Текст книги "Аль Капоне. Порядок вне закона"

Екатерина Колодочкина
Аль Капоне

© Глаголева Е. В., 2020

© Издательство АО «Молодая гвардия», художественное оформление, 2020

Люди, которые ничего не уважают, боятся страха. А потому я построил свою организацию именно на страхе. Только поймите меня правильно, пожалуйста. Те, кто работает со мной, ничего не боятся. Те, кто работает на меня, хранят верность – не столько из-за денег, сколько потому, что они знают, чем кончится дело, если они нарушат верность.

Из интервью Аля Капоне Корнелиусу Вандербильту-младшему

Качества, которыми мы восхищаемся в человеке, – доброта, щедрость, открытость, прямодушие, понимание, чувствительность, – все они обеспечивают неуспех. Те же черты, которые мы считаем гнусными, – лукавство, алчность, жажда наживы, подлость, низость, эгоизм, своекорыстие, – всё это, напротив, гарантирует успех. Людей восхищает первый джентльменский набор, но пользоваться они любят плодами второго.

Джон Стейнбек. Консервный ряд

Предисловие

«Добрым словом и пистолетом можно добиться гораздо большего, чем одним только добрым словом». Чьи это слова? Аля Капоне! – немедленно ответят все пользователи соцсетей, в которых тиражируются фото самого известного из гангстеров, сопровождаемые этой фразой. В самом деле?

В 1953 году журнал «Верайети» напечатал текст радиопередачи на канале Эн-би-си – «Юмор сквозь века». Это было выступление известного комика Ирвина Кори (1914–1917), который считается создателем жанра «стендап» – юмористических монологов с элементами импровизации. Кори придумал себе образ «профессора», с умным видом объясняющего самые разные явления так, что получается полная белиберда. В одном из эпизодов той передачи он произносил монолог под Гамлета: «У меня есть простая философия, бьющая прямо в точку. Попади в цель, прямой наводкой, грубо, просто, прямо в точку. Моя философия такая: добрым словом и пистолетом можно добиться большего, чем просто добрым словом».

Фраза оказалась удачной. В 1958 году её процитировала газета «Ивнинг стар», в 1962-м – «Сиэтл дейли таймс»; оба издания ссылались на Кори. В 1966 году эту реплику взял на вооружение актёр Тед Бесселл, снимавшийся в комическом телесериале «Та девушка», и это сразу же заметил журнал «Голливуд репортер». В июле 1969 года журнал «Парейд» напечатал подборку «Лучшие шутки профессора Ирвина Кори», и одна из них выглядела так: «Кажется, это Аль Капоне однажды сказал: добрым словом и пистолетом можно добиться большего, чем только добрым словом». В самом деле, пистолет больше подходил Алю Капоне, чем Гамлету.

Но стремление актёра к большей правдоподобности дало неожиданный результат. В августе того же года, то есть всего месяц спустя, одна бруклинская газета писала уже совершенно определённо: «Об Але Капоне говорили, что он всегда утверждал: лучший способ преуспеть – использовать доброе слово и пистолет, в особенности пистолет». Коллеги бруклинских газетчиков из Айовы не стали возводить это высказывание в ранг поговорки, сделав его однократным: «Это Аль Капоне однажды сказал: добрым словом и пистолетом…» Ну, дальше вы помните. Точно так же эту фразу преподнесли своим читателям журналисты из Висконсина в ноябре 1970-го.

Два года спустя известный американский экономист Уолтер Хеллер (1915–1987), бывший в своё время советником президента Джона Ф. Кеннеди, тоже «процитировал» Капоне в статье, напечатанной в журнале «Тайм», только чуть переиначив: «Можно дойти гораздо дальше, используя доброе слово и пистолет». А ещё через два года уже известный нам журнал «Парейд» опубликовал подборку лучших шуток комедийного дуэта Джима Гэннона и Уилфреда Герстенблатта, которая заканчивалась «мудрым изречением Капоне: всегда можно чего-нибудь добиться добрым словом и пистолетом». Об Ирвине Кори речь уже не шла. Зато одна бостонская газета в 1977 году сослалась уже на Хеллера, снова процитировав «высказывание Капоне», только заменив в нём «доброе слово» на «улыбку». Восстановить истину попытался Пол Диксон, издавший в 1980 году «Официальные объяснения известных цитат и изречений».

Но в 1987-м вышел фильм «Неприкасаемые» Брайана де Пальмы, в котором роль Аля Капоне сыграл Роберт Де Ниро. В самом начале картины он говорит журналистам: «Я вырос среди суровых людей, и мы обычно говорили: добрым словом и пистолетом можно добиться большего, чем просто добрым словом, и в том окружении это было похоже на правду». Этот фильм, хотя и основанный на реальных событиях, вобрал в себя столько мифов и малоправдоподобных ситуаций, что внимательные зрители усомнились в авторстве цитаты. В самом деле, ни в одной из книг о Капоне, написанных людьми, знавшими его лично или говорившими с теми, кто знал его лично, этой фразы нет. «Йельский цитатник» 2006 года в очередной раз восстановил справедливость, упомянув об авторстве Кори. Но кто станет рыться в университетском справочнике, когда под рукой Интернет?..

На примере этой истории можно себе представить, с чем сталкиваются исследователи, пытающиеся написать историю жизни Аля Капоне. Происхождение приписываемой ему фразы удалось установить, поскольку подтверждающие документы никто и не пытался прятать, уничтожать или фальсифицировать. Тем не менее стоило кому-то одному воспринять шутку всерьёз, как многократное повторение превратило её в «неоспоримый факт». С биографией самого знаменитого гангстера в мире всё гораздо сложнее, потому что правду о его жизни тщательно скрывали. Даже официальные документы – например свидетельство о рождении, полицейские протоколы, история болезни – составлены «со слов» главного заинтересованного лица или его родственников и соратников, которые были способны солгать и под присягой. Дневников эти люди не вели; личную переписку жена Капоне перед своей смертью уничтожила; счета в банке открывали на подставных лиц. Зато выдумок не счесть. Основным источником информации служат газетные репортажи, где зёрна фактов пересыпаны плевелами художественного вымысла для развлечения (и привлечения) читателей. Объективных данных практически нет: биографам приходилось опираться лишь на эти сведения, на мемуары участников событий (которые, разумеется, беспристрастностью не отличались), а также на воспоминания многочисленных родственников Капоне, сопоставляя различные версии семейных преданий.

Кстати, многие потомки Капоне узнали, что они родственники, только благодаря деятельности исследователей: их отцы брали другие фамилии, чтобы скрыть своё происхождение, отрывались от корней, и троюродные братья и сёстры даже не подозревали о существовании друг друга. Напротив, самозванцы и мифотворцы, всплывшие на волне возрождённого интереса к тому «героическому времени», сменили свои фамилии на Капоне, чтобы рассказать «настоящую правду», рассчитывая получить с неё неплохой доход.

И всё же речь идёт о реальном человеке из плоти и крови, незаурядном, многогранном, выходящем за рамки (во всех смыслах), но при этом являющемся порождением своей среды и своей эпохи. Поэтому из обрывков фактов и лоскутков красивых легенд постепенно складывается пёстрая, но яркая и красочная картина. Довольно неприглядная, надо сказать. Но вполне реалистичная.

Глава первая
Нью-Йорк

Хлеб по рецепту Терезы Капоне[1]1
  Здесь и далее рецепты приводятся по книге Дейдре Марии Капоне «Дядя Аль Капоне» (Capone D. M. Uncle Al Capone: The Untold Story from Inside His Family. Recap Publishing Co.: Bonita Springs, Florida, 2015).


[Закрыть]

Палочку дрожжей раскрошить и залить ¼ чашки кипятка. Еще 1¾ чашки кипятка вылить в миску, добавить туда 2 ст. ложки сливочного масла, 2 ст. ложки сахара, 1 ст. ложку соли. Когда остынет, добавить разведённые дрожжи, 3 чашки муки и перемешать. (Мука должна быть свежая: через пару недель в ней заводятся жучки.) Постепенно всыпать ещё три чашки муки, продолжая мешать, пока тесто не перестанет липнуть к краям миски. Посыпать стол мукой, выложить тесто и месить руками, пока оно не станет мягким и эластичным. Смазать миску оливковым маслом, положить туда тесто, закрыть сверху и поставить на солнце подниматься, пока оно вдвое не увеличится в объёме. После этого порезать его ножом, накрыть и снова оставить подниматься. Затем разделить тесто на две равные части, придав им продолговатую форму, и выложить на противень. Духовку предварительно разогреть до 200 °C. Выпекать 45 минут, пока буханки не подрумянятся. Для получения традиционной хрустящей корочки оставить хлеб остывать на решётке в вытяжке, чтобы его со всех сторон овевало воздухом.

Маленькая Италия

«Chi lascia la via vecchia per la nuova, sa quel che lascia, e non sa quel che trova» – «Покидая старую дорогу ради новой, знаешь, что оставляешь, но не знаешь, что найдёшь». Название этой комедии Джузеппе Джакозы, написанной в 1870 году, в Италии вошло в пословицу, потому что с тех пор очень много людей проверили справедливость этого изречения на собственном опыте.

Несмотря на свою древнюю историю, Италия была молодым государством на политической карте Европы. Долгая борьба за объединение и независимость завершилась в 1871 году, когда король Виктор Эммануил II присоединил к Италии Рим и сделал Вечный город её столицей.

Эйфория от политических и военных побед быстро сменилась обеспокоенностью из-за экономического кризиса: Франция закрыла свой рынок для итальянского вина, США засыпали Европу дешёвой пшеницей, а цитрусовые поразил гоммоз. Цены на хлеб, вино, растительное масло резко упали, в то время как промышленные товары так же стремительно вздорожали, вызвав волну банкротств. На севере Италии крестьяне ели мясо раз в месяц, на юге – раз в год. Малые дети умирали сотнями тысяч из-за недоедания, антисанитарии и отсутствия врачебной помощи. В довершение всех бед в Неаполе в 1884 году разразилась эпидемия холеры, которая за три года унесла 55 тысяч жизней – помимо сорока тысяч человек, умиравших в год по всей стране от малярии, и ещё ста тысяч – от пеллагры.

Кроме того, административная система погрязла в коррупции, всей экономической и политической жизнью Неаполя заправляла каморра, а проще говоря, организованная преступность. Ловкие, дерзкие и беспринципные буржуа (высшая каморра), опиравшиеся на безжалостную силу наёмных убийц (низшая каморра), подмяли под себя и государственную бюрократию, действуя по принципу «ты мне, я тебе», и запуганное население. Законы попирались, права и свободы не соблюдались. Буквально все – от рабочего, желающего получить место на фабрике, до промышленника, стремящегося сделать политическую карьеру, – должны были получить «одобрение» местного криминального авторитета. Вот что представляла собой «старая дорога».

Начиная с 1880-х годов количество итальянцев, покидающих родину в поисках лучшей доли, неуклонно росло. Чтобы как-то сдержать этот поток, в декабре 1888 года был принят закон, запрещавший замужним женщинам уезжать без согласия мужа и устанавливавший меры контроля, чтобы мужчины не могли эмигрировать, уклоняясь от воинской обязанности. И всё же за последнее десятилетие XIX века из страны уехали полмиллиона человек. Большинство направлялись в соседние Францию или Швейцарию, пересекали Средиземное море и оседали в Северной Африке. Но немало было и таких, кто решался на путешествие через океан – в Аргентину, Бразилию, Канаду и США. Одно время население бразильского Сан-Паулу наполовину состояло из итальянцев, но Южную Америку тоже сотрясали кризисы. Взгляды эмигрантов всё чаще обращались к «стране великих возможностей», где правил «всемогущий доллар». Если в 1885–1895 годах в США уезжали в среднем 35 тысяч итальянцев в год, в следующем десятилетии этот показатель вырос до 130 тысяч. Цель у всех была одна: разбогатеть. Некоторые пересылали большую часть заработка семье, оставшейся на родине, а потом, скопив долларов пятьсот, а лучше тысячу, возвращались. Другие уезжали целыми семьями, навсегда.

«Следует отметить, что подавляющее большинство итальянцев прибывают из Южной Италии, из-за крайней нищеты жителей, которые не могут там заработать больше одной лиры в день, тогда как Америка обеспечивает им минимальный заработок в полтора доллара[2]2
  Это плата за неквалифицированный труд. Тот же автор сообщает, что американские квалифицированные рабочие получали не меньше трёх-четырёх долларов в день.


[Закрыть], – писал в 1903 году французский журналист Л. Дельпон де Виссек в «Ревю блё». – Их иммиграция вызвана в гораздо большей мере экономическими причинами, чем желанием воспользоваться завоеваниями американской независимости и конституционными принципами, о которых эти крестьяне до приезда не имели ни малейшего представления. Покинуть родину их побуждают главным образом письма, которые они получают от родственников или друзей, преуспевших на новом месте. Кроме того, судоходные компании занимаются рекламой, посылают агентов в самые крохотные посёлки, разнося по ним слух, будто в некоторых американских штатах землю раздают даром. Плата за проезд составляет в среднем 112 франков (22,4 доллара по курсу того времени. – Е. Г.), и часто билеты заранее оплачены более состоятельными друзьями, желающими предоставить своим землякам возможность приехать». Тем не менее каждый эмигрант должен был иметь при себе сумму, равнозначную десяти долларам: голь перекатная в Америке была не нужна.

Что же ждало их там, на «новой дороге»?

«Я приехал в Америку, потому что мне рассказывали, что улицы там вымощены золотом, – признался один из итальянских иммигрантов конца XIX века. – По приезде я узнал три вещи. Во-первых, улицы золотом не вымощены. Во-вторых, улицы не мощёные вообще. И в-третьих, мостить их – мне».

Достигнув берегов США, итальянцы, как правило, не уезжали далеко, оставаясь в крупных портах и соседних с ними городах (Нью-Йорк, Бостон, Филадельфия, Новый Орлеан), а если там не находилось работы, пробирались в крупные промышленные центры – Чикаго, Сан-Франциско. Трудились на строительстве дорог, в шахтах; выполняли тяжёлую, низкооплачиваемую и грязную работу, от которой отказывались другие, или пытались найти свою нишу в сфере обслуживания: в «маленьких Италиях», возникавших в крупных американских городах, требовались пекари, повара, бакалейщики, цирюльники, башмачники и портные.

Путеводитель по Нью-Йорку 1898 года сообщал:

«Малберри-стрит, на южной оконечности [Нижнего Манхэттена], – узкая, тёмная и грязная. По обе стороны стенами стоят шестиэтажные многоквартирные дома, в немытые окна которых изредка пробивается свет ламп. Первые этажи заняты самыми разными лавками; ночью в них темно, но жёлтые и красные огни светятся на каждом углу, а то и в середине каждого квартала, указывая на допоздна открытые салуны. Вдоль бордюра, возле каждой второй или третьей входной двери, стоят повозки, а возчики и лошади скрываются где-то среди домов. Ещё только десять часов вечера, и на улицах полно людей; в какой-нибудь жаркий летний вечер туда вываливают все; половина спит в повозках, на ступенях крыльца, на дверях в погреб, куда матери приносят подушки или даже матрасы и укладывают детей; там они и спят всю ночь, – всё лучше, чем задыхаться внутри кошмарных ульев для отверженных людей.

Недавно здесь открылся Парк на месте, расчищенном от худших из этих убогих ночлежек, дав [кварталам] “Пойнтс” и “Бенд” доступ к свежему воздуху и зелёной траве. Там есть беседка, фонтаны и множество скамеек. Рядом – большое новое здание школы. Со всех сторон в летний вечер можно увидеть картинки, достойные мастерской художника. Вот вправо убегает улочка, и тусклые фонари фруктовой лавки отражаются в латунных пуговицах двух полицейских, наблюдающих за сценой, сильно смахивающей на ссору между несколькими низкорослыми, стройными и черноволосыми мужчинами, громко кричащими и бурно жестикулирующими. Не слышно ни слова по-английски – только грубый, гортанный итальянский. Возможно, всё обойдётся словами, а может быть, блеснёт нож, раздастся крик и убийца кошкой ускользнёт, хотя полицейские стоят совсем рядом, потому что земляки помогут ему скрыться, чтобы потом начать вендетту и самим отомстить за себя. Мы идём дальше. Толпа становится гуще, мы продираемся сквозь неё. Трудно поверить, что это не Неаполь. Улица слегка отклоняется влево. Темнолицые мужчины и простоволосые женщины (кто-нибудь когда-нибудь видел, чтобы эти синьорины носили шляпки?) топчутся на тротуаре и сидят на порогах лавок, лежат в повозках или снуют в дверях дансингов, где сейчас танцы.

Давайте зайдём в этот погребок, который держит человек, чьё имя, если верить вывеске, почитается в Риме, и выпьем кружку пива. Это тёмное, прокуренное помещение, где полно итальянцев. Выглядят они свирепо, но по мне, так в их взглядах – только некое грубое любопытство. Пиво подают в кружках, куда вместится целая кварта, а стоит оно всего три цента, и если бы его получали не из гущи со дна бочонков из других салунов, хозяин бы разорился. Просто пригубим из вежливости и снова выйдем наружу. Это Малберри Бенд – самый неуправляемый рассадник преступности в городе. Впрочем, обычно там довольно тихо, поэтому мы поворачиваем назад и прогуляемся в вонючей тени Баярд-стрит (наихудшей части очень плохой улицы, названной в честь рыцаря без страха и упрёка), не испытывая никакой тревоги, поскольку нам-то в Маленькой Италии вендетту не объявили».

Дельпон де Виссек дополняет это описание: «Во дворах домов сушится бельё на верёвках, протянутых от одного окна к другому, совсем как в Генуе или в Неаполе. На лавках итальянские вывески, и почти всё здесь из Италии. У них есть свои церкви, свои газеты, свой театр, свои банки, это город в городе; каждой провинции отведена определённая территория, и неаполитанцы не смешиваются с калабрийцами или сицилийцами. Юная итальянка почти никогда не выйдет замуж за американца и не покинет квартал своих земляков, которые всегда на страже и крайне ревниво относятся к чужаку, приблизившемуся к ней, – настолько развит в них кастовый дух».

Габриэле Капоне, вздумавший попытать счастья за океаном и стать американцем, вероятно, уже кое-что слышал о «Маленькой Италии», поэтому решил держаться подальше от Малберри-стрит. Его соотечественники привезли туда с собой и то, что любили – кухню, песни, манеру общаться, и то, от чего бежали – нищету, грязь, невежество, привычку жить не по законам, а «по понятиям».

Габриэле родился в посёлке Ангри, в провинции Салерно области Кампания, на юге Италии, в семье Винченцо Капоне и Марии Калабрезе, и был крещён 12 декабря 1865 года в церкви Святого Иоанна Крестителя. В той же церкви 27 декабря 1870-го крестили Терезу Райола, дочь Рафаэле Райола, которая 25 мая 1891 года стала его женой. У Терезы были три старших сестры-монахини и брат-священник; сама она тоже поступила послушницей в монастырь, однако быстро поняла, что такая жизнь не для неё, и не стала приносить обеты. Скорее всего, жениха ей подыскали родители. Сведения о его профессии разнятся: так, Дейдре Бэр в своей книге об Але Капоне пишет, что Габриэле изготавливал тесто для макаронных изделий, а внучатая племянница Аля, Дейдре Мария Капоне, ссылаясь на рассказы своей прабабушки Терезы, утверждает, что Габриэле был брадобреем, Тереза же выпекала хлеб на продажу. Как бы то ни было, они принадлежали, скорее, к среднему классу и были грамотными. 28 марта 1892 года у супругов Капоне родился первенец, которого назвали Винченцо в честь деда со стороны отца. Вскоре после его рождения семья перебралась в Кастелламаре ди Стабия – посёлок к югу от Неаполя, откуда открывался вид на Везувий. Там родился второй сын, Рафаэле, получивший имя деда со стороны матери.

Вероятно, дела у молодой семьи тогда шли уже не слишком хорошо, раз возникла мысль об отъезде. Тем не менее, когда в июне 1895 года Капоне в последний раз бросили взгляд на родные берега с палубы парохода «Верра» немецкой судоходной компании «Норддойчер Ллойд», отправлявшегося из Неаполя в Нью-Йорк, Тереза снова была беременна.

К тому времени уже немало земляков Габриэле и Терезы переселилось на берега Гудзона; некоторые тоже носили фамилию Капоне, но близких родственников среди них не было. Молодую семью (Габриэле было 29 лет, Терезе 24, Винченцо – три года, Рафаэле – год) в Америке никто не ждал, у них не было поручителя, не было угла, где можно гарантированно приткнуться, что, в общем, свидетельствовало о некоторой самоуверенности её главы. Денег у Капоне было в обрез: Терезе купили билет во второй класс, чтобы она с малыми детьми могла совершить шестнадцатидневное путешествие, с заходом в Мессину и Палермо, в мало-мальски комфортных условиях; Габриэле, скорее всего, плыл третьим классом, на нижней палубе. Вот как американский фотограф Альфред Штиглиц вспоминал о поездке на «элегантном и просторном» пароходе «Кайзер Вильгельм II» той же самой компании в 1907 году:

«900 пассажиров третьего класса… скучены практически как скот, из-за чего гулять по палубе в хорошую погоду абсолютно невозможно, как невозможно и дышать чистым воздухом под ней в плохую погоду, когда люки задраены. Зловоние становится непереносимым, и многие эмигранты… предпочитают опасности шторма вони внизу. Разделение на мужчин и женщин строго не соблюдается, и молодые женщины, помещённые вместе с семейными пассажирами, не могут уединиться и совершенно беззащитны.

Отвратительную еду разливают из огромных чайников в обеденные баки, предоставляемые пароходной компанией. Когда её раздают, начинаются страшная толкотня и давка… В целом перевозку людей на нижней палубе на современных кораблях следует запретить… Возьмите, например, каюту второго класса, которая стóит примерно вдвое дороже места на нижней палубе, а иногда и не так дорого, однако пассажир второго класса… получает каюту вшестеро просторнее, гораздо лучше расположенную и хорошо защищённую от ненастной погоды. В одной каюте спят два-четыре человека, там удобная мебель, тогда как на нижней палубе в одном отделении 200–400 человек спят на койках, подвешенных одна над другой, там темно и никаких удобств. В каюте второго класса еда превосходна, её подают в роскошно обставленной столовой, она хорошо приготовлена и стол хорошо сервирован, тогда как на нижней палубе безвкусную пайку выдают ещё менее учтиво, чем бесплатный суп.

Третий класс следует запретить законом… На многих судах даже воды для питья не получить, на пароходе “Стаатендам” четыре года назад мы в буквальном смысле слова воровали воду для нижней палубы из каюты второго класса – конечно же, по ночам. Хлеб был часто абсолютно несъедобным, в особенности на “Бисмарке” компании “Гамбург америкэн лайн”, пять лет назад, и разъярённые эмигранты швыряли его в воду».

Надо полагать, что двенадцатью годами ранее условия были ничуть не лучше.

С 1892 года всех эмигрантов направляли для прохождения контроля и осмотра на остров Эллис, где 1 января торжественно открыли трёхэтажное деревянное здание с пристройками, в которых размещались необходимые службы. В тот день у причалов пришвартовались три больших парохода и по сходням спустились семь сотен эмигрантов. Самой первой из них, семнадцатилетней ирландке из Корка Энни Мур, приехавшей с братьями к родителям, вручили золотую монету в десять долларов – это была самая крупная сумма денег, какую ей когда-либо доведётся держать в руках. За первый год через пропускной пункт на острове Эллис прошло почти 450 тысяч эмигрантов, за пять лет – около полутора миллионов, а 15 июня 1897 года он сгорел. Жертв не было, но в огне погибли записи о прибывших аж с 1855 года. Поэтому документальных сведений о прибытии Габриэле Капоне в американскую «землю обетованную» нет, а есть лишь упоминание о Терезе с детьми. Это можно объяснить тем, что иммиграционные службы работали со списками пассажиров, предоставляемыми пароходными компаниями, и пассажиры первого и второго класса в них были указаны точно, а с пассажирами третьего класса могли возникнуть недоразумения. В нескольких биографиях Аля Капоне говорится, что его отец приехал в США первым, через Канаду, а Тереза с детьми – потом, сразу в Нью-Йорк. Но это утверждение кажется неправдоподобным. Если причиной разделения семьи было отсутствие средств, то какой смысл тратиться на более долгую и дорогую дорогу через Канаду? И если Габриэле уехал на полгода раньше, как могла Тереза к моменту прибытия в США быть на третьем месяце беременности?

Вновь прибывшие отвечали на простые вопросы и проходили медицинский осмотр. Больных и увечных могли сразу отправить обратно. К тому же врачи той поры, например хирург из Чикаго Юджин Соломон Тэлбот, полагали, что преступные наклонности передаются по наследству и в большинстве случаев связаны с телесными дефектами; профессор криминальной антропологии Джордж Лидстон видел в таких дефектах главное доказательство предрасположенности к совершению преступлений. Итальянцев, возможно, проверяли особенно тщательно: «В тюрьмы в основном попадают итальянцы; ирландцы, русские и чехи – в богадельни; меньше всего там шведов и датчан», – пишет Дельпон де Виссек в той же статье об эмиграции. Под «русскими», скорее всего, понимаются евреи из России. Журналист уточняет, что добрая треть иммигрантов, не преуспев в Америке, через год обращается с просьбой о репатриации; чаще всего это касается евреев, которые либо обогащаются, либо умирают с голоду.

Габриэле Капоне, естественно, надеялся на первый исход. Благополучно пройдя контроль, семья направилась не на Манхэттен, в «Маленькую Италию», а в Бруклин, в район военно-морской верфи, – по слухам, жизнь там была дешевле. Там и появился на свет маленький Сальваторе – первый Капоне, родившийся на американской земле.