Текст книги "Сердцеед, или Тысяча и одно наслаждение"

Екатерина Гринева
Сердцеед, или Тысяча и одно наслаждение

* * *

День был замечательным. Прямо по классику – «мороз и солнце – день чудесный!». Ярко-белый снег, от которого слепило в глазах, и солнце, пускавшее по квартире солнечные зайчики, – неплохое начало для последнего дня уходящего года.

Я вскочила с кровати и побежала в ванную. Утро начиналось с бодрящего душа, затем следовал завтрак – кофе, хрустящие тосты с тонким слоем масла. Много масла – вредно: холестерин, калории. В эпоху всеобщего помешательства на диетах есть масло было дурным вкусом. Все сидели на диетах и подсчитывали калории. А потом вставали на весы и записывали в блокнот собственные успехи и достижения на этом поприще.

Я не выпадала из общей массы и строго следила за своим весом. Каждый раз я думала, что похудеть на пару-тройку килограммов мне бы не помешало – фигура была бы еще стройней и ноги визуально бы удлинились. Но отказаться от сочного хорошо прожаренного мяса, булочек с заварным кремом и пиццы, которую я частенько заказывала на дом, я не могла.

Тосты пригорели. Но я любила и такие – с горелой корочкой, на которой масло мгновенно таяло и приобретало нежно-сливочный вкус, как у молочной пенки. Кофе был черным и крепким. Без сахара. Как я и любила.

Мне нравилось, что в моей жизни есть вот такие маленькие ритуалы, которые позволяют мне ощутить незыблемость жизни и устоявшийся порядок, который никто не мог нарушить без моего на то позволения.

Программа дня была напряженной.

В двенадцать у меня было запланировано деловое совещание в «Балчуг-Кемпински», следующим пунктом предновогодней программы значился вояж в магазин и выбор подарков.

Деловое совещание было назначено в самый последний момент. Я долго отнекивалась и убеждала начальника перенести на следующий год, на после каникул, когда мозги будут свежими, идеи – креативными, а вид – отдохнувшим.

– Вид у тебя и так что надо, – бесцеремонно осадил меня мой шеф Лазуткин Борис Иванович, Боб, как иногда звала я его про себя. Вопреки общему мнению, я не была его любовницей. Мы слишком ценили наши деловые отношения, чтобы принести их в жертву эфемерной рабочей интрижке, которая, как известно, в девяноста случаях из ста кончается увольнением и только в десяти – прочной любовной связью.

Нам это было ни к чему, и по взаимной негласной договоренности мы твердо придерживались установленных правил: наши отношения были в меру фривольными, в меру дружескими, но когда это было надо – Боб настаивал на своем, а я беспрекословно подчинялась, помня о том, кто из нас – начальник. А кто – подчиненный.

Я вспомнила и улыбнулась тому нетерпению, с которым мой шеф напутствовал меня.

– Ну, Марго, ты и сама все понимаешь, – сказал он. – Лакомый кусочек. Сотрудничество со швейцарцами в эпоху всеобщего кризиса капитала. – И он притворно закатил глаза. Мой шеф, лысый пузатенький мужчина, пятидесяти двух лет, с невероятным обаянием, которым он нещадно пользовался, любил иногда выражаться витиевато и туманно, особенно когда речь заходила о больших деньгах.

– Понимаю.

– Будь умницей, если что звони…

– Договорились.

Я вышла из его кабинета, предвкушая пару часов нудных переговоров с представителями швейцарских деловых кругов, а потом – свободу и новогодние хлопоты. Беготня по магазинам, приезд Вадика и долгая ночь с шампанским, телевизором и зажигательной музыкой.

С утра шел снег, сейчас он стих, и небо было серо-чистым, а настроение – радостно-победным. И это, наверное, все из-за Нового года. Почему-то в его преддверии меня охватывала непонятная эйфория, которая, как я знала, скоро улетучится.

Переговоры, как уже было сказано, проходили в «Балчуг-Кемпински».

Все мои движения были выверены до автоматизма – пропуск в бюро пропусков, сопровождающий от швейцарской делегации – высокий худой мужчина – посмотрел сначала на меня, потом в большой офисный блокнот, который держал в руках.

– Кравцова Маргарита Николаевна? – мужчина говорил с едва уловимым акцентом.

– Да, – сказала я низким голосом. Такой голос я всегда приберегала для деловых партнеров, любовников, с которыми собиралась расстаться, и для надоедливых соседей.

Он сделал какой-то росчерк в блокноте и улыбнулся хорошо заученной улыбкой.

– Прошу. Вас ждут.

Переговоры прошли так, как я и ожидала, – с туманными перспективами и пожеланием встретиться еще раз. Насколько я была в курсе, все наши партнеры улетели к себе домой – на Рождество, и только эти упрямые швейцарцы решили провести переговоры в последний день уходящего года.

Мы поднялись из-за круглого стола. Руководитель переговоров – мужчина лет сорока, в очках, высокий, чуть грузный, со спокойными серыми глазами – едва скользнул по мне взглядом, что невольно разозлило, раззадорило меня. Да как он смеет так смотреть – незаинтересованно, равнодушно – вспыхнуло красным маячком внутри. Впрочем, я быстро погасила этот порыв. Однако не замедлила послать ему самую обольстительную из своих улыбок и «сделать» томный взгляд. Так, самую малость, для «профилактики», как обычно говорила я сама себе. Просто меня задел его холодный взгляд и стало чуть-чуть обидно. На носу Новый год, хорошее настроение, а этот чурбан смотрит на меня так, словно перед ним полено, а не женщина.

И тогда в глубине этих спокойных, чуть сонных глаз что-то всколыхнулось и откликнулось. Рванулось навстречу мне. Вот так-то, самодовольно подумала я, знай наших. Я хотела напоследок ограничиться кивком головы, но он уже шел ко мне и протягивал руку. Переводчица выросла рядом. Рука Эрнста Кляйнца была теплой и мягкой. Он задержал мою руку в своей и сказал длинную фразу, отчетливо выговаривая слова.

– Он говорит, – равнодушно-споро стрекотала переводчица, дама неопределенного возраста с короткой стрижкой и в сером костюме: скучный пиджак, скрадывающий любой намек на фигуру и юбка на два пальца выше колен, – что поздравляет вас с наступающим Новым годом и желает счастья и побольше удачных сделок.

– Спасибо. – Я слегка наклонила голову набок. – Я тоже желаю господину Эрнсту Кляйнцу всяческих благ в Новом году и успешного бизнеса.

После обмена дежурными любезностями я кивнула и собиралась уже отойти, как переводчица повысила голос.

– Господин Кляйнц спрашивает: мог бы он пригласить вас на ланч пятого января?

– Возможно, – улыбнулась я.

Кто-то окликнул господина Кляйнца, и я, воспользовавшись этим, отошла в сторону. Переговоры были закончены, и все дела остались в старом году. А сейчас передо мной, как ровное снежное поле, расстилались оставшиеся залы последнего дня уходящего года. Я ощутила себя школьницей, вырвавшейся на свободу. Я обернулась и поймала на себе взгляд Кляйнца. Он смотрел на меня и одновременно разговаривал с кем-то по телефону. Он может еще задержать меня под каким-нибудь предлогом, подумала я, надо драпать отсюда, пока меня не остановили.

Я прибавила шаг и покинула зал переговоров. Внизу в холле я задержалась около зеркала и с удовольствием окинула себя взглядом. В зеркале отражалась стройная женщина двадцати девяти лет – яркая брюнетка с волосами, аккуратно зачесанными назад, в костюме лососевого цвета, на высоких шпильках; на шее – тоненькая золотая цепочка, в ушах – сережки с бриллиантовой россыпью.

Я взяла в гардеробе норковый полушубок и вышла на улицу. От свежего морозного воздуха у меня перехватило дыхание, и я резко выдохнула. Легкое туманное облачко повисло в воздухе и через пару секунд растаяло. Пискнул сотовый, я вытащила его из сумочки, скользнула пальцами по кнопкам. Эсэмэска была от Вадика: «Ты где?»

Я ответила: «Еду в магазин, а потом – домой» – и заторопилась к стоянке.

Чувство было не из приятных: будто кто-то сверлил мне затылок, ни на секунду не выпуская меня из виду. Я пару раз резко обернулась: никого. Впрочем, в суматошной предпраздничной толпе было трудно вычислить кого-то подозрительного, кто бы мог следить за мной вот уже в течение последних часов. Или мне показалось?

Я бродила по магазину, покупая новогодние подарки, но чувство странной тревоги не проходило.

Звонок сотового отвлек меня от этих мыслей. Звонила Динка.

– Алло! – радостно прозвенел голос подруги.

– Да, – откашлялась я.

– Ты чего такая грустная?

– Нормальная.

– Ты не забыла, что мы тебя ждем.

Я промолчала. Динкина затея, чтобы я приехала к ней на Новый год, мне сразу показалась бредовой. Мало того, что ее муж Мишка недолюбливал меня, так мой бойфренд вряд ли согласится провести праздник в чужой семье с двумя заводными пацанятами. Я все это объяснила Динке, но она упрямо настаивала на своем – ей, видите ли, хотелось видеть меня в канун Нового года позарез, и поэтому нам пришлось найти компромиссный вариант. Я приезжаю к Динке и сижу у нее до десяти, потом еду к себе домой. Она неохотно согласилась.

– Ты могла бы уговорить Вадика отпраздновать Новый год с нами…

– Нет, – отрезала я. – Он на это не пойдет. Даже и не надейся. Упрашивать его я не стану. Так и знай.

– А могла бы.

– И не подумаю.

После легкой паузы Динка согласилась на мой приезд, но в ее голосе звучали нотки недовольства, на которые я решила не обращать никакого внимания. В конце концов, имею я права на личную жизнь или нет?

Я спешно накидала в сумку подарки Динкиным детишкам; выбрала Вадику итальянскую сорочку и направилась к кассе – оплатить покупки. Тут я вспомнила, что ничего не купила Динке и снова пошла в зал.

Делать подарки ближним – всегда занятие сложное. Трудно угадать, что им нужно, а покупать ненужную вещь – бесплодная трата сил, времени и денег. Существовал еще один вариант – спросить о подарке напрямую и узнать о заветном желании из первых уст. Но в этом случае пропадал некий загадочный флер, присущий слову «подарок».

Внезапно меня разобрало любопытство, и я пробежалась по магазину с одной-единственной целью: посмотреть, что покупают другие люди. Может быть, я одна мучаюсь над этим вопросом, а они четко представляют себе, какими должны быть новогодние подарки, и своими покупками подскажут мне, что подарить Динке.

Мучалась я так каждый год, но сегодня – особенно. На ум ничего не приходило.

Я оглядела людей вокруг меня. Они мне напоминали особую касту жрецов, объединенных одной общей целью.

Каждый покупал – свое. Вот девушка с белым мобильным, плотно прижатым к уху, щебечет насчет «Васеньки», что она ему хочет подарить нечто «прикольно-клевое». Другая женщина с трехлетним карапузом рассматривает коробку с игрой: на обложке нарисованы солдатики и танки. Молодой мужчина с холеной бородкой вертит в руках вазу из темно-красного стекла, две тетеньки кладут в корзинку для покупателей одинаковые постельные комплекты – ярко-синие цветы на белом фоне. Я вздохнула: похоже, особой фантазией люди не отличаются, и мне нужно думать самой, что подарить подруге.

Покупать одежду – намекать на Динкины проблемы с финансами, духи… подруга сто лет не пользовалась духами. Да я и не знала Динкиных вкусов. И что ей подарить? Динке, вечно стоявшей у плиты, образцовой матери-хозяйке, я решила подарить новый набор кастрюль. Подарок, что называется, в тему.

Я невольно обернулась: мне показалось, что кто-то пристально рассматривает меня. Но похоже, это были мои глюки… Сворачивая с тележкой к кассе, я чуть не налетела на высокого худого человека.

– Простите! – машинально бросила я.

– Ничего, – пробормотал он. – Все в порядке.

Я расплатилась и вышла на улицу.

Этот Новый год обещал быть самым лучшим, и я твердо была уверена в том, что так и будет.

Вадик, мой последний бойфренд, обещал приготовить мне сногсшибательный сюрприз, и я дала ему слово не приступать с расспросами раньше времени, хотя меня одолевало вполне простительное женское любопытство. С Вадиком я была знакома около полугода; он был мил, симпатичен и хорошо воспитан. На этом список его достоинств исчерпывался.

Он был страшный педант, зануда и у него было туговато с чувством юмора. Но я устала от всех своих прежних бойфрендов – грубовато-бесшабашных хамов, с великолепным чувством юмора и полным отсутствием всяких обязательств. Милый, воспитанный Вадик был тем, что мне сейчас было нужно позарез. Вадик – уютный, как мой старый плюшевый мишка – привет из детства, – который сейчас валялся в кресле, смотря на меня своими разноцветными глазами-пуговицами. Одна была черной, а другая – зеленой.

Мобильный звонил в сумке. По мелодии «Спят усталые игрушки» я поняла, что звонит маман, и размышляла: брать или не брать телефон.

После того, как отец ушел от нас к молоденькой секретарше – я тогда ходила в девятый класс, – мою мать как подменили. Она выкрасилась в ярко-рыжий цвет, стала много курить, красить губы алой помадой и чересчур громко смеяться. Всех женщин она называла «милочками», мужчин «лапулями», а меня – «золотцем». В углах шкафа она прятала пузатые бутылки с ликерами и коньяком. Маман любила выпить рюмочку перед сном, всплакнуть и пожаловаться на жизнь. Днем она работала – правда, ни на одном месте особо долго не задерживалась, – а вечером смотрела бесконечные сериалы. Она неожиданно вспомнила о своих старых подругах и одноклассницах и часами висела на телефоне, вспоминая «старые добрые времена» и жалуясь на «скотское настоящее».

Когда я поступила в институт, мы разменяли квартиру: я оказалась в однокомнатной на Тимирязевской, а мать – в Кузьминках.

Учась в институте, я подрабатывала то официанткой в кафе, то уборщицей в маленьких офисах. Мать к тому времени стала работать все меньше и меньше; когда я после института устроилась на постоянную работу, она вовсе осела дома как заправская домохозяйка. При этом я полностью содержала ее, работая за двоих. Она всегда звонила мне перед праздниками, налегая на свое бедственное материальное положение и тем самым выклянчивала дополнительные подношения.

Я нажала на кнопку соединения.

– Золотце, – прошуршал-прошелестел голос матери. – Ты не забыла обо мне?

– Добрый день, мама! – повысила я голос. – Как ты себя чувствуешь?

– Как я могу себя чувствовать! – мать мгновенно въехала в привычную колею. – То давление, то сердце. Ты приедешь ко мне? У меня уже пустой холодильник и лекарства кончились. И ни копейки нет.

– Я тебе давала в прошлом месяце. Приличные деньги.

– Золотце! Разве это деньги, – голос то удалялся, то приближался, словно мы находились в театре, и мать временами подходила к рампе, а потом удалялась в глубь сцены. – Вот и Олимпиада Петровна говорит, что дочка могла бы давать и побольше. – Олимпиада Петровна была соседкой моей мамы – вредная, сухая, как лист из гербария, старушенция, когда-то работавшая в Министерстве печати.

– Я не знаю, что говорит Олимпиада Петровна. Деньги были вполне приличные. Если только не тратить их на коньяк, дорогие сигареты и черную икру.

– Ах, золотце…

Я почувствовала глубокое раздражение и усталость.

– Ладно. Я приеду и привезу тебе продукты и деньги. На днях.

И дала отбой.

Не успела я сесть в машину, позвонил Вадик.

– Алло! – я открывала дверцу, прижимая телефон к уху.

– Это я. – Голос Вадика звучал очень тихо.

– Ты на шпионском задании? Так тихо говоришь! Ты на работе?

– Да. То есть нет.

– Уже отметили Новый год на корпоративной вечеринке? Забыл, где находишься? – рассмеялась я.

– Не забыл. – Голос звучал виновато.

– Слушай, я сейчас еду домой. И жду тебя.

– Я… я не приеду.

– Не поняла. – Я переложила трубку к другому уху. – Вадик! Ты меня слышишь?

– Слышу! Мама попросила меня присутствовать в гостях у родственников. Я говорил ей о тебе, но она… плохо себя чувствует, и я не могу ее волновать. Понимаешь, ее сердце… – И Вадик замолчал.

Слова застряли где-то посередине горла, и я судорожно сглотнула.

– Я правильно тебе понимаю: ты не приедешь ко мне на Новый год, и наши планы летят ко всем собачьим чертям? Ты будешь встречать Новый год с мамой, а я в одиночестве?

Больше всего на свете в тот момент мне хотелось услышать, что я ошиблась и что наши планы остаются в силе. Но я услышала совершенно противоположное тому, что хотела.

– В общем – да. Но я приеду завтра… – Я нажала на отбой, чувствуя, как злые непрошеные слезы выступают на глазах. Прислонившись к дверце машины, я закрыла рот рукой. Мне хотелось кричать, ругаться и рыдать во весь голос. Мир, который еще несколько минут назад был ярким, переливающимся всеми цветами радуги, как гирлянда на новогодней елке, безнадежно потух. И я ничего не могла с этим поделать.

Я ощущала себя полностью обессиленной, как перегоревший мотор; хотелось куда-то спрятаться, зарыться и переждать эту минуту.

Конечно, я переживала не из-за Вадика. Нет, я переживала из-за очередного тревожного звоночка, который сигналил мне, что я опять ошиблась, не рассчитала свои силы и с размаха угодила в канаву, без всякой надежды выбраться оттуда в ближайшее время.

А я-то еще всерьез рассчитывала на Вадика…

Мне нравилось в нем все: застенчивость, внимание и нежность.

И я не обращала внимания на… бесхарактерность, слюнтяйство и полное подчинение мамаше, которая вила из него веревки…

Я стукнула кулачком по машине и поправила шарфик, который в эту минуту показался мне удавкой.

– Маргарита! – услышала я где-то рядом.

Я повернула голову.

Это был он, бодро-жизнерадостный Эрнст Кляйнц, гражданин Швейцарии, у которого по определению не могло быть никаких проблем. Все четко расписано, и все заранее распланировано. У гражданина Кляйнца не было испорченных праздников и неожиданных предательств. У него все было карамельно-правильно, глянцево-блестяще, как на рождественских открытках с непременным краснощеким Санта-Клаусом, мешком подарков и елочкой с золотыми шарами.

– Всье в порьядке? – прокричал он, сложив руки рупором. Я даже не знала, что он говорит по-русски.

– О’кей, – мотнула я головой. – Все о’кей.

Он смотрел на меня, словно сомневался в моих словах. Я нахмурилась. Не хватало только, чтобы швейцарец бросился меня утешать. Интересно, как он сюда попал? Ехал за мной, что ли? Или просто свернул по пути: этот крупный супермаркет находился недалеко от гостиницы, где проходили переговоры.

Я рванула дверцу на себя. В салоне слабо пахло духами – мой запах. Я села за руль и посмотрела прямо перед собой. Эрнст Кляйнц по-прежнему смотрел в мою сторону, и я с силой дернула рычаг передач на себя. Меньше всего мне хотелось, чтобы кто-то видел меня в таком состоянии – потерянной и полностью деморализованной, как будто мне дали изо всех сил под дых, и теперь я судорожно пытаюсь прийти в себя.

Я выехала со стоянки и направилась к себе домой. Ехала я медленно, аккуратно, стараясь сосредоточиться на дороге, но непрошеные мысли так и лезли в голову помимо моей воли. Похоже, эта ситуация меня здорово зацепила. Гораздо сильнее, чем я думала вначале.

Я думала, что Вадик будет моей тихой гаванью, где я в конце концов благополучно поставлю на якорь свой крейсер. Да, Вадик был привязан к своей мамаше, но я думала, что справлюсь и с этим препятствием в наших отношениях.

Оказалось, думала я так зря.

Злость, досада, раздражение были так велики, что мне хотелось разогнаться и лихой ездой поднять свое плохое настроение. Звонок мобильного застал меня, когда я стояла в пробке.

– Слушай! – голос подруги был чуть виноватым. – Ты не могла бы купить мне елку?

– Елку? Ты же говорила, что купила ее.

– Да. Но Сеня уже успел эту елку опрокинуть. Хорошо, что никто не пострадал, только внизу – две самые крупные ветки обломились и макушка, теперь дерево выглядит как обструганное полено. Если тебе, конечно, не трудно. И по пути. Ну так что? Купишь? Рита, будь человеком, – в голосе подруги послышались слезливые интонации. – Мне же мои шустрики все нервы измотают, если у них елки не будет.

Елка была, «конечно, не по пути». Но отказывать подруге не хотелось, для ее пацанов Новый год обязательно должен быть с елкой – пушистой, остро-колючей, с густым хвойным запахом, от которого кружится голова, – непременными блестящими шарами и разноцветными, похожими на туго заплетенные косы, гирляндами. Динка уже вовсю готовится к празднику и стряпает новогодний ужин – вырваться из дома ей трудно. Это я – птица перелетная, никем и ничем не связанная – мне заехать на елочный базар ничего не стоит, тем более, раз подруга просит меня об этом.

И купить там лучшую елку.

Для Динкиных детей.

– Не трудно. Заскочу на елочный базар и куплю.

– Он, кстати, недалеко от моего дома. Не доезжая супермаркета.

– Ясненько. Пока. Будем на связи.

Я сглотнула. Неприятный тягучий осадок от разговора с Вадиком не проходил. Какая-то часть моего сознания не допускала мысли, что я буду на Новый год одна, в то время как вся страна будет чокаться бокалами с шампанским, налегать на салат «Оливье» и дружно веселиться. Это было ужасно несправедливо и неправильно, и поэтому я упорно цеплялась за каждое мгновение настоящего, оттягивая тот момент, который наступит перед самым боем курантов. Тот кошмар, который настигнет меня в те минуты, когда часы пробьют двенадцать и я как Золушка превращусь из принцессы в замарашку, то есть из удачливой бизнесвумен в одинокую несчастную женщину. И этот момент был не за горами.

Разговорчивый парень на елочном базаре все пытался всучить мне завалящую елку: то с кривой макушкой, то с голым боком, то со сломанными ветками. Наконец, мое терпение лопнуло.

– Ты торгуйся на своем базаре в Караганде, – сказала я. – А мне дай самое лучшее дерево. А то скажу твоему начальнику, что ты плохо работаешь.

Упоминание о начальнике оказало магическое действие, продавец засуетился и сказал, что сейчас найдет самую лучшую елочку, сию минуту. Копался он недолго и наконец вынес мне пушистую красавицу с лохматыми ветками, равномерно торчащими в разные стороны. Просто загляденье, а не елка.

C этой елкой я ввалилась в Динкину квартиру.

– Привет! – бросила мне подруга, втягивая меня в коридор. – Какая красавица!

– Мишка дома?

– Нет. – И Динка энергично тряханула головой. – У них корпоративная вечеринка. Но к девяти, максимум к десяти он будет дома.

– А дети?

– Вот-вот придут.

– Бери елку, – сказала я. – А то я с ней в обнимку стою.

Динка взяла елку и поволокла ее в комнату.

– Времени в обрез, – протараторила она. – Еще пирог не готов. Салаты я сделала. А пирог – нет.

– Чем тебе помочь? – спросила я, выходя из ванной, где мыла руки. Я твердо решила ничего не говорить Динке о своих неприятностях, о том, что Вадик не будет встречать Новый год со мной. – Давай пожарю мясо.

– Маргоша! Это было бы супер, – извиняющимся тоном сказала подруга. – Я, к сожалению, не успела… и Данька с Сеней.

– Ты лучше не извиняйся, а мясо достань. А то мы к Новому году не поспеем.

Динка достала из холодильника сочный кусок мяса и положила его на разделочную доску.

– Вот. Где приправы, ты знаешь.

– Естественно!

Я успела только пару раз взмахнуть молотком над мясом, чтобы его хорошенько отбить, как раздался звонок в дверь.

Через пару минут я услышала голоса Динкиных сыновей – десятилетнего Дани и пятилетнего Сени. Они сразу ринулись ко мне на кухню.

– Рита! – И с громкими воплями оба повисли на мне.

– У меня руки в мясе. И мокрые, – притворно-недовольным тоном сказала я. – Будете себя хорошо вести, получите подарки.

– А сейчас. Я хочу сейчас. – Пятилетний белобрысый Сеня смотрел на меня Динкиными блестящими черными глазами и пошмыгивал носом. – Долго ждать. – добавил он.

– Сначала нос утри, – щелкнула я его по носу. – А потом подарки клянчи.

– Простыл два дня назад. Потерял в детском саду шарф и не сказал об этом воспитательнице. Так и ходил остаток прогулки без шарфа. Большой мальчик, а ведет себя как маленький.

– Бо-о-льшой, – протянул он. – Пода-ло-о-к хочу, – заканючил он.

– Подарки будут завтра. И от меня, и от мамы, и от папы, и от Деда Мороза. Мешок подарков.

Сеня был бы точной копией Мишки, если бы не Динкины глаза. Да и характером он пошел в ее второго мужа – настырного и наглого.

– А ты? – я обратилась к Дане. – Тоже хочешь получить подарки сразу и немедленно?

Данька молчал, не сводя с меня пронзительного взгляда темных глаз. Он был похож на первого мужа Динки – ее большую любовь – Игоря, и своим взглядом он смущал меня.

– Я подожду, – он откашлялся. – Потерплю.

Есть мальчишки, которые уже рождаются мужчинами. Данька был из этой породы. Он никогда не жаловался, стоически терпел боль и всегда был готов прийти на помощь, если его об этом попросят.

– Молодец, – похвалила я и, не удержавшись, потрепала его по волосам. Он отошел в сторону, сердито мотнув головой.

– Идите отсюда, – напустилась на них Динка. – Брысь. А то только под ногами путаетесь и мешаете ужин готовить.

– Мама, конечно, не права, – подмигнула я мальчишкам. – Но ее лучше не сердить. Первым повернулся ко мне спиной Данька. Сеня, потоптавшись пару минут, вышел, обиженно сопя носом.

– Сейчас, наверное, Михаил уже придет.

– Да. – А я тогда пойду…

– Ни за что. Проведи этот Новый год с нами. Попроси Вадика приехать к нам. Прошу тебя.

Я мотнула головой.

– Не уговаривай. Давай лучше возьмемся дружно за ужин. Чтобы твои мужики были довольны.

– Блин! – Динка хлопнула себя по лбу. – Забыла кокосовую стружку в магазине купить. Без нее пирог не получится.

– И что теперь?

– Побегу в магазин.

Хлопнула дверь, и в квартире воцарилась тишина. Я прислушалась: в комнате мальчишек работал телевизор. Где-то совсем рядом орала музыка. Я отбила мясо, посыпала его сыром и поставила в духовку.

Мои руки были в тесте, я занималась приготовлением пирога, когда раздался телефонный звонок. Я думала, что мальчишки услышат его и возьмут трубку, но они были слишком заняты мультиками, поэтому, чертыхаясь, я понеслась в коридор, боясь не успеть. Схватила трубку.

– Алло!

На том конце была тишина.

– Алло! – повторила я уже громче.

И снова – ни звука.

– Если вы полный мудак и вам больше нечем заняться накануне Нового года… – Но неизвестный уже дал отбой.

Я почему-то подумала, что это был Мишка. И по каким-то причинам не захотел говорить со мной. Динкин муж меня всегда недолюбливал. Он считал меня слишком яркой, независимой и самостоятельной. И боялся, что я буду отрицательно влиять на его жену. Боялся он не зря, потому что при каждом удобном случае я говорила Динке, что ей нельзя постоянно уступать этому козлу и нужно быть с ним построже, настаивать на своем, иначе он возьмет окончательный верх над ней и будет диктовать свою волю. На словах Динка со мной соглашалась, но на деле она жутко боялась конфликтов, и ей было легче уступить, чем настоять на своем. Я часто с грустью думала, что вряд ли веселая смешливая Динка, какой я ее помню в студенческие годы, представляла, во что она превратится через десять лет – в замученную бытом домохозяйку с двумя детьми и ленивым мужем, который так и норовит спихнуть всю ответственность на жену, предпочитая на выходные улизнуть из дома к приятелям или на рыбалку. Мишка увлекался всеми видами рыбалок, в том числе и подледным ловом, лишь бы не сидеть дома с женой и детьми.

– Слушай! – часто говорила Динка, наморщив лоб. – Вроде бы я замужем, но за каждым пустяком приходится бежать в ДЭЗ. У Мишки явно руки не из того места растут, даже карниз толком прибить не может.

– Не из того, – соглашалась я.

– И что делать?

– Смириться и бежать в ДЭЗ или… искать другого мужа, – однажды пошутила я и пожалела об этом. Лицо подруги исказила страдальческая гримаса.

– После разрыва с Игорем… я… не…

– Все! – накрыла я ее руку своей. – Прости. Я надавила на твое больное место. Я просто настоящая свинья. Больше не буду. Прости, если сможешь.

– Ладно, – Динка высморкалась в платок, который достала из кармана халата. – Это я чего-то раскисла не к месту. Мир!

– Мир!

С тех пор я больше не заговаривала на эту тему и никогда не упоминала об Игоре – он был вычеркнут из нашего разговора, как покойник, о котором говорят или хорошее, или ничего.

Хорошего об Игоре сказать было нечего, поэтому мы молчали, как будто бы такого мужчины никогда и не было в нашей жизни. Ни в моей, ни в Динкиной. Так было проще и удобней.

Я положила трубку и, пройдя по коридору несколько шагов, открыла дверь в детскую комнату.

– Эй, суслики! – крикнула я. – Чего трубку не берете?

Сеня повернул голову ко мне.

– Я не слыша-а-ал! – протянул он. – Плавда, Дань?

Данька в ответ лишь хмуро мотнул головой, что можно было расценить и как подтверждение этих слов, и как «отлепись».

– Ладно. Врать нехорошо.

– А я не влу.

Но я уже закрыла дверь.

Через пять минут в квартиру влетела Динка.

– Все купила! – сказала она с сияющим видом.

– Отлично!

– Мишка не звонил?

– Звонил мистер икс и молчал в трубку. Может, это был Мишка?

– Да? – Динка воспряла. – Точно это он!

– А почему он тогда не захотел со мной разговаривать? – ехидно поддела я подругу.

– Но ты же знаешь, что Мишка… – И она замолчала.

– Относится ко мне без большой и пламенной любви? Тоже мне секрет. Я давно об этом знаю. С самого начала. Твой муж с радостью бы рассорил нас. Он считает, что я даю тебе дурные советы. Это просто на его физии написано. Он меня просто видеть не может. Недавно я с ним столкнулась на проспекте Мира, он выходил из кафе с каким-то мужиком, так он весь даже передернулся, увидев меня, поздоровался сквозь зубы и все. Где он, кстати, ходит?

– У него корпоративная вечеринка, – скороговоркой сказала она. – Я тебе уже говорила об этом. А потом он обещал со всех ног домой.

Я хотела сказать, что «наверное, у него где-то ноги застряли, а он не торопится их выдернуть», но решила попридержать язык ради подруги. Она – девушка нежная и чувствительная. И обижать ее ни в коем случае не стоит.

Я перевела взгляд на часы. До Нового года оставалось два часа.

– Все успеем сделать?

– А что там?

– Еще пара салатов по списку. Думаю – выдюжим.

– Конечно, выдюжим.

– А потом я поеду домой, – твердо сказала я. – Я хочу встретить Новый год с Вадиком.

Этот Новый год я запомню надолго. Я мертвецки напилась и принялась пускать петарды с балкона, потом накинула норковый полушубок и спустилась вниз с петардами и бутылкой шампанского в руке. Во дворе моего дома я продолжила запускать петарды, откупорила бутылку шампанского и принялась громко петь, подпрыгивая и размахивая руками. При этом я умудрилась задеть чей-то «Форд», который не замедлил взреветь оглушительной сигнализацией. К тому же в разгаре собственного веселья я нечаянно не то локтем, не то бутылкой разбила стекло машины: оно мгновенно покрылось паутиной трещин.

Но я ничего не замечала и продолжала петь «Раскинулось море широко». Короче, кто-то из тех, кого обеспокоили мои крики и рев машины, вызвал милицию, стражи порядка приехали и увезли меня в отделение. Я проспала в обезьяннике до утра. Проснувшись, как водится, ничего не помнила. Хуже всего было то, что вместо полушубка из бархатно-серой норки я обнаружила себя в кроличьей кацавейке. При этом в милиции уверяли, что именно в этом меня забрали с улицы.