Текст книги "Опыты исследования личной истории"

Методика

Материалом для исследования послужили:

1. Протоколы короткой (28 сеансов, условное название случая – «Патриция») психодинамической психотерапии, предоставленные авторами проекта по изучению сознательных и бессознательных психических процессов (Bucci, 1993). Пациентка в ходе терапии продемонстрировала значительное улучшение субъективного состояния и объективных показателей (диагноз – патологическое переживание горя). Для анализа были выбраны 10 протоколов (сеансы № 5, 8–14, 17, 23); таким образом, вторая четверть терапевтического процесса включена в наше исследование полностью, а из остальных трех четвертей было выбрано по одному сеансу. Сеансы 8–14 включают так называемый «ключевой сеанс» (Boothe, 1994; Ehlich, 1983; Erzaehlen…, 1984).

2. Протоколы короткой (30 сеансов, условное название случая – «Студент») психодинамической психотерапии, предоставленные банком данных Ульмского университета (Mergenthaler, Kaechele, 1988). Пациент в ходе психотерапии продемонстрировал некоторое улучшение состояния и снижение интенсивности симптоматики (невроз навязчивости). Проанализированы 10 протоколов (№ 5, 10, 15–19, 21, 23, 26). «Ключевым» был сеанс 20, когда пациент привел свою подругу и разговор происходил втроем. Поэтому данный сеанс мы не анализировали.

Методы исследования

1. Контент-анализ, использующийся при выявлении нарративов, удовлетворяющих выдвинутому операциональному критерию.

2. Метод CCRT (Калмыкова, 1994). CCRT относится к числу контент-аналитических методов; базой данных для него служат истории о взаимодействии (главным образом с родителями и другими значимыми фигурами, включая психотерапевта), которые пациенты спонтанно рассказывают в ходе психотерапевтических сеансов. Специально обученный эксперт читает полный протокол сеанса и локализует в нем так называемые эпизоды взаимодействия (ЭВ); затем другой эксперт прочитывает только эти эпизоды и идентифицирует в них три компонента: «желания» (Ж), «реакции объекта» (РО) и «реакции субъекта» (PC). Следующий этап анализа материала – поиск тематических последовательностей трех компонентов. Просмотр всех эпизодов позволяет найти наиболее приемлемый уровень обобщения полученных единичных категорий. Затем подсчитывается частота встречаемости трех компонентов и составляется центральный паттерн взаимоотношений пациента из наиболее часто называемых им компонентов Ж, РО, PC. Таким образом, метод CCRT представляет собой процесс обобщения манифестного содержания на некотором оптимальном уровне абстрагирования.

3. Компьютеризованный анализ текста при помощи программы TAS/C (Mergenthaler, 1996) в целях измерения референтной активности.

Референтная активность – термин, который ввела В. Буччи (Brown, 1983; Buccu, 1995) для обозначения активного взаимодействия двух различных уровней хранения и переработки человеком информации – символического (т. е. вербального) и субсимволического. Согласно теории множественного кода, разрабатываемой Буччи, у человека имеется три уровня (и, соответственно, три кода) хранения информации, в том числе об эмоциях (эмоциональных схемах), переживаниях и т. п. В ходе психотерапевтического сеанса вербальная система человека (символический уровень) связывается с образами, представлениями, невербализованными фантазиями и т. д. В результате эмоциональные схемы активируются и становятся предметом обсуждения в психотерапевтическом диалоге. Фаза высокой референтной активности соответствует моменту активации эмоциональной схемы и проявляется феноменологически как особая форма дискурса; ей присущи такие характеристики, как ясность, образность, конкретность и специфичность изложения. Предполагается, что активация эмоциональной схемы (и, соответственно, пик референтной активности) происходит в процессе рассказывания историй, воспоминаний, сновидений и т. п.

Исходно референтная активность определялась на основе суждений экспертов, которые прочитывали текст, делили его на единицы и оценивали каждую единицу по всем четырем параметрам. В последние годы разработана компьютерная методика определения референтной активности текстов на английском и немецком языках. Эта методика основана на частотности определенных слов-маркеров в текстах, которые были оценены экспертами как имеющие высокую референтную активность (Boothe, 1994; Bucci, 1995). Именно данный метод мы использовали в своем исследовании.

Процедура исследования. Две выборки (по 10 сеансов каждая) были проанализированы с точки зрения выявления нарративов и ЭВ независимыми экспертами. Первую выборку («Патриция») оценивал один и тот же эксперт методом и CCRT, и контент-анализа в целях выявления нарративов. Вторую выборку («Студент») оценивали три независимых эксперта: первый проводил идентификацию ЭВ, а второй и третий независимо друг от друга, пользуясь операциональным критерием, выявляли нарративы. Коэффициент согласованности (к) экспертов для второй выборки не подсчитывался, так как нарративов было обнаружено мало, и совпадение экспертных оценок оказалось полным.

Гипотезы

1. Компьютерная референтная активность (КРА) будет более высокой в тех фрагментах протокола психотерапевтического сеанса, где пациент рассказывает нарратив.

2. ЭВ, не являющиеся нарративами, не отличаются по показателям КРА от остального текста.

3. ЭВ, которые одновременно являются нарративами, отличаются от остальных ЭВ по следующим показателям: а) объект, с которым взаимодействует пациент, будет более значимым в первом случае; б) ЭВ, являющиеся нарративами, должны быть конкретными и относиться к прошлому; в) ЭВ, являющиеся нарративами, содержат желания (компонент Ж), совпадающие с желанием центрального паттерна взаимодействия.

Результаты и их обсуждение

В выборке «Патриция» выявлено 82 ЭВ, из них 49 удовлетворяли критериям нарратива, а 33 – нет. Кроме того, было обнаружено значительное число нарративов, не попадающих под определение ЭВ, – всего 31. В выборке «Студент» выявлено 64 ЭВ[7]7
  В нашем исследовании мы намеренно не учитываем те ЭВ, где в качестве «другого» выступает психотерапевт, поскольку эти эпизоды представляют собой совершенно особый феномен (Psychoanalytic process…, 1988): они в большей степени «разыгрываются», осуществляются в непосредственном взаимодействии, а потому не являются «рассказом». Кроме того, мы исключили также и те ЭВ, где «объектом» является собственное Я пациента; в таких эпизодах отсутствует «реакция объекта» и вообще взаимодействие с «другим» как таковое. В выборке «Патриция» встретилось 3 ЭВ такого рода, ЭВ с психотерапевтом отсутствуют (т. е. всего обнаружено 85 ЭВ); в выборке «Студент» ЭВ обоих типов составляют значительную часть всего массива – 24 эпизода из 88.


[Закрыть]; из них 22 – одновременно удовлетворяют критерию нарратива, 42 не являются таковыми, 6 – «чистые» нарративы.

Результаты статистической обработки данных компьютеризованного контент-анализа, полученные для обеих выборок, представлены в таблицах 1–3.

Согласно данным таблицы 1, фрагменты текста, содержащие нарративы и не имеющие их, значимо отличаются друг от друга по показателю КРА, причем референтная активность существенно выше в обеих выборках в тех фрагментах, которые удовлетворяют требованиям нарратива. Следовательно, подтверждаются гипотезы

Таблица 1

Средние значения КРА для различных типов текста и анализ вариативности переменных

Таблица 2

Распределение различных типов ЭВ (для выборки «Патриция»)

Таблица 3

Распределение кластеров желание для ЭВ различного типа (для выборки «Патриция»)

Примечание: Содержание кластеров желание:

1. Утверждать себя и быть независимым.

2. Противостоять другим, обижать и контролировать других.

3. «Чтобы другие меня контролировали и обижали, не быть ответственным».

4. Быть дистанцированным и избегать столкновений.

5. Быть близким к другим, принимать других.

6. «Чтобы меня любили и понимали».

7. Чувствовать себя хорошим, здоровым.

8. Добиваться успеха и помогать другим.

1 и 2 о том, что нарративы отличаются от остального текста более высокой референтной активностью.

Как видно из таблицы 2, НА+ЭВ+ чаще являются конкретными и отнесены в прошлое пациента, чем НА – ЭВ+, что подтверждает гипотезу 3б. Однако оказалось, что субъективная значимость для пациента «другого» в ЭВ не проявляется как форма дискурса: не обнаружено существенного различия в распределении ЭВ со «значимыми другими» независимо от того, является ли ЭВ нарративом или нет. Иными словами, повествование не превращается автоматически в нарратив, если речь в нем идет о «значимом другом». Таким образом, вопреки нашим ожиданиям гипотеза 3а не подтверждается.

Результаты применения метода CCRT обрабатывались при помощи специальной программы ЕХАКТ, разработанной Д. Покорны в Ульмском университете; наиболее высокочастотными кластерами компонента желание оказались кластеры: 8 («добиваться успеха и помогать другим»), 4 («быть дистанцированным и избегать столкновений»), 5 («быть близким к другим, принимать других»). В таблице 3 представлено распределение кластеров желание по эпизодам взаимодействия, являющимся и не являющимся нарративами. Критерий χ² (хи-квадрат) позволяет утверждать, что только распределение двух кластеров – 4 и 8 – между разными типами ЭВ оказывается достоверно неравномерным, тогда как кластер 5 распределен в высшей степени равномерно.

Важно отметить, что в кластерах 4 и 8 для данной пациентки наибольший вес имели следующие желания: 4 – «не проявлять свои чувства», 8 – «быть хорошей, поступать правильно». На основе применения метода CCRT ее внутренний конфликт можно было бы сформулировать как невозможность проявить свои чувства и при этом сохранить положительный образ Я.

Из исследований данного случая, проведенных в рамках проекта по изучению сознательных и бессознательных психических процессов (Horowitz et al., 1993), известно, что причиной обращения пациентки за психотерапевтической помощью стала ее неспособность пережить горе, связанное с внезапной гибелью мужа в авиакатастрофе, и невозможность построить отношения с другим мужчиной. Сопоставляя эти данные с наиболее частотными кластерами желаний CCRT, мы убеждаемся в том, что они являются центральными в формировании симптома и психического расстройства пациентки в целом. Иначе говоря, благодаря исследованиям М. Хоровица и его сотрудников можно убедиться в том, что кластеры 4 и 8 действительно отражают центральный конфликт пациентки. Следовательно, получает подтверждение гипотеза 3 в.

Результаты, полученные в данном исследовании, позволяют считать, что высокая референтная активность пациентов является индикатором определенного типа психотерапевтического дискурса, а именно нарративного процесса. Это означает, что для выявления с высокой степенью вероятности в текстах протоколов фрагментов, содержащих нарративы, можно применять компьютеризованный метод измерения референтной активности, который позволит существенно экономить усилия и время. В настоящее время эта методика используется для английского и немецкого языков. Что касается возможностей ее использования для протоколов на русском языке, разработка и апробация соответствующего «словаря» слов – маркеров для компьютеризованного анализа текстов – задача ближайшего будущего.

Нарратив рассказывается с высокой референтной активностью. Поэтому можно развить далее предположение о том, что нарратив как форма дискурса обладает особыми коммуникативными характеристиками, а именно: стимулирует референтную активность в слушателе, т. е. вызывает определенную ответную реакцию, основанную на идентификации с рассказчиком. Это означает, что благодаря нарративу психотерапевт может проникнуть во внутренний мир пациента, оставаясь одновременно наблюдателем-слушателем. Следовательно, для достижения взаимопонимания пациент должен рассказывать конкретные, драматизированные, развернутые во времени истории.

Данное исследование выявило также, что в этих драматизированных историях отражается и центральный внутренний конфликт человека, т. е. его основные стремления и опасения. Наверное, нас не должно удивлять, что свои важнейшие фрустрирующие и вдохновляющие переживания человек передает именно посредством нарратива, используя его выразительные возможности для нужд как внутриличностных – отреагирования аффекта, структурирования собственного опыта, – так и межличностных – установления более глубокого взаимопонимания, оказания непосредственного воздействия на слушателя и включения его в свою жизнь.

Заключение

Каков же научный и прикладной смысл полученных результатов? В ходе психотерапевтического процесса огромное значение имеет своевременность и уместность комментариев, которые делает психотерапевт. Опытный специалист, как правило, интуитивно выбирает оптимальный момент для терапевтического вмешательства. Ни в одном учебнике по психотерапии не найти конкретных указаний, когда и что следует говорить. Начинающему психотерапевту трудно решить, в какой момент ему следует высказаться. Если бы удалось разработать всестороннюю модель психотерапевтического процесса, то процесс обучения психотерапии можно было бы существенно облегчить. Компьютеризованные методы контент-анализа предназначены для разработки такой модели (Мергенталер, 1997), которая, с одной стороны, позволит глубже понять внутри– и межличностные процессы, происходящие в ходе психотерапевтического диалога, а с другой – даст возможность усовершенствовать методы обучения психотерапии и уменьшить число неизбежных ошибок и промахов начинающих терапевтов.

Подводя итог и возвращаясь к теоретической части статьи, мы можем констатировать, что не все рассказы пациентов равнозначны в плане продуктивного развития психотерапевтического процесса. В нашем исследовании это проявилось весьма отчетливо: Патриция с самого начала рассказывает много нарративов: она умеет это делать и достигает существенного улучшения; Студент научается рассказывать нарративы слишком поздно, после «ключевого», 20-го, сеанса и его терапевтическое изменение оставляет желать лучшего. Следовательно, не будет ошибкой сказать, что для эффективного психотерапевтического процесса важно, чтобы пациент умел рассказывать нарративы, а терапевт мог своевременно реагировать на них.

Литература

Калмыкова Е.С. Об одном методе анализа индивидуального сознания // Психол. журнал. 1994. Т. 15. № 3. С. 28–41.

Мергенталер Э. Паттерны изменений в психотерапевтическом процессе // Иностранная психология. 1997. № 9. С. 46–58.

Юнг К. Г. Психология бессознательного. М.: Канон, 1994.

Boothe B. Der Patient als Erzaehler in der Psychotherapie. Göttingen, 1994.

Brown G., Yule G. Discourse analysis. Cambridge: Cambridge Univ. Press, 1983.

Bucci W. A multiple code model of the “good hour”; Theory and research. Charles Fisher Memorial lecture at the New York Psychoanalytic Society. April 11, 1995.

Bucci W. The Development of emotional meaning in free assosiation: A multiple code theory // Hierarchical concepts in psychoanalysis / A. Wilson, J. Gedo (eds). NY: Guilford, 1993. P. 3–47.

Ehlich К. Alltaegliches Erzaehlen // Erzaehlen fuer Kinder – Erzaehien von Gott / W. Sanders, K. Wegenast (Hg.). Stuttgart, 1983. S. 128–150.

Erzaehlen in der Schule / К. Ehlich (Hg.). Tuebingen, 1984.

Gerhardt J., Stinson C. The nature of therapeutic discourse: Accounts of the self // J. of Narrative and Life History. 1994. V. 4. P. 151–191.

Hartog J. Die Methode des Zentralen Beziehungs-Konflikt-Themas (ZBKT): eine linguistische Kritik // Medizinische Kommunikation – Diskurspraxis, Diskursethik, Diskursanalyse / A. Redder, I. Wiese (Hg.). Darmstadt, Westdeutscher Verlag. 1994. S. 306–326.

Horowitz M. J., Stinson C. H., Friedhandler В., Milbrath C., Redington D. J., Ewert M. Pathological grief: An intensive case study // Psychiatry. 1993. V. 56. P. 356–374.

Labov W., Fanshel D. Therapeutic discourse. Psychotherapy as conversation. NY: Acad. Press, 1977.

Labov W., Waletzky J. Narrative Analysis: Oral versions of personal expe-rience//Essays on the verbal and visual arts / J. Helm (ed.). Seattle etc: Univ. of Washington Press, 1967. P. 12–44.

Luborsky L., Crits-Christoph P. Understanding Transference. NY: Basic Books, 1991.

Ludwig O. Berichten und Erzaehlen. Variationen eines Musters / K. Ehlich (Hg.). 1984. S. 38–54.

Mergenthaler E. Emotions-Abstraction Patterns in verbatim protocols: A new way of describing psychotherapeutic processes // J. of Consulting and Clin. Psychol. 1996. V. 64 (6). P. 1306–1315.

Mergenthaler E., Kaechele H. The Ulm Textbank management system: A tool for psychotherapy research // Psychoanalytic process research strategy / H. Dahl, H. Kaechele, H. Thomae (eds). Berlin, 1988. P. 242–251.

Polanyi L. Telling the American story: A structural and cultural work. NY: Basic Books, 1989.

Polkinghorne D. E. Narrative and self-concept // J. of Narrative and Life History. 1991. V. I. P. 41–68.

Psychoanalytic process research strategy / H. Dahl, H. Kaechele, H. Thomae (eds). Berlin, 1988.

Quasthoff U. M. Erzaehlen in Gespraechen. Tuebingen: Narr, 1980.

Rehbein J. Beschreiben, Berichten und Erzaehlen / K. Ehlich (Hg.). 1984. S. 67–124.

Russel R. L., van den Broek P. A Cognitive-Developmental Account of Storytelling in Child Psychotherapy // Cognitive Development and Child Psychotherapy / S. R. Shirk (ed.). NY – L.: Plenum Press, 1989.

Schafer R. Retelling a life: Narration and dialogue in psychoanalysis. NY, 1992.

Spence D. P. Narrative truth and historical truth: Meaning and interpretation in psychoanalysis. NY: Norton, 1982.

Wiedemann P. M. Don’t tell any stories. Theories and discoveries concerning story-telling in me therapeutic setting // Poetics. 1986. V. 15. P. 43–55.

Wodak R. Tales from Vienna Woods. Sociolinguistic and psycholinguistic considerations on narrative analysis // Poetics. 1986. V. 15. P. 153–182.

Wyatt F. The narrative in psychoanalysis: Psychoanalytic notes on Storytelling, listening, and interpreting // Narrative psychology: The storied nature of human conduct / T. Sarbin (ed.). NY; Praeger, 1986. P. 193–210.

Анализ нарративов пациента: CCRT и дискурс-анализ

Цель данной работы – сопоставить два подхода к исследованию психотерапевтическою процесса с точки зрения валидности результатов: метод выявления центральной конфликтной темы, предложенный Люборски, и дискурс-аналитический подход к анализу психотерапевтического диалога, как он представлен в классической работе Лабова и Фэншела (Labov, Fanshel, 1977).

Метод центральной конфликтной темы отношений (Калмыкова, 1994) по замыслу автора должен был улавливать повторяющийся паттерн взаимо действия (Luborsky et al., 1991а, p. 167). При этом понятие «интернализованный конфликтный паттерн отношений» мыслится как релевантное классическому фрейдовскому понятию «перенос» и, следовательно, может служить операциональной мерой последнего или хотя бы некоторых его аспектов. Было показано, что многие наблюдения над феноменом переноса (или «трансферентным шаблоном» – transference template), сделанные в свое время Фрейдом, согласуются с результатами, полученными методом CCRT (Luborsky et al., 1991а). Но, тем не менее, трансферентный шаблон представляет собой более глубоко лежащую структуру, и центральный паттерн отношений не претендует на столь же важное место; являясь производным от трансферентного шаблона, как и те нарративы, в которых он выявляется (там же, p. 176). Данное положение Люборски не подлежит сомнению, однако представляет собой обобщение очень высокого порядка; совершенно неясно, каким же образом на основе CCRT мы можем прийти к надежным выводам относительно трансферентного шаблона или личностной схемы (Person Schemas…, 1991).

Метод CCRT относится к числу контент-аналитических методов; базой данных для него служат нарративы (рассказы, истории) о взаимодействии (главным образом с родителями и другими значимыми фигурами, включая психотерапевта), которые пациенты спонтанно рассказывают в ходе психотерапевтических сеансов. Специально обученный эксперт читает транскрипт (полный протокол) сеанса и локализует в нем так называемые эпизоды взаимодействия; затем другой эксперт прочитывает только эти эпизоды и идентифицирует в них три компонента: желания, реакции объекта и реакции субъекта (Luborsky, 1991). Эпизоды, касающиеся психотерапевта, могут выступать как: а) рассказ пациента о про шлом взаимодействии; б) разыгрывание (enactment) взаимодействия здесь-и-теперь; важно подчеркнуть, что «разыгрывания» квалифицируются как эпизоды взаимодействия, в которых «пациент инициирует эпизод, задавая терапевту провокационный вопрос, на который тот отвечает нетерапевтически» (Luborsky, Crits-Christoph, 1990, р. 17). Оба типа эпизодов взаимодействия с психотерапевтом учитываются на следующем этапе анализа материала – при поиске тематических последовательностей всех трех компонентов. Просмотр всех эпизодов позволяет найти наиболее приемлемый уро вень обобщения полученных единичных категорий. Затем подсчитывается частота встречаемости всех трех типов компонентов и составляется центральный паттерн взаимоотношений пациента из наиболее часто встречаемых компонентов: желаний, реакций объекта, реакций субъекта. Таким образом, метод CCRT представляет собой процесс обобщения явного содержания на некотором оптимальном уровне абстрагирования. Метод CCRT опирается на несколько основополагающих допущений. Эти допущения принимаются исследователями на веру, подобно постулатам; они предопределяют не только процедуру вывода, но и получаемые в конечном итоге результаты, т. е. центральную конфликтную тему взаимоотношений. Л. Люборски формулирует свои допущения следующим образом.

Прежде всего предполагается, что центральный паттерн отношений можно вывести из содержания нарративов и эпизодов, разыгрываемых в ходе сеанса. Второе допущение касается двух классов компонентов, подлежащих экспертной оценке, а именно желаний (соответствующих влечениям в классической терминологии) и последствий (реакций другого, т. е. объекта, и реакций Я, т. е. субъекта), что соответствует так называемым функциям Эго. В-третьих, большая частота встречаемости компонента указывает на большую степень его «цeнтpaльнocти» в паттерне взаимодействия и, соответственно, в личностной схеме в целом, а также на его большую интенсивность. Четвертое допущение предписывает экспертам оставаться в рамках «слабого или умеренного уровней выводов» (level of inference), т. е. в тех случаях, когда компоненты представлены в неявном виде (имплицитно), не делать слишком широких и смелых обобщений. Наконец, в пятом допущении речь идет о том, что центральный паттерн отношений является относительно стабильным во времени (Luborsky, Crits-Christoph, 1990, p. 177–178).

На основе этих допущений, предполагает автор методики CCRT, возможно выявление трансферентного паттерна или, по крайней мере, каких-то его аспектов; предполагается также, что этот выявленный паттерн будет бессознательным. Однако эмпирические исследования показали, что только в отдельных случаях центральная конфликтная тема взаимоотношений является в значительной сте пени неосознаваемой; более распространены случаи лишь отчасти неосознаваемых паттернов (Luborsky, Crits-Christoph, 1990). В этой связи в недавних исследованиях были предложены несколько дополнительных принципов, позволяющих опознавать и выводить соответствующие бессознательные аспекты центрального паттерна отношений, как, например: желание, противоположное наиболее часто выраженному, отражает бессознательный конфликт; или представления, противоположные сознательно отрицаемым, также являются компонентом бессознательного конфликта, и т. п. (Luborsky, 1991, р. 179).

Таким образом, методика Люборски предполагает, что частично неосознаваемый паттерн, выявляемый при помощи стандартной про цедуры CCRT, тесно связан с бессознательными аспектами трансферентной структуры, и его можно рассматривать как релевантное операциональное понятие. Следовательно, тем самым предполагается также, что в явном содержании нарратива можно обнаружить пря мое выражение внутренних бессознательных процессов. Другое «имплицитное» допущение можно сформулировать следующим образом: метод центральной конфликтной темы взаимоотношений применим как к нарративам, так и к реально «разыгрываемым» взаимодействиям, т. е. паттерн, выявляемый в нарративах, близок к реальным интеракциям между терапевтом и пациентом, происходящим во время сеанса.

Таковы эксплицитные и имплицитные допущения метода центральной конфликтной темы взаимоотношений. К настоящему моменту осуществлен ряд исследований, направленных на дальнейшее развитие метода и в некоторой степени критических по отношению к нему, в которых, однако, исходные допущения не подвергаются сомнению (см., напр., Albani, 1992, 1994; Albani et al., 1992). Процедура проведения CCRT становится все более изощренной, надежность, как предполагается, возрастает, но принципиальный вопрос «А что же все-таки измеряется посредством этого метода?» по-прежнему остается без ответа. Поэтому представляется целесообразным рассмотреть более пристально те допущения, на которых построен метод, а также представления о языке и коммуникации, заложенные в его основание, в надежде, что это позволит пролить свет на данный вопрос.

Прежде всего следует отметить, что допущения, сделанные Люборски, представляют собой связующее звено для этих двух понятий: трансферентный шаблон и наиболее частую конфликтную тему, т. е. глубокую бессознательную структуру и поверхностную видимую миру структуру нарратива. Ни одну деталь или звено этого построения нельзя изъять, не разрушив всю конструкцию, поэтому приходится принимать все допущения без исключения, однако центральная роль принадлежит принципу частотности. Предполагается, что частотный критерий достаточно валиден, чтобы выявлять и опи сывать внутриличностную схему; тем не менее, в лингвистике, дискурс-анализе, нарративистике этот критерий подвергается критике с разных позиций. Ниже будет показано, что применительно к темам нарративов, рассказываемых пациентом в ходе сеанса, данный частотный критерий оказывается несостоятельным.

Позволим себе напомнить читателю несколько положений относительно нарратива, общепринятых для большинства современных исследований. Нарратив занимает одно из центральных мест в ряде областей гуманитарных наук, изучающих, как человек обретает, кодирует, трансформирует и передает знания о самом себе и мире (White, 1980). Общепризнано, что нарратив имеет относительно сложно организованную структуру. Наиболее широко известно описание структуры нарратива, данное в работе Лабова и Валецки «Анализ нарратива» (Labov, Waletzky, 1967), которая по сей день является классической в области нарративистики. Как показано в этой работе, всякий нарратив включает в себя: а) резюме; б) ориентировоч ный раздел, информирующий слушателя (читателя) о ситуации в общем и целом; в) раздел, повествующий о развитии событий; г) раздел, содержащий оценочные суждения; д) информацию о разрешении ситуации; е) и, как правило, коду, являющуюся маркером окончания нарратива и возвращения слушателя в актуальный диалог. Порождение и функционирование нарратива изучаются лингвистикой и психолингвистикой с различных позиций, включая контент-аналитический метод. Контент-анализ в общих чертах определяется как процесс объективного и систематического исследования социальной реальности, в ходе которого на основе внешне проявленного контекста исследователь делает вывод о непроявленном содержании (Merten, 1983). Непроявленный контекст включает в себя коммуникатора, реципиента и ситуацию взаимодействия в целом, поэтому, чтобы сделать вывод об этом контексте, исследователь должен исходить из какой-либо модели коммуникации. Известны две конкурирующие модели. Одна из них предложена Ч. Осгудом (Osgood, 1959) – так называемая репрезентационная модель, а вторая – инструментальная, которую предложил Маль (Маhl, 1959). Противоречия между двумя моделями имеют мультидисциплинарный характер и проявляются на разных теоретических уровнях. В области психолингвистики репрезентационная модель выдвигает идею «изоморфизма» между внутренними установками личности и определенными элементами ее высказываний; иными словами, предполагается существование четких параллелей между эмоциональными состояниями и лексическими единицами. Это означает, что установки и внутренние состояния коммуникатора легко и надежно можно вывести из явленного содержания. Инструменталь ная модель коммуникации подчеркивает полифункциональную природу высказываний и, в частности, их прагматический аспект, утверждая, что этот аспект нельзя вывести непосредственно из явного содержания текста. Дальнейшее развитие этого положения представлено в так называемой теории речевых актов (speech acts), в которой каждое высказывание рассматривается как некое речевое действие, мотивированное сознательным или неосознанным намерением говорящего вызвать определенную реакцию у слушателя. Таким образом, встает вопрос не только планомерности и интенциональности в коммуникации, но и функционального значения высказываний.

В области психоаналитического подхода расхождение этих двух моделей проявляется, как показали исследования психотерапии Mount Zion group, через противопоставление двух теорий аналитической терапии, одна из которых основывается на ранней гипотезе Фрейда об «автоматическом функционировании», а другая – на гипотезе о бессознательном высшем психическом функционировании (Weiss, Sampson, 1986). Репрезентационная модель применительно к психоаналитическому процессу предполагает, что желания (или любые другие эмоциональные реакции), выражаемые пациентом в нарративах по отношению к другим людям, при сутствуют также и в актуальной терапевтической ситуации по отношению к терапевту, и, рассказывая нарратив, пациент стремится удовлетворить эти бессознательные влечения. Это предположение буквально соответствует гипотезе об автоматическом функционировании, согласно которой психическая жизнь и поведение человека детерминируются автоматическим, не координированным взаимодействием инстинктивных влечений, направленных на поиск удовлетворения, и механизмами защиты Эго, выполня ющими функцию контроля. Пациент обращается к терапевту в поисках удовлетворения своих бессознательных инстинктивных влечений и пытается реализовать свои пристрастия, невзирая на реально существующую ситуацию.

С другой стороны, идея целенаправленного взаимодействия, планирования и преднамеренности в ходе коммуникации проявляется в области психоанализа как гипотеза о бессознательном высшем психическом функцио нировании. Она предполагает, что человек в состоянии осуществлять бессознательный контроль за множеством своих действий и бессознательно фор мировать планы, также бессознательно оценивать опасность или безопасность и принимать решения относительно того, какие психические содержания следует придержать, а какие реализовывать. Пациент приходит на терапевтический сеанс не как пассивная жертва психических сил, инстинктивных влечений и защит, а как активный участник, способный самостоятельно оценивать обстоятельства и бессознательно создавать планы. Как указал Вайсс, большинство аналитиков в наши дни принимают обе концепции, и автоматического, и высшего регулирования, однако гипотеза об автоматическом функционировании все еще оказывает большее влияние на мышление практикующих терапевтов (Weiss, Sampson, 1986, р. 6).