Текст книги "Потусторонним вход воспрещён"

Глава 7
Сердца Петербурга

По указу Его Величества Государя Императора Александра Николаевича самодержца Всероссийского и прочая, и прочая, и прочая приказываю учредить новое государственное ведомство за именем Главного Потустороннего управления города Санкт-Петербурга с целью сохранения народного спокойствия и защиты Государства от потусторонних угроз и нежелательного влияния на души и умы населения.

Министр внутренних дел П. А. Валуев,

в ответ на Высочайшее постановление Императора Российской империи Александра II о создании НИИ ГИИС (бывш. Главного Потустороннего управления), 1 (13) апреля 1860 г.

Василий

– Что там написано? – спросил я.

Марго зажмурилась, помотала головой. Телефон лежал перед ней на столе. Я взял мобильник.

– «Дорогая Маргарита! Пишу по поводу объявления в тематической группе. Это было очень любезно с Вашей стороны – упростить нам поиск контактов для связи с Вами. Перехожу к сути. Так вышло, что у Вашей семьи есть очень важная для нас вещь. А у нас – кое-кто ценный для Вас. И мы предлагаем вернуть пропажи на свои места. Как насчет встречи сегодня? Ваш покорный слуга, Вольдемар». Откуда он вообще знает о Василисе?!

Марго вскочила, выхватила у меня из рук телефон, метнулась к двери.

– Постой пока паниковать, – вмешался Лёня, шустро перехватывая ее за локоть. – Для начала надо разобраться.

– Да сдался мне их ключ. Пусти! – Марго вырвалась.

– О чем речь?

Марго вытащила из кармана и показала на раскрытой ладони ключ.

– Вот. Василиса – это моя сестра. Мне нужно домой. Сообщить родителям. Пусть идут передадут полиции…

– Боюсь, там вам не помогут, – почесал затылок Лёня. – К тому же они в курсе. Мы проверяли свои догадки насчет пропавших.

– И что?

– И… ничего. Что он пишет насчет встречи?

– В ночном клубе у Гавани в десять. Адрес пришлет позже, – глухо сказала Марго и заплакала.

Лида поднялась из-за стола, взяла с полки чистую чашку, налила остывшей воды из чайника. Марго с благодарностью приняла кружку, стала пить частыми мелкими глотками.

На несколько секунд их с Лидой пальцы соприкоснулись.

– Опер Ряженый. Ну и фамилия!

– Откуда ты…

Лида постучала пальцем по виску.

– Мысли?

– Ты позволишь?

Они сели за стол, друг напротив друга. Лида крепко обхватила ладонями руку Марго:

– Расслабься.

Марго недоверчиво прикрыла глаза, словно прислушиваясь к чему-то внутри себя.

Лида замерла, глядя в пустоту, лицо ее сделалось отстраненным.

– Совсем недавно переехали. Работает курьером, пока каникулы… Десятый класс? Пф, мне б твои годы! Вчера доставляла заказ нам в лабораторию… Лёня! Нужно запирать входную дверь! – неожиданно воскликнула девушка.

– Откуда я знал, что у нее не будет сдачи? – пожал плечами лаборант.

Лида сделала на него страшные глаза и снова забормотала вполголоса:

– Младшая сестра пропала… прямо из детской… «как ветром сдуло». Это, между прочим, ее выражение. Котеугл хотел стащить ключ, но стал жертвой кота… Пыль… Кукла истлела за ночь… – Лида ненадолго замолчала, по-прежнему глядя в пространство. – Ха! Она думала, это мы! Ходила под окнами лаборатории, выслеживала тебя…

– Хватит, – перебила ее Марго, отдергивая руку.

– Ты все слышал, Лёнь.

– Кто-то науськал Потустороннее существо стащить ключ. Значит, он один в своем роде. Ключ, имею в виду. И притом чрезвычайно ценный. Где ты его взяла? – спросил Лёня.

– Нашла на скамейке в сквере. Незнакомый старик советовал поискать его прежнего владельца. Я дала объявление в соцсети.

– А ну покажи!

Лида протянула ладонь. Марго вздохнула и покорно вложила в нее пальцы. Взгляд Лиды опять затуманился, она нахмурилась.

– Не вижу, – озадаченно произнесла девушка через несколько минут. – Черты размытые.

– Хотелось бы знать, кто тогда написал эсэмэску Марго и на кой ляд этому субъекту сдался ключ, если он даже использовал потустороннее существо для кражи?

– Особо ценная коллекция антикварных шкатулок? – предположила Лида.

– Сомневаюсь.

– У него моя сестра, – подала голос Марго. – Если это выкуп, пусть заберет и подавится!

Лёня поскреб переносицу:

– Не хочу тебя расстраивать, но насчет выкупа еще не факт. Ключ один, а детей пропало за последние две недели с твоей сестрой пятеро. Не похоже на специальное похищение.

– Нет, – неожиданно для себя сказал я. – Ключ не один.

– Поясни, – попросил Лёня.

– В магической лавке была заводная кукла. Даже не так. Манекен с органами, как для уроков биологии. И он… Мне показалось, кукла разговаривала со мной. Осознанно. Она повторяла «черная вода» и «еще один ключ».

Лёня задумался. Воспользовавшись паузой, я уточнил:

– Скажи, а чисто технически возможно управлять неодушевленными предметами? Наделять их жизнью, имею в виду.

– Еще никогда никому не удавалось. Лид, ты не поможешь мне кое в чем?

– Конечно, капитан, – саркастично усмехнулась Лида. – Что надумал проверить?

– Странные слова Гусева про род Хранителей. Посмотри по нашим книгам. И на всякий случай по гербовнику.

Девушка кивнула и обратилась ко мне:

– Мне нужны твои фамилия, имя и отчество. И желательно то же самое кого-нибудь из родственников.

– Обязательно?

– Она не кредит на тебя берет.

Я помедлил:

– Красинский Василий Наумович. И Красинская Раиса Пантелеймоновна.

При упоминании директора Гусева первой на ум пришла именно бабуля.

– Интересное сочетание. Искать будет несложно.

Лида сделала заметку, оторвала стикер от стопочки и положила в карман халата.

– А нам нужно кое-куда съездить.

– Куда? – заволновалась Марго.

Лёня вздохнул:

– К человеку, которому мы, к сожалению, не поверили сразу. А он оказался прав…

* * *

Шестиэтажный дом математика Киселёва[19]19
  Андрей Петрович Киселёв (1852–1940) – русский и советский педагог, «законодатель» школьной математики. Наиболее известен благодаря написанному им учебнику «Элементарная геометрия».


[Закрыть], автора известного учебника по алгебре и геометрии, стоял на второй линии Васильевского острова. До него мы шли пешком. Лёня, торопливо надевший длинную ветровку прямо поверх лабораторного халата, чуть забегал вперед, размашистым шагом меряя улицы.

Марго хмурилась, отчего на высоком лбу пролегала тонкая белая складочка, нервно закусывала губы и часто моргала, сумрачно глядя себе под ноги. Руки девушка прятала в кармане толстовки, сильно оттягивая его вперед так, что кофта скособочилась на ней, а шарф растрепался. Концы его болтались за спиной.

Но даже она, явно погруженная в мрачные и томительные мысли, на подходе к особняку запнулась и подняла голову, остановившись напротив парадного входа.

Несмотря на общую обшарпанность, дом сохранил следы некогда богатого убранства: львиная маска щерилась над входом слепой мордой, растительный орнамент устилал фасад, кованые перила балконов блестели облезлой позолотой в лучах выглянувшего из-за облаков солнца.

Лёня прошел в арку, потянул на себя неприметную боковую дверь. Полутемная сбитая лестница привела нас на третий этаж. Я с изумлением уставился на вереницу звонков, вделанных в стену. Под одной из кнопок висела табличка: «Миролюбовы – 3 звонка, Гореловы – 2 звонка, Давыдовы – 1 звонок».

Лёня решительно вдавил кнопку два раза. Сухая трель разнеслась в прихожей. По коридору старчески зашаркали тапочки. С надсадным то ли кряхтением, то ли скрипом дверь отворилась на лестничную клетку. К нам высунулась белая голова старушки, покрытая редким невесомым пухом. Под кривым носом бойко сидела бородавка размером с садовую муху. Сильно напомаженные фиолетовые губы скривились. Старуха потянулась к очкам на шнурке.

– Опять ты? – сурово прострекотала она, наконец разглядев лицо Лёни. – Я тебе что говорила? Нет их! Никого нет. Так ты теперь, малахольный, в чужие квартиры трезвонишь!

Марго удивленно вскинула брови. Я покосился на Лёню: не перепутал ли чего?

– Я, Валентина Петровна, не по злому умыслу соседей беспокою, – спокойно и даже немного весело объяснил он с театральной напыщенностью. – Я знаю, что Ярослав дома. И он, поверьте, тоже прекрасно знает, когда к нему приходят друзья. Но продолжает прятаться.

– Да как же? – Старушка-соседка широко распахнула блеклые серые глаза. – Если друзья, чего ж прятаться!

– Вы это ему, Валентина Петровна, как-нибудь скажите, – продолжил с задором Лёня, сам тем временем боком протискиваясь в прихожую и оттесняя соседку в коридор. – При встрече, а?

– Так он не выходит, – всплеснула она руками.

Руки были тонкие, костистые, с массивными агатовыми перстнями, увенчивавшими пальцы. Чем-то Горелова напоминала мне престарелую актрису. Или даже тетю Раю. Разве что роскошные кольца плохо вязались с засаленным байковым халатом и растоптанными тапочками.

– Мы здесь именно за тем, чтобы исправить ситуацию! – заверил лаборант.

– А вы… вы кто? – недоверчиво прищурилась старушка.

– Так говорю же – друг его! Ярослава!

– Ах да, точно, друг Яруши… – Госпожа актриса замерла с поднятым пальцем, припоминая. Уличив момент, Лёня схватил за руку Марго и протолкнул ее в коридор перед собой. – Хороший мальчик Яруша…

– Она бывшая учительница русского языка в гимназии. В старости у нее начались проблемы с памятью, – шепнул Лёня, увлекая нас вперед.

Опомнившись, Валентина Петровна засеменила следом:

– Я говорю, порядочный Яруша юноша. Не то что некоторые. Тут недавно один сосед заехал, гопнического вида молодой человек, надо вам сказать, – заговорщицки шепнула она, не обращая внимания, что ее никто не слушает. – Я ему на днях говорю: Сева, от тебя пахнет специями, зачем ты это делаешь, у меня аллергия! Или вот прошу вешать съемный стульчак на гвоздь. Ни в какую! Все ходит ночью мимо моей комнаты, кастрюлями какими-то гремит.

Сумрачный узкий коридор, казалось, тянулся в глубину дома бесконечно. Тусклая лампочка на шнуре бросала желтые отсветы на стены цвета гнилой травы. В душном полумраке пахло пылью, древним деревом, книгами и жареной рыбой. Повсюду были двери: двустворчатые, высокие, как в старинных залах для приема гостей. Паркетное покрытие с выпавшими ячейками и стертым рисунком устилали крошки. Мелкий мусор неприятно скрипел под подошвами. Где-то в сердце дома громко тикали часы.

– И им говорю: вешайте! А им хоть бы хны. Только плакаты свои в туалете могут лепить. Вот что они могут! – не унималась соседка. – А у нас, между прочим, барский этаж. Ба-а-арский![20]20
  Барскими этажами в дореволюционном Петербурге именовались вторые и третьи этажи в лицевом флигеле (с видом на улицу). Там сдавались самые дорогие и хорошо отделанные квартиры.


[Закрыть] – потрясла она в воздухе кривым пальцем. – А заселяется все какой-то сброд.

У входа на кухню – я понял это по удушливому запаху рыбы, который здесь висел прямо-таки облаком, – Валентина Петровна отстала. Глянула на нас потерянным взглядом, явно забыв, о чем хотела сказать секунду назад, и скрылась внутри.

Лёня с облегчением выдохнул и остановился возле ничем не примечательной бежевой двери.

Правую створку украшал настенный календарь с красной рамкой-бегунком, остановившейся на четвертом февраля. Лёня уверенно сунул руку в нишу за календарем и извлек ключ. Не раздумывая, без стеснения отпер дверь. Из помещения хлынул живительный свет. Лёня вошел в комнату и поманил нас за собой. Мы оказались в просторной не то гостиной, не то библиотеке.

Книжные шкафы заполняли три стены из четырех. В правом углу, на почетном месте, возвышалась малахитовая изразцовая печь. Рядом стояло пианино с потрескавшейся лакировкой. Пространство над инструментом занимали картины в багетах – сплошь натюрморты, выведенные неуверенной рукой любителя.

На высоченном потолке – лепнина цвета мятного мороженого, с цветочными бутонами и позолоченными завитками. Из центра лепной розетки торчал на длинной «ноге» пятирожковый светильник. Запах книг упоительным сладким облаком витал в воздухе. Тома, не влезшие на полки, башнями высились по углам.

У окна стояли два кресла с высокими спинками. В том, что смотрело на дверь, дремала рыжая такса. Заметив нас, пес спрыгнул на пол и, заливисто лая, кинулся навстречу, шумно обнюхал брюки, завертелся игривым волчком, требуя ласки. Кудрявые висячие уши смешно подпрыгивали при каждом повороте востроносой головы щенка.

Лёня почесал пса за ухом, проскочил мимо собаки, чьи коготки смешно цокали по паркету, и приблизился ко второму креслу:

– Привет, дружище.

– Виделись, – глухо отозвались из кресла. Самого молодого человека видно не было, и с первого взгляда комната казалась пустой.

Нам с Марго никаких инструкций не дали, поэтому мы остались стоять у входа. Лишь дверь прикрыли, чтобы пес не выбежал. Вертлявый щенок не унимался: зигзагами носился перед нами, звонко потявкивая.

– Ты как вошел вообще? – спросил Ярослав с глухой неприязнью. Несмотря на Лёнины уверения соседке, я засомневался насчет их дружеских отношений.

– Я к тебе по делу, – с задором начал Лёня.

Ярослав нетерпеливо перебил:

– Лучше послушай, что пишет Ключевский о Петре Первом: «От природы он был силач. Постоянное обращение с топором и молотком еще больше развило его мускульную силу и сноровку. Он мог не только свернуть в трубку серебряную тарелку, но и перерезать ножом кусок сукна на лету».[21]21
  Василий Ключевский, «Русская история. Полный курс лекций», лекция LX – «Пётр Великий. Его наружность, привычки. Образ жизни и мыслей. Характер».


[Закрыть]

– Ребята ходили к прорыву в метро, который случился после… ну, той ночи. Ты был прав и…

– Вот еще, – не дослушал Ярослав и продолжил читать: – «Многолетнее безустанное движение развило в нем подвижность, потребность в постоянной перемене мест, в быстрой смене впечатлений. Торопливость стала его привычкой».

– Сначала подумали: обычная вещь, земельники опять покопались. Наведывались к этой славной компашке.

– С Мединой?

– Без нее.

– Ума хватило. Хвалю… «Его обычная походка, особенно при понятном размере его шага, была такова, что спутник с трудом поспевал за ним вприпрыжку».

– Ярь, – с укором произнес Лёня. – Что ты паясничаешь?

Ярослав шумно захлопнул книгу.

– Нет, это ты мне скажи – что?! – прошипел он.

Рыжий таксеныш, наконец улегшийся неподалеку от двери, снова вскочил и пронзительно залаял.

– Бакс! Чего ты заладил в самом деле?!

Парень перегнулся через подлокотник кресла, глянул на входную дверь. Темноволосый, остролицый и очень бледный. При виде нас он побледнел еще сильнее и порывисто обернулся к стоящему рядом Лёне:

– Почему ты не предупредил, что не один?

Тот пожал плечами:

– Ты мне и слова вставить не давал. Все со своим Ключевским! Ребят, извините, вы не против расположиться пока в столовой?

Леня виновато улыбнулся и указал на арку в простенке.

– Можно не разуваться, – бросил Ярослав вслед.

На этот раз собака не обратила на нас внимания: выполнив обязанности сторожа, щенок свернулся клубком в солнечном пятне на паркете.

В светлом эркере соседней комнаты располагался обеденный стол и застеленные ковриками диванчики. Солнце дробилось в витражных окнах, бросая на стену веселые цветные блики. Прозрачный тюль шевелился от сквозняка. На колченогом серванте стояла переносная электрическая плитка. В кастрюле тихонько шипело, разнося вокруг солоноватый наваристый запах.

Из-за стены донеслись голоса:

– За что ты так с ней? – тихо спросил Лёня. – Ведь не она задание придумывала.

– За такие задания голову надо оторвать! – взревел Ярослав.

Мне показалось, что хрустальные подвески в люстре негромко зазвенели.

Лёня монотонно бубнил за стенкой. Голос Ярослава менялся от злой иронии до показательного недоумения, а иногда и совершенного бешенства. Марго, бродящая вдоль застекленных полок с фарфоровыми статуэтками, вздрогнула и повела плечом, будто сбрасывая что-то неприятное.

– Не надо только вешать лапшу, Лёнь. Я знаю, кто на самом деле спихнул нам проверку у Гавани.

Послышались невнятные оправдания. Ярослав зло усмехнулся:

– Они знают, что я здесь, и даже не приходят. Нет! Не надо мне про звонок. Ты вон вошел же! – И уже совсем тихо, на грани слышимости: – Лёнь, два дня прошло. Завтра должны быть похороны. А нам даже хоронить нечего…

С минуту за стеной не раздавалось ни звука.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Лёня.

– Тебе про тело или про душу? – хмуро усмехнулся Ярослав.

– С душой, мне кажется, все и так понятно.

– Да? А вот мне не очень. – Горестный смешок, следом за ним – звук, будто протянули ножкой стула по деревянному полу. И болезненное шипение следом.

– Может, помочь?

– Я сам. А знаешь, – проговорил Ярослав с мазохистским наслаждением, – что говорят наши врачи про это? Оно словно проедает, разрывает кость изнутри. А вместе с ней ткани. Это как трещины в стекле: коснись, и раздробится в крошечные осколки. Говорят, мне повезло – только по касательной задело. Ты знаешь, я хочу бежать, хочу узнать, кто виноват в прорыве. А приходится сидеть здесь, читать историю, пока Великорецкий чешет репу в «Грифоньем доме» и посылает других устранять последствия проблемы, а не причину.

– Ты ходить можешь? – обеспокоенно спросил Лёня.

– Я не Потусторонний, чтоб водичкой излечиваться. Ты что-то хотел?

– Да мы, в общем, за этим и пришли.

И Лёня пересказал ему про назначенную на вечер встречу, про звездную плесень, которая начала охотиться на людей и была похожа на какую-то Исконную Тьму, про кукол и черноту в воде, текущей с потолка в метро.

– К тому же мы, кажется, наконец обнаружили зацепку. У девушки, – пауза. Наверное, Лёня кивнул на стену, за которой располагалась столовая, – похитили сестру. Кто бы то ни был, он может знать о других детях. И о Потусторонних. – Снова тишина, длинная, томительная. – Ты не задумывался? Что, если он жив, Ярь?

– Я не знаю, – растерянно пробормотал Ярослав.

– Знаешь, – бодро произнес Лёня. – Пойдем, познакомишься. Кстати, ребята не так просты… Потом расскажу.

Шаги простучали нам навстречу. Первым в комнате показался бодрый, донельзя веселый Лёня. Следом за ним – хмурый парень лет двадцати трех, в джинсах и черной футболке. Правая штанина распорота снизу и закатана, тяжелый гипсовый «носок» покрывал ногу до щиколотки.

Ярослав переставил костыль перед собой, оперся на него левой рукой, правую протянул мне для пожатия. Приветливо кивнул Марго.

– Василий и Маргарита, – представил нас Лёня.

– И что тут у нас?

Я замялся, не зная, с чего начать, но необычайно подвижный лаборант вновь пришел на помощь:

– У нас оживающие манекены с фабрики медицинских пособий. Вам бы съездить туда, узнать, не было ли происшествий на складе. Может, найдете подозрительное.

– Почему я? – спросил Ярослав.

Было заметно: долго стоять на одном месте ему трудно, но парень не желал показывать слабость.

– У тебя там, кажется, был приятель. Помнишь, после чистки предприятия от гнезда хишиг? Они таскали сахар из столовой и обрывали телефонные провода, из-за чего возникали неполадки, сеявшие жуткую неразбериху в цехах.

Я несмело улыбнулся. Шутит?

– И еще я сказал Валентине Петровне, что ты на самом деле дома. Вечером зайдет с пирогами, жди. С рыбой, – веско обронил Лёня. – Фиг выпроводишь потом, ты же знаешь, Яруша.

Ярослав подавил тяжелый вздох и поморщился.

– Голову б тебе оторвать, – уже без прежней ожесточенности ответил он.

– У нее просто доброе сердце. Иногда слишком. Прибереги пыл.

– Лучше вызови нам такси, советчик.

– Куда мы? – забеспокоилась Марго.

– На фабрику медицинских пособий. По дороге объясню.

* * *

В такси стоял ядреный запах химозного освежителя – хоть топор вешай. Шумный кондиционер гонял по салону холодный воздух. По ощущениям на улице и то теплее было, чем внутри автомобиля.

Водитель – мужчина лет сорока, толстощекий, с пышными усами и доброжелательным прищуром – окинул оценивающим взглядом нашу компанию, повернулся к Ярославу, устроившемуся на переднем сидении:

– О, мо́лодежь-по́дростки. Куда поедем?

Толстый вязаный свитер с оленями делал и без того плотного таксиста почти необъятным. Когда мы затолкались в салон, мне показалось, что пространства для воздуха вообще не осталось.

Марго съежилась сзади, зябко обхватив себя руками и уткнув нос в шарф, затихла.

– Сначала Кожевенная линия, двадцать семь, пожалуйста, – сказал Ярослав.

– Будет исполнено, – рокочущим басом произнес водитель и крутанул баранку.

Мы помчались вдоль набережной. За гранитным парапетом плескалась стальная река. У причалов покачивались рыбачьи лодки. Черная баржа длинным продольным шрамом полосовала реку вдали. В сезон здесь можно будет увидеть многоэтажные круизные лайнеры, плавучие рестораны, прогулочные и экскурсионные кораблики.

Ярослав молчал. В руках он играючи крутил жестяную фляжку, похожую на ту, из которой окатила меня в кафе рыжеволосая Медина. Машина подпрыгнула на кочке. Ярослав сделал вид, что случайно пролил воду на подлокотник.

– Прости, командир, – виновато улыбнулся он.

Я вытянул шею, пытаясь разглядеть, что произойдет, но таксист быстро отряхнул измоченный рукав, обтер об себя ладонь:

– Ниче, бывает.

Ярослав спокойно выдохнул и обернулся к нам, цепляясь за подголовник кресла.

– Можем пока поговорить, – предложил он. – Что есть ключ как символ? Я в этом деле, конечно, не известный спец, как Леонид Скворцов, но попробую вытянуть из памяти. Если вспомнить пантеон древних греков, то символику ключа можно обнаружить почти у каждого бога или богини. Также это известный инструмент, в мифологии связующий настоящий мир с потусторонним, земное – с божественным или, наоборот, с низменным, миром зла и древних духов. – Голос Ярослава казался сухим, как скрип гравия, и ровным, как пульс покойника. И без всякого энтузиазма, как у Лёни. – Ключ – атрибут Гекаты, богини тайн и колдовства. Другой бог, забыл имя, открывал для умерших душ путь в загробный мир.[22]22
  Египетский бог Осирис был известен как бог смерти, преисподней и перерождения. Анубис же, имя которого забыл Ярослав, выполнял роль проводника душ в царство мертвых. Анубис обычно изображается с двумя главными символами: скипетром в одной руке и анхом (ключом) – в другой.


[Закрыть] Ключ также присущ двуликому Янусу – богу переходов и дверей в любом смысле… Говоришь, ты там в какую-то дверь шагнул?

– Может, дверь. Может, просто проем. Не видел.

– В любом случае переход – всего лишь формальность.

Марго пошевелилась, приподнялась в кресле.

– Хочешь сказать, жизнь моей сестры зависит от какой-то безделушки? От ритуала? – буркнула она.

– Ты принижаешь историческую ценность обрядов. У каждой древней культуры были непреложные обычаи…

– А ты принижаешь роль адекватности! Нужно быть психопатом, чтобы из-за какого-то ключа похищать людей! Тогда можно оправдать и жертвоприношения! Пляски на чужих костях ради дождя!

Ярослав растерянно уставился на Марго. Она часто и неспокойно дышала, лицо зарделось багровыми пятнами. Фурия. Разъяренная горгулья. Я и не думал, что маленькая девчонка может выглядеть так грозно.

Ее взгляд буравил Ярослава.

– Если бы все в мире случалось по законам адекватности, – наконец глухо сказал он, – мы бы здесь не сидели. Ни в Институте, ни… вообще. Этот город построен на костях. Смирись с его правилами.

– А я его не просила! И переезжать сюда не хотела! – вспыхнула Марго, яростно тряхнула головой и отвернулась к окну. Ноздри ее гневно раздувались. Пряча лицо, девушка принялась накручивать на палец тугой локон. Мне показалось, она всхлипнула.

– Что это вы такое занятное обсуждаете? – чуя неладное, осторожно поинтересовался водитель. Он то и дело поглядывал назад, и я волновался, как бы мы не врезались в ближайшее ограждение.

Ярослав пожал плечами и беспечно пояснил:

– Мы актеры. Готовимся к новому представлению. Разбираем мистическую пьесу.

– Мистика, – довольно хмыкнул водитель. Поверил. – Случилась со мной одна такая история… – Он радостно подхватил эстафету рассказа. – Короче, таксую тридцать первого октября. Хеллоуин, значит. Ночь уже. Мужика везу, в Мурино ему. Разговорились. Он и спрашивает: не страшно ли гонять? Нечисть, все дела. Говорю, нет, я в страшилки не верю. Высаживаю у подъезда, отъезжаю метров десять и слышу: в багажнике тихий голос и как будто смех. Детский. Ну, я замер. А оно хохочет и заливается еще сильнее. У меня сердце – хрясь! – в пятки! Сижу, боюсь голову повернуть. Уже пальцы ведьмовские мерещатся, которые к горлу тянутся. Тут смотрю: в зеркале заднего вида бежит на меня кто-то, на задние конечности встал. Мне бы по газам, но ноги ватные. А оно колотит в окно, пыхтит. Вижу, мужик тот, в пуховике огромном. Говорит, игрушку я у тебя в багажнике забыл! Ребенку купил на день рождения и чуть не прошляпил! Куклу говорящую! Так что, ребят, мистика ваша – ерунда на постном масле!

Ярослав слушал с подчеркнутым вниманием. Затем несдержанно усмехнулся.

– Не веришь? – оскорбился таксист.

– Верю, – серьезно сказал он. – Так спокойнее, знаете, когда на воображение все можно списать.

– Ну, это больше не ко мне, это к вам, творческим. – Таксист хлопнул ладонью по рулю и резко сменил тему: – За реквизитом, что ль, каким едете?

– Угадали.

– И это – тоже реквизит? – кивнул он на гипсовый футляр.

– Производственная травма, – улыбнулся Ярослав одними губами, обнимая костыль. А глаза оставались серьезными.

Мужик довольно цокнул языком. Произнес задумчиво, будто самому себе:

– Актеры… Творческие. Люблю. – И добавил уже громче: – У меня племянник, значит, тоже в актеры собрался. Поехал в Москву поступать и…

Дальше мужик завел длинную запутанную историю о том, как сын двоюродной сестры из Ставропольского края ездил подавать документы в университет, но потерял на вокзале папку с паспортом и аттестатом и, вместо того чтобы заявить о пропаже, прятался по друзьям, боясь возвратиться домой.

Рассказ перемежался яркими подробностями из жизни каждого персонажа, так что примерно в середине я потерял сюжетную нить. Ярослав поддакивал, временами вставляя меткие замечания по теме истории. Марго молчала, по-прежнему не отворачиваясь от окна.

– Веселые вы! – неожиданно гоготнул таксист, поглядывая на нас в зеркало заднего вида. – Только девчонка больно серьезная. Кто обидел, красавица? Твоя сестренка? – Он дружески ткнул Ярослава локтем и лишь потому не заметил, как Марго одарила его недовольным взглядом.

В конце набережной чернели бока массивного ледокола-музея «Красин»[23]23
  Ледокол «Красин» – корабль-музей с действующей командой, пришвартованный в конце набережной Лейтенанта Шмидта.


[Закрыть]. Возле него такси повернуло вглубь острова, заметно сбавило ход и выехало на длинную улицу.

Теперь за окном тянулись серые приземистые здания в строительных лесах, кирпичные стены, раскрашенные косыми граффити, и мрачные заводские корпуса.

– Чекуши[24]24
  Чекуши – промышленный район Васильевского острова, получивший свое название в честь «чекуш» – колотушек, которыми разбивали слежавшуюся муку, хранившуюся в находившихся тут когда-то амбарах.


[Закрыть]. Не люблю, – монотонно поделился таксист. – Неблагополучный район. Тут не до ваших демонов. Вполне земные проблемы.

– Насчет неблагополучного согласен, – сказал Ярослав. – Вот здесь остановите.

У двухэтажного особняка, от которого вдоль тротуара тянулась глухая бетонная стена, машина прижалась к обочине. Ярослав отстегнул ремень, потянулся за костылем.

– Куда мы? – вновь повторила Марго. Мне казалось, в конце концов она заснула под качку и занудный голос водителя.

– Нужно проверить насчет одного зеркала. Ждите, я скоро приду.

Он выбрался на улицу, хлопнул дверью.

Мы смотрели, как его фигура мелкими отрывистыми шажками удаляется по направлению к почерневшей парадной двери дома. Сверху, с балкона, лохмотьями свисала зеленая строительная сетка. Богато оформленный фасад с фронтоном и лепными барельефами покрывал толстый слой грязи – каменная кладка впитала в себя копоть цеховых выбросов.

За деревьями в глубине сада виднелся стеклянный купол оранжереи. Странно, что такое здание вообще построили вблизи судоремонтного завода.

– Это сюда вы за реквизитом?

По взгляду мужика я понял: тот гадает, какую рухлядь мы попытаемся затолкать в его машину под прикрытием театральных нужд.

– Наверное, – неуверенно сказал я.

Ярослав вернулся минут через пятнадцать. Мрачнее тучи. Молча кивнул водителю, скривился, задев что-то под сиденьем больной ногой, но не проронил ни слова, кроме:

– Коломенская улица.

Снова тронулись в сторону набережной. В динамике тихо шелестело радио. Кончился выпуск новостей, заиграла задорная мелодия.

– Не нашел свое зеркало? – нерешительно поинтересовался водитель, не отрывая взгляда от дороги.

– Стырили, – хмуро бросил Ярослав.

– Кто?

– Черти.

Тот хмыкнул, но уточнять не стал. Дальше ехали молча. Миновали мост и светофоры у Зимнего дворца, въехали на шумный заполненный Невский.

Я думал о Ярославе и о том, что страшное произошло в его семье. Какое горе?

«А если он жив, Ярь?»

Кто жив?

Я понял, что за навязчивая мысль толкается у меня в голове, когда переезжали канал Грибоедова. За голым еще сквером огромной подковой раскинулся Казанский собор. С другой стороны, в высоких окнах литературного кафе «Дома книги», тепло горели лампы. Дворник в оранжевом жилете сгребал мусор с газона. На перекрестке беззвучно выводил аккорды уличный музыкант. Возле его ног лежал раскрытый чехол от гитары.

Город жил. Топтался десятком спешащих ног в ожидании зеленого сигнала на светофоре, копошился стаей голубей, бусами рассевшихся на проводах. Гудел пробкой. Бился водами канала о плиты набережной.

Город трепетал на ветру.

«Город живет, пока о нем помнят…» – вспомнил я сказанную Лидой фразу. И бесстрастный голос Мастера кукол: «Потери – естественный процесс, когда одно Время сменяется другим».

Следом за ним пришли слова директора Гусева.

– Пока все картины не умерли… – прошептал я.

– Что? – Ярослав внезапно обернулся.

– О каком зеркале вы говорили? Сначала Володя в лаборатории, потом ты…

С полминуты Ярослав молчал. Я даже подумал, что он не захочет отвечать, но парень задумчиво произнес:

– Зеркало из бального зала особняка Брусницыных[25]25
  Особняк Брусницыных – двухэтажный особняк в стиле эклектики, построенный архитектором Ковшаровым по заказу Николая Мокеевича Брусницына, создателя кожевенной мастерской, в промышленном районе Васильевского острова. В 1882 году особняк перешел во владение к трем сыновьям Николая Мокеевича, и те достроили здание под себя. Здание сделалось похожим на букву «Ш».


[Закрыть]. Его обнаружили год назад запрятанным внутри стенной панели в самом сердце дома. Благоразумно не стали трогать и сразу подняли архивы особняка. – Ярослав помедлил. – У него оказалась богатая история. В середине девятнадцатого века простой деревенский парень – Николай Мокеевич Брусницын – из Тверской губернии переезжает в Петербург, где прямиком на Васильевском острове начинает свое дело. Немного погодя небольшая мастерская по дублению кожи превращается в крупнейшую в Российской империи кожевенную мануфактуру. Рядом с огромным заводом строят особняк, где живет хозяин – ныне купец Брусницын с семьей, а позже – его выросшие сыновья. Дом с небывало роскошными и диковинными интерьерами. Однажды хозяин, падкий на редкие вещи, заказывает из Европы старинное зеркало, некогда висевшее в итальянском палаццо, известном своей мрачной славой, что якобы в этом самом палаццо хранился прах знаменитого графа Дракулы. Зеркало вешают на стене в танцевальном зале. Домочадцы быстро замечают неладное. В доме купца начинают твориться необъяснимые вещи. Кто бы ни посмотрелся в зеркало, тех преследует полоса неудач и болезней. После попытки избавиться от несчастливого приобретения таинственным образом скоропостижно умирает внучка хозяина. Побоявшись навлечь еще большую беду, зеркало замуровывают в глубине дома на долгие годы. Позже дом приходит в запустение. Что символы зеркала и ключа в равной степени связаны с потусторонним миром, думаю, объяснять не надо?

Я кивнул и поморщился – напомнила о себе набитая в подвале шишка.

Город… Я вырос здесь, я наивно считал, что Петербург мне знаком. А он, как двуликий Янус в рассказе Ярослава, повернулся к нам злым лицом. Мне даже померещилось, будто я чувствую между лопаток чей-то тяжелый взгляд.

У площади перед вокзалом показался гранитный обелиск. «Город-герой Ленинград». Большие строгие буквы над крышей здания блестели в лучах бледного северного солнца. У дверей вокзала толпился народ. Утренние поезда. Пригородные электрички. Иногородние туристы. Иностранные гости с фотоаппаратами и селфи-палками, топчущиеся тесными группами. Смешные гиды с флажками и микрофонами.