Текст книги "Аль Капоне. Порядок вне закона"

Убедившись, что разговоры бесполезны, Капоне позаботился о собственной безопасности: купил небольшой дом на тихой улице неподалёку от «Хоторна» и зажил там один, без семьи. Входную дверь укрепили стальными листами, гараж и задний двор огородили кирпичной стеной высотой два с половиной метра, прорыли подземный ход из гаража в дом. Бронированный «кадиллак» с пуленепробиваемыми стёклами и откидывающимся задним стеклом, чтобы можно было выставить в окно оружие, обошёлся в 20 тысяч долларов. Позаботившись о своей безопасности, Аль не забыл и о «релаксации»: в доме, меблированном, как обычное жилище «среднего американца», была роскошная спальня с зеркальным потолком, через которую прошло множество женщин. Здесь же устраивались грандиозные попойки. Одной из них отметили повторный суд над Скализи и Ансельми за убийство Уолша: в январе их выпустили из тюрьмы.

Отель «Метрополь»

«Аргумент такой: “Если преследовать гангстеров за то, что они убивают друг друга, они могут перестать убивать друг друга; это будет вмешательством в естественную регуляцию их количества, и тогда они размножатся до такой степени, что превратятся в серьёзную угрозу для остального населения”» – так журналист Альва Джонстон сформулировал в 1928 году мнение, господствовавшее в обществе в середине десятилетия. Глава розыскного отдела чикагской полиции Джон Стидж был с этим не согласен и даже опубликовал в январе 1927 года ряд статей в «Чикаго геральд энд экзаминер», призывая граждан не быть равнодушными и протестовать против «царской власти» некоторых главарей гангстеров. В том же месяце Аль Капоне созвал необычную пресс-конференцию – пригласил репортёров к себе домой, на Прери-авеню. Гостей он встретил в домашних тапочках и розовом переднике, с деревянной ложкой в руке, которой помешивал соус для спагетти (приготовленный, разумеется, Терезой), и с обаятельной улыбкой. Журналистов усадили в столовой, устроили им дегустацию итальянской кухни[26]26
  В двадцатые годы итальянская кухня стала одной из самых популярных в США. В Чикаго к 1927 году итальянцам принадлежало 500 бакалейных лавок, 257 ресторанов, 240 кондитерских и множество более мелких заведений.


[Закрыть] под красное вино. Про вино они в своих репортажах умолчали (хотя есть фото, на котором Капоне наполняет бокалы матери и жены, сидя между ними, обе женщины лучезарно улыбаются, а Альберт с подносом изображает официанта), зато показали своим читателям нового Капоне – доброго, счастливого отца семейства, сожалеющего о творящемся вокруг насилии, которое заставляет его, добропорядочного бизнесмена, тревожиться о своих родных. «Но не подумайте, что я сбегу из города, – добавил Аль. – До сих пор не сбежал и не собираюсь… Я босс и продолжу руководить».

К тому времени уже ни у кого язык не поворачивался назвать Аля Капоне «главарём банды»: он был главой синдиката, его даже сравнивали с Рокфеллером. В «совет директоров» входили 12 человек, включая Ральфа – единственного брата Аля, облечённого такой ответственностью: он был заместителем по торговле спиртным, публичным домам и игорному бизнесу. «Исполнитель» Фрэнк Нитти занимался оргработой и связями с Сицилийским союзом, Джейк Гузик – бухгалтерией и статистикой, а также отмыванием денег, подкупами и вымогательством; недавно присоединившийся к ним юрист Эдвард О’Хара – управлением собачьими бегами[27]27
  В 1912 году, чтобы прекратить травлю зайцев собаками «из спортивного интереса», Оуэн Патрик Смит изобрёл механического зайца – чучело на палке, за которым собаки гонялись по овальному или круглому треку. Собачьи бега стали, пожалуй, более популярны, чем лошадиные: они проводились в черте города, по вечерам, после работы. Люди самых разных сословий, преимущественно рабочие, мужчины и женщины, охотно их посещали и делали ставки в букмекерских конторах. Смит действовал в Калифорнии, но вскоре обзавёлся молодым энергичным партнёром Эдди О’Харой, в 1923 году сдавшим экзамены на адвоката в штате Миссури. О’Хара представлял интересы Смита, запатентовавшего механического зайца, и созданной им Международной ассоциации собачьих бегов. С 1925 года он уже управлял аренами для собачьих бегов в Чикаго, Бостоне и Майами. 15 января 1927-го Смит умер в Майами, и О’Хара стал представителем Ханны Смит, распорядительницы имущества покойного мужа. В том же году он развёлся с женой и, оставив её с двумя детьми в Сент-Луисе, переселился в Чикаго, где познакомился с Капоне, стал работать на него и обогатился ещё больше.


[Закрыть] и юридическими вопросами. Под началом Джейка Гузика состояли два-три десятка клерков, сидевших в конторе «Аля Брауна» по соседству с отелем «Метрополь» и скрупулёзно заполнявших ведомости и гроссбухи. Несколько сотен «рядовых сотрудников» занимались двумя основными видами деятельности: производственной и защитной. У них были начальники среднего звена: Чарли Фискетти и Лоуренс Мангано держали в своих руках торговлю спиртным (безопасность поставок обеспечивали около пятисот бойцов); Фрэнк Поуп и Питер Пенович контролировали букмекерские конторы, а Майк Хейтлер и Гарри Гузик – бордели; Хайми Левин был «главным сборщиком дани»; Луис Коуэн вносил залог за арестованных под гарантию недвижимости Капоне, которой он же и управлял; бывший «черноручник» Джеймс Белькастро был главным подрывником. Белькастро стал экспертом по изготовлению самодельных взрывных устройств; в салуны, отказывавшиеся покупать спиртное у Капоне, бросали бомбы, от взрывов которых во второй половине двадцатых годов погибло около сотни человек. Кроме того, в личном распоряжении Аля Капоне находились несколько десятков телохранителей, а также прислуга, шофёры, парикмахеры, официанты, врачи и др.

Оставалось завести своего мэра. В 1927 году Уильям Томпсон решил вернуться в Сити-холл, и Аль Капоне внёс в его избирательный фонд свой посильный вклад – по разным оценкам, от ста тысяч до четверти миллиона долларов, а то и все полмиллиона. 50 тысяч вложил Джек Зута, державший несколько борделей на Мэдисон-стрит. Поддержали Томпсона также Большой Тим Мёрфи, занимавшийся в основном рэкетом профсоюзов, и Винсент Друччи. Избирательный фонд мэра Девера, которого поддерживали три бизнесмена и два президента университетов, составлял всего 160 тысяч долларов.

За четыре года Большой Билл ничуть не изменился. Во время предвыборной кампании он провёл дебаты с двумя крысами, которые изображали его оппонентов – Уильяма Девера и Джона Робертсона. (Девер выступал от демократов, а Робертсон ранее был республиканцем, союзником Томпсона, но порвал с ним и баллотировался как независимый кандидат.) Пообещав (как обычно) очистить Чикаго от криминала, Томпсон назвал настоящими преступниками сторонников реформы городского управления, а главным врагом США – британского короля Георга V, пообещав: если они когда-нибудь встретятся, он врежет королю прямо по носу. (Легко давать обещания, зная, что выполнять их не придётся.) Выдвинув лозунг «Америка прежде всего», он заявил, что инспектор учебных заведений Уильям Макэндрюс – британский агент, подосланный королём, чтобы вбить в головы американских детей ложные идеи и подготовить таким образом повторный захват США Великобританией, а «ирландца-левака» Девера обвинил в участии в этом заговоре и пригрозил ему тюрьмой за измену. В случае же своего избрания он пообещал построить самую большую мэрию в мире, где могли бы петь немецкие хоры в 25 тысяч голосов.

Его противник отказался ввязываться в полемику по этим нелепым обвинениям и выдвинул лозунги «Девер за достоинство» и «Лучший мэр Чикаго за все времена». Он пообещал продолжить строить дороги, улучшать жилищные условия и заботиться о нуждах населения, признав, однако, что «не найти такого супермена, который бы искоренил преступность». Зато Робертсон брался «найти нового Теодора Рузвельта» и сделать его главой полиции[28]28
  В мае 1895 года будущий президент США Теодор Рузвельт был назначен главой полиции Нью-Йорка и провёл коренные преобразования в своём департаменте: внедрил регулярную проверку огнестрельного оружия и ежегодные медосмотры личного состава, набор в полицию производил на основе физических и умственных способностей, а не партийной принадлежности, учредил медаль «За похвальную службу», установил телефоны в полицейских участках и регулярно обходил городские районы по ночам и ранним утром, чтобы проверить, как работают патрульные. Хотя он пробыл на этом посту менее двух лет, положение заметно изменилось в лучшую сторону. Впрочем, не все меры Рузвельта встречали одобрение со стороны населения. Например, закрытие салунов, работавших по воскресеньям в нарушение местного законодательства, вызвало всплеск недовольства среди рабочих, трудившихся шесть дней в неделю, в особенности немецких иммигрантов, для которых салуны были центрами общественной жизни, и привело к поражению Республиканской партии на выборах 1896 года.


[Закрыть], тогда с организованной преступностью будет покончено за месяц. Не зная, чем пронять конкурента, Томпсон стал насмехаться над ним за «неопрятную» манеру есть. Тот гнул свою линию: «Кто убил Билли Максвиггина и почему?» Тогда Томпсон вытащил из рукава главный козырь: «Когда меня изберут, я не только заново открою заведения, закрытые этими людьми, но и открою десять тысяч новых. Ни один легавый не ворвётся к вам в дом перетряхивать ваш матрас в поисках фляжки».

Демократы попытались вбить клин между белыми и цветными избирателями, утверждая, что избрание Томпсона приведёт к «господству негров», и распространяя открытки с изображением Большого Билла, целующего чернокожего мальчика («Томпсон: Африка прежде всего»). Они специально нанимали чернокожих для агитации за Томпсона в районах с преимущественно белым населением и попытались устроить митинг избирателей-негров в центре города, где их нечасто можно было увидеть, тем более в большом количестве, но эта провокация не удалась. Лига наёмных рабочих округа Кук печатала в «Чикаго трибюн» рекламу в поддержку Томпсона, утверждая, что 95 процентов чикагских профсоюзов – за него. Кроме того, на стороне Большого Билла были две газеты, принадлежавшие медиамагнату Уильяму Рэндольфу Хёрсту, афроамериканская «Дейли дефендер» и «Италия» – вторая по популярности газета на итальянском языке, выходившая в Чикаго. За Девера выступали четыре городские ежедневные газеты, а также крупнейшие еженедельники, издаваемые польской, еврейской и итальянской общинами.

Гангстеры, естественно, тоже не оставались в стороне. Дружная поддержка Томпсона профсоюзами, возможно, была результатом успешной работы соответствующего департамента в синдикате Капоне. «Нордсайдеры» же не могли допустить, чтобы Аль получил карманного мэра, которого бы потом «спускал с поводка» на своих врагов.

В ночь на 4 апреля, за день до выборов, Винсент Друччи со своими бойцами разгромил офис олдермена Дорси Кроу, поддерживавшего Девера.

В 1920 году Кроу присутствовал на похоронах Джима Колозимо; в 1925-м его юридическая фирма «Кроу и Кольб» получила чек на 500 долларов – «откат» от мафии; после полицейского рейда на контору Джека Зуты этот факт стал достоянием гласности, но Кроу сказал, что Зуту в глаза не видел, а чек в руках не держал. В 1927-м он поддержал Уильяма Девера, объявившего войну бутлегерам. И вот теперь в его отсутствие «нордсайдеры» высадили окно, влезли в контору и опрокинули все шкафы с папками.

В тот же день Друччи, у которого нашли пистолет 45-го калибра, и два его подельника были арестованы. Их должны были привезти в здание суда, где уже дожидался адвокат, чтобы внести залог. Один из полицейских держал Друччи за руку выше локтя, словно тот был мелкий карманник, норовящий дать стрекача. Друччи попытался высвободиться и сказал копу пару ласковых. Не на того нарвался: это был 32-летний Дэн Хили, который в ноябре 1926 года избил до полусмерти Джо Солтиса во время полицейской облавы в салуне, а позже застрелил вооружённого грабителя. Хили дал Друччи пощёчину, а потом выхватил пистолет и пригрозил убить его. Ссора продолжилась в машине. Что произошло дальше, точно установить уже не удастся, потому что две версии событий совершенно не сходятся. Полицейские утверждали, что Друччи попытался вырвать у Хили пистолет, а тот его случайно застрелил. Подельники Друччи настаивали, что Хили ударил Друччи, после чего водитель остановил машину на обочине, Хили выбрался на подножку и несколько раз выстрелил в Друччи, сидевшего в наручниках. Раненный в руку, ногу и живот, Друччи сполз на пол и умер. По традиции ему устроили пышные похороны: серебряный гроб за 10 тысяч долларов, цветов на 30 тысяч… Состояние покойного оценивалось в полмиллиона.

Выборы прошли без обычного насилия; похитили только одну урну с бюллетенями. Полиция приписала это впечатлению от смерти Друччи. Томпсон победил в двадцати восьми округах из пятидесяти. Элмер Дэвис из журнала «Харперс» удивлялся не проигрышу Девера, а тому, что он вообще смог набрать 430 тысяч голосов. На победу Робертсона, набравшего пять процентов голосов, вообще никто не рассчитывал. Джордж Куп от социалистов, тоже участвовавший в выборах, получил всего два голоса; об этом не преминуло сообщить агентство «Ассошиэйтед Пресс», а газета «Оттава ситизен» процитировала эту депешу в редакционной статье как доказательство того, что угроза социализма предотвращена. Впрочем, Уильяма Дюранта, автора книги «История философии» (1926), ход предвыборной кампании в Чикаго навёл на мысль о том, что демократия умерла. «Чикаго – всё ещё в большой степени городок Дикого Запада, где ярмарочный фигляр, достающий из цилиндра белых кроликов, по-прежнему привлекает больше внимания, чем человек в строгом костюме, толкующий о деле», – писала газета «Сент-Луис стар».

Праздновать победу Томпсон решил в своём плавучем ресторане «Фиш фанз клаб» («Клуб любителей рыбы»), пришвартованном в гавани Бельмонт. На судно набилось столько сторонников новоизбранного мэра, что от перегруза оно пошло ко дну. Не увидев в этом дурного предзнаменования, 18 апреля 1927 года Томпсон вступил в должность и произнёс речь о борьбе с преступностью в Чикаго: «Наш новый глава полиции получил от меня чёткие инструкции: очистить Чикаго от мошенников, воров и нарушителей закона за девяносто дней, чтобы люди, их дома и собственность снова были в безопасности». Ресурсы, выделенные для борьбы с бутлегерами, он перенаправил на борьбу с реформаторами.

После выборов в районе, где находились Сити-холл, управление полиции и отель «Метрополь» (Аль Капоне жил там под именем Росс), постоянно возникали пробки: продажные политики и полицейские выстраивались в очередь, чтобы получить плату за услуги и новую задачу (сопровождение груза, предупреждение о готовящихся рейдах) или изложить свою просьбу. Бойцы Капоне всегда имели при себе официальные карточки, отпечатанные в типографии: «Для представления в Департамент полиции: привилегии департамента распространяются на подателя сего». Со своей стороны, гангстеры ходили по коридорам Сити-холла и «брали за пуговицу» олдерменов, объясняя им, как нужно проголосовать в том или ином случае, а иначе… не маленькие, сами понимаете. Свой долг Капоне Томпсон уплатил, в частности, тем, что назначил главой департамента мер и весов Дэниела Серрителлу, который поддерживал тесные связи с гангстерами. Этот чиновник должен был следить, чтобы в бакалейных лавках и прочих коммерческих заведениях не обвешивали покупателей… Или брать взятки с бакалейщиков за то, что закрывает глаза на их махинации.

Пятнадцатого мая на озере Мичиган приводнился гидроплан «Санта Мария II», на котором три итальянских лётчика – командир Франческо де Пинедо, второй пилот Карло дель Прете и механик Витале Дзаккетти – совершали перелёт «Четыре континента». Идея принадлежала Бенито Муссолини, который использовал любую возможность, чтобы утвердить новое величие фашистской Италии. Первый в истории перелёт через всё Западное полушарие должен был внушить американцам итальянского происхождения чувство гордости за свою родину. Стартовав 13 февраля 1927 года на Сардинии, «Санта Мария» перелетела Атлантику, совершила посадки в Рио-де-Жанейро, Буэнос-Айресе, Монтевидео, Асунсьоне, пересекла джунгли Мату-Гросу и Карибский бассейн (с посадками на Гваделупе, Гаити и Кубе) и стала первым иностранным самолётом в воздушном пространстве США. В Аризоне гидроплан… сгорел на заправке у озера Теодора Рузвельта: подросток, вызвавшийся помогать, легкомысленно бросил в воду окурок, от которого вспыхнул разлитый по её поверхности бензин; огонь быстро добрался до самолёта и уничтожил его. Итальянские пилоты отправились в Сан-Диего в качестве пассажиров на самолёте флотской авиации США, а из Калифорнии прибыли поездом в Нью-Йорк, куда им 1 мая доставили новый гидроплан от итальянского правительства, чтобы они могли продолжить путь. Они совершили посадки в Бостоне, Филадельфии, Чарлстоне, Пенсаколе во Флориде, Новом Орлеане, а затем полетели на Средний Запад.

В Чикаго лётчиков встречали представители городской администрации, итальянский консул и видные италоамериканцы. Мэр Уильям Томпсон опасался акций протеста и беспорядков (режим Муссолини нравился далеко не всем); для их предотвращения в делегацию включили Аля Капоне. Встреча прошла мирно. Из Чикаго гидроплан за 11 часов добрался до Монреаля, а оттуда вылетел на Ньюфаундленд. Перелёт «Четыре континента» завершился 16 июня в порту Остии неподалеку от Рима. Путь в 46 960 километров был проделан за 124 дня.

«Поход на Рим» тридцати тысяч «чернорубашечников» в 1922 году вызвал в Америке интерес к Муссолини, но ничуть не насторожил: фашизм казался здоровой альтернативой «красной угрозе». Даже когда три года спустя премьер-министр Королевства Италия провозгласил себя пожизненным лидером страны, это не настроило против него либеральную прессу. Признавая, что «дуче» действует довольно жёсткими методами, газеты, от «Нью-Йорк трибюн» до «Кливленд плейн дилер», включая «Чикаго трибюн», отдавали ему должное: он возродил экономику и вернул страну «к нормальной жизни». Правда, «Нью-Йоркер» ничего нормального в этой жизни не видел; Эрнест Хемингуэй, поначалу отнёсшийся к Муссолини одобрительно, впоследствии изменил своё мнение, а Фрэнсис Скотт Фицджеральд сразу увидел в нём угрозу для западной демократии. Джон Гюнтер из журнала «Харперс» написал острую статью о том, как Муссолини манипулирует американской прессой, настраивая через неё общественное мнение в свою пользу; но его голос потонул в хоре положительных или нейтральных отзывов, в том числе в газетах, основанных итальянскими иммигрантами. Но газеты газетами, а многие италоамериканцы поддерживали связи с родственниками, оставшимися в Италии, и знали, что всё не так однозначно. Особенно это касалось уроженцев Сицилии.

В мае 1924 года дуче прибыл в Палермо на линкоре «Данте Алигьери», с эскортом из самолётов и подводных лодок, не говоря уже о полицейской охране. Мэр Пиана деи Гречи, пригорода Палермо, был этим удивлён. «Вы со мной, вы под моей защитой. Зачем вам столько фараонов?» – шепнул он на ухо высокому (но только в политическом смысле) гостю. Мэром был Франческо Куччиа, он же дон Чиччо – один из мафиозных боссов. Его замечание сильно разгневало Муссолини, от покровительства дона Чиччо он отказался. Тогда тот приказал жителям не ходить на митинг, где Муссолини собирался произнести речь. Какое унижение! Более того, в Марсале, в провинции Трапани, к премьеру явилась делегация ветеранов войны и сообщила, что всего за год в этом портовом городе было совершено 216 убийств. Муссолини говорили, что сицилийцы симпатизируют фашистам, но мафия не даёт тем утвердиться на острове. По рекомендации министра иностранных дел Муссолини назначил нового префекта Трапани – Чезаре Мори, который прибыл туда уже в июне, облечённый специальными полномочиями. «У Вашего превосходительства карт-бланш, – телеграфировал ему Муссолини. – Государственная власть должна быть безусловно, я повторяю, безусловно восстановлена на Сицилии. Если существующие законы будут мешать Вам, это не проблема: мы издадим новые».

Мори оправдал доверие, и 20 октября 1925 года его сделали префектом Палермо. Он создал целую армию из полиции, карабинеров и ополчения, которая перемещалась из одного городка в другой, вылавливая «подозрительных». Для устрашения не гнушались ничем: отбирали имущество, резали скот, применяли пытки. Некоторые мафиози, находившиеся на низшей ступени в иерархии каморры, добровольно сотрудничали с властями, чтобы защитить себя и отомстить врагам. За первые два месяца в Палермо «железный префект» арестовал более пятисот мужчин, а 1 января 1926 года совершил свой главный «подвиг»: осадил посёлок Ганджи – оплот местной преступности. Полиция и карабинеры обходили дом за домом, арестовывая мафиози и их сообщников; скрывшихся вынуждали сдаться, взяв в заложники женщин и детей. К 1928 году было арестовано 11 тысяч «подозрительных», которых массово судили и сажали в тюрьму или отправляли в изгнание без суда. Многие эмигрировали в Америку, пополнив ряды гангстеров. Для уничтожения мафии Мори считал необходимым установить прямой, без посредников, контакт населения с представителями власти, чтобы народ «не воспринимал как милость то, что положено ему по праву». Он стремился доказать сицилийцам, что фашистское правительство сильнее мафии, которая уже не может обеспечить им защиту, но действовал теми же методами: мало уничтожить врага – надо его унизить.

Количество убийств на Сицилии резко сократилось; зато землевладельцы, вздохнувшие свободно, подняли арендную плату чуть ли не в десять раз. Кроме того, расследования Мори выявили факты сговора между мафией и влиятельными членами итальянского правительства, да и Национальной фашистской партии тоже… В общем, у любой палки – два конца. В 1929 году Мори снимут с должности.

Многих тогда интересовал вопрос, не будет ли и в США так же, как в Италии. Когда журналисты спросили Капоне, как он относится к Муссолини, тот ответил довольно расплывчато: «Муссолини? У него всё получится, пока будет заботиться о ребятах».

Тем временем и в Америке происходили важные события, хотя Капоне, похоже, тогда ещё в полной мере не понял их значения. 16 мая 1927 года Верховный суд США вынес постановление: преступники должны платить подоходный налог с имущества, полученного незаконным путём, или же подвергнуться преследованиям за уклонение от уплаты налогов.

Началось всё с того, что автомобильный дилер и по совместительству бутлегер из Южной Каролины Мэнли Салливан подал апелляцию на решение суда, признавшего его в 1922 году виновным в уклонении от уплаты подоходного налога. Доход был им получен от продажи виски в нарушение «сухого закона». Салливан сначала утверждал, что спиртное, доставленное морем в Чарлстон, принадлежало не ему, в апелляции же заявил, что подачей налоговой декларации донёс бы сам на себя, тогда как 5-я поправка к Конституции даёт американцам право не свидетельствовать против себя. Апелляционный суд согласился с Салливаном: заплатить налоги с незаконных доходов – всё равно что признаться в совершении преступления. Однако заместитель Генерального прокурора по налогам и по применению «закона Волстеда» Мейбл Уолкер Виллебрандт потребовала от Верховного суда пересмотреть решение по апелляции. Возникло дело «Салливан против США»; правительство представляла сама Виллебрандт, прозванная «первой леди закона».

Мейбл тогда было 38 лет. Это, несомненно, незаурядная личность: она окончила вечерние курсы при юридическом факультете Университета Южной Каролины, с 1916 года отстаивала права женщин в Лос-Анджелесе, став первой женщиной-адвокатом в этом городе; на её счету было более двух тысяч судебных дел. Наставник Виллебрандт, Фрэнк Догерти, рекомендовал её сенатору из Калифорнии Хираму Джонсону, и в 1921 году президент США Уоррен Гардинг назначил её заместителем Генерального прокурора. Ей поручили надзор над соблюдением налогового законодательства, за пенитенциарной системой и за проведением в жизнь «сухого закона».

Все эти три направления оказались тесно связаны между собой. В 1926 году Виллебрандт открыла в штате Огайо первый федеральный исправительный дом для подростков, впервые совершивших правонарушение; годом позже, в Западной Виргинии, – первую федеральную женскую тюрьму (женщины всё чаще подвергались судебным преследованиям за нарушение «сухого закона»). Чтобы чем-то занять заключённых, в федеральной тюрьме Ливенворт, в штате Канзас, была организована обувная фабрика. Параллельно Виллебрандт выкорчёвывала коррупцию в системе наказаний, из-за чего лишилась сторонников в президентской администрации. Даже её непосредственный начальник, Генеральный прокурор Гарри Догерти, был тесно связан с коррумпированными кругами федеральных чиновников и в 1922 году чуть не попал под суд по обвинению в мошенничестве; министр финансов демонстративно пренебрегал её рекомендациями. Для одних политиков и чиновников «сухой закон» был лишь источником личного обогащения, другие были к нему равнодушны или настроены враждебно.

Но неукротимая Мейбл относилась к своим обязанностям очень серьёзно. Она добилась увеличения численности береговой охраны и тем самым пресекла контрабанду спиртного у берегов Флориды. Она же сорвала две крупнейшие бутлегерские операции, в Алабаме и Джорджии. В 1923 году «большая четвёрка» бутлегеров из Саванны (Джорджия) предстала перед судом за уклонение от уплаты налогов; в ходе следствия по этому делу удалось добыть ценную информацию о их подпольном бизнесе. За один только год, с июня 1924-го по июнь 1925-го, через офис Мейбл Виллебрандт прошли 48 734 дела, связанные с нарушением «закона Волстеда», и в 39 072 случаях были вынесены обвинительные приговоры; кроме того, 278 ранее вынесенных судебных решений были пересмотрены Верховным судом. Виллебрандт лично участвовала в заседаниях по более чем сорока таким делам и одержала несколько побед. Вот и теперь она требовала, чтобы бутлегеры, живущие на широкую ногу с неизвестно каких доходов, хотя бы платили налоги, раз уж нельзя привлечь их к ответственности по другой статье[29]29
  Отметим, что в 1923 году почти пять тысяч бутлегеров по всей стране платили подоходный налог – об этом 3 августа написала «Чикаго трибюн». Джон Торрио, Херши Миллер, Макси Эйзен и Фрэнки Лейк рассчитались с налоговой за 1924 год, чтобы под них нельзя было подкопаться с этой стороны (3 сентября 1925-го эта сенсационная новость попала на первые полосы газет). Более того, налоговый агент Эдди Уотерс даже помогал бутлегерам заполнять налоговые декларации так, чтобы не засветить источник их доходов. Однако уже в 1925 году кое-кому начали предъявлять обвинения в уклонении от уплаты налогов.


[Закрыть].

Судья Оливер Венделл Холмс-младший отметил, что по «закону о доходах» 1921 года в понятие общего дохода входят средства, полученные от совершения сделок и из «каких угодно источников», и что если в аналогичном законе 1913 года перед словом «бизнес» стояло определение «легальный», то в 1921 году конгресс решил это ограничение снять. Ссылку на 5-ю поправку судья счёл абсурдной: как можно обвинить себя, заполнив бланк для предоставления в налоговую инспекцию? Скрывать свои доходы эта поправка не позволяет.

Слушания продолжались больше двух месяцев. Когда 16 мая 1927 года Верховный суд вынес решение против Салливана, биржи залихорадило, и правительству пришлось принимать меры для выравнивания котировок акций. Однако Верховный суд на этом не остановился и одобрил незаконное изъятие бухгалтерских книг и записей у владельца распивочной из Сан-Франциско по фамилии Маррон. Дело вела Мейбл Виллебрандт, и эта её новая победа, по сути, отменила действие 4-й поправки к Конституции, гарантировавшей гражданам личную безопасность и защищавшую их жилища, документы и вещи от необоснованных обысков и конфискаций. А ведь 4-я поправка действовала даже в период «закона о шпионаже»! Теперь же агенты налоговой инспекции получили возможность изымать документы и добиваться признаний. Карать за нарушение закона, попирая при этом Конституцию… Как видим, эта дилемма возникла задолго до описанного братьями Вайнерами в детективном романе «Эра милосердия» концептуального спора между Жегловым и Шараповым.