-ф… Жестокая это вещь, вспоминать неприятно. Да, годы лечат, но шрамы на душе остаются на всю жизнь. Когда в 1997 году с нами случилась трагедия под названием «Кошице», я впервые почувствовал, как остановилось время. Я так хотел попробовать Лигу чемпионов на вкус! И когда мы не смогли преодолеть столь легкий барьер, то не просто испытал жуткую боль – мне почудилось, что, кроме этой боли, больше ничего и нет. Конечно, я бы быстрее с ней справился, если бы не та травля, которую нам устроили в СМИ. Со всех сторон неслось: «Позор!» На нас оказывалось такое давление, что можно было подумать: все беды России из-за «Спартака». Именно в те тяжелые дни я понял, что облегчить страдания способно только желание реабилитироваться. Повезло, что следующий матч мы проводили дня через два-три. Это гораздо лучше, чем изводить себя целую неделю. Олег Иванович всегда в таких случаях говорил: «Календарь к нам милостив. Отмазывайтесь!» Уже в тот мой первый раз ожидаемого «отмазывания» я готовился к ближайшему поединку как к самому «последнему и решительному бою», впрочем, так же готовились и остальные ребята.

Людей на игру с «Зенитом» пришло множество. Тогда я удивился, но теперь, досконально зная преданность наших болельщиков, осознаю, что это было естественным. Уже минуте на пятнадцатой Костя Головской отдал классную передачу на линию штрафной, я в касание обработал мяч и левой ногой с лету вогнал его в угол ворот питерцев. Стадион поднялся: нас простили! Мы словно сбросили с себя тяжкий груз и на том эмоциональном запале провели классную осень: и «золото» взяли, и в Кубке УЕФА выстрелили.

То есть любое поражение – это проверка на прочность. Оно может сломать и отдельного человека, и всю команду, а может и, наоборот, послужить импульсом к дальнейшему развитию.

Поэтому неудача неудаче рознь. Самое главное – никогда не проигрывать заранее. В том романцевско-ярцевском «Спартаке» по ходу поединка мы могли уступать и в два мяча, и в три, но никто из нас нос не вешал. Были уверены, что отыграемся, и отыгрывались. Мы и вдесятером, и даже вдевятером, как было в Лиге чемпионов со «Спартой», всегда действовали первым номером и, как правило, вытаскивали матчи. Волевые победы – это нечто фантастическое по ощущениям. Безвольные же поражения, которые случались в «Спартаке» в период 2003–2005 годов, – это страшное унижение.

После неудач каждый погружается в себя. Это лучше, чем выяснять отношения и валить вину друг на друга. Хотя без этого тоже не обходится. Просто в такие минуты нервы у всех взвинчены и велика вероятность наговорить вещей, которые в обычной жизни ты никогда не сказал бы. Любое слово после поражения подливает масла огонь, и этот огонь, случается, достигает таких масштабов, что становится нереально его затушить. Именно подобным образом мы потеряли Андрея Тихонова. В сентябре 2000-го в Мадриде мы уступили «Реалу» – ноль-один. Огорчились все ужасно. Мы приехали за победой, матч нам давался, и пропустив нелепый гол, бились до конца. В одном из эпизодов Витя Булатов метров с сорока (!) с левой ноги (!!) попытался забить Касильясу (!!!) и запустил мяч на трибуны. В раздевалке Тихонов на правах капитана предъявил Булатову претензии: Ты что. Роберто Карлосом себя возомнил?!» Витя припомнил Андрею, как тот не реализовал выход один на один. Слово за слово. Все на эмоциях. А Олег Иванович этот разговор прекрасно слышал. Он тут же, при всех, высказал Андрею свое недовольство, причем в жестковатой форме, и на следующий день выставил Тихона на трансфер. Не случись в раздевалке эксцесса, а уж тем более не проиграй мы «Реалу», допускаю, Андрей до сих пор выступал бы за «Спартак». Так что сами понимаете, насколько высока цена каждого отдельного матча и каждого сопровождающего его слова.

* * *

Не буду скрывать, после провальных игр команды меня часто разбирает злоба. Иногда чувствуешь: ты сделал все, что мог, а из-за одного человека, который поленился добежать пять метров, твои усилия и усилия всех ребят оказались напрасными. Так и хочется дать ему по физиономии – аж руки сводит. Но всегда надо помнить, что у нас – коллектив. И атмосферу в этом коллективе нужно беречь. А то представьте: я ударю, другой тоже захочет ударить, и вот у нас уже появился изгой. Все это рано или поздно перенесется на поле. Команда посыплется.

Поэтому в моменты резкого недовольства кем-то, приходя в раздевалку, с досады швыряю бутсы и пулей направляюсь в душевую: только бы не сорваться. Никогда в жизни я ни на кого не орал, не закатывал истерик и уж тем более не махал руками. Но с годами сдерживаться становится все труднее. Наверное, потому что лет до двадцати двух ты не ощущаешь себя ответственным за весь коллектив. Ты и так-то ко всему проще относишься, а тут еще на подсознательном уровне крутится мыслишка, что основной спрос будет с лидеров. Нынешнему подрастающему поколению еще проще: сейчас совсем другой менталитет – западный. Взять, к примеру, НХЛ. Я пытался делать ставки на эту лигу через букмекерский сайт в Интернете. Одна команда на выезде «раздевает» другую – шесть-ноль, через пару дней эта же команда снова играет с ней же, только дома, и попадает – один-двенадцать! А я на нее поставил! Как же, они же их разорвали в гостях, а дома уж подавно должны! Почему же получилось иначе? Наверное, потому что парни не занимались самобичеванием. Просто вымылись, поехали перекусили и все забыли.

Я же никогда не перевоспитаюсь и никогда не стану улыбаться после неудачного матча.

Сейчас, приезжая после поражений домой, буквально не нахожу себе места. Мне весь белый свет не мил. Вероника говорит дочке: «Аня, не трогай папу!» В такие часы меня никто не беспокоит. Если раздается звонок, то я заранее знаю, что это не близкий человек. Потому что люди из моего окружения давно усвоили, что меня лучше не дергать. Они позвонят на следующий день, когда я уже приведу себя в порядок.

То, что к поражениям якобы можно привыкнуть, – ерунда! Нереальщина! И вот парадокс: чем чаще проигрываешь, тем больнее воспринимаешь. Когда-то слово «поражение» было для меня каким-то чужим и далеким. А потом почти четыре года пришлось вариться в этом кошмаре – испытание не для слабонервных!

Любопытно, что сегодня после финального свистка я спешу в раздевалку, чтобы укрыться в ней, как в бункере, и перевести дыхание. Там все такие, как я, задетые за живое. Там ни на кого не обращаешь внимания и спокойно переосмысливаешь случившееся. В годы же спартаковской гегемонии для нас не было ничего труднее, чем после проигрышей заходить в эту самую раздевалку, где уже находился Олег Иванович. Хотя бывали случаи, когда после нелепых поражений Романцев нас утешал: «Ребят, все нормально». Кошки, которые скребли на душе, сразу куда-то убегали. Драматизм сменяло чувство досады. Досада, впрочем, тоже штука достаточно неприятная. Она потихонечку гложет и гложет тебя изнутри, и справиться с ней бывает отнюдь не легко, но это все равно лучше, чем чувствовать, как у тебя болит душа.

* * *

Душа всегда болела, когда Романцев молча ходил по раздевалке. Напряжение было чудовищным. Так длилось минут пять-десять. Олег Иванович ходил взад-вперед, взад-вперед. Монотонно чеканил шаги, потом разворачивался, хлопал дверью, и мы оставались наедине с этим пропитавшим воздух напряжением. Все уже осознавали, что послезавтра будет «максималка». Порой казалось, что проще удавиться, чем выдержать такую пытку. Из-за боязни этой «максималки» мы даже испортили свадьбу Мелешину. Леха, естественно, заранее пригласил команду, согласовал все с Олегом Ивановичем. Но что-то наставнику в нашем состоянии не понравилось, и, когда мы после тренировки покидали поле и уже думали о празднике, он нам объявил: «Хорошо вам погулять. Завтра у вас две тренировки, утром – «максималка». Всем стало ясно, что Романцев сделал это специально, дабы никто из нас не нарушил режим. Естественно, на свадьбе никто не пил, пропустили по стаканчику сока, посидели два часочка и разъехались по домам спать. Олег Иванович – очень сильный психолог. Он всегда четко представлял, как ему держать коллектив в тонусе.

Страшнее «максималки» ничего быть не могло, кроме одного – встретиться с Романцевым взглядом. После поражений никто никогда на это не отваживался. Всех с самого начала приучали не высовываться: ветераны сидят понурые, локти кусают, и ты, молодой, наблюдая за ними исподлобья, поступаешь так же. Понимаешь, что вы неправильно играли. Стыдно. И перед собой, и друг перед другом, и перед тренером. С годами ты уже не представляешь другой формы поведения. Даже если не считаешь себя виноватым, то все равно глаза в пол погрузил и не дышишь. Всегда должно пройти какое-то время, прежде чем позволительно будет идти в душ. Естественно, первым прерывает паузу кто-то из «стариков», встает и идет мыться. Молодые дожидаются своей очереди и направляются следом. Вы уже догадались, что сегодня, ну прямо как в известной рекламе, первым в душ иду я.

Стадион стараюсь покидать в одиночестве или в обществе кого-то из партнеров по команде, потому что у нас одно состояние и мы можем молчать, друг друга не напрягая. Ужасно не люблю ехать с человеком, с которым отношения не такие близкие. Тогда нужно искусственно поддерживать разговор, а мне совсем не до этого! Внутри-то все бурлит. И в такой ситуации мне обидно за людей, потому что я их ставлю в неловкое положение. Они не знают, как себя вести. Дабы этого избежать, я лучше замаскируюсь и буду передвигаться пешком.

Когда меня ничто не давит извне и я могу оставаться самим собой, то просто замыкаюсь. Состояние агрессии и досады сменяется ощущением беспросветной пустоты. Мыслей вообще никаких нет. Сидишь, как зомби, и ждешь, когда тебя привезут домой. Там снова начинаешь пережевывать все девяносто минут болезненного матча. Воспоминание о любом эпизоде вытаскивает на поверхность цепочку подобных ситуаций, и ты принимаешься себя корить: почему сыграл так, а не иначе. Надо было вот так!

Заснуть практически нереально. Часов до трех-четырех ночи даже не следует пытаться. Потом, когда одолевает усталость и уровень адреналина в крови опускается до нормальной отметки, погружаешься в забытье. Обязательно видишь сны, в которых воскрешаются ключевые моменты. С той лишь разницей, что во сне играешь так, как следовало бы сыграть. Наяву гола не было, а тут я его забил. Наверное, мозгу тяжело держать в себе всю эту аналитику, вот он от нее таким образом и избавляется.

Завершая тему, расскажу, как я избавил свой мозг от самого болезненного переживания из-за поражения. Случилось это осенью далекого 1998-го. Перед встречей с ЦСКА Лом-Али Ибрагимов нам с Ильей Цымбаларем показал по четвертой желтой карточке, которые автоматически обернулись дисквалификацией. И на поединок с главным конкурентом наша команда вышла без двух центральных полузащитников. Не зря футболисты говорят, что играть проще, чем сидеть на трибуне. Не то слово! На поле ты в центре событий, твои эмоции направлены в нужное русло. А когда сидишь и ничем не можешь помочь партнерам, внутри полыхает такой пожар, что кровь стучит в висках и сердце сжимается так, будто кто-то сдавливает его клещами. Тогда, наверное, уже со второй минуты я почувствовал, что грянет гром. У армейцев был зубодробительный настрой, они творили чудеса. И вот на табло стало высвечиваться: ноль-один; ноль-два; ноль-три, – я не знал, куда мне от душевной боли и стыда деваться. До финального свистка не продержался, вскочил и как ошпаренный помчался домой. В голове не укладывалось: мы, «Спартак», чемпионы, проиграли в пух и прах (один-четыре) самому заклятому своему сопернику, с которым обычно разбирались без особых проблем. Дома, когда смотрел повторы голов по телевизору, мне казалось, будто это я стоял в наших воротах и только я один виноват в той трагедии. Потом месяцы, недели и дни считал до следующей встречи с ЦСКА. И в 1999 году мы с армейцами с лихвой поквитались. Победили в двух матчах, в одном из которых крупно: четыре-ноль. Я тогда забил и две голевые передачи отдал. Это была сладкая месть! Мы отмазались и показали всем, кто в доме истинный хозяин. Именно таким способом и нужно вычеркивать поражения из своей памяти. Тогда она будет открыта для более приятных моментов твоей жизни.