Текст книги "Аль Капоне. Порядок вне закона"

Дела в цирюльне шли настолько успешно, что Габриэле Капоне нанял двух помощников и теперь больше не вставал спозаранку и не работал допоздна. Пока клиентов обслуживали, хозяин развлекал их разговорами, а в середине дня уходил в клуб по соседству. Там он и рухнул без сознания 14 ноября: обширный инфаркт. В свидетельстве о смерти, выданном на имя «Габриэля Капони», причиной указали «хронический миокардит»; приступы случались и раньше, но пациент, как часто бывает, не придавал им большого значения. Его похоронили на католическом кладбище «Голгофа» в Квинсе.

Тринадцатилетний Альберт (Умберто) воспользовался этим предлогом, чтобы бросить школу и искать работу; Джон (Мими) это уже сделал и зарабатывал чем придётся. Амадо и Мафальда были ещё слишком малы, Ральфи – младенец. Его беспутный отец тратил кучу денег на женщин и игру и в родном доме почти не появлялся. Фрэнк иногда приходил поесть или переночевать, но в целом вёл такой же образ жизни. Оба не могли обойтись без своих дружков-гангстеров, но работа, которая им перепадала, не приносила больших барышей. Получалось, что содержать семью должен был Аль. Вернее, две семьи. Мэй отказалась переехать к свекрови, да и та её не жаловала. Аль был вынужден возобновить работу в «Гарварде». Теперь он жил у Коглинов, но порой пропадал на целую неделю. Каждый вечер ужинать с женой, как Торрио, не получалось; хорошо, если на ночь оставался. Зато он каждый день звонил – сначала матери, потом жене, – чтобы узнать новости и подтвердить, что жив-здоров.

Между тем в Америке наступала новая эра: покончив с войной в Европе, власти объявили войну внутреннему врагу – алкоголю. Одни восприняли эту новость скептически, другие – с воодушевлением, хотя и по разным причинам.

У американского движения за трезвость была богатая история: оно зародилось в 1826 году, и в основном его активистами были женщины. Священники, в особенности служители методистской церкви, связывали существование салунов, где спаивали мужчин, с продажностью политиков, и не без основания. В 1851 году закон о запрете производства и продажи спиртного уже был принят в штате Мэн, и за пять лет, пока он действовал, примеру этого штата последовали ещё двенадцать. В 1869 году на конвенте в Чикаго была учреждена общенациональная Прогибиционистская партия[10]10
  Программа Прогибиционистской партии (от англ. prohibition – запрет) гласила: «Так как торговля опьяняющими напитками составляет позор для христианской цивилизации, наносит ущерб важнейшим интересам общества, является политическим злом неизмеримого значения и так как все концессионные системы не в силах ослабить зло, то является безусловной необходимостью ее подавление путем законодательства каждого отдельного штата, а также законодательства всего Союза».


[Закрыть]; её усилия поддержал созданный в 1873 году Женский христианский союз трезвости, боровшийся с пьянством через воспитание молодёжи. Женщины-активистки приходили в салуны, становились на колени и начинали петь церковные гимны и молиться, призывая посетителей отказаться от выпивки, а хозяев – прекратить её продавать. Решительная Кэрри Нейшн применяла более жёсткие методы борьбы – крушила топором полки с бутылками, за что её арестовывали больше тридцати раз, штрафовали и сажали в тюрьму. В 1881 году запрет на алкоголь впервые был внесён в конституцию штата – это произошло в Канзасе. Несколько других штатов на Юге тоже стали «сухими»; иногда подобное решение принимали отдельные округа в составе штатов. «Мы не можем закрывать глаза на общеизвестный факт: здоровье нации, нравственность и общественная безопасность могут быть поставлены под угрозу повсеместным употреблением горячительных напитков, а также на факт, установленный общедоступными статистическими данными: праздность, беспорядки, нищенство и преступность, которые существуют в нашей стране, в определённой мере… объясняются этим злом», – заявил в 1887 году судья Гарлан из Канзаса.

В 1913 году была принята 16-я поправка к Конституции США, заменившая пошлины на алкоголь, финансировавшие федеральный бюджет, подоходным налогом. Таким образом из рук противников «сухого закона» выбили экономический аргумент. К марту 1917 года подавляющее число членов конгресса (и демократов, и республиканцев) были сторонниками «сухого закона», а когда США вступили в войну, протесты против него пивоваров немецкого происхождения стали выглядеть как пособничество врагу. Появился и новый довод в пользу трезвости: зерно, из которого изготавливали пиво и виски, можно использовать для поддержания военных усилий, ведь войскам США и стран-союзников необходимо продовольствие.

Сенат США предложил 18 декабря 1917 года принять 18-ю поправку к Конституции, налагавшую запрет на спиртные напитки. Пока шёл процесс ратификации, на автомобильном заводе Форда в Мичигане уже подсчитали, что после введения запрета количество прогулов всего за один месяц – с апреля по май 1918-го – сократилось на 38,5 процента. Чем не аргумент! К тому же в марте 1918 года производство и импорт спиртного были запрещены в Канаде («сухой закон» продержится там 21 месяц). 18 ноября, через неделю после заключения Компьенского перемирия, конгресс США принял «сухой закон» военного времени, запрещавший продажу спиртных напитков крепостью свыше 1,28 градуса. Закон вступил в силу 30 июня 1919 года. К тому моменту 18-я поправка была уже полгода как ратифицирована (за неё проголосовали 36 штатов из 48). 28 октября конгресс в обход вето, наложенного президентом Вудро Вильсоном, принял закон, предложенный конгрессменом из Миннесоты Эндрю Волстедом, где давалось определение горячительных напитков и устанавливалось наказание за их незаконное производство, продажу, перевозку и экспорт. Под запрет подпадали все напитки крепостью более 0,5 градуса, включая вино и пиво, что удивило даже прогибиционистов. Разрешалось производить спиртосодержащие жидкости только для использования в научных целях, в качестве топлива, в парфюмерной и фармацевтической промышленности, а также для религиозных ритуалов. Следить за исполнением закона должны были три федеральных агентства: Береговая охрана, Прогибиционное бюро, подчинявшееся налоговой службе Министерства финансов, и Прогибиционное бюро при Министерстве юстиции.

Прогибиционисты ликовали. Один из ярых борцов за трезвость сенатор Моррис Шеппард в шутку заявил, что «шансов на отмену 18-й поправки столько же, сколько у колибри долететь до Марса с Монументом Вашингтона, привязанным к хвосту». Конечно, не всё было так однозначно. В 1919 году принц Уэльский Эдуард посетил Канаду и по возвращении повеселил своего отца Георга V песенкой, услышанной им в одном приграничном городке:

 
Four and twenty Yankees, feeling very dry,
Went across the border to get a drink of rye.
When the rye was opened, the Yanks began to sing,
«God bless America, but God save the King!
(Двадцать четыре янки с пересохшим ртом
Пошли через границу за свеженьким пивком.
Как жажду утолили, запели с ноты «соль»:
«Боже, храни Америку! Да здравствует король!»)
 

Как бы то ни было, «сухой закон» вступил в силу 17 января 1920 года. По иронии судьбы в этот самый день Алю Капоне исполнился 21 год – возраст, с которого в современных США дозволяется употребление спиртных напитков.

Глава вторая
Чикаго

Говядина по-итальянски

На шесть человек:

3–4 фунта ростбифа из костреца; 6 (или больше) долек чеснока; ½ ч. л. орегано; ½ ч. л. соли; ½ ч. л. измельчённого сухого лука; ¼ чашки порубленной петрушки; ¼ чашки измельчённого красного перца; ½ ч. л. паприки; ¼ ч. л. мускатного ореха; ¼ ч. л. тимьяна; 3 красных или зелёных перца; ¼ чашки оливкового масла; буханка итальянского хлеба; горячая приправа из маринованных овощей (giardiniera).

Разогреть духовку до 110 °C. Перемешать сухие ингредиенты. Измельчить чеснок. Выложить мясо на противень и посыпать сухими ингредиентами. Сверху положить чеснок. Накрыть противень крышкой или фольгой и запекать мясо в духовке 6–8 часов. Порезать перцы и тушить в оливковом масле, пока не станут мягкими. Готовое мясо поделить на ломти, положить на хлеб и полить сверху тушёным перцем и горячей приправой.

Уобаш-авеню

Было 31 марта 1920 года. Динни Миган и его жена Сейди спали после обеда у себя на Уоррен-стрит, дом 452, в квартале Ред-Хук. Их четырёхлетний сын играл в гостиной, а мать Сейди, Роуз Лейтон, дремала в кресле. В квартиру бесшумно проникли пятеро мужчин. Когда они направились к спальне, мальчик велел им не шуметь, а то разбудят папу с мамой. Один из дядей погладил его по голове и сказал: не волнуйся, мы только посмотрим и уйдём. Они и ушли, но прежде выпустили в Динни пять пуль, одна из которых пробила его голову и попала в плечо жене. Убийцы скрылись на грузовике, поджидавшем их у подъезда.

Банда Мигана поставляла штрейкбрехеров компании «Юнайтед фрут», импортировавшей тропические фрукты: её грузчики, работавшие на пирсах Гудзона и Ист-Ривер, недавно устроили забастовку, требуя повышения зарплаты. По версии полиции, именно это и послужило причиной убийства Динни. Ходили также слухи, что это внутренние разборки в «Белой руке». Незадолго до смерти Миган был оправдан по делу о грабеже, а одного из его подручных, Эдварда Гилкрайста, осудили. Поговаривали, что Динни подставил Гилкрайста, и гангстерам это не понравилось. В ноябре 1923 года Сейди Миган заявила полиции, что убийцей её мужа был Дикий Билл, который таким образом стал новым главарём банды. Это признание она отважилась сделать после того, как 1 ноября Билла Ловетта тоже пристрелили[11]11
  Тело Дикого Билла, обвинявшегося в пяти убийствах, но отсидевшего за одно, нашли в ночном клубе на Бридж-стрит, дом 15. Билл лежал на полу в одном башмаке и с двумя пулями в шее, голову ему размозжили грузовым крюком. Поскольку за подвиги на фронте Билл был награжден Крестом за выдающиеся заслуги, его похоронили с воинскими почестями. За убийство Билла Ловетта арестовали Мэтти Мартина. Когда он отсидел и вышел, то женился на вдове Ловетта Анне Лонерган, решив, что вместе с ней получил в наследство и место вожака портовых гангстеров. Несколько дней спустя они, выйдя прогуляться, попали под пули и были ранены.


[Закрыть]. Со временем наибольшее распространение получила версия, по которой убийство Мигана было спланировано Фрэнки Йелем, а выполнено его помощником Ауги Пизано и двумя наёмниками из Кливленда. Возможно, так и было. А может быть, этот слух распустил Ловетт. Во всяком случае, для Аля Капоне, работавшего на Фрэнки, оставаться в Нью-Йорке было по-прежнему небезопасно.

Большинство убийств мафиозных главарей оставались нераскрытыми: свидетелей либо не было, либо они вдруг становились глухи, слепы и страдали амнезией. Полиция от них добиться ничего не могла. А между собой все и так прекрасно знали, чьих это рук дело и кого лучше не злить. Помимо закона молчания, действовал ещё один закон, который практически нельзя было обойти: однажды вступив в банду, ты останешься в ней навсегда. Это как контракт с дьяволом, подписанный кровью, или как закон всемирного тяготения.

А Джим Колозимо как раз попытался его преодолеть. Общаясь в своём ресторане с избранным обществом, он решил, что сможет остаться в высших сферах, сбросив оковы, тянувшие его на дно. К тому же он влюбился – в певицу Дейл Винтер, выступавшую в его ресторане. В то время как Джон Торрио, понявший, что «сухой закон» – ключ к Эльдорадо, уговаривал Большого Джима расширить и реструктурировать свой бизнес, тот грезил только об одном: хороший дом, хорошая жена – что ещё нужно человеку, чтобы встретить старость? В течение двух месяцев он развёлся с Викторией Мореско и 17 апреля 1920 года женился в Индиане на Дейл, мечтая о жизни добропорядочного буржуа: доходов от ресторана и борделей вполне достаточно, зачем ему проблемы с федеральными властями из-за нарушения закона? Покупать выпивку для ресторана он будет, так и быть, но перепродавать её – нет. 11 мая 1920 года, только-только вернувшись из свадебного путешествия, Колозимо приехал на Уобаш-авеню, где у него была назначена встреча в четыре часа пополудни: кто-то позвонил ему и попросил приехать для разговора о поставках спиртного для ресторана. Через четверть часа его застрелили в вестибюле у главного входа. Полиция заключила, что убийца, прятавшийся в гардеробе, дважды выстрелил в жертву сзади. Одна пуля попала в голову, другая разбила стекло в телефонной будке.

Свидетели рассказали, что возле ресторана два дня появлялся мужчина лет 25–30, ростом 1,7–1,8 метра, темноволосый, щекастый, в чёрном котелке, чёрном плаще, с белым стоячим воротничком и в лакированных туфлях. Этот портрет походил на описание Фрэнки Йеля. Его задержали в поезде, но отпустили – никто из свидетелей его не узнал. Допросили бывшую жену жертвы Викторию – и тоже отпустили. Преступление осталось нераскрытым.

Состояние Колозимо оценивалось в полмиллиона долларов, но официального имущества нашлось лишь на 80 тысяч. Его пышные похороны стали первыми в длинной череде гангстерских погребальных церемоний в эру «сухого закона». За гробом шли восемь олдерменов и один конгрессмен, три судьи, оперный певец и, конечно же, Джон Торрио вместе с коллегами: Майком Потсоном, Майком Мерло (совладельцем ресторана Колозимо), Бриллиантовым Джо – Джузеппе Эспозито[12]12
  Джузеппе (Джо) Эспозито получил своё прозвище из-за пристрастия к ювелирным украшениям: он носил бриллиантовый перстень стоимостью пять тысяч долларов и ременную пряжку, на которой бриллиантами были выложены его инициалы JE. Он родился в 1872 году в Италии, в начале ХХ века приехал в США и примкнул к одной из уличных банд, терроризировавших «маленькую Италию» в Чикаго. Постепенно он разбогател, открыл ресторан неаполитанской кухни и занялся политикой, сделав карьеру в Республиканской партии. Он оказывал покровительство бутлегерам – подпольным торговцам спиртным. Его протеже Энтони Д’Андреа – мафиозный босс, председатель Сицилийского союза и политик-демократ, стремившийся стать олдерменом, – был застрелен в мае 1921 года на выходе из ресторана Эспозито. Бриллиантовый Джо пришел на его похороны вместе с городскими чиновниками и главарями гангстеров.


[Закрыть]… Один из содержателей притонов Айк Блум произнёс надгробную речь: «Большой Джим был не робкого десятка. В какую бы игру он ни играл, он шёл ва-банк. Он не был жадным. Всем хватит. Чем нас больше, тем лучше. У него было то, чего многим из нас недостаёт, – шик. Он привёл высшее общество и миллионеров в квартал красных фонарей. От этого пофартило всем, и со стола Колозимо перепало многим, дав удержаться на плаву. Большой Джим ни разу никого не кинул, ни разу не выставил за дверь хорошего парня и всегда держал свой рот на замке». Вот такой идеал.

Джон Торрио, сменивший Колозимо, во многом был его антиподом, но соответствовал всем критериям «хорошего парня». Его девизом было: «Нам не нужны неприятности». В июне он созвал «бандитскую конференцию», чтобы выработать принципы мирного сосуществования в условиях «сухого закона». Джонни предложил заключить «пакт о ненападении»: определить границы подконтрольных территорий и принять обязательство не лезть «в чужой огород». При этом члены картеля могли бы покупать друг у друга пиво и продавать его в своих районах.

План был хорош, но оставлял без ответа один важный вопрос: что будет с нарушителями соглашения? Никаких единых методов их наказания выработано не было, а значит – каждый сам за себя.

Чикаго 1920-х годов был городом контрастов. Небоскрёбы в деловом центре, где миллионеры с дамами в мехах и бриллиантах разъезжали на «роллс-ройсах», отправляясь в оперу, на шикарные вечеринки в особняках или в рестораны при роскошных отелях – и двухэтажные домики на окраинах, где селились иммигранты из разных европейских стран. В 1920 году, согласно проведённой переписи, население «Города ветров» насчитывало 2 701 705 человек; 5,4 процента составляли ирландцы и 4,8 процента – итальянцы. Доля иммигрантов из Восточной Европы, преимущественно евреев, была сопоставимой с ними. Во время войны Чикаго пережил промышленный бум, привлёкший сюда афроамериканцев с Юга; чёрное население выросло на порядок, достигнув нескольких сотен тысяч. Этот процесс проходил не гладко: с 27 июля по 3 августа 1919 года во время столкновений на расовой почве погибли 38 человек, из них 23 чёрных, а ещё около пятисот пострадали. (Справедливости ради отметим, что в этом смысле Иллинойс не был исключением: прилив чернокожего населения вызвал недовольство, например, в Небраске, где беспорядки начались двумя месяцами позже; в Омахе толпа линчевала негра и даже пыталась повесить мэра.) И всё же период «сухого закона» в Чикаго называли «чёрным ренессансом»: чернокожие не только работали на заводах и фабриках, но и открывали музыкальные кафе и клубы, оказав большое влияние на культуру и искусство эпохи джаза.

Город условно делился на четыре части: центральный район Луп – «Петля» (своё название он получил из-за железнодорожной эстакады, огибавшей его петлёй), ограниченный с севера и запада рекой Чикаго, с востока – озером Мичиган и с юга – Рузвельт-роуд; к северу от него – Норд-Сайд, к западу – Вест-Сайд, к югу – самый большой, Саут-Сайд. Южный Чикаго вобрал в себя несколько пригородов, в том числе Гайд-Парк, Джефферсон и часть Сисеро; там находились фабрики, сталелитейные заводы и мясокомбинаты, а потому его население состояло преимущественно из ирландских, итальянских, польских, литовских и славянских эмигрантов, которых потеснила расширившаяся афроамериканская община. Усилиями Торрио большая часть Саут-Сайда, расположенная близ озера Мичиган, от Мэдисон-стрит до 75-й улицы, включая Диринг и Брайтон-парк, через которые открывался выход на западные пригороды и Сисеро, находилась в руках бывшей банды Колозимо, контролировавшей восемь из сорока двух полицейских частей и большую часть района Луп. А Луп – это отели, бары, ночные клубы, казино и публичные дома, куда ходят богатые местные уроженцы и приезжие, желающие хорошо повеселиться, иными словами – рай для бутлегера.

Чикаго всегда был сильно пьющим городом. В 1906 году там действовали 7300 официально зарегистрированных салунов и ещё не менее тысячи подпольных; потребление пива в 3,5 раза превышало среднее по США, крепких напитков – в три раза. Когда 18-я поправка к Конституции была ратифицирована большинством штатов, жители Чикаго проголосовали против местного распоряжения о закрытии салунов (голоса «за» и «против» распределились в соотношении один к трём). Всем было ясно, что чикагцы пить не перестанут; «сухой закон» критиковали даже представители местных властей, которым предстояло проводить его в жизнь. (Да что там местные власти! Вудро Вильсон по истечении срока своего президентства в январе 1921 года вывез из Белого дома собственные запасы спиртных напитков, а его преемник Уоррен Гардинг въехал в президентскую резиденцию вместе с обширной коллекцией горячительного.) В самом начале фильма «Враг общества» (1931) показано, как накануне введения запрета на алкоголь винные магазины, распродающие свой товар со скидкой, берут штурмом, приходя целыми семьями; бутылки везут в детских колясках, набивают ими багажники автомобилей, несут под мышками… Что интересно, первое задокументированное нарушение «закона Волстеда», вступившего в силу в полночь 17 января 1920 года, произошло в тот же день в 12.59 – разумеется, в Чикаго: шесть вооружённых людей похитили ящики с «лекарственным» виски из двух железнодорожных вагонов, на общую сумму 100 тысяч долларов. Впрочем, некоторые дальновидные лидеры банд начали запасаться спиртным заранее.

Когда законопослушные виноторговцы прикрыли свои лавочки, спешно распродав все имевшиеся запасы, образовавшийся вакуум заполнили гангстеры, которые сначала занимались поставками горячительного, а со временем перешли и к его изготовлению – разумеется, не собственноручно: они были «организующей и направляющей силой». Например, закон разрешал производить на дому 200 галлонов[13]13
  Американский галлон – мера объёма жидкостей, равная 3,79 литра.


[Закрыть] (примерно тысячу бутылок по 750 миллилитров) сидра и фруктового сока в год. Крепость напитков не должна была превышать 0,5 градуса. Поступавший в продажу концентрат («плиточный сок») сопровождали предупреждением: «Разведя плитку концентрата в галлоне воды, не ставьте полученную жидкость, налитую в кувшин, в шкаф на 20 дней, иначе она превратится в вино». Благодаря этой поблажке уцелели виноградники в Калифорнии, поставлявшие на Восточное побережье чёрный виноград для производства домашнего красного вина; в первые годы после введения «сухого закона» местные виноградари даже увеличили площадь обрабатываемой земли на 700 процентов. Сорт зинфандель считался более изысканным, но этот виноград быстро портился и плохо переносил транспортировку, поэтому предпочтение отдавали более толстокожему аликанте буше. (Знатоки позже утверждали, что качество винограда снизилось, да и многие технологии были утрачены, поскольку виноделы эмигрировали или выходили из бизнеса.) Под прикрытием этого разрешённого занятия можно было развивать и незаконное производство. Кроме того, продолжали работать некоторые пивоварни.

Правда, себестоимость спиртного теперь резко возросла: нужно было отстёгивать политикам и полиции, чтобы те преследовали только индивидуальных производителей и поставщиков, а бандам не мешали, и это не могло не сказаться на розничных ценах: если до «сухого закона» пиво среднего качества стоило для салунов от трёх с половиной до семи долларов за бочку, то теперь приходилось выкладывать аж 55 долларов за бочку ячменного пойла. Но покупали и это. Попробуй не купи, когда эту бочку тебе привозят крутые ребята с дробовиками да ещё и в сопровождении полиции!

«Человек в полицейской форме получает массу возможностей работать бутлегером под прикрытием своего мундира, – писала 27 сентября 1921 года газета «Чикаго трибюн». – Эти возможности не так велики, как у агента налоговой инспекции или Прогибиционного бюро, но всё же значительны». Для надзора за исполнением «сухого закона» в трёх штатах – Иллинойсе, Айове и Висконсине – были выделены всего 134 агента. Даже если бы все они честно исполняли свои обязанности, они всё равно бы не справлялись: закрыть все подпольные распивочные (для которых, как выразился один из владельцев, «нужна только бутылка и два стула») или изъять все самогонные аппараты было просто невозможно, а бороться приходилось не только с нарушителями, но и с соблазнами, которые часто брали верх. «60 процентов полицейских занимались бутлегерским бизнесом», – признавался глава чикагских копов Чарлз Фицморрис.

Среди правоохранителей были и особо выдающиеся «оборотни». Так, сержант Эдвард Смейл по прозвищу Крутой Эдди, в 1917 году возглавлявший отдел по борьбе с азартными играми в Саут-Сайде и при этом державший несколько букмекерских контор и игорных домов, в 1920-м переключился на борьбу с бутлегерством. Его бригада арестовала грузовик, перевозивший сотню ящиков виски. (К сведению: ящик виски можно было купить в Квебеке за 15 долларов, а продать в Чикаго или Нью-Йорке за 120. Розничные цены доходили до четырёх-пяти долларов за бутылку; ушлые владельцы подпольных баров норовили впарить клиентам дешёвое пойло втридорога, выдавая его за алкоголь известных марок.) Этот грузовик уже один раз конфисковали, когда он только-только прибыл в Чикаго, и несколько полицейских уже получили в общей сложности тысячу долларов за то, что отпустили его. Невзирая на это, Смейл забрал себе все ящики, да ещё и деньги и драгоценности сопровождающих. В 1921 году Смейл с отрядом полицейских, выдав себя за агента Федерального бюро расследований, изъял 215 ящиков виски. Владелец груза отказался выкупить его за 12 тысяч долларов, и «вещдоки» достались Смейлу. Забегая вперёд скажем, что он всё-таки доиграется до тюрьмы. Конечно, в полиции служили и честные блюстители закона: напомним, что взятки брала только часть полицейских, пусть и бóльшая. Но у гангстеров были связи в среде политиков: те давили на руководство полиции, и несговорчивых копов переводили в дальние закоулки.

Банда Торрио была одной из двенадцати, деливших между собой Чикаго. Территорию между рекой Чикаго и Кинзи-стрит, включая местную «маленькую Италию», держали шестеро братьев Дженна: Джеймс (Винченцо), Майк (Микеле, по кличке Дьявол), Тони (Антонио), Сэм (Сальваторе), Пит и Анджело. Каждую неделю возле склада на Западной Тейлор-стрит, у её пересечения с Морган-стрит, выстраивались в очередь полицейские, пришедшие за «зарплатой». Потом они сопровождали груз, доверенный им Дженна, в разные уголки города, охраняя его и от тех, кто призван блюсти закон, и от тех, кто его нарушает. Анджело Дженна женился на Люсиль Спингола; его шурин, адвокат Генри Спингола, подал блестящую идею: превратить итальянских эмигрантов в самогонщиков-надомников под общим руководством Сицилийского союза[14]14
  Сицилийский союз не имел ничего общего с сицилийской мафией. Изначально это была добровольная организация взаимопомощи, её отделение в штате Иллинойс появилось в сентябре 1895 года. Но постепенно власть над ним забрали гангстеры. Если, допустим, бандит-сицилиец попадал в тюрьму, земляков обходили с просьбой помочь материально, и отказ мог дорого обойтись в будущем.


[Закрыть]. Один перегонный аппарат выдавал до тысячи галлонов спирта в день, то есть 30 тысяч за месяц бесперебойной работы, после чего к самогонщику вваливалась полиция и пресекала незаконную деятельность. Стоимость оборудования составляла примерно 25 тысяч долларов, производственные издержки и выкуп арестованного самогонщика – ещё столько же, взятка за возможность спокойно работать в течение месяца – около пятидесяти тысяч, а доход от продажи конечного продукта – 150 тысяч. Спирт добавляли в пиво, повышая его крепость, или бодяжили им вино, изготавливая суррогатный «виски»[15]15
  Из-за плохого качества дешёвого алкоголя классические коктейли (например, с джином) пришлось заменить новыми, в которых разнообразные добавки должны были замаскировать вкус «горлодёра». Впрочем, весьма популярный тогда коктейль «бренди Александр» (коньяк, шоколадный ликёр, сливки) теперь уже считается классикой. По одной из версий, коктейль был придуман барменом Троем Александром из нью-йоркского ресторана «Ректорс».


[Закрыть]. Совокупный доход братьев Дженна от производства спирта составлял 4,2 миллиона долларов в год, а чистая прибыль – 1,8 миллиона.

В нескольких кварталах к югу от штаба Дженна находился район Вэлли, зажатый между 14-й и 16-й улицами, Канал-стрит на востоке и Расин-стрит на западе. Раньше там жили преимущественно ирландцы, а потом их сильно разбавили еврейские эмигранты из Восточной Европы. До «сухого закона» банда Вэлли занималась воровством и грабежами, но после того как её главарь Пэдди Райан был убит в июне 1920 года другим бандитом, возглавившие её Терри Драгган и его приятель Фрэнки Лейк переключились на бутлегерство. Драгган был на три четверти ирландец, а Лейк – на три четверти немец. Они понимали толк в хорошем пиве, а потому сделали ставку на профессионалов, купив у семьи Стенсон мажоритарные доли в пяти пивоварнях (одна из них называлась «Гамбринус»). Их совладельцами стали олдермены и законодатели штата от обеих партий, а также один член конгресса США. Одна лишь пивоварня «Стандарт» производила пять тысяч бочек пива в день, а поскольку работала без выходных, то выдавала примерно 1,8 миллиона бочек в год. Пиво текло по трубам в гараж, находившийся через улицу; бочки наполняли прямо там и сразу же отправляли на грузовике. В общей же сложности банда получала в свое распоряжение более 3,5 миллиона бочек в год. Некоторые пивоварни находились на территории Дженна, поэтому приходилось продавать им часть пива со скидкой; банда Торрио тоже была в числе оптовых покупателей. Если салуны приобретали пиво по цене 55 долларов за бочку, то оптовики-бандиты – по 30 долларов. Поскольку производственный процесс был уже как следует налажен, себестоимость пива составляла 2 доллара за бочку; властям шли «откаты» – 7,5 доллара с бочки. Даже с учётом других расходов (зарплаты членов банды, компенсаций за время, проведённое в тюрьме, непредвиденных трат, связанных с превратностями бандитской жизни) прибыль всё же получалась колоссальная – примерно два миллиона долларов в год.

Здесь надо сделать небольшое отступление, чтобы пояснить, почему пиво ещё какое-то время производили открыто.

В начале 1921 года инициативная группа из пивоваров и врачей убедила конгресс США провести слушания об употреблении пива в лекарственных целях. Американская медицинская ассоциация не могла прийти к единодушному мнению. Страсти накалились, потому что речь шла не столько о пиве и о медицине, сколько о более глубоких политических и культурных вопросах: поборники трезвости видели в защите «лекарственного пива» попрание закона, попытку посеять хаос и большевизм; их оппоненты уверяли, что это вопрос жизни и смерти, и апеллировали к многолетним традициям.

Американцы с XVIII века использовали виски, ром и прочие спиртные напитки для лечения самых разных заболеваний, от простуды, змеиных укусов и депрессии до обморожений и переломов. «Я всегда утверждал, что в каждом доме всегда должен быть под рукой алкогольный стимулятор, нет ничего лучше в чрезвычайных обстоятельствах», – заявил один из врачей корреспонденту «Нью-Йорк таймс», признавшись, что сам в конце дня всегда опрокидывает стаканчик вина «для бодрости» и предписывает делать то же нервным больным, при пневмонии же рекомендует одну-две стопки виски. В первые полгода после введения «сухого закона» около пятнадцати тысяч врачей и 57 тысяч аптекарей получили лицензию, дающую право прописывать алкоголь в лечебных целях. Но хотя польза крепких напитков ни у кого сомнений не вызывала, насчёт пива мнения эскулапов разошлись. Одни указывали на его питательную ценность и седативный эффект; в длинной оде британскому элю даже утверждалось, что пиво, богатое витаминами, спасло «британскую расу» от вымирания во время чумных эпидемий, когда было мало еды. Другие считали это бабушкиными сказками. «Использование пива в лечебных целях, в качестве тонизирующего или стимулирующего, а также питательного средства, не имеет под собой научной основы», – говорилось в резолюции Американской медицинской ассоциации, вынесенной ещё в 1916 году.

Теперь же окончательно решить этот вопрос предстояло министру юстиции Александру Митчеллу Палмеру по прозвищу Воинственный квакер, которое он получил за массовые облавы на коммунистов и анархистов из числа иммигрантов с их последующей депортацией. Срок полномочий Палмера, как и всей администрации Вудро Вильсона, подходил к концу (в ноябре 1920 года новым президентом США был избран Уоррен Гардинг), и напоследок он сделал прощальный подарок любителям пенного напитка, заявив 3 марта 1921 года, что 18-я поправка позволяет докторам назначать своим пациентам пиво в лечебных целях при любых обстоятельствах и в любом количестве, какое они сочтут необходимым; аптекари и киоскёры имеют право продавать пиво наряду с содовой, но в барах и ресторанах при отелях его быть не должно.

Пивовары ликовали, медики вели себя более сдержанно. «Не думаю, – пояснил адвокат Нью-йоркского медицинского общества, – что врачи жизненно заинтересованы тем или иным образом в разрешении прописывать лекарственное пиво, но как группа они удовлетворены утверждением своего авторитета со стороны Палмера, видя в этом победу науки над предрассудками». Напротив, сторонники «сухого закона» были возмущены отступничеством Палмера: если так пойдёт и дальше, вообще никакие законы соблюдаться не будут! И потом, только представьте себе: дети, пьющие газировку у киоска, будут смотреть на то, как взрослые тут же покупают и потребляют пиво!

Вместо того чтобы закрыть тему, мнение, высказанное Палмером, вызвало новую волну исковых заявлений, опровержений и вопросов. «Не превратятся ли аптекари в барменов, а аптеки – в салуны? – писала «Нью-Йорк таймс» в ноябре. – Не станут ли доктора пивными диктаторами, осаждаемыми людьми, которых мучает жажда, потому что они больны, или больными от жажды?» Конгресс спешно принял «закон Кэмпбелла – Уиллиса», по которому врачи могли выписывать рецепты не более чем на полпинты[16]16
  Американская жидкая пинта – мера объёма, равна ¹/₈ галлона или 0,47 литра.


[Закрыть] вина или виски в десять дней, а «лекарственное пиво» запрещалось. Несмотря на протесты пивоваров и врачей, в конце ноября закон вступил в силу. Бутлегеров это, конечно же, не остановило.

От банды Вэлли отпочковалась банда Эрни Кука (Мясника) и Джорджа Фогеля (Голландца), действовавшая на юге Вест-Сайда; её пивной склад находился прямо через дорогу от полицейского участка. В юности Фогель был карманником, грабителем и налётчиком, известным полиции с 1901 года, а в феврале 1919-го убил полицейского в салуне, принадлежавшем Пэдди Райану. Газеты называли его «неуязвимым Фогелем», поскольку он всегда выходил сухим из воды.

Не будем перечислять здесь все остальные банды, поскольку об отношениях между ними придётся говорить ещё не раз. Складывались они по-разному. Например, в начале 1920-х Джон Торрио владел пивоварней Зибена в Чикаго совместно с Дином О’Бэнионом, лидером одной из банд Норд-Сайда. Да и не пивом единым жив гангстер: были ещё поставки виски из Канады – грузовиками и автомобилями через Детройт или Новый Орлеан и напрямую из Монреаля – самолётом[17]17
  На поставках виски из Канады обогатилось много людей – не только крупные поставщики виски типа семейства Бронфман из Саскачевана и Монреаля, которому принадлежала ликёро-водочная компания «Сиграм», но и мелкие производители. 80 процентов канадского алкоголя попадало в США через Уинсор и Детройт, разделённые рекой. Уинсорский бутлегер Виталь Бенуа заработал столько денег, что построил трамвайную линию от своего придорожного трактира до детройтского парома. «Императором» бутлегеров стал сицилиец Эмилио Пикарьелло, в 1899 году эмигрировавший в США, а три года спустя перебравшийся в Канаду. Сначала он работал электриком и разнорабочим, пока не скопил денег на бакалейную лавку. К 1916 году он уже делал мороженое по 1800 литров в день и продавал его в двух городках. Иногда ему платили бутылками, которые он перепродавал, постепенно став местным монополистом. В газетах печатали рекламу: «Э. Пикарьелло, Бутылочный король, просит всех, продающих бутылки, попридержать их до встречи с Э. Пикарьелло, который даёт лучшую цену». В том же году в провинции Альберта ввели «сухой закон», однако привозить спиртное извне всё ещё считалось законным, и Пикарьелло наладил его поставки через перевал Кроунест. В 1917 году «сухой закон» ввели и в Британской Колумбии; Пикарьелло переехал в Альберту, чтобы быть поближе к Монтане, где продажа виски была разрешена, и при этом находиться поблизости от перегонных заводов Британской Колумбии. Он купил отель «Альберта» в Блэрморе и сделал его своей базой. Когда в следующем году в Альберте запретили импорт спиртного, Пикарьелло пришлось в буквальном смысле уйти в подполье: из отельного подвала прокопали туннель к дороге. Чтобы заглушать шум при переноске ящиков с бутылками в подвал, в зале отеля играл тапёр. Полиция провинции Альберта установила посты на перевале, но Пикарьелло научился их обманывать: нагружал свои машины мешками с мукой, куда прятали бутылки с виски, или посылал два грузовика сразу – один пустой, второй со спиртным: если первый останавливали патрульные, второй уезжал. Пикарьелло стал богатым и уважаемым человеком; его избрали олдерменом Блэрмора. Мешки с мукой, служившие для отвода глаз, он потом раздавал нуждающимся. В 1918 году во время забастовки шахтёров бутлегер помогал деньгами их семьям. Уважать его не перестали даже тогда, когда в 1921 году, после обнаружения полицией на его складе четырёх бочонков со спиртным, он был оштрафован… на 20 долларов. Зато в январе 1922 года из железнодорожного вагона изъяли 70 бочек пива с накладной на имя Пикарьелло; тот заявил, что заказывал газировку, а прислали пиво, но судью это не убедило, и он выписал штраф в 500 долларов.


[Закрыть]; сложные комбинации с церковным вином: Нат Голдберг из Чикаго, действуя через Мориса Каминского из Бруклина, приобретал у нью-йоркских раввинов разрешение на использование вина и закупал его в Калифорнии; вино потом доставляли морем в Нью-Йорк, а оттуда по железной дороге в Чикаго, Милуоки, Миннеаполис и Сент-Луис; за 17 месяцев группа из пяти человек продала в Чикаго, где евреев проживало вполовину меньше, чем в Нью-Йорке, 400 тысяч галлонов вина по цене четыре доллара за галлон. С Багамских островов поставляли ром; когда правительство США пожаловалось британским властям, что из-за попустительства чиновников из Нассау в Америке нарушается закон, Уинстон Черчилль, назначенный в 1921 году министром по делам колоний, отказался что-либо предпринимать, поскольку считал «сухой закон» «оскорблением, нанесённым всей истории человечества». Ну и никто не отменял организованной проституции и игорного бизнеса, по-прежнему приносивших стабильный доход (некоторые банды занимались исключительно этим). Иными словами, работы много, конкуренция велика, законы не писаны, а потому побеждать нужно не только умением, но и числом.