Текст книги "Не плачь, палач"

Глава 8

Мама принесла вечером ключи и еле читабельные пожелтевшие документы на собственность дома, а также копии свидетельства о смерти отца и моего свидетельства о рождении. Я привыкла по жизни договариваться с людьми, а она документально всё подтверждать по принципу Маяковского «без бумажки – ты букашка, а с бумажкой – человек». Вера в закон и порядок не покидает бывшего советского гражданина.

– Ой Маша… Не могу… Шла и надеялась, что ты передумаешь. Может, я с тобой поеду?

– Мама, ну что ты нагнетаешь обстановку? Как будто я на войну собралась. Не переживай. Ты вон какая молодец, все документы приготовила для меня, а я даже не подумала об этом. Кстати, надо найти мой паспорт.

– Ты ведь даже не помнишь, наверно, как дойти до дома от трассы? Может, кто подбросит по пути, если мимо машина проедет, там почти 5 км пешком при условии, что не заблудишься. Хотя не думаю, что там кто живой ещё есть, только что волки.

– Перестань меня пугать. Всё я помню. Посёлок Тихий, сразу за хвойным лесом. И дорогу найду – она там одна. И мне кажется, ты рано всех похоронила. Жизнь не стоит на месте, урбанизацию, конечно, никто не отменял, но люди сейчас активно строят дачи: рядом с городом земля ужасно дорогая, вот народ и ищет подешевле и подальше от всей этой городской суеты. Там, может, уже не три дома, а сто!

– Скажешь тоже. Не знаю, конечно, сложно поверить, что деревни в лесах обустраиваются.

– Я буду звонить.

– Если связь будет…

– Мама, ну хватит уже. Я взрослая баба, как ты говоришь. Я устроюсь, приду в себя чуть, а потом и ты приедешь.

Мама поставила у порога пакет с едой для меня в дорогу, обняла, перекрестила в воздухе и пошла к себе домой, оставив меня в квартире одну. К удивлению, я не испытывала никакой тревоги, наоборот, хотелось быстрее двинуться в путь. А мама, уходя, выглядела очень напряжённой, может, она предчувствовала что-то неладное, либо в связи со всеми событиями ей сложно было представить, что у меня что-то может быть нормально, заранее готовясь к новым бедам.

На вокзале на меня косились люди, не стесняясь откровенных суждений вслух, которые я слышала за спиной. У меня был крайне неблагополучный вид, учитывая следы побоев на лице и моё исхудавшее до безобразия тело: на голову я надела спортивную тонкую шапку, чтобы скрыть гематому на лбу, из-под которой выглядывало порванное посиневшее ухо, воротником ветровки я пыталась прикрыть синяки на шее и подбородке, мои обычные джинсы теперь были мне большие и не обтягивали ноги, а висели так, будто и не мои вовсе. Но уже спустя минут 20 нахождения в обществе, я забила на мнение окружающих и стала враждебно настроена. Я ловила недоброжелательные взгляды людей и, будто принимая вызов, смотрела им в глаза с угрожающим прищуром, проговаривая про себя оскорбления в их адрес, мысленно посылая всех на три буквы. Каждый тут же отворачивался или даже отходил подальше, не желая находиться в моём поле зрения.

Я не испытывала неприязни лишь к таким же несчастным с виду незнакомцам, как я. Замечаю у входа автовокзала деда с подбитым глазом, который нашёл приличный бычок сигареты на земле, поднял его, бережно сдув пылинки, оглядываясь по сторонам, у кого бы прикурить. Я покупаю в киоске 2 пачки Мальборо, зажигалку и подхожу к нему.

– Отец, тебе огоньку, может, дать?

– Спасибо!

– Не за что.

– А ты не будешь? – протягивает мне свой бычок.

– Не, я бросаю курить. Возьми вот мои. Поможешь мне завязать с этим, – соврала я, чтобы не признаваться, что я из жалости специально для него купила сигареты.

– А выпить не хочешь?

– Не, отец, я не пью.

– А так и не скажешь…

– Слышь, ты, – озлобилась я тут же, – сигареты взял и пошёл куда шёл, понял?

Мне стало неприятно, что даже он меня осудил за мой внешний вид, записав в круг алкоголиков, когда я проявила добродушие. Дед поник от моей агрессии, молча отойдя в сторону. Мне стало совестно, что я огрызнулась на бедного старика, вылив негатив на него из-за личных обид на других людей. Догоняю деда.

– Эй дед! Не обижайся! Я пережила много за последнее время. Ты хочешь выпить, давай я тебя угощу?

– Не, ты права. Не надо. В автобус не пустят. Я до дома доехать хочу.

– А билет-то есть у тебя?

– Есть…

– Как звать тебя?

– Михаил Саныч.

– Я Маша. Во сколько автобус?

– Через 2 часа.

– Отлично. У меня через час. Пошли я тебя обедом угощу. Не хочу одна есть.

Мы зашли в привокзальное кафе. Дед настороженно плёлся сзади. Я спросила, что он хочет, он попросил чего-нибудь горячего. Я заказала два комплексных обеда, которые включали винегрет, борщ, пюре с котлетой, ватрушку и чай. Думала над стопкой водки для него, но не стала брать. Если у него слабость на это дело, то меньше всего я бы хотела, чтобы он не сел в автобус после моего доброго намерения, оставшись тут и пропив билет после моего ухода. Старик ел молча, жадно и быстро, будто боялся, что отберут. Я поела понемногу всего, поблагодарила за компанию и, пожав руку с пожеланием ему хорошего пути, ушла.

Автобус подъехал с опозданием. Будучи в очереди на посадку, слышу позади меня шушуканье среди пассажиров: «Надеюсь, у меня не рядом с этой алкашкой место», «О, эта шальная баба тоже тут что ли?» Закрываю глаза, делаю глубокий вдох, пытаясь держать себя в руках, чтобы ничего не ответить, успокаиваю себя, что через 3 часа меня будут окружать только сосны.

Автобус оказался старым со зловонным запахом выхлопных газов, бензина и древних пыльных кресел, меня начало мутить с первыми минутами нахождения в нём. К моему счастью, по билету у меня было место в первом ряду, надеясь, что со мной рядом никто не захочет сидеть и я смогу спокойно доехать до нужной станции, отстранившись мыслями от всех сзади сидящих.

Мои предположения были верны – я сидела одна в ряду. Как только автобус тронулся, ощущение тошноты только усиливалось, я старалась глубоко дышать и смотреть на дорогу через лобовое стекло водителя – мне надо было выдержать 200 километров. В детстве я любила день поездки в деревню. Сценарий 3-часового путешествия был неизменным годами: первые 30 минут мама вспоминала, что взяли, что забыли, потом родители разговаривали о насущных проблемах и предстоящих планах, далее наступала тишина. Устав от однообразного пейзажа за окном и пересчёта километровых столбиков, я уговаривала родителей попеть песни. «Ой, то не вечер», «Чёрный ворон», «Ой, мороз, мороз» – мы вспоминали в дороге весь застольный репертуар. У отца был красивый тембр голоса и хороший слух, военные песни в его исполнении пронимали до слёз, из которых особое место в моём сердце занимала «Эх, дороги, пыль да туман». Проехав 2/3 пути, мы останавливались на дорожный перекус, приготовленный мамой. Это был лучший момент всей поездки: выйти из машины, пройтись немного, дыхнув свежего воздуха, сбегать в кустики наконец, а потом расстелить салфетку на капоте папиных жигулей и зажевать кусок чёрного хлеба вприкуску с картошкой в мундире, яйцами в крутую, помидорами и огурцами, посыпанными солью. Мы проводили много времени вместе – будучи одним ребёнком в семье, всё родительское внимание было посвящено только мне, бабушки и дедушки умерли до моего рождения, с другими родственниками толком не общались. Мне посчастливилось иметь радостное беззаботное детство.

В ностальгии о былом я продержалась 90 километров. На кочке, подбросившей к потолку всех пассажиров, отвлеклась от своих мыслей и уставилась в окно, и меня снова сильно начало тошнить. Слышу сзади меня на втором ряду разговор двух тётушек лет 60-ти.

– …А мой-то сыночек такую привёл на днях домой. Знакомься, говорит, это моя девушка Аня. Я чуть не упала, до чего же она страшная! Толстая, прыщавая! Без слёз не взглянешь.

– Ну знаешь, Верочка. Пусть лучше страшная, чем такая как эта вот, что впереди нас. Радуйся, что не наркоманку притащил.

– Ну не говори! Такие ещё и шляются, где попало. Потом обрюхатятся, родят в подворотне и бросают детей на верную смерть. Да как земля таких носит! Их надо находить на улицах и на живую матку вырезать, чтоб род свой гадкий не продолжали.

Я понимаю, что меня сейчас вырвет. Встаю, прошу водителя остановиться, потому что мне плохо. Выбегаю из автобуса, еле сдерживая рвоту. Отдышавшись, возвращаюсь в ненавистный салон. Народ начал громко возмущаться.

– Эй, водитель, высади эту алкашню. Она весь салон заблюёт.

– Да! Примите меры! Перегаром на весь автобус несёт.

Водитель в замешательстве смотрит на меня и говорит:

– Женщина, выйдите. Вам плохо. Пройдитесь, подышите. Я вам билет отдам. На следующем автобусе поедете.

– Вы не имеете право высадить за то, что меня укачало. Мало того, здесь дышать невозможно, да ещё вы водите резко, виляете из стороны в сторону. Скажите спасибо, что я успела выйти и меня в салоне не вырвало, – кричала я так, чтобы всем было слышно. – Покажите лучше ваше удостоверение, я жалобу куда следует подам. Ну?

– Ладно-ладно. Не надо тут орать. Садитесь на ваше место.

– Вот именно. Не надо тут орать, – повторила я слова шофёра, повернувшись к пассажирам, – и я сойду на своей станции согласно моему билету!

Все притихли от моего наезда. Автобус продолжил движение, и, надо сказать, водитель стал лучше контролировать руль. Я же, пытаясь справиться с раздражением, начала считать каждый километр по столбикам из окна, как в детстве. Мне было ужасно обидно и жалко себя, но, несмотря на социальное давление, которое я ощутила сегодня на себе, я чувствовала себя выше всех, присутствующих вокруг меня. Мысли в голове обретали рифму:

 
За что вы судите людей,
За облик неопрятный, мятый,
За глаз подбитый и косой?
А может, этот человек хромой
Своей походкой косолапой
Протопал горький путь смертей.
За что вы судите людей?
 

Глава 9

Наконец, мы подъезжали к моей станции, на часах было 17:30, к выходу готовилась только я. Доставая сумку с багажной полки, специально уронила небольшой пакет с яблоками на голову этих злых тёток на втором ряду. Они взъерошились, как две курицы. Наклонившись за фруктами, я посмотрела пристально в глаза той, что рассуждала больше всех и прошипела ей на ухо: «Гореть тебе в аду, старая ведьма!», – и быстро вышла из автобуса. Мне сразу стало так легко от моей выходки, не пожалела, что высказалась, хотя подобные вспышки открытой ненависти к незнакомым людям ранее я за собой не замечала. Всё поменялось, я уже никогда не буду такой, как прежде.

Вдохнув поглубже чистый свежий воздух, чувство тошноты стало проходить. Не верилось, что я здесь. Передо мной престала безмолвная пустошь: ни указателей, ни построек, даже автобусная остановка никак не обозначена – сплошная лесостепь, однообразный пейзаж длиною в десятки километров. Походив вдоль трассы, я по старой памяти определилась с направлением, куда мне нужно было идти. Узкая грунтовая дорога посреди зелёного поля свидетельствовала о том, что машины здесь всё-таки ездили. Обнадёжив себя, что спустя столько лет деревня окончательно не опустела, я двинулась в путь. Мама предупредила, что идти около 5 километров. Пришлось признаться самой себе, что мне было страшно не только заблудиться, но и оказаться в полном одиночестве у нашего старого заброшенного дома посреди леса. Я пыталась взять по минимуму вещей с собой, но сумка всё равно была тяжёлой, я взмокла уже с первых шагов. Минут через тридцать, в надежде, что я прошла около 2 километров, остановилась передохнуть и съесть яблоко. Ветер обдувал мокрые от пота волосы, хотелось присесть на землю, расслабиться немного, но время шло, а найти дом было необходимо до того, как стемнеет. Тут я услышала звук мотора вдалеке, обернулась и увидела приближающуюся ко мне машину. Я замахала руками, встав посреди дороги – остановилась белая «Нива», за рулём сидел с виду простой и безобидный мужик, без пассажиров.

– Здравствуйте! Спасибо, что остановились. До посёлка Тихий за 100 рублей подбросите?

– О, как официально! Из города, что ль, к кому в гости приехала?

– Ну, можно и так сказать.

– Ну, садись! Я как раз мимо буду проезжать. В Тихий, говоришь? А к кому ты туда? Там только Валя да Дрозды живут.

– Тётя Валя ещё жива? – прокручиваю в голове имя, вспоминая добродушную женщину Валентину, что жила с мужем по соседству. Мы у неё молоко и яйца покупали.

– Ну так, конечно, жива! Отчего ей помирать-то? Она молодая ещё, только восьмой десяток разыграла! – шутя рассказывал он. – Огород держит, кур. Дети к ней иногда приезжают.

– А муж её жив?

– Нет, Васька умер, лет пять назад. Царство ему небесное. От рака.

– Ой, как жалко. Рак никого не щадит. А что за дрозды? Птицы что-ли?

– Ага! Птицы! Ха-ха! – рассмеялся мой водитель в голос. – Семья там одна нерадивая живёт, алкаши, короче. Фамилия у них – Дроздовы, вот Дроздами их и прозвали.

– А я, получается, соседка Валентины. Наш дом тот, что рядом построен.

– Да ладно?! Вот это новости! Знаю, знаю, стоит там один такой.

– Стоит, да? Как хорошо! – я выдохнула с облегчением.

– А что с ним сделается? Сейчас сама увидишь.

– Спасибо.

– А как зовут-то тебя?

– Я Маша. А вас?

– Валерий! Очень приятно! Я из посёлка Каменный, что в 3-х километрах от Тихого, но он побольше будет. У нас там домов 20.

– Вы знаете, Валерий, мне бы электрика и пару мужиков найти, кто мне поможет разобраться со всем: вода, газ, свет, двор расчистить и всё такое. Понимаете, да? Я заплачу каждому по 1000 рублей.

– Давай ты мне 3000 рублей заплатишь, я сам тебе всё сделаю: и свет, и газ, и воду, и двор расчищу!

– Так ещё лучше. Договорились!

Машина остановилась у невысокого холма, за которым виднелись 3 дома. За ними начинался сосновый лес, который к вечеру уже начал гудеть от ветра своим древесным зовом. Валерий пообещал приехать помогать по хозяйству завтра утром. От 100 рублей за дорогу он отказался, а я для себя решила, что дам ему 5000 рублей, если всё выполнит, как обещал. Добропорядочных людей надо поощрять. Я не обеднею точно, а человеку приятно будет.

Я взглянула издалека в сторону родного дома, что выглядел весьма мрачно на фоне двора Валентины, расположенного первым от дороги, усыпанного клумбами с цветами. Решила сначала зайти к ней, поздороваться, в надежде, что она меня вспомнит, и, может быть, даже предложит остаться переночевать: я дико устала и предпочла бы разведать обстановку у себя при свете дня, а не на ночь глядя.

Позади меня послышался звук шагов – шёл парень в кепке с опущенной головой. Не разглядев лица, я обратила внимание на его непропорциональное туловище в соотношении торса и ног – с ним определённо что-то было не в порядке. Он направился к последнему по очерёдности дому, что стоял практически напротив моего, где жили некие Дроздовы, как сказал Валерий. Я помню, как 15 лет назад на этом участке велась стройка, но самих жильцов не видела ни разу.

Зайдя во двор к Валентине, на меня залаяла собака, бросившись из будки к моим ногам, я взвизгнула и отпрыгнула назад от испуга, перевернув пустое ведро. Будучи на привязи, пёс до меня не достал, но столько шума разразило тишину. Зажёгся свет в доме, послышались шаги внутри. Приоткрылась дверь, и выглянула старушка с короткими седыми волосами.

– Вам кого? Дроздовы дальше живут! Идите отсюда!

– Тётя Валя, подождите, это я Маша! Помните нашу семью из соседнего дома справа от вас? Мой отец Иван Юрьевич построил тот дом.

– Погоди-ка, погоди… – призадумалась она. – Боже мой! Машенька! Не может быть! Помню, конечно! – Валентина торопливо направилась ко мне, обняв, как родную. – Да ты уже не Машенька, а Мария!

– Здравствуйте, здравствуйте, тётя Валя, – я даже растерялась от столь тёплого приёма.

– Столько лет прошло, а вашу семью мы с мужем всегда вспоминали добрым словом. Вы тут одни интеллигенты поселились. Приятно было общаться. Не то что вон те товарищи! – старушка показала пальцем на третий дом. – Ты как здесь очутилась?

– Да вот приехала, захотелось дом к жизни снова приспособить, если получится. Решила зайти сначала вас проведать.

– Какая ты молодец! Правильно. Только поздновато ты что-то добралась, почти ночь на дворе. Ты как там что увидишь?

– Вот тоже об этом стою и думаю. Может вы позволите остаться переночевать, если не сильно помешаю? Я вам заплачу за ночлег.

– Маша, проходи, конечно! Никаких разговоров про деньги! Придумала тоже! Я бы сама тебя сейчас и не пустила никогда в потёмках. Проходи, разувайся. Мне так интересно, как вы да что вы!

– Спасибо, тётя Валь.

– Ой, Маша, а что с лицом-то? Избили тебя, что ли? – включив свет и внимательно разглядев меня, спросила она.

– Ну да, типа того, несчастный случай… Не обращайте внимания. Заживёт.

Покачав головой, Валентина провела меня в одну из комнат, где я могла расположиться, гордо продемонстрировав по пути сделанные руками мужа удобства городского типа: при отсутствии водопровода в так называемой ванной комнате был установлен настоящий унитаз и душ. Каким образом эта самодельная система функционировала, я не представляла. Единственное о чём я подумала, что, возможно, это будет первый и последний раз за моё пребывание в деревне, когда я могла искупаться с комфортом. У нас во дворе маловероятно, что был ещё пригоден для использования деревянный туалет на улице с вырытой ямой и подобие душа, сделанное из досок с бочкой на крыше, служившей резервуаром для воды, вытекающей сверху через носик от лейки.

Смыв с себя пот и автобусную грязь, хотела сразу лечь спать, но обнаружила Валентину на кухне, ожидающую меня за накрытым столом. Я поняла, что моя плата за её гостеприимство – уделить ей время и рассказать, что случилось за последние 15 лет, тогда как я совсем не была настроена на долгую беседу.

– Машенька, а вот и ты! – начала она, подпрыгивая на стуле от нетерпения. – А я тут нам ужин простенький организовала. Не обижайся, гостей не ждала, что было в доме, то и поставила! – стол был уставлен тарелками с едой: пирожки, холодец, соленья, хлеб, консервы, картошка, яйца, домашний сыр, сливки, конфеты, печенье. Мне казалось, она достала всё, что было в доме.

– Спасибо, тётя Валя. Зачем же так много? Я, если честно, так устала после дороги, что даже есть особо не хочется, но чай с вами попью с большим удовольствием.

– Ну садись, садись! Не стесняйся! Рассказывай! Как мать с отцом поживают? Где работаешь? Есть ли муж, дети? – затараторила она.

– Ой, не знаю с чего начать… Мама в целом нормально, ей 70 лет, в городе мы живём в 30 минутах езды друг от друга. А папа умер 15 лет назад, вы разве не знали?

– Что-то запамятовала, Маша. Прости меня старую. Вы так давно перестали ездить сюда. Я уж и не помню ничего толком.

– Ну вот, как отца не стало, с тех пор мы с мамой не появлялись здесь. Мама пыталась продать дом, но не поступило ни одного звонка за всё время, что она давала объявления. Потом она махнула рукой на это дело, и оставила его в память об отце.

– Надо же, как интересно. А отца жаль твоего… Хороший был он человек, благородный такой, воспитанный, работящий такой, как сейчас помню. А мой Вася-то тоже умер пять лет назад. Рак у него был. Дымил свои самокрутки целыми днями как паровоз, вот и ушёл… – она промочила фартуком налившиеся слезами глаза, посмотрев на обручальное кольцо на правой руке, трясущейся от старости.

Валентина больше сама хотела поговорить, чем послушать. Она рассказывала сначала про мужа, потом про детей, про деревню, про страну. Я только и успевала, что кивать ей в такт её речи, изображая изумлённое лицо, потому как сама в какой-то момент уже не вслушивалась, потеряв ход её мыслей. В моей голове была пустота, я воспринимала слова, не думая о смысле. Я запомнила только, что муж Вася умер пять лет назад, и то благодаря Валерию, что подвёз меня.

– Ясно, тётя Валя… – воспользовалась я небольшой паузой, желая уже закончить наше общение. – Непростая у вас жизнь… А кому сейчас легко? – многозначно вздохнув, я обмолвилась банальной фразой, которая подходит к любой ситуации, вставая из-за стола.

– Ох Машенька! Как ты меня понимаешь! Это точно, сложная штука – жизнь!

– Спасибо вам большое за ваш тёплый приём, за ночлег, накормили, напоили. Я пойду отдыхать, хорошо? А то рано утром Валерий приедет из Каменного, чтобы помочь в доме со светом, газом, водой. Вы друг друга знаете, как я поняла, он на белой «Ниве» ездит. Я с ним по пути познакомилась, пока от трассы сюда шла, он подвёз меня.

– Ой, какая ты молодец! Уже помощника нашла! Валерий – хороший мужик, знаю его давно! А то я как раз думала, что надо позвонить кому-нибудь, тебе в помощь пригласить. Тут у нас в посёлке не к кому обратиться: я да Дрозды. Ты только смотри, не суйся к ним. Я сама уже 10 лет рядом живу и боюсь лишний раз заговорить.

– А почему? – невольно уточнила я.

– Ой Маша, лучше не спрашивай… Страшное дело! Этот дом Рая с Николаем Дроздовы закончили строить буквально сразу, как вы ездить перестали. Мы с Васей сначала обрадовались, что раз не вы, так они будут приезжать, всё веселее. Они были уже возрастные, на пенсии, но не пьющие, нормальные, короче, и было у них двое детей: Славка и Лидка. Раз приехали, два приехали, а потом исчезли резко так года на четыре. А 10 лет назад объявляются! Славка привёз мать, уже полуслепую, оставил тут одну и уехал снова в город, а отец, как выяснилось, помер. Мы с мужем ходили проведывать Раю каждый день. Она как слепой котёнок на ощупь передвигалась. Еды не было, воду она сама добыть не могла. Месяц мы её кормили, Васька каждое утро ведро с водой ей в дом ставил. Я помогала ей обмыться на улице. Такая вонь жуткая от неё стояла. Спустя месяц мы начали спрашивать у Раи, где детей носит столько времени, мол, пусть приезжают жить с ней или забирают её. Мы-то всю жизнь заботиться не собирались, кто она нам такая. Жалко просто было человека, на произвол судьбы бросили невидящую бабку, она бы умерла от голода, если б не мы. Она плакала, говорила, что жизнь её наказала за что-то, послав плохих детей. И рассказала нам всё как есть. Дети в плохой компании друзей оказались и на иглу подсели, воровать начали. Николай что только не делал, чтобы отучить их от наркоты: на замок закрывал, в лечебницу пытался отправить, бил даже – всё без толку. Лидка в итоге из дому ушла, никто не знал, где она. А Славка так и ошивался то в родительской квартире, то по притонам, и в один день завязалась очередная драка у него с отцом, и тот пырнул старика ножом. Матери приказал молчать, угрожал убить, если она в милицию заявит. Труп мужа, говорит, в доме неделю пролежал. Она боялась выйти из квартиры, не знала, что ей делать. Когда вонять начало от покойника, Славка с каким-то другом вынесли ночью тело и бросили неизвестно где. От пережитого Рая резко зрение начала терять. Говорит, сынок бить её начал, а потом принёс подписать ей какие-то бумажки и сюда привёз на чьей-то машине. Скорее всего, Славка квартиру продал или заложил.

Я слушала, представляя всё в ярких красках, снова присела за стол, сон напрочь отбило. Тётя Валя продолжает:

– Мы с Васей начали думать, что делать. Записали адрес в городе, номер телефона с её слов. Не знали, звонить в милицию или нет, боялись, что приедет сюда этот Славка и нас зарежет, за то, что мы на него пожаловались. Вася тогда вспомнил, что у него есть знакомый прапорщик, ну и рассказал ему обо всём. Тот взялся разбираться по этому делу. Я уж не знаю, как там всё утроено в милиции, в нашей семье криминальных историй не было. Но приезжали сюда следователи, допрашивали и Раю, и нас. Славку в итоге поймали, посадили, что с квартирой стало, я уж не в курсе. А потом нашли дочку Лидку, и она здесь поселилась с матерью и двумя её детьми: мальчиком Семёном, у него болезнь Дауна, и маленькой девочкой Вероникой. Все от разных отцов. Первые 3 года было всё ещё относительно спокойно, хоть и не без происшествий, конечно, но терпимо, жили на пенсию Раи и пособие по инвалидности за Семёна. А потом раз, и Лидка пропала на месяц. Ночью загуляла и не вернулась. Мы с Васей за детьми заботились и за Раей. Ждали её, ждали, и тут она возвращается на горе всем – и не одна, а с мужиком. И тут такое началось. Это Павел бездельник, алкаш, драчун, колотит их всех, дебоши вечно устраивает. От него Лидка ещё одного ребёнка умудрилась родить, мальчика, Артёмом назвали, ему сейчас 5 или 6 лет, Веронике 11 лет, кажется, а Семёну – не знаю сколько, там не поймёшь. Никто не работает, на выплаты от государства так и живут. Дети сами по себе, родителям они не нужны, тех заботит только, где водки достать. Раю я почти не вижу. Они ее в сарай поселили, она совсем не встает. Иногда Лидка купает её на улице, вернее, как купает… Как скотину выводит из сарая, раздевает посреди огорода и из шланга водой поливает, бабка плачет, а той хоть бы хны. Так я и понимаю, что Рая жива ещё, бедная. Она ж им ради пенсии нужна, оттого кормят и поят её, чтобы протянула подольше.

– Какой ужас! Как же так можно?! А социальные службы, органы опеки. Вы ни к кому не обращались?

– Маша, да кому мы тут нужны? Вася пытался в муниципальном управлении пожаловаться на них, а его послали куда подальше. Сказали, что, мол, никто не умер, крыша над головой есть, дети в лес не убежали, значит, жить можно. Говорят, у нас тут в деревнях половина семей так живут, и куда серьёзнее проблемы имеются. На этом разговор был закончен. А потом Васи не стало, и я вообще туда перестала нос совать. Занимаюсь своим огородом и жду, когда мои внуки хоть разок приедут погостить на пару деньков…

На этой печальной ноте наш вечер подошёл к концу, я уходила спать с тяжёлым сердцем. Закрыв глаза, я слушала, как за окном тоскливо выл ветер в лесу, что заставило меня задуматься обо всех несчастных людях. Как их, должно быть, много в мире, значительно больше, чем можно представить. Не только несчастные случаи происходят повсеместно, но к тому же столько злых сердец, которые мучают и подвергают страданиям других. Почему невинные дети, среди которых и моя маленькая дочка, трагически погибают, не успев начать жить, а земля послушно носит преступников, извращенцев, жестоких матерей и отцов, таких как Дроздовы, которые не заслуживают права называться родителями. Правосудие… Справедливость… Какие высокие понятия. Может быть, им есть место в мифах Древней Греции, но только не в современном мире. Грешниками себя считают зачастую наидобрейшие люди, которые в жизни и мухи не обидели, но каждый день вымаливают прощение перед Господом в храме – моя мама тому пример. А тем временем, не было ни одного дня, чтобы кто-нибудь не погиб от чьей-то руки. Существовала бы высшая карательная сила, которая бы не щадила тех, кто порождает зло, и невозможно было бы получить прощение, потому как история человечества доказывает, что, если кто-то рождён жестоким, аморальным, бессердечным, его ничто не изменит. Моя израненная душа требовала, чтобы всем воздалось по заслугам, но молиться следует только о чьём-либо здравии, а не о чьей-либо смерти. Да и кому молиться? Я верила в Бога, надеялась на его милость, и что я имею в итоге? Рассчитывать надо только на себя, а не уповать на волю Божью, глядишь, тогда и горя в жизни будет меньше.