Текст книги "Созвездие феникса"

Созвездие феникса
Егор Тульский

© Егор Тульский, 2023

ISBN 978-5-0050-7292-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Ром, Феникс и Ванильные свечи

РОМ

 
Попробуй взять другие свечи,
Твои уже давно не загорались так,
Чтобы сияние их было словно вечным,
От ветра на балконе этот свет иссяк.
Быть может ты напрасно ждешь,
И каждый вечер создаешь тот милый образ,
Ведь на балконе снова моросящий дождь.
И снова кашель будет резать ребра.
Хотя, тебе уже плевать на это.
Огонь в глазах твоих на загорался так давно,
Что я забыл то время, когда звал тебя поэтом,
И то сияние, как Божеством тебе дано.
Признайся, ты не веришь в свой талант.
Писал лишь только о ее умильных фразах,
Ее глазах и волосах… Но, как Атлант,
Она терпела ношу твоих сказок.
 
 
Возьми другие свечи, пусть их воск
Больнее обожжет тебе ладони,
Поэт внутри ушел, но он с собой унес
Эмоции, мечты в расколотом флаконе.
И даже если вдруг вернется, никогда
Он не заменит того юного капризу,
Как деву не заменят орды дам.
И джентльмены деве
Не заменят милого подлизу.
 
 
Ром плещется в желудке, как тайфун,
И лед стекла не тает на балконе.
Холодный дождь не прекращается уж десять лун.
Все десять лун молчишь в задумчивом поклоне.
Ты знаешь, мне приелся воск с ванилью.
А в зажигалке кончился бензин.
Сегодня полная луна, и взмахи крыльев
Чайки бодрят приятней, чем кофеин.
Ты слышишь? Затухают сигареты
И засыпает моросящий дождь.
И в этой тишине есть все твои ответы.
О, неужели ослабела дрожь.
Твое лицо уже не выглядит усталым.
И кажется, глаза уже закрыты в мирном сне.
Стакан в руке нагрелся и растаял.
К нам повзрослевший гость вернется
По утру в пенсне.
 
 
Как много он расскажет о Вселенной.
Он путешествовал и столькое узнал.
Да, жизнь его останется все той же бренной,
Но бренным может быть
И самый важный радиоканал.
Он будет не похож на того парня,
Что нас с тобой покинул так давно,
Но ты его узнаешь, благодарней
Его взгляда не бывает. Лишь одно
Он скажет, оказавшись у порога.
– Спасибо за свободу, Милый Друг.
Он вновь вернется к нам,
В трехгранные чертоги.
В наш дивный мир без палачей и слуг.
 
 
Ах, да… Та дева будет с ним.
Ее бессмертный образ с его сердцем скован.
Уже не будет глупой клятвы на крови,
Лишь чистое сознание слова.
 
 
Вот и потухла наша мертвая свеча.
Ты спи, я сам возьму другую.
Она пуста,
И так не горяча.
А воск ванильный все еще с тобою?
 

 
В том мире нет цветов прекрасней,
Чем те, что не растут уже давно,
Но юноши все рвутся чрез опасность,
Чтобы добыть один букет и все равно,
 
 
Пусть поиски их сотни лет
Кончаются лишь горем неудачи,
Пусть ал кровоточащий след
На их рубахах, не может быть иначе.
 
 
Но блеск росы на Солнце опьянял,
Услышав раз о нем в легендах каждый,
Стремглав бросался хоть в девятый вал
И на корабль без команды рвался в саже.
 
 
В сиянии Луны переливаясь
И отражая звездной пустоты восход,
За прелестью на смерть пускаясь
И верность ей храня, они клевали в брод.
 
 
Так, вожделением, усладой и отрадой
Гонимые на подвиг под пучину волн,
Ища годами шипастую растущую награду,
Никто и не вернулся, не тронувшись умом.
 
 
И лишь недавно был так храбр,
Так молод, но безумен до чертей и гроз,
Впередсмотрящий телескопом Хаббла
Один из тех, кто ищет берег черных роз.
 

 
Фениксы питаются любовью,
И птице созидания нужен корм,
Процеженный сквозь сито болью
И страданием фильтрованный отбор.
 
 
Фениксы живут без крова,
Они не ищут дом под крышей чердака.
Уютного тепла не хочется бескровным.
Им нужен мир, опущенный к ногам.
 
 
Фениксы летают лишь ночами,
Долг дозора пламени неся,
Утром, в зеркалах у звезд изъяны обличая,
Гордо зори плавят из себя.
 
 
Фениксы не знают жизни такт,
И жизни, в общем то, они не знают.
И времени не слышат, но к ногам
Им падают стеклянные кривые сваи.
 

 
Четыре часа утра,
И четыре слога утрат.
Будто все мы с одной болезнью.
Будто мы навсегда бесполезны.
 
 
Нет ни смысла, ни цели, ни воли,
Нет и капли на мокрой ладони.
Пусть мы смотрим на все это лестно.
Только мы все равно бесполезны.
 
 
Пусть дождям нет конца и преграды,
Когда светятся Солнца каскады,
Обливая обивку у кресел.
Этот миг все равно бесполезен.
 
 
Свет не знает, мгновенья не вечны,
Когда в сладость полезностью мечет,
Да и эти мгновения слезно
Все равно, как и все, бесполезны.
 

 
Я не слышу свое отражение,
В зазеркалье мне строя гримасы,
Насмехаясь и криво сужением
Только тычут мне трое из массы.
Каждый жест как по ветру флажок,
Только смесью акцентов и драм
Они колят все в сердце ножом,
Окровавленным пламенем травм.
 
 
Я собрал в своем зеркале лишь
Самых глупых позывов фантомов,
Что за годы на смерть поглядишь,
Чтоб принять ее родненьким домом.
В темной комнате стук за стеной
Не пугает их больше рассвета,
Как и мне под стальной пеленой
Не привидится краше крас цвета.
 
 
В черно-белых тонах утопают
И за ласковый миг у окна
Предлагают стеклянную сваю
Закопать, чтобы только Луна
Освещала зеркальные глади,
Отпечаталась чтобы ладонь,
И горящего птенчика ради
Чтоб сменился властитель на трон.
 
 
Вместо трех оборванцев тюремных
Восседал на зеркальном престоле,
Золотой, пусть он все еще смертный,
Что не чувствовал яд алкоголя,
Без короны и власти взойдет он,
Без эмоций займет свою роль,
До скончания дней он примотан
Грузной цепью – Шипастый Король.
 

 
Ты есть или ты притворялся?
Или сцена театра твой дом?
Тот остров, где ты потерялся,
Не был ли ареной потом?
Закаты, рассветы – и что же?
Говоришь, там ты врос в эту сеть,
Берега обратились вдруг в ложи,
Вместо люстры пусть Солнцу висеть,
А Луна тебе будет прожектор,
Освещающий соло твое,
Океан – дофамина инъектор.
Самому себе слово даешь,
Что ты понял вращение планеты,
Что запомнил движение звезд,
Что в презренном безоблачном сне ты
Покоишь принятие грез.
Только ль этим ты кличишь рассудок?
Только так побеждаешь судьбу?
Или в яде и похоти судеб
Ты в плеяде теряешь свою?
Где ты был, когда скалы ревели,
Разорвав твою лодку, и так,
Утонув в громовой колыбели,
В отражение бросил: «Дурак»?
 
 
Ты запутался в собственной вере
И сломал драгоценный компас,
Ты раскрыл вероятностный веер
И не знаешь, где проснешься сейчас.
За тобой лишь печаль и уныние,
Смрад от памятной грузной волны,
От бездонности долга, и именно
За волной и за долгом идешь ты.
 

 
Кажется, я разучился страдать,
И кто-то оторвал кусок моей рубашки,
И здесь, терпя победу темноты
В той рукопашной,
Я снова падаю лицом в дырявую кровать.
Зажгите свечи мне с ванильным воском,
Поставьте на столе, накройте одеялом,
Откройте окна, чтобы холодный космос
Мне прозрачная тоска не подменяла.
Без образа в подобии играя свою роль,
Она стучится в двери моим сердцем,
Клонировать, совсем не повторяя боль,
Пытается, ударив миокардой сталь без герца.
Прозрачная, густая и тупая гниль —
Бьет в нос мне запах крови у виска.
В той тишине уже не слышится ваниль,
И в дверь стучится поездом тоска.
«Лишь быть похожей, но не повторять,
Клонировать, не исполняя правил».
И как бы вид его я не исправил,
Ей не захочется заправить свою прядь.
Уж столь привычная прозрачная тоска,
Я много слов сказал и много обещал ей,
Она все ждет, надеется и смотрит свысока,
Не понимая, что я уже морально обнищалый.
Вы видите в ней просто женщину,
А я уже не вижу даже дверь.
Вы смотрите, порой вам нужно меньше, ну
А мне не хватит
Даже тридцати дверных петель.
 

 
Мне снова снился дивный сон,
Как ты сидишь на подоконнике и ждешь,
Как лучик света лунного коснется плеч
И он,
Щекотно пробегает мимо, вызывая дрожь.
Во сне ты смотришь вниз
С невиданно высокого восьмого этажа,
И шелестя венком из черных роз,
Твой лист
Упал и скрылся, в темноту сбежав.
Там под окном некошеный газон,
А здесь горшки с цветами, и они
Такие же,
Как этот сон
В бесчинстве жизни и подобной болтовни.
Во сне моем ты так красива,
Как некрасива и пустынна брешь
Между глотками рома,
Или потоком синим,
Коль я не прав, ты воздух перережь.
 
 
А в форточку сочится он,
Глухой и музыкальный звон луны.
Почти попав в плечо тебе,
Сей звон,
Как в унисон поет сонату. Только ты
Не слышишь всей мелодии ночной.
Ты встала с подоконника,
А я,
Ныряя в купольное небо головой,
Вдруг оказался в лодке без тебя.
 

 
В моем окне не видно улицы,
Лишь отражение лица и стен,
И с каждым днем я жду,
Когда каморка сузится,
Оставив подоконник у колен.
 
 
Я жду, чтоб в новом зеркале
Увидеть нечто, не являвшее себя.
Свеча ванильная слабея меркнет,
Когда все ближе дышит тишь
Запястьями скрипя.
 
 
Мне чувство страха, точно блеф,
Маню к себе я эту страсть или безделье.
Пускай в руках нет ни мечей, ни глеф,
Смотрю в окно, его просверливая дрелью.
 
 
И вот я, перестав моргать
И взглядом прорезая стекла,
Не вижу ни святую благодать,
Ни муки грехом оскверненного.
 
 
А дверь с порогом цвета Солнца,
И рукоять, украшенную перьями орла.
За дверью комната с окном,
На подоконник льется
Прозрачная вода с хрустального горла.
 

 
Кажется, ты сбил дыхание,
Очнись!
Где твой огонь в глазах?
Не думай не дышать, проснись!
Открой зрачками черных дыр квазар!
 
 
Я потерялся в тесной комнате,
Прости,
И за окном не видно ничего, что мной
Могло бы через год взрасти
В то, что забыл здесь посадить Король.
Я сердце открываю всем подряд,
Зачем?
Вопрос сугубо личный, но кому
Отдать бы связку стареньких ключей
И с просьбой запереть, я не пойму.
На стенах кровью буквы «Я»,
Стереть бы.
Эгоистичный же подонок жил тут раньше.
Так надоел его кричащий взгляд и стерва,
Что довела его до этих криков Банши.
 
 
Уже темно, был бы приятен
Столь костер.
Но ты все спишь
И слабостью считаешь память.
Воспоминаний важных сколько стер,
И сон будто не помнишь уже, так ведь?
 
 
Так где же мог я потерять их,
Эти розы?
И в бытность юноши не разжигая свет,
Я в темной комнате без этноса и прозы
Листаю памятки в блокноте,
Но нужной в них и нет.
И друг мой старый испарился
Вдруг,
В толпе лоскутных одеял из мнений
Лишь помню,
Капала вода с его трусливых рук.
Он так боялся сильных изменений.
Я столькое забыл и потерял,
Но гнев
И раздраженность
Только давят на слепую зону.
И зову черных роз и их семян у ней
Не дали вдруг сыграть со мной
По милому созвону.
 
 
Восходит Солнце, мир проснулся
Час назад.
Ты все лежишь с закрытыми глазами.
На западе хвост птицы, и весенний сад
Поет нам колыбельную мирскими голосами.
 

 
А ведь на вкус и аромат
Победа с поражением похожи,
Как в первом я напьюсь в умат,
Так во втором не буду
Для искусств пригожим.
 
 
И разница лишь в том, что мир,
Где битвы страсть крутилась до исхода,
Мне будет или сер и так не мил,
Или заставит любоваться им же до восхода.
 
 
Я в спирте загублю и боль
И дивную свою усладу,
Под звон бокалов вдруг польется алкоголь.
А может быть и звона мне не надо.
 
 
Победу с поражением легко
Не различить друг с другом утром.
Когда во рту лишь сухость, и вино
В желудке плещется блестящим перламутром.
 
 
Победа с поражением как ром,
Прозрачный или черный, мне не важно.
Он будет сладким послевкусием потом,
Когда уймется горечь битв протяжных.
 

Феникс

 
Как разрушение пускает за собой
Еще одно унылое рождение,
По прихоти условностей, за пламенный устой,
Так настоящее молит прошедшее
О скором возвращении.
У сей истории конец такой же,
Как и начало. Будто вопреки
Угрозам, срывам, они все еще похожи
И различны, точно берега реки.
Прожить такое мог бы только тот,
Кто под упреком вечного терпения,
За силу гордости в одномоментный год,
Не бросил слабость жизни в ветра дуновение.
Так яростным гребком на лодке,
Переплывая уготованный пролив,
Волной уносятся геройской песни нотки,
И для него ответ молчания
С каждой волной все более правдив.
Не замечая на следах от лодки
Ни бури, ни смерчей, ни гроз,
Настойчиво и с ясно видной целью ловко,
Гребет вперед он к берегу из черных роз.
Их красоту он видел до отплыва,
И воссоздав свой образ-ориентир
Гребет до боли в мышцах чернокрылых
И затирает рукава до черных дыр.
 
 
Однако, не продолжилась так долго,
Его дорога по бушующей воде,
И хоть надежда все еще горела, только
Сбил с намеченного курса шквал-злодей.
Прямая линия судьбы вдруг искривилась.
За плату временем и кровью тот герой
Блуждал по валам, и течения сила
Союзника не выбрала порой.
Шатаясь в грозах и во сне и на яву,
Пытаясь успокоить ноющее тело,
Он вспоминал секунды на плаву,
И по ночам смотрел,
Как купольное небо звезд горело.
Смотрел в уставший лунный серп пустой,
И в отражении в воде он видел
Узоры черных роз с блестящею росой,
Что ищет и рисует на своей эгиде.
К утру, размяв затекшую цементом спину,
По звездам вспоминая, где его обитель,
Поближе весла темные придвинул
И вновь гребет на горизонт событий.
Печали и отчаяния не поддается пыткам,
И в каждом облаке разглядывает брешь,
Он обязательно найдет его и прытко
Мечтой пьяненный рвется без надежд.
Борт судна лишь для одного был создан,
Но будь впередсмотрящий с ним,
То крик «Земля!» пронзил бы влажный воздух.
Едва увидев берег, герой упал без сил.
 
 
В палящим солнцем обожженный лоб
Клевала чайка спящего героя.
Никто бы никогда не сгреб
Обломки лодки стойкою горою.
Под ритм бьющихся о камни досок
И хлопающих крыльев птиц,
Мир тихо ждал, пока герой отбросит
Оковы сна и возвратится вниз.
Мелодией уже спокойных волн
И атмосферой красного заката
Укутанный Морфея колдовством
Лежал он под рубашкой мятой
На забытом и далеком берегу,
В пучине чистых вод сокрытом,
Никем не жданный, только мертвый гул
Встречал его дырявое корыто.
Последний солнца луч и лунный первый
Коснулись век его в последнюю секунду дня.
Утихли красные от жара нервы,
И вновь искрится пламя нежного огня.
Он медленно открыл глаза и мирно,
Как будто знает этот край,
Поднялся на ноги, качнулся смирно
И оглядел сей одинокий рай.
От лодки деревяшек груды
Оставила прибрежная укладка,
А весла только хворостом и будут
Когда костер погибнет с ветром в схватке.
 
 
В ночи герой сжигал останки от баркаса,
Покорно ожидая наступления утра.
Искал на небе молча созвездие компаса,
Лежал в бодрящем жаре дыхания костра.
Но лишь крылатый феникс гордо
Был звездным танцем окружен,
Вдруг под высокие аккорды
Полился в розоватый горизонт.
Восток тихонько разгорался солнцем
На зов остывшего костра героя,
Еще чуть-чуть и берег тот проснется,
Чтобы познать настигнувшее горе.
Вот заблестели волны и вперед
Бегущий взор стремится обуздать печаль,
Вот небо голубеет, но гнетет
Героя чуждая глухая даль.
И, окончательно восставши, солнце
Осветит жизнью все вокруг песка,
Потоком горьким вся печаль взорвется,
Обрушив изнутри чернеющий каскад.
Он не нашел свою мечту и боле
Не способен видеть сей жестокий океан,
Где льются волнами раскаты боли,
Где без надежды целью был мертвецки пьян.
Он проклинал все бури, шквал и ветер,
Он ненавидел лодку, этот грубый хлам,
Но искренне, сильней всего не свете
Себя он презирал,
Ведь виноват во всем был сам.
Своими веслами он вызвал валы,
Следами лодки был водоворот,
Его дыханием ветры завывали,
И жуткий гром шептал засохший рот.
 
 
Героя занесло в необитаемую бухту,
Где время будто застывает по ночам,
А днем тягучее, словно секунды бухнут
И не влезают в циферблатную печать.
Здесь нет столь вожделенных черных роз,
Они б росли тут долгие столетия,
А если б расцвели – завяли под плеядой звезд,
Померкли бы в их легком свете.
Здесь чайки не летали низко,
И облака не знали, где идти дождю
И небо, вечно синее, к земле так близко,
Что горизонтом держатся и что-то ждут.
Созвездие феникса встречают вместе
И провожают в бесконечном цикле дней.
В том мире лишь одно созвездие
Составлено на плоскости неумирающих огней.
В какой то древней сказке
Герой мог слышать и узнать про это берег.
Но сидя на песке, он в безразличной маске
Страдал и вспоминал прошедшее, не веря
Ни в устоявшие законы и теории,
Ни в личный приговор судьбы,
Его блуждавший разум априори
Не мог пуститься в бесконечные мольбы.
Он отколовшимся обломком от весла
Не отгонял тоскливую чуму,
А на песке, чтобы узрели небеса,
Чертил по буквам слово «Почему».
 
 
Так день за днем восходы и закаты
Вращали цикл друг за другом в такт,
Под вечный метроном раскаты
Грома в далеке сменяли штиль. И пакт
О мирном существе герой не заключал,
Хотя он только убеждал себя в обратном.
И после осознания трепещущих начал,
Создал в душе бриллиант многокаратный.
Пусть черных роз здесь не было от роду,
Пусть лодку новую ему не смастерить.
Он ясно видел прозрачную кристально воду,
И тонкую в рубашке нить.
Все берега похожи, различны лишь детали,
Куда б не нес его случайный шквал,
Он будет пойман в раскинутую сеть печали,
Не важно, плот под ним или в руках штурвал.
О скалы разобьется судно,
Погибнут рвения, заветные мечты,
Но долг мышления направит нудно
К смирению на круглые мосты.
Так фениксу угодно, птице созидания,
Чтобы на пепле и опаленной трухе
Росли обличия младого мироздания
В облитом свежими чернилами штрихе.
Так разрушение пускает за собой
Еще одно унылое рождение,
За горький опыт, но вовсе не пустой,
Так настоящее молит прошедшее
О скором возвращении.
 

ВАНИЛЬНЫЕ СВЕЧИ

 
Свет затухающего пепла
В последний раз зажег ванильную свечу.
Последнюю из всех, и небо
Вновь озарится яркими огнями.
Слова горят,
Горит и сон. И юношу окатит по плечу
Волной из океана черных Ками.
 
 
И здесь у берега Богов,
Нырнув в агонию без памяти и чести,
Ему не суждено быть нитью
Для одеяла снов,
Его грудная яма столького не вместит.
 
 
Отчаявшись в такой судьбе,
И разделяя жизнь
С горящей в небе птицей,
Пустившись в суетливый бег,
Он возжелал с ней в бесконечность слиться.
 

 
Должно быть,
Сегодня важный день.
Для тебя, а может и для нас обоих.
Казалось бы,
Меня переполняет океан идей,
Но не могу уже тащить я за собой их.
 
 
Сейчас, как года три назад,
Меня все чаще
Начинают донимать вопросом.
С чего печаль окутала мой взгляд,
Не долго ли
Часами вспоминать
Красу чернеющей в расцвете розы.
Я бы ответил,
И дивную легенду им поведал,
Как под Созвездием Горящей Птицы
Я гнал, и море
Преградило мне победу,
И красной нитью было велено разбиться.
Два года
Я витал в мечтах, разрушенных надеждах.
Под танцем Феникса и Золотой Луны.
Я пережил и кое как тебе ж дам
Все, что осталось от тех роз
После обратного пути.
Они, опаленные Солнцем,
До тла сожженные Луной.
Не видят больше мир
Таким, как был он раньше.
И блеск росы их больше не святой,
И запах… Ну и дрянь же.
 
 
Знаешь, моя милая,
Я бы хотел тебя увидеть хоть разок.
Но я же знаю, смысла в этом нет.
Не хватит слов,
Чтобы поведать обо всем,
Лишь потому что этих слов не слышал свет.
А промолчать
Мы сможем и одни,
Ведь мы молчим уже два года.
Мы в разных городах —
В твоем не гаснут фонари,
В моем не загорались до восхода.
И эти строки
Я пишу чрез боль уставшего сердечка,
Которое не знает,
Как правильно любить.
Всего лишь день в году,
Но под огонь ванильной свечки,
Я думаю, как можно было до сего дожить.
Гитару мне
В стихах сменил стакан да с ромом.
А музыку лишь плач и звон в ушах.
Сейчас за боль
Готов я подарить корону,
И алкоголь
Не чувствует, что льется на тощак.
 
 
Пока свеча горит,
Я вспоминаю, что за те два года,
Произошло со мной,
И сколько же произойдет еще.
Смирения в них маленькая доля.
А понимания подавно меньше, словно счет
Ночей бессонных
И безучастных дней
Перевалил за добрые две сотни.
И где же край, граница,
Чтобы мне
Не виделись во снах печальные высотки.
Пока еще не тухнет,
Успею вспомнить море.
Чарующе огромное, тяжелое как мир.
И как наивный юноша
Из отражения в нем смотрит
И думает,
Что там – на суше – он не мил.
Вернусь ли я,
И главное, если вернусь, другим?
Смогу ли пересилить
Стеклянные сознательные сваи?
Таким вопросам я благоволил,
И эти задавал,
Пока они в пучине не пропали.
 
 
Но вот я снова тут,
Смотрю на прометеев дар свечи,
И чувствую тот сладкий аромат ванили.
Кругом, такие же как я,
И тоже пьют,
А ты, наверное, молчишь.
И так же ничего не помнишь,
Что-то мы забыли.
От пламени чуть-чуть
Иссякнет кислород,
Не просто так же был он мне дан.
Вот он итог, вот он исход,
Вот то, чем кончится легенда.
 

РАССКАЗЫ ОБ ОДНОМ И ТОМ ЖЕ

«Ты можешь разбить мой последний стакан…»

 
Ты можешь разбить мой последний стакан
И вылить остатки горького рома,
Уйти без меня танцевать свой канкан,
Укрывшись одной в темноте столь знакомой.
 
 
Но свечи не тухнут от вдохов твоих,
И пусть я не принц, пусть не ждешь ты карету.
Зажигалка сегодня одна на двоих.
Позволь прикурить тебе сигарету.
 
 
На фильтре следы вишневой помады
Так манят коснуться один только раз.
Из осколков стакана течет струя яда
И льется все дальше и дальше от нас.
 
 
А ветер не смог потушить наши свечи,
Вопрос мой опять не дождался ответа,
И вновь в молчаливый, но ласковый вечер
Я прикурил тебе сигарету.
 

«Мне почудилось, как я…»

 
Мне почудилось, как я
В полный гордости стакан
Бросил лед, и чрез края
Гордость лилась на экран.
Опьяненный ей я плыл
В реках жгучих алых слез,
И готов был пасть от сил
Высших с горя белых грез.
 
 
Я от хватки рвал обои,
Лез на стену, бил окно,
Криком звал в свой храм обоих
Тихо спящих, мнимых, но
Миром правит лишь страдание,
Нет в нем повода для сна,
Кроме гордости мне данной
Глупой горечью сукна.
 
 
И измученный собой же,
В грубой боли сердца я,
С колко тлеющею кожей
Испарился в мерзкий яд.
Сколько мне еще придется
Разбавлять в стакане лед,
Что растопится на Солнце
И спокойно упадет.