Текст книги "Аль Капоне. Порядок вне закона"

Сисеро

В Нью-Йорке мафию крышевали демократы из Таммани-Холла, в Чикаго – мэр-республиканец Уильям Гейл Томпсон. В первый раз он сел в кресло мэра в 1915 году, пообещав превратить Чикаго в «величайший город в мире», искоренить коррупцию, бороться с преступностью («Аферистам лучше убраться из города до моей инаугурации!»), понизить цены на газ, создавать рабочие места и развивать городскую экономику. При нём достроили мост на Мичиган-авеню, расширили 12-ю улицу и Огден-авеню, открыли новые почтовые отделения и транспортные терминалы, детские площадки и т. д. Большой Билл (он был ростом под два метра и весил почти полтора центнера) вёл себя эксцентрично: мог одеться ковбоем и въехать в зал заседаний городского совета на лошади. Во время Первой мировой войны он занимал резкую прогерманскую и антибританскую позицию, за что недруги дали ему кличку Кайзер Билл. А ещё он поощрял увеличение чернокожей общины, учредил для неё особый корпоративный совет, создавал рабочие места в «чёрном поясе», благодаря чему негры прозвали его «малым Линкольном», а белые стали называть мэрию «хижиной дяди Тома». Именно поддержка 75 тысяч чернокожих избирателей, а также обещание отстаивать интересы народа и преследовать богачей, уклоняющихся от налогов, обеспечили ему переизбрание в 1919 году. Реакция белого населения не заставила себя ждать: вскоре после выборов в Чикаго начались расовые столкновения.

«Борьба с коррупцией», которую вела администрация Томпсона, была борьбой пчёл с мёдом. К счастью, в Чикаго ещё сохранялись свободная пресса и общественность, с мнением которой приходилось считаться. От планов выставить свою кандидатуру на третий срок в 1923 году Большому Биллу пришлось отказаться, после того как руководитель его предвыборного штаба был уличён в вымогательстве взяток и «партийных взносов» у продавцов школьно-письменных товаров. Выйдя из борьбы, Томпсон обеспечил победу своему противнику-демократу Уильяму Эметту Деверу, сам же получил пост председателя комиссии по водным путям сообщения штата Иллинойс. Всеми силами стараясь, чтобы о нём не забыли и чтобы его имя по-прежнему мелькало в заголовках газет, Томпсон затеял несколько судебных тяжб, а также начал продвигать проект канала, который соединил бы Великие Озёра с Мексиканским заливом. Позже, в июле 1924-го, он решил отправиться в «научную экспедицию» с целью найти рыбу, способную лазать по деревьям, и поставил 25 тысяч долларов на успех, но «экспедиция» из-за отсутствия желающих присоединиться к ней добралась лишь до Нового Орлеана.

Тем временем честный и порядочный Девер, восемь лет прослуживший олдерменом, а с 1910 года бывший судьёй, собирался очистить вверенный ему город от скверны и утвердить закон и порядок. «Я закрою каждый дом терпимости и каждый игорный притон в Чикаго, если у меня хватит на это власти», – пообещал он со страниц «Чикаго трибюн» 7 мая 1923 года, а 6 октября добавил: «Я намерен закрыть каждый салун или водный киоск в городе, если будут выявлены нарушения закона». Сам он выступал против прогибиционизма, однако закон есть закон, и мэр приказал шефу полиции строго его соблюдать без оглядки на то, популярен ли он в обществе.

Гангстеры сначала восприняли это как маскарад. Шефом полиции Девер назначил Моргана Коллинза, ранее служившего капитаном полицейской части Чикаго-авеню в Норд-Сайде и умевшего договариваться с местными бандами. Но Коллинз так крепко держался за новую должность, что стал следовать указаниям мэра буквально: начались полицейские рейды, бордели и питейные дома закрывали, никаких возражений не слушали и денег не принимали. Среди агентов Прогибиционного бюро тоже нашлись неподкупные люди. Так, Брис Армстронг в 1923 году закрыл семь из четырнадцати пивоварен Чикаго, отказавшись от взяток, которые могли бы составить 25 тысяч долларов.

Но уничтожить предложение ещё не значит устранить спрос. Салуны, игорные притоны и «весёлые дома» попросту мигрировали в пригороды – на юг и на запад. Например, в Бёрнеме – городке с населением около восьмисот человек, в 30 километрах к югу от Чикаго, – банда Торрио взяла под свой контроль несколько пивоварен и открыла с полдюжины постоялых дворов с игорными столами, девочками и выпивкой. Мэр, Джонни Паттон, оказывал гангстерам всяческое содействие. В газетах его часто называли «Мальчик-мэр», потому что он с четырнадцати лет обслуживал клиентов в собственном салуне. У него были самый большой и нарядный дом во всём Бёрнеме и поле для гольфа; его никогда не видели без дорогой сигары, зажатой в зубах. Тимоти Салливан, поселившийся в Бёрнеме в 1924 году, оставил воспоминания о том времени. У его родителей – инженера-железнодорожника и домработницы – было семеро детей, которым приходилось совмещать учёбу в школе с работой. Восьмилетний Тим подрабатывал чисткой обуви у входа в парикмахерскую. Вскоре владелец этого заведения (городской чиновник, у которого были и «другие интересы») сообщил ему, что парикмахерская закрывается (на самом деле он собирался превратить её в распивочную); тогда мальчик перебазировался к гостинице «Эрроухед», самой роскошной в городе. Барменом там был шеф полиции. «Самый первый мой клиент, – запомнил Тимоти, – был низеньким, с бледным одутловатым лицом и очень маленькими ногами. Вместе с монеткой в десять центов он дал мне доллар на чай. Позже я узнал, что это был Джон Торрио».

Сисеро, граничащий с Чикаго на севере и востоке, ранее был самостоятельным городом и сохранил свою форму самоуправления (опекунский совет); именно там родился Эрнест Хемингуэй. К 1889 году разросшийся Чикаго поглотил более половины этого города, а в 1901-м три оставшихся от него района – Оук-Парк, Бервин и Сисеро – проголосовали за то, чтобы разделиться. Уцелевший Сисеро представлял собой шестую часть города, основанного в 1849 году. Тем не менее его население росло за счёт эмигрантов из Восточной Европы, преимущественно из Богемии, а территория активно застраивалась. Сисеро был крупным транспортным узлом, с 1911 года имел своё лётное поле, а потому притягивал промышленников. Главным местным предприятием стал завод Хоторна по производству телефонного оборудования – «Вестерн электрик Хоторн воркс», основанный в 1904 году; со временем на нём стали работать более двадцати тысяч человек, благодаря чему население Сисеро за два десятка лет выросло вчетверо и составляло около шестидесяти тысяч человек. Население это было исключительно белым. В городке имелись два кладбища: для католиков и для протестантов. Здесь любили пиво и азартные игры, а вот проституцию не жаловали. Множество игорных заведений находилось в пределах двух кварталов от завода Хоторна, некоторые сотрудники проводили за игорными столами часть обеденного перерыва. Даже дети регулярно наведывались к игровым автоматам.

Осенью 1923 года, договорившись с «королём автоматов» Эдди Фогелем и местными властями, банда Торрио взяла под своё крыло местный игорный бизнес, а также стала поставлять в Сисеро пиво и самогон. «Корабль», «Подземка», «Лаутербах» (ими управляли соответственно Джимми Монди, Фрэнки Поуп и Аль Ламберт – профессионалы старой школы) превращались по ночам в места, где правил азарт и шныряли по столам деньги. Кроме того, в городке как грибы росли подпольные перегонные заводы. Не желаете борделей – не надо: их перенесли в соседние пригороды Стикни, Лайонз, а позже Форест-Вью. Маленький Лайонз был так удачно расположен, что мог обслуживать Сисеро, Риверсайд и Брукфилд. В 1913 году в городишке с двумя тысячами жителей было 23 салуна с игорными столами и проститутками. Торрио потеснил местного мафиозного босса Абрама Марковица, забрав власть в свои руки, и лично пригрозил взрывом с возможным смертельным исходом владельцу одного борделя, если тот откажется продать его преступному синдикату. К середине 1920-х доходы банды Торрио – Капоне от Сисеро (123 салуна, 161 букмекерская контора плюс два десятка борделей в окрестностях) будут составлять три миллиона долларов в год.

Газета «Чикаго трибюн» опубликовала 21 сентября 1923 года список людей, незаконным образом получивших разрешения на ношение оружия от мировых судей за плату, колебавшуюся от двух до двадцати пяти долларов; в частности, такие разрешения выдавал Джозеф Мишка из Сисеро. Новый прокурор штата Иллинойс Роберт Кроу решил положить конец этой практике, а пресса оказала ему посильную помощь. Почти все обнародованные имена владельцев незаконных разрешений сопровождаются примечаниями, например: «Т. Антон – управляет отелем “Антон”. Известен как “Антон Грек”. Партнёр К. О. Брауна, который управляет бильярдной» или: «Д. Ф. Куни, Лоуренс-авеню, 6044. Известен как “Денни Куни”. Считается владельцем кафе “Рекс” на углу 22-й и Стейт-стрит». Некоторые персонажи удостоились краткого изложения их криминальной истории: когда и за что арестован, под залог какой суммы выпущен или какому штрафу подвергся… На этом фоне очень скромно смотрятся записи: «Джон Торрио, Клайд-авеню, 7011. Ральф Капоне, Сисеро, Гранд-отель. Альфонс Капоне, Шеридан-роуд, 6832».

В начале октября мать Джона Торрио, Мария Капуто, снова овдовела и решила побывать на родине (она была родом из Бари). Джон и его жена Анна сопровождали её. Бедная вдова, в своё время приехавшая в Америку третьим классом, возвращалась в Италию на роскошном пароходе, чтобы поселиться на вилле, которую купил для неё сын, наняв для мамы три дюжины слуг. На время своего отсутствия Торрио оставил за старшего Аля Капоне, который должен был заниматься ежедневным руководством делами и разруливать конфликты с конкурентами. Для ведения двойной бухгалтерии и осуществления «генеральной линии» у него были Джейк Гузик и Фрэнк Нитти; физическое воздействие на упрямцев (в случае необходимости) Аль поручил буйному Ральфу, а элегантному Фрэнку доверил контакты с властями. Регулярно передавать чиновникам и политикам взятки называлось «голосовать часто и заранее». Республиканцы, демократы – какая разница? Все они одним миром мазаны.

Первого апреля 1924 года в Сисеро предстояли местные выборы, и Аль Капоне составил свой список прикормленных кандидатов. Так получилось, что все они были республиканцы, а население Сисеро поддерживало демократов. Если список провалится на выборах, все расходы впустую. Этого нельзя допустить! Аль устроил публичный разнос Фрэнку, проявившему политическую близорукость: орал на него, не выбирая выражений. Единственный способ взять Сисеро под свой контроль – захватить политическую власть, и если Фрэнк запорет выборы, ему хана. Пусть прямо сейчас пошлют людей мостить и мести улицы, приводить город в порядок, заниматься, мать его, благотворительностью, а главное – чтобы обо всём этом непременно напечатали в «Сисеро лайф» и заткнули рот этой паршивой газетёнке «Сисеро трибюн»!

«Сисеро трибюн» основал в 1922 году двадцатилетний Роберт Сент-Джон, назвав её в честь влиятельной и популярной «Чикаго трибюн», которая в 1920-е годы выходила под девизом «Величайшая газета мира». Своё издание он, как сам рассказывал позже в интервью историку Лоренсу Бергрину, хотел сделать рупором «законопослушных граждан, которые всего лишь любят пиво» и резко настроены против «преступности, проституции, букмекерства и пр.». Сын медсестры и фармацевта, Сент-Джон учился в старших классах вместе с Эрнестом Хемингуэем; однажды учитель литературы задержал их обоих после уроков и сказал, чтобы они выбросили из головы мечты о писательской карьере: «Ни один из вас никогда не научится писать». В 1917 году отец Роберта умер от рака, его мать повторно вышла замуж, а он, шестнадцатилетний, прибавив себе несколько лет, записался во флот и отправился на войну. Вернувшись из Франции, Сент-Джон поступил в Тринити-колледж в Хартфорде, штат Коннектикут, где стал корреспондентом студенческой газеты. Очень скоро его исключили за статью о том, как президент колледжа пытается подвергнуть цензуре преподавателя-правдолюба. Не завершив образование, Роберт всё же сделался репортёром «Чикаго дейли ньюс» и «Чикаго америкэн», а поднабравшись опыта и найдя спонсора, основал вместе с младшим братом Арчером «Сисеро трибюн», став самым молодым издателем и главным редактором в США. Молодого журналиста так и распирало от энтузиазма, а запугать его, как уже можно понять, было не так-то просто.

Несмотря на то, что «Сисеро трибюн» писала обо всех происках Капоне с целью выиграть выборы, накануне голосования складывалось впечатление, что план сработает. Но тут уже «Чикаго трибюн» подхватила тему, рассказав куда более обширной читательской аудитории, чтó творится в Сисеро, и сделав неутешительный прогноз: выборы будут бесчестными, и ещё до закрытия избирательных участков прольётся кровь. Так и случилось.

Действуя от имени Лиса, Аль сформировал смешанную бригаду, позаимствовав бойцов у банд Норд-Сайда в обмен на долю в сисерском бизнесе. Сотрудников избирательных участков, сочувствовавших демократам, избивали и даже похищали, чтобы они не могли исполнять свои обязанности. Бойцы Капоне стояли возле урн для голосования и проверяли бюллетени, которые в них собирались опустить: если там был отмечен кандидат не из списка босса, избирателю грозили побоями, чтобы он либо сделал другую отметку в бюллетене, либо ушёл, не проголосовав. Женщины получили право голоса совсем недавно благодаря 19-й поправке к Конституции, принятой в 1920 году, и стремились им воспользоваться; им тоже не делали поблажек: либо выпроваживали, либо выпихивали с участков.

Узнав об этих безобразиях, мэр Чикаго отправил в Сисеро полицию для восстановления порядка. Но полицейские были в штатском и приехали не на служебных автомобилях, а в точно таких же чёрных седанах, на каких разъезжали бандиты[18]18
  В 1920-е годы полицейские машины ничем не отличались от обычных, разве что на передних дверцах могла стоять надпись «Полиция» или «PD» (Департамент полиции). Чтобы граждане видели, что едут блюстители закона, их машины были открытыми, находившиеся в них люди должны были носить форменные мундиры и фуражки. На поднятие тента, даже в дождь или снег, требовалось особое разрешение начальства. Только с конца десятилетия полицейские машины начнут красить в особые цвета; например, в Нью-Йорке они были зелёными с белой крышей и чёрными бамперами. В 1930-е годы введут единый стандарт для всей страны: чёрные автомобили с белыми дверцами и крышей; тогда же на них начнут устанавливать красные сигнальные фонари.


[Закрыть].

Фрэнк Капоне собирался перейти улицу, когда на неё выехала длинная вереница из десяти-двенадцати чёрных авто. Как только он ступил на шоссе, первая машина резко затормозила, и все остальные тоже остановились. Фрэнк инстинктивно выхватил револьвер – и его тотчас изрешетили пулями. (Несколько полицейских позже спорили, кто из них застрелил брата Капоне.) Журналист и писатель Герберт Осбери (1889–1963), автор многочисленных книг о криминальных кругах, от «Банд Нью-Йорка» (1928) до «Великой иллюзии» (1950), включая «Жемчужину Прери» (1940), переизданную в 1986 году под названием «Банды Чикаго», пишет, что когда Фрэнк рухнул на мостовую, видевший это Аль Капоне бросился к нему, стреляя из револьверов с обеих рук. Но столь живописная деталь встречается только у него. Правда, путаница, вызванная переодеванием, привела к тому, что потери среди гангстеров составили несколько человек, а кроме того, были убиты двое прохожих, угодивших под перекрёстный огонь. Их гибель осталась практически не замеченной журналистами, сосредоточившими всё внимание на смерти Фрэнка Капоне.

Ему устроили пышные похороны. Каждая банда прислала делегацию (от Чикаго-Хайтс их было целых три) и старалась превзойти другую богатством и причудливостью венков и букетов. Аль принимал соболезнования и запоминал на будущее, кто пришёл, кого не было и кто на сколько раскошелился. Похоронили Фрэнка на «Масличной горе» – первом католическом кладбище в Саут-Сайде. Аль потом перевёз туда и прах отца из Нью-Йорка: пусть вся семья будет рядом. Этим он показал, что из Чикаго уезжать не собирается.

Дейдре Мария Капоне сообщает, что Тереза увидела в смерти сына, которому было всего 28 лет, знак, что её семья чем-то прогневила Бога. Она попросила Аля отправить её в Италию, в Ангри, и там полгода молилась о прощении в монастыре, где жили её сестры, а в ноябре вернулась в Чикаго.

За несколько дней до гибели Фрэнк был арестован за незаконное ношение оружия, но судья, благоволивший Капоне, выпустил его на свободу, разрешив иметь при себе револьвер «для личной защиты». Теперь, как водится, началось расследование, и Аль Капоне впервые предстал перед судом как свидетель. Он назвался Алем Брауном, торговцем подержанной мебелью, братом законопослушного бизнесмена Фрэнка, который действительно носил оружие, но исключительно для самозащиты, а в Сисеро находился в тот день для заключения некой сделки с недвижимостью, а не в связи с выборами. Полицейские же заявили присяжным, что Фрэнк вытащил оружие, когда его хотели арестовать, поэтому им не оставалось другого выхода, кроме как пристрелить его. Вердикт вынесли в их пользу: убийство по необходимости.

Имея оружие, ты сам решаешь, когда пустить его в ход. Вечером 8 мая 1924 года в салуне Хайми Джейкобса на Южной Уобаш-авеню сидели телохранитель Торрио Тони Баньо, автомеханик Джордж Билтон и Клиффорд Итон, муж владелицы «салона красоты»; к ним подошел 28-летний Джозеф Говард – взломщик со стажем, бутлегер и «динамитчик» (взрыв в доме или в лавке был одновременно предупреждением и наказанием; поговаривали, что на счету Джо трое убитых). Они о чём-то поговорили, а в половине седьмого в салун вошли два человека, мелкий и крупный. Здоровяк сказал Говарду: «Пойдём выйдем», тот отказался; тогда пришедший без долгих разговоров схватил его за шиворот и разрядил в него револьвер: четыре пули попали в лицо, две – в правое плечо. Прибывшая на место полиция начала опрос свидетелей. Бармен в момент убийства отлучился в погреб; хозяин салуна нагнулся подобрать с пола мелочь, а потому видел только ноги под распашными дверями, а потом растекающуюся кровь под упавшим телом Говарда. (На обычный вопрос: «Вы продаёте спиртные напитки, Джейкобс?» – он дал обычный ответ: «Нет, сэр, только безалкогольные».) Людей в салуне было много, но всем начисто отшибло память – это называлось «чикагская амнезия». Только 75-летний бывший плотник Дэвид Рунельсбек припомнил, что Говард будто бы сказал здоровяку: «Здорóво, Аль»; но опознать этого Аля он бы не смог ни за что на свете. Тем не менее журналистам этого оказалось достаточно.

На следующий день газета «Чикаго геральд энд экзаминер» вышла с аршинным заголовком «Главарь банды Капони убивает врага» (в тексте Аль упоминался c данным ему газетчиками прозвищем «Scarface» – «Лицо со шрамом»), а подзаголовок нагнетал страсти: «Стрельба в салуне возрождает пивные войны в Саут-Сайде». Чего не сделаешь, чтобы газета лучше продавалась! На самом деле, как потом всё-таки выяснили дотошные следователи, всё было проще. Джо Говард по прозвищу Регтайм подписал себе приговор тем, что однажды вечером попытался взять «на гоп-стоп» Джейка Гузика: подстерёг на 22-й улице, где у того была букмекерская контора на паях с Денни Куни, затащил в подворотню и потребовал «полтора куска», а когда Гузик попытался его урезонить, ударил его по лицу. По другой версии, Гузик вместо денег предложил Джо работу, а тот ответил, что ему не по престижу работать на такого фраера, как Аль Браун. Гузик якобы утёрся и смолчал, однако нашлась добрая душа, передавшая эти слова Капоне… Говарда, в общем-то, никто не пожалел – туда ему и дорога. А 24 мая непонятно кто и почему убил четырнадцатилетнего Бобби Фрэнкса, и все силы полиции бросили на расследование этого дела, а про Джо забыли.

Тем не менее 11 июля Аля Капоне арестовали. Его допрашивал помощник прокурора штата Уильям Максвиггин, предварительно побеседовав с Джейкобсом, который высказал предположение, что ноги, которые он видел из-под двери, могли принадлежать полицейским в штатском. Аль сказал (присутствовавший при допросе репортёр Гарри Рид был удивлён высоким голосом Капоне: увидев в кресле такую тушу, он ожидал услышать густой бас), что Говарда знал плохо, никаких проблем с ним не имел и не понимает, за что его убили, – разве что это как-то связано с апрельскими выборами. Его отпустили за неимением улик.

Копаться в обстоятельствах смерти какого-то гопника, получившего по заслугам, было не с руки – в Чикаго творились дела поважнее. Начать с того, что условия «джентльменского соглашения», заключённого преступниками в 1920 году, не соблюдались: границы попирались, одна банда хозяйничала в «огороде» другой. Так, Дин О’Бэнион пришёл в ярость, когда в его Норд-Сайде появилась продукция братьев Дженна: да, на Дивижн-стрит живут одни итальянцы, так что с того? О’Бэнион обратился за поддержкой к своему компаньону Джону Торрио, вернувшемуся с исторической родины, – пусть разберётся со своими соплеменниками. Но Лис и пальцем не шевельнул: он не самоубийца, чтобы нападать на Дженна и весь сицилийский клан.

Напомним, что во всём Чикаго тогда действовали всего семь пивоварен из шестидесяти пяти, существовавших до введения «сухого закона», и три из них принадлежали банде Драггана – Лейка, состоявших в бизнес-отношениях с Дженна. Отстаивая своё добро, эти ребята, которые уже получили по году тюрьмы за бутлегерство, не останавливались ни перед чем. 16 марта 1924 года, в три часа ночи, в доме агента Прогибиционного бюро Бриса Армстронга взорвалась бомба, снеся все задние стены. По счастью, Армстронг с женой находились в другой половине дома, а его племянница была в отъезде. 28 апреля другая бомба разрушила переднюю часть дома преподобного Элмера Уильямса, ещё одного борца с бутлегерством. Но пивоварни всё равно продолжали закрывать, и за качественным пойлом теперь надо было отправляться в Висконсин или другие места, поскольку подпольное кустарное производство в гаражах – не тот масштаб. Если, вместо того чтобы нести транспортные и сопутствующие расходы, можно покупать пиво у «коллег», да ещё со скидкой, зачем с ними ссориться?

Ах так? Ладно. Банда «нордсайдеров» начала попросту угонять у Дженна грузовики с пивом. Торрио по-прежнему не вмешивался. А в мае 1924 года О’Бэнион предложил продать ему за 500 «кусков» свою долю в пивоварне Зибена: его-де запугали Дженна, он хочет отойти от дел и уехать в Колорадо. Что ж, вполне разумное решение. Но Торрио не знал, что на пивоварню Зибена готовится полицейский налёт под руководством лично Моргана Коллинза. Верный человек донёс об этом О’Бэниону, и тот исхитрился провернуть сделку утром того самого дня, на который был намечен этот рейд. А вечером: «Всем стоять! Полиция!» О’Бэниона, Торрио и множество «саутсайдеров» арестовали, только Дин легко отделался, потому что ему, в отличие от Лиса, ранее не предъявляли обвинений в бутлегерстве. Торрио пришлось вносить залог за себя и шестерых подельников, а О’Бэнион отказался возвращать полученные утром деньги.

Торрио и О’Бэнион выступали в одинаковой весовой категории. Банда Норд-Сайда контролировала семь полицейских частей и один район в центре города, между Мэдисон-стрит и рекой Чикаго, а также имела выходы на северные пригороды. Уроженец Иллинойса О’Бэнион принадлежал к ирландской общине. В детстве он сломал левую ногу в двух местах, которая с тех пор осталась чуть короче правой, и потому всю жизнь прихрамывал. Тем не менее уже в 17 лет его на девять месяцев поместили в исправительный дом за налёт на почтовое отделение. Потом он работал барменом и подвизался в банде Быка Рейзера, в которой состояли лучшие «медвежатники» на всём Среднем Западе. (Многие из них позже войдут в его собственную банду.) Наконец, с принятием «сухого закона» он развернулся во всю мощь.

Не в пример Торрио, неуравновешенный О’Бэнион часто действовал спонтанно и нелогично. Его ближайший помощник и друг Хайми Вейсс (Генри Эрл Войцеховский), с которым они вместе состояли в банде Рейзера, был такой же вспыльчивый и опасный, хотя и куда более проницательный. Однажды он выстрелил в грудь своему брату Фреду, в другой раз пригрозил смертью кузену, во время ссоры сбившему его с ног ударом кулака. Вейсс был всего на год старше Аля Капоне. «Мозгом» же банды О’Бэниона был Винсент Друччи (Лодовико Д’Амброзио), ветеран Первой мировой, по прозвищу Махинатор, умевший создавать и поддерживать могущественные союзы. В начале своей криминальной карьеры его много раз арестовывали за повреждение общественных телефонных аппаратов для извлечения из них мелочи. Потом он был судим за кражи, угон автомобиля, ограбление банка… Однако грозный Джордж Багз Моран тоже начинал с мелочовки. (При рождении Джордж получил от родителей-французов имя Аделар Кюнен, но об этом вряд ли помнил даже он сам.) В первый раз он попал в тюрьму за кражу телеги с лошадью, а в день выхода из неё попался при попытке ограбить салун в Блумингтоне: полиция застукала его держащим по бутылке виски в каждой руке. Потом – банда Рейзера, переход к О’Бэниону… Прозвище Багз (Жуки) Моран получил за свою непредсказуемость: у человека явно «тараканы в голове». Но самым чокнутым в банде О’Бэниона считался Бриллиантовый Джек – Луис Олтери (Лиланд Варейн). В преступную организацию эта банда отморозков превратилась благодаря Сэмюэлу Мортону, носившему кличку Нейлз (Гвозди), полученную в молодости, когда он выступал на ринге как Кид Нейлз – гвоздил противников кулаками, прославившись в еврейской общине Вест-Сайда. На войну он отправился добровольцем, во Франции трижды поднимался в атаку, в третий раз был ранен пулей в руку, осколком в ногу, чудом остался в живых, получил французский Военный крест за храбрость и был произведён в лейтенанты. Примкнув к банде О’Бэниона, он научил сумасшедших ирландцев управлять бутлегерской империей. Но его сгубило хобби – верховая езда: в мае 1923 года он погиб, упав под копыта своего коня.

Если бы Мортон был жив, он наверняка отговорил бы О’Бэниона от такой подставы для Торрио. Впрочем, Вейсс, Друччи и Моран тоже возражали, понимая, чем это грозит; но что толку? О’Бэнион возненавидел Торрио и хотел устроить ему пакость – чёрт с ним, с бизнесом. Кстати, это была уже не первая попытка такого рода.

В феврале 1924 года Джон Даффи, наёмный убийца из Филадельфии, находившийся в Чикаго, напился, поссорился со своей невестой Мэйбл Эксли и задушил её подушкой (или убил двумя выстрелами в голову – не столь важно). Утром, проспавшись, он увидел лежащий рядом труп, запаниковал и позвонил приятелю, прося одолжить ему машину и денег и помочь смыться из города. Вскоре ему перезвонил О’Бэнион и назначил встречу в клубе «Четыре двойки». Около восьми вечера О’Бэнион с ещё одним человеком подъехал к клубу на «студебекере» и забрал Даффи. Позже его труп с простреленной головой нашли в сугробе за городской чертой. Поскольку в последний раз Даффи видели в «Четырёх двойках», Алю Капоне пришлось объясняться с полицией. К счастью, нашлись свидетели, заметившие О’Бэниона; но достаточного количества улик против него собрать не удалось.

После рейда на пивоварню Зибена Торрио облегчил свой кошелёк на полмиллиона долларов, ему светила тюрьма за повторное нарушение закона. И потом, он попал в дурацкое положение. А кому это понравится? Лис сразу понял, кто скрысятничал. Убить гада! Братья Дженна не возражали. Однако глава Сицилийского союза Майк Мерло подал голос против, и этот «чёрный шар» перевесил «белые».

Почему Мерло так поступил? Боялся, что начнётся война всех против всех? Или просто из дружеских чувств к О’Бэниону, с которым они одно время соседствовали? Во всяком случае, О’Бэнион истолковал это заступничество как поощрение к дальнейшим боевым действиям. Он действительно уехал с женой Виолой в Колорадо, на ранчо Луиса Олтери, но в октябре вернулся в Чикаго, по дороге прихватив в Денвере целый арсенал, включавший три пистолета-пулемета системы Томпсона. С одним из «томми» Дин разъезжал поблизости от Вест-Сайда, высматривая братьев Дженна. Надолго ему терпения не хватило. 3 ноября он позвонил Анджело Дженне и потребовал вернуть деньги.

Незадолго до этого Аль Капоне, Фрэнк Нитти и Фрэнк Рио (в газетах его называли Скользкий Фрэнк за способность уходить от наказания) сидели в казино «Корабль», в котором у О’Бэниона тоже была доля, и подсчитывали прибыль за неделю. Оказалось, что Анджело Дженна сделал крупную ставку наличными, да ещё и со значительным индексом. Капоне посоветовал из соображений профессиональной этики индекс не учитывать. Но О’Бэнион позвонил Дженне и потребовал уплатить долг в течение недели. Тут он уже хватил через край. Одно к одному: 9 ноября Майк Мерло умер от рака. Теперь смертный приговор О’Бэниону некому было отменить.

Всё произошло на следующий же день. Чтобы не получилось осечки, из Нью-Йорка вызвали профессионала – Фрэнки Йеля. Предлог был железный: похороны Мерло. У О’Бэниона, как и у всех прочих главарей банд, для прикрытия имелся законный бизнес – цветочный магазин, которым управлял его партнёр Уильям Скофилд. Сам О’Бэнион обычно появлялся там только к вечеру, когда магазин превращался в штаб банды; однако в тот день ему позвонили и попросили приехать с утра: поступил заказ на несколько тысяч долларов. Такого человека хоронят…

Сначала произвели разведку: в магазин зашли Джеймс Дженна, Кармен Вакко и Пит Пиццо; убедились, что О’Бэнион на месте, а больше никого из его банды поблизости нет, купили цветов на несколько сотен баксов, сказали, что сейчас подъедут ребята и заберут остальное. Через несколько минут к магазину Скофилда подъехал синий «джуитт», из которого вышли Фрэнки Йель и два человека из банды Дженна – Джон Скализи и Альберто Ансельми по прозвищу Близнецы-мокрушники. Фрэнки пожал хозяину руку и стиснул её стальной хваткой; в это время Скализи и Ансельми выстрелили в него в упор: один – в грудь, другой – в горло. Контрольный выстрел был произведён уже в затылок, после того как О’Бэнион рухнул на пол. Потом все трое уехали. Неделю спустя чикагская полиция арестовала на вокзале Юнион-Стейшн Фрэнки Йеля и Сэма Поллачча, которые собирались вернуться в Нью-Йорк. На допросе Йель заявил, что у него алиби: в момент убийства О’Бэниона он обедал с друзьями. Пришлось его отпустить.

Похороны О’Бэниона тоже были многолюдными и ещё более пышными, чем у Мерло: на цветы потратили в общей сложности полсотни тысяч долларов, бронзовый гроб с серебряной отделкой, стоивший десять тысяч, несли восемь человек, включая Луиса Олтери, Винсента Друччи, Джорджа Морана и Макси Эйзена – друга покойного Сэмюэла Мортона, ещё одного еврея из Вест-Сайда. Католическая церковь отказала ему в погребении на освящённой земле, но один священник, знавший О’Бэниона с детства, прочитал молитву над гробом. Дина похоронили на кладбище «Гора Кармель» в Хилсайде, в четырёх кварталах к западу от его цветочного магазина.

Естественно, его смерть наделала в Чикаго много шуму. «Великодушный к ошибкам, но при этом жестокий. Лояльный к друзьям и ничего не прощающий врагам. Сильный среди слабых; внушающий ненависть и страх порочным. О’Бэнион редко тратил на себя огромные деньги, но постоянно рисковал ради них жизнью. Никогда не видели, чтобы О’Бэнион пил пиво или виски. Спиртное – товар, а не напиток» – такой «некролог» опубликовала «Чикаго трибюн» 11 ноября 1924 года. Говорили, что на счету О’Бэниона не меньше двадцати пяти убийств. При этом он отказался уволить охранника своих пивных грузов, про которого другие члены банды сказали, что он гомосексуалист. Дин ответил, что если им это не по душе, пусть ищут себе другую работу. Вот такая широта взглядов и приверженность к равноправию. (Кстати, Чикаго стал первым городом в США, где возникла организация по защите прав гомосексуалистов – Общество прав человека, и произошло это как раз в 1924 году. Общество издавало свой печатный орган – «Дружба и свобода», но под давлением полиции и политических кругов было вынуждено самораспуститься.)