Текст книги "Роковое увлечение"

Недовольство Полет

Мишель всю дорогу был очень серьезен; его мысли витали где-то далеко. Поначалу он вел машину уверенно, но затем, все глубже погружаясь в размышления, забывал о дороге и, внезапно очнувшись, в последний момент выравнивал машину, спасаясь от аварии. Дальше так продолжаться не могло. Молодой герцог остановил машину и вышел из нее.

Он полной грудью вдохнул осенний воздух и неожиданно для самого себя вдруг обратил внимание на то, что некоторые листья уже окрасились позолотой, а небо посерело. Здесь, наедине с природой, Мишелю стало одновременно грустно и радостно. Он улыбнулся пробивающемуся сквозь плотные облака солнечному лучику, как улыбался Моник. Но набежавшая следом серая туча вновь скрыла солнце и стерла улыбку с его уст. Как тяжело было сейчас Мишелю, и не было никого, кто мог бы понять его, ни здесь, на дороге, ни в том обществе, где ему суждено было вырасти и жить.

Он полюбил эту юную девушку, так неожиданно появившуюся в его жизни и разбудившую в его сердце доселе незнакомые ему чувства, заставившую его ожить после ужасов войны и открыться новым чувствам. Неистовый трепет души, учащенное сердцебиение, жар от одной ее улыбки способны были изменить все его естество. Мишель старался казаться спокойным и сдержанным, дабы не выдать своих переживаний, и ему это удавалось. Но все же один вопрос не давал ему покоя: «Что же предпримет моя мать?» Мишель очень хорошо знал Полет, знал, что на первом месте для нее был общественный статус, мнение влиятельных особ и доброе имя семьи, о чем она неоднократно напоминала сыну в письмах, призывая его к благоразумию. Но с другой стороны, молодой герцог осознавал, на что решилась прекрасная Моник, уехав с ним из Виши и поставив свое имя, пусть и незнатное, под удар безжалостных поборников нравственности. А главное, она сделала то, что навсегда могло пятном лечь на ее репутацию, лишить ее доброго имени и счастливого будущего. Пусть и стали женщины в свете последних событий, особенно после Первой мировой войны, свободнее и самостоятельнее, пусть и появилось равенство между полами, но подобное поведение все еще осуждалось, считалось порочным, недостойным. Все же общественные правила, складывавшиеся на протяжении долгого времени, продолжали иметь силу в отношении женщин, в то время как представителям сильного пола позволялось и прощалось гораздо больше. Учитывая обстоятельства, Мишель не хотел предать, обмануть эту смелую, любимую, а с некоторых пор и единственную для его сердца женщину. Из-за всех этих раздумий и переживаний у него ухудшилось настроение. Он сел в машину и, долго еще не заводя мотора, смотрел сквозь стекло на небо, серые тучи и листья, безвольно трепещущие на осеннем ветру.

В имении матери уже готовились к ужину. Слуги торопливо сервировали стол, стараясь поменьше попадаться на глаза разволновавшейся, а оттого раздраженной хозяйке, которая пыталась сдерживать эмоции и все же время от времени отчитывала попавшегося под горячую руку слугу. Суматоха и напряжение, повисшее в воздухе, угнетали обитателей дома. Тревога Полет вскоре переросла в плохо скрываемый гнев, ведь она рассердилась не на шутку, подумав о том, что ее сын, вероятно, не приедет и на этот раз, несмотря на клятвенные обещания.

Вдруг в столовую вбежал взволнованный слуга и, тяжело отдуваясь, торопливо отрапортовал:

– Мадам, господин герцог прибыл! – и так же поспешно удалился.

Полет вскочила со стула и бросилась в холл – встречать долгожданного гостя. Даниэль нехотя отложил газету на край стола, не спеша встал и последовал за супругой.

Мать встретила Мишеля с неподдельной радостью. Он улыбнулся, горячо поцеловал ее и прошептал на ухо пару комплиментов, отчего к женщине тут же вернулись прежнее спокойствие и самообладание.

– Мой дорогой, я очень волновалась, ведь уже так поздно… Что-то случилось в дороге?

– Или же ты никак не мог решиться на эту поездку? – вставил отчим с явным желанием съязвить.

Мишель поприветствовал и его, так и не ответив на вопрос. Полет сверкнула глазами и, приподняв бровь, дала мужу понять, что его присутствие, так же как и глупые шуточки, в данной ситуации необязательны. Даниэль безвольно, с каким-то плохо скрываемым равнодушием вернулся в столовую.

– Мальчик мой, ты посвежел, окреп. Курорт явно пошел на пользу твоему здоровью.

– Да, Полет. Спасибо, что настояли на этой поездке!

– Но видишь ли, тебе не следует забывать, что ты герцог, представитель древнего уважаемого рода. Это обстоятельство накладывает на тебя некоторые обязательства… К тому же от твоего поведения зависит честь фамилии. Не имеет значения, где ты находишься – на курорте, в столице или в своем имении, ты должен думать об этом в первую очередь и вести себя соответственно. Понимаю, ты еще молод и увлечения в этом возрасте вполне объяснимы и отчасти простительны. Все это прекрасно, но не стоит переходить границы. Развлекся – и ладно, возьмись за ум…

Молодой герцог достойно выдержал этот напор властной женщины, дал ей выговориться, а затем произнес:

– Полет, я прочел все ваши письма, которыми вы засыпали меня в последнее время, и прекрасно знаю, что вы думаете…

Но женщина не дала ему договорить:

– Нет! Мишель, пусть это прозвучит грубо, но я недовольна твоей связью с этой безродной девицей. Более того, у этих отношений нет будущего, они затянулись, и их необходимо завершить, поставить точку в этой истории, компрометирующей нашу семью.

– Мама, по-моему, вы сильно преувеличиваете…

– Не смей так со мной разговаривать, Мишель! И раз уж тебе безразлична собственная репутация, ты обязан подумать о сестре…

Заметив смятение, появившееся в глазах сына после этой фразы, Полет продолжила:

– Своим поведением ты пятнаешь репутацию Жозефин, а ей ведь всего шестнадцать лет. Все это время я считала, что ты ее любишь и стремишься оградить от неприятностей, а ты?..

На глазах у женщины выступили слезы – в этой властной особе явно погибал актерский талант, ей бы блистать на сцене…

– Полет, ну не воспринимайте все так серьезно. Вы верно подметили: Моник лишь увлечение, не более, и связанная с ней история не стоит ваших переживаний.

– Очень на это надеюсь. Но все же мне кажется, что это увлечение слишком уж затянулось!

– Нет, вот увидите, скоро о нем никто и не вспомнит.

Мать недовольно, точнее сказать, недоверчиво повела плечами и, наконец пригласив сына за стол, быстрыми шагами направилась в столовую. Мишель хотел было проследовать за ней, но в этот миг его окликнул тоненький звонкий голосок:

– Эй, братишка, рада тебя видеть! Давненько ты к нам не заезжал!

– Жозефин, это ты? Ну просто красотка!

Девушка, легко, как мотылек, спустившаяся по ступенькам, в мгновение ока оказалась перед Мишелем. Брат и сестра обнялись; они были очень дружны и любили проводить время в компании друг друга, находя много интересных тем для беседы. Более того, они прекрасно понимали друг друга и умели глубоко и искренне сопереживать. Но в этот вечер у них не было времени на то, чтобы поговорить. Мишель и Жозефин успели лишь перекинуться парой фраз перед тем, как войти в столовую, где их уже ожидали Полет и Даниэль.

Ужин был омрачен тягостным молчанием. Никто не осмеливался произнести ни слова, когда хозяйка дома была в плохом настроении. Огромная столовая казалась мрачной и пустой, хотя все сидели за столом и не спеша поглощали пищу. Ощущение пустоты возникало из-за воцарившейся напряженной тишины. В этот вечер мать и сын больше не разговаривали. После ужина Полет удалилась с мужем в свою спальню, поцеловав прежде дочь, нежно погладив ее по волосам и хмуро глянув на сына (женщина не проявила и к нему столь же теплых чувств).

Жозефин подошла к окну и, легонько коснувшись портьер, слегка отодвинула их, чтобы выглянуть на улицу. Ветер за окном усиливался, небо потемнело, и звезд не было видно. Луна время от времени пряталась в тени проплывавших по небу тяжелых туч. По окну застучали первые, еще слабые капли дождя, скользящие по стеклам и разбивающиеся об отливы. Жозефин нарушила тишину первой; как любая женщина, она была очень любопытна и ничего не могла с этим поделать.

– Мишель, кто она?

Молодой герцог спокойно сидел в кресле неподалеку от обеденного стола, курил сигару и делал вид, будто внимательно разглядывает картины, украшавшие комнату. Вопрос сестры, казалось, совершенно его не удивил; похоже было даже, что Мишель давно его ждал.

– Жозефин, как часто вы о ней говорили?

Девушка опустила глаза и, нервно теребя салфетку в руках, прошептала:

– Достаточно. Ты представить себе не можешь, как недовольна твоей выходкой мама.

– А ты сама что об этом думаешь?

– Я? А что я? Ты же знаешь, что мое мнение, кроме тебя, никого не интересует.

– И все же. Ты тоже считаешь, что я сошел с ума?

– Да, не скрою, твое решение было несколько неожиданно – привезти эту девушку из Виши, поселить ее у себя в имении, да еще и приглашать друзей и знакомить их с ней. Возмутительно! Прежде ты не выставлял на всеобщее обозрение свои романчики и интрижки. Отчего же такая перемена?.. Но с другой стороны, иногда так хочется поступить по велению сердца, забыв о доводах рассудка, правилах этикета и общественных нормах…

Мишель улыбнулся и, потушив сигару, подошел к Жозефин и нежно поцеловал ее в лоб.

– Вот он, тихий омут! Быть может, когда-нибудь именно из-за тебя у Полет возникнут серьезные проблемы, конечно, с ее точки зрения.

Жозефин покраснела и отошла от окна.

– Но все же ты не ответил на мой вопрос…

– Могу сказать одно: эта девушка не аристократка (из-за чего так негодует Полет), но все в ней, не побоюсь этого слова, королевское: манера держаться, разговаривать с людьми, умение вести себя достойно в различных ситуациях. И самое интересное, что это у нее врожденное… Впрочем, и учится она очень быстро. А голос, голос у нее как у сказочной, диковинной птицы. С ней интересно рассуждать на разные темы…

– Ты любишь ее?

Мишель вдруг резко отошел от окна к столу, выпил залпом бокал вина и, поцеловав девушку, произнес, выходя из столовой:

– Спокойной ночи, сестренка, я очень устал с дороги.

Его шаги вскоре стихли. Жозефин вновь подошла к окну и, наблюдая за непогодой, еле слышно прошептала одними губами:

– Значит, любишь!

Ветер все больше усиливался, дождь хлестал по кронам деревьев, стучал по оконным стеклам, отливам и крыше. Казалось, погода разделяла негодование Полет.

Утро выдалось спокойным и солнечным, как часто бывает после бури. Небо стало чистым, светло-голубым. По нему скользили светло-серые кудрявые облака. Небольшой, едва уловимый ветерок легонько ласкал листья на деревьях, уже начинавшие желтеть. Мишель сладко потянулся, пробуждаясь ото сна, неохотно открыл глаза и лениво сел в постели. Солнечные лучи еле-еле пробивались сквозь плотные шторы, сшитые из дорогого синего бархата и отделанные золотистой бахромой. Стоит отметить, что комната была убрана по-королевски: резная мебель из дорогих сортов дерева, огромное, на полстены зеркало в дорогой раме. Кстати, зеркал в этом доме было очень много, ведь Полет любила глядеть на свое отражение. Она была стройна, грациозна и тщательно следила за модой. В молодости Полет была ослепительно красива. С годами ее лицо утратило юную прелесть, но это не мешало ей и дальше волновать мужские сердца. Утонченная, манерная, но приятная в общении, когда у нее было хорошее настроение, она была ярым сторонником былых порядков и ярким представителем высшего общества конца девятнадцатого века. Полет не принимала нового, стараясь следовать привычным и понятным ей правилам поведения. Кроме того, она пыталась привить это и своим детям, не желая принимать перемены, наметившиеся в обществе, которыми дышал весь мир. Поступок сына стал для нее своеобразной пощечиной. Полет всегда спокойно и даже равнодушно относилась к его мимолетным интрижкам, не придавая им особого значения. Она считала, что «мальчику нужно развеяться – это в порядке вещей». Но в этих новых отношениях Полет интуитивно чувствовала угрозу. Во-первых, Мишель привез эту девушку с собой и, по-видимому, в ближайшее время не собирался отсылать ее назад. А во-вторых, со дня их приезда прошло уже два месяца – так долго не продолжались еще ни одни его отношения. Кроме всего прочего, Мишель представил эту девушку своим друзьям, чем особенно задел самолюбие матери. Полет еще не знала, что Моник стала почти полноправной хозяйкой в доме ее сына, устроила там ремонт. Не знала и не могла пока что знать она также и о том, что эта девица была первой, кому удалось найти с Мишелем общие интересы.

Мать прогуливалась по саду, ожидая сына (она послала за ним). Полет нервно теребила сорванный цветок, пытаясь подобрать убедительные слова для беседы с непутевым, как ей теперь казалось, отпрыском. К ее удивлению, Мишель появился в саду довольно скоро. Он был весел, но немного рассеян, как будто мысленно уже возвращался к своей любовнице.

– Рада видеть тебя в хорошем расположении духа, сынок!

Молодой герцог присел у клумбы и провел рукой по головкам цветов. Он ничего не ответил, лишь улыбка исчезла с его лица.

– Таким ты мне тоже нравишься, – заметила мать, – тем более что, как ты понимаешь, разговор предстоит серьезный.

Мишель продолжал молчать.

– Ну что ж… – не дождавшись ответа, произнесла Полет. – Ты уже давно живешь самостоятельно и привык принимать решения сам. Но ты мой сын! Мало того, ты наследник рода; не забывай, что ты должен жениться на ровне. Твой первенец унаследует титул, а это значит, что ты не имеешь права подвести свою семью, опозорить фамилию. Я никогда не возражала против твоих связей, но эта меня тревожит…

– Милая моя Полет! – прервал ее со вздохом сын. – Вы же знаете, какое тяжелое время пришлось пережить всем нам. Эта война оставила на судьбе каждого глубокий, неизгладимый след, который вечно будет напоминать нам о пережитых страданиях, о жизни, полной лишений, о крахе прежних ценностей и о невосполнимых потерях.

– Что ты хочешь этим сказать?

Мишель резко поднялся, подошел к матери вплотную и, глядя ей прямо в глаза, солгал, быть может, впервые в жизни. Его сердце при этом сжалось, ведь несмотря ни на что он очень любил эту почти чужую ему женщину, которая так легко отказалась от него много лет назад.

– Это мое увлечение, порочная связь, называйте как хотите, пусть вас больше не тревожит. Я не люблю эту женщину, просто она дает мне силы, чтобы восстановиться после пережитого.

– Ты хочешь сказать, что скоро отправишь ее прочь?

Молодой герцог утвердительно кивнул. Он понимал, что на время это успокоит мать, но отдавал себе отчет в том, что очень скоро его обман обнаружится. Сейчас же он пытался выиграть время, надеясь, что ему это поможет.

Полет не сумела скрыть свою радость. Она тут же поспешила удалиться, видимо, для того, чтобы поделиться приятной новостью с мужем и кто знает с кем еще. Она не задержалась, чтобы поговорить с сыном, узнать о его душевной боли и переживаниях, – это было ей явно неинтересно. Как и прежде, получив от Мишеля все, что ей было нужно, Полет исчезала, увлеченная своей жизнью, в которой никогда не было места для этого рано повзрослевшего мальчика с тонкой, чувствительной душой, ставшего молодым мужчиной, закаленным равнодушием матери.

Тревоги Моник

Серое пасмурное небо было плотно затянуто тучами, и ни один лучик не мог проникнуть сквозь них на землю. Все вокруг будто бы грустило по прошедшим теплым солнечным дням. Деревья угрюмо покачивали ветвями на холодном ветру, время от времени теряя последние ярко-золотые и багровые листья, и от этого казались задумчивыми и печальными. Золотисто-изумрудный ковер из упавших на землю листьев и пробивающейся сквозь них скудной зеленой травы шелестел под ногами музыкой осени. Садовник упрямо боролся с природой, сгребая листья в огромные кучи, но осенний ковер то и дело пополнялся новыми узорами. Стараясь скрыть досаду, садовник еще какое-то время продолжал начатое, но, вскоре выбившись из сил, приступил к выполнению других, не менее важных обязанностей.

Моник долго наблюдала за происходящим из окна своей спальни, мысленно жалея садовника. Сегодня ей не хотелось выходить на улицу, где после ночного дождя было очень сыро. Девушка зябко куталась в теплую шаль и не спеша попивала сладкий горячий чай, любезно принесенный ей Жюли.

Моник неторопливо прохаживалась от окна к окну, о чем-то размышляя. Ее лицо было слегка напряжено, а складка между бровями свидетельствовала о том, что она чем-то всерьез озабочена. Быть может, ей не стоило так переживать, но девушке казалось, что над ней нависла серая грозовая туча. Мишеля все не было, и ее это пугало. К тому же он не сообщил ей, что едет к матери, она узнала об этом от другого человека, а позже благодаря беседе между Аленом и Жюли информация подтвердилась. Но все же молодой герцог обещал ей вернуться через семь дней, а со дня его отъезда пошла уже третья неделя. Девушка боялась, что мать настроит Мишеля против нее, но в то же время верила ему, надеясь на искренность и силу его чувств. Моник тревожил еще один вопрос: что же его так задержало? Если бы с Мишелем что-то случилось, Жюли или Алену непременно сообщили бы об этом.

Устав ходить взад-вперед по комнате, она села за письменный столик. «Написать ему? Но что? И куда? Позвонить? Но как представиться? Как узнать номер телефона?» – спрашивала себя Моник. Вопросы, вопросы – и ни одного ответа. Девушка скомкала чистый лист бумаги и, швырнув его на пол, в отчаянии закрыла лицо руками. Раздался робкий стук, затем дверь отворилась. «Мишель!» – подумала девушка и резко подняла глаза на входящего. Но перед ней стояла взволнованная Жюли.

– Что случилось? – услышала Моник собственный голос, показавшийся ей чужим.

– Мишель…

Девушка встрепенулась, вскочила из-за стола, уронив стопку бумаги на пол.

– Что?

– Он прислал письмо…

– Мне? Где же оно?

– Нет, письмо адресовано не вам, но речь в нем идет о вас.

– Письмо адресовано не мне? – медленно опустившись на стул, тихо прошептала Моник.

– Да, Мишель распорядился, чтобы вы собрали свои вещи и ждали его дальнейших распоряжений. У вас на это всего два дня – письмо задержалось.

Жюли поспешила удалиться, громко хлопнув дверью. Девушка выбежала за ней в коридор, но ее уже и след простыл. Тогда Моник вернулась в спальню, закрыла за собой дверь и, обессилев от волнений, оперлась о нее спиной. В глазах несчастной застыли непонимание и печаль. Моник медленно оглядела комнату, ни на чем не задерживаясь, затем неторопливо направилась к окну. Небо было по-прежнему серое и неприветливое, порывистый ветер безжалостно трепал несчастные листья, срывая их с деревьев.

«Неужели Мишель хочет отправить меня назад? Неужели мать так легко взяла верх над его чувствами ко мне? Неужели он даже не попытался бороться за меня, за нас? Он ведь твердил, что любит, любит меня! Впрочем, кого я обманываю? Люди этого типа способны любить только деньги и себя, для них ценно лишь положение в обществе. Какая же я глупая! И как это меня угораздило в него влюбиться, поверить ему?..» Тут девушка заметила, что к дому по узкой дороге мчит автомобиль герцога. Моник почувствовала, как тревожно забилось сердце и закружилась голова. У нее подкосились ноги, и она опустилась на пол, но не позволила прорваться наружу душившим ее слезам. Мотор гудел уже совсем близко и вдруг замолчал. Раздался лай псов, весело встречавших хозяина, голоса слуг, приветствующих герцога. Через несколько секунд эти звуки переместились в дом. Девушка продолжала сидеть на полу – у нее не было сил подняться. Вскоре раздался стук и дверь в спальню распахнулась.

– Моник, что с тобой?

Она услышала голос любимого человека, и вдруг все поплыло у нее перед глазами и исчезло во тьме.

– Что с ней? Кто может мне ответить? – волновался герцог, которого не подпускали к постели девушки, пока ее осматривал доктор.

– Может, она беременна? – Ален произнес это шепотом, но поскольку в комнате было тихо, его услышали все присутствующие, даже сама Моник, которая как раз начала приходить в себя.

Мишель бросился к любимой, взял ее за руку и нежно поправил прядь волос, упавшую на бледное лицо. Доктор закрыл свой саквояж с инструментами и лекарствами и спокойно произнес:

– Мадемуазель просто переутомилась. Молодые дамы столь впечатлительны и восприимчивы, а причиной их волнения зачастую становятся сущие пустяки. Ей необходимо отдохнуть, успокоиться и попить вот это… – Он протянул бутылочку с лекарством и добавил: – И, конечно же, нужно как можно больше гулять на свежем воздухе.

Провожая доктора, Ален переспросил у него тихо:

– Вы уверены, что мадемуазель не ждет ребенка?

– Не беспокойтесь, она в прекрасной форме и вполне готова к материнству, но пока что не беременна.

Мишель не слышал этого разговора. Он вообще перестал замечать окружающих. Герцог держал Моник за руку, пытаясь понять, что же так ее обеспокоило. Когда прислуга наконец удалилась, девушка произнесла шепотом:

– Жюли сказала, что у меня есть два дня… Я соберу вещи, не беспокойся, – в ее слабом голосе послышалась печаль.

– Что? Не волнуйся, вещи может собрать и прислуга, да и спешить особо некуда, – его голос звучал ровно и твердо.

Девушка закрыла глаза. Она ничего не понимала: Мишель нежно держал ее за руку, был очень взволнован, но в то же время так просто говорил о ее отъезде… Он первым нарушил тишину:

– Ну, если не хочешь, мы никуда не поедем!

– Мы? Куда? – ухватившись за эти слова, ожила Моник.

– Я хотел познакомить тебя со своей тетушкой Элен и сестрой Жозефин.

Моник подскочила на постели, как будто и не лежала минуту назад в обмороке. К ней вернулись силы; нежная, обезоруживающая улыбка придала ее облику былой шарм.

– О, я так тосковала по тебе! Эта разлука была мне в тягость, и я переусердствовала, занимаясь верховой ездой. Я заполняла этим все свободное время и, видимо, переутомилась, – пояснила девушка свое состояние, утаив истинную причину своих тревог.

– Моя дорогая, ты что, хотела за столь короткое время превзойти меня в этом занятии? – шутливо спросил герцог.

– Ну, хотя бы бывать на конюшне так же часто, как ты! – искренне засмеялась Моник.

Ей вдруг стало хорошо и спокойно. Они снова вместе. Мишель обнял ее и нежно-нежно прижал к себе, словно боялся причинить боль. Девушка улыбнулась, но в голове у нее вдруг пронеслось: «Почему Жюли не объяснила мне, почему преподнесла эту весть в ином виде? Ведь между нами вроде бы сложились неплохие отношения… Или же я в ней обманулась?» Герцог поцеловал Моник в щеку и, словно прочитав ее мысли, тихо прошептал ей на ухо:

– Прости, я не мог пояснить в письме всего, и Жюли, вероятно, пересказала мою просьбу грубовато, но так уж сложились обстоятельства. Я не мог поступить иначе.

«Наверное, это из-за матери», – подумала девушка, ласкаясь к любимому.

– Ах да, совсем забыл!

Герцог подошел к комоду, нагнулся и взял брошенную на пол в суматохе большую картонную коробку желтого цвета, украшенную розовым шелковым бантом.

– Что это? – улыбнулась Моник, протягивая руки.

– То, что будет согревать тебя, как мои объятья! – И с этими словами Мишель отдал коробку ей.

Глаза Моник сверкали, излучая счастье и благодарность. Она неторопливо развязала ленту и, приоткрыв крышку, замерла. Лицо девушки выражало удивление: она явно была не готова к такому подарку. Подняв глаза на Мишеля, спокойно и с интересом наблюдавшего за ней, Моник пропела:

– О, милый, это же шубка!

Девушка нежно провела рукой по меху и достала подарок из коробки. Герцог тут же подошел к любимой и галантно помог ей примерить эту изысканную вещь. Блеск дорогого меха, замечательный крой, удачный фасон, насыщенный цвет, эффектно оттеняющий кожу модницы, подчеркивали элегантную женственность Моник. Девушка долго вертелась перед зеркалом, любуясь дорогим подарком и не скрывая переполнявших ее чувств – восторга, счастья, восхищения.

Поездку к тетушке Мишель отложил на несколько дней, дабы Моник могла полностью восстановить силы, а сам тем временем продолжал заниматься делами, благодаря которым в его кошельке появлялись новые франки, а на банковских счетах – неприкосновенные до определенного времени сбережения. В такие моменты герцог был очень серьезен и с головой погружался в работу. Моник тяжело было расставаться с ним даже ненадолго, но она не мешала Мишелю и ни о чем его не спрашивала. Конечно, она скучала без его внимания, однако находила, чем себя занять. В довольно короткие сроки Моник полностью окрепла и была готова к поездке, предвкушая победу в этом, как ей казалось, маленьком испытании.

Люк, который на удивление редко бывал в доме и мало общался с братом, пришел этим утром, чтобы позавтракать с Жюли и поболтать с Аленом.

– Что это ты, братишка, решил нас навестить? Неужели пришел просить прибавку к жалованью? – съехидничал младший брат.

Жюли зацыкала на Алена и с материнской заботой положила старшему сыну добавку. Люк не пытался оправдываться или что-либо объяснять, лишь хмуро поглядывал на брата. После завтрака Ален ушел и Жюли попробовала разузнать у старшего сына, что же произошло:

– И все же, Люк, что привело тебя к нам?

– Ах, мама, житья нет от этого безумного старика Жака. Он совсем взбесился.

Жюли покачала головой и тихо произнесла, будто бы боясь, что ее услышат:

– Да, я тоже от него натерпелась. Раньше хоть ваш отец мог поставить его на место, а после войны… – Она всхлипнула и закрыла лицо попавшейся под руку тряпкой.

– Ну, мама, перестаньте! Все будет хорошо, я что-нибудь придумаю.

– Ой, Люк, не надо, не вмешивайся в авантюры, оно того не сто́ит! К тому же Жак служил еще прежнему хозяину, отцу Мишеля, и ему все сходило с рук. Молодой герцог тоже смотрит на выходки этого негодяя сквозь пальцы…

Люк сверкнул глазами и, ничего не ответив, стремительно направился в библиотеку, где в это время часто бывал хозяин. По дороге он встретил Моник: она не спеша, плавно, грациозно шла по коридору ему навстречу. Молодые люди посмотрели друг на друга. Девушка переменилась в лице, ее взгляд стал коварным и властным. Люк же ответил ей едва заметным кивком. Они разминулись, не замедлив шага, каждый в своем темпе.

Люк постучал в дверь библиотеки. Мишель отозвался, разрешив ему войти.

– Что случилось, Люк? – неохотно отрываясь от бумаг, спросил Мишель.

– Простите, что отвлекаю вас от важных дел, но считаю, что вам не лишне будет кое о чем узнать…

– Говори, не тяни! – негромко произнес герцог, жестом предложив ему присесть в кресло напротив рабочего стола.

– Речь идет о вашей очаровательной гостье, Моник.

Мишель заметно напрягся и сменил позу, отложив бумаги в сторону.

– И что же?

– Дело в том, что мадемуазель проявила интерес к лошадям и выразила желание научиться ездить верхом. Это замечательно и достойно похвалы. Но девушка, ни разу не сидевшая в седле, не может кататься на Мати, это равносильно самоубийству. Как вы знаете, эта своенравная кобыла способна покалечить и умелого всадника.

– Да, это так. Мати бесценна, потому что производит на свет чудесных жеребят, но кататься на ней… Неужели Моник выбрала именно ее?

– Ваша светлость, дело в том, что мадемуазель Моник вообще никого не выбирала. Когда после вашего отъезда она пришла на конюшню, ее уже ждала оседланная Мати.

– Кто же распорядился дать ей эту кобылу? – вскипел Мишель, понимая, какому риску едва не подверглась его любимая женщина.

Немного помешкав, Люк произнес:

– Жак. Он не предупредил конюха, что на Мати будет кататься ваша гостья.

Мишель покраснел от злости и гнева. Он вскочил из-за стола и бросился к окну, как будто хотел сию же минуту увидеть управляющего. Затем, немного успокоившись, махнул рукой, давая понять Люку, что он свободен. Сын Жюли поспешно удалился, плотно закрыв за собой дверь.

Оставив герцога в одиночестве, он не спеша зашагал к центральному выходу. В это время в дом как раз возвращалась Моник. Молодые люди заговорщически переглянулись, вновь не задержавшись ни на мгновение.

– Мадемуазель Моник! – окликнула девушку молоденькая служанка. – Вас зовет его светлость; он в библиотеке.

– Мишель? – входя, вопросительно произнесла Моник.

– Присаживайся, – пригласил он. – Как ты себя чувствуешь?

– Спасибо, хорошо. Правда, на конюшню я не ходила, не хочу пока кататься…

– Из-за этой суматохи и навалившихся дел я забыл поинтересоваться твоими успехами.

– Мне очень понравилось ездить верхом. Мне подобрали замечательного коня, покладистого, не норовистого, умного. Кстати, в этом мне помог… как же его… не помню. Старший сын Жюли!

– Люк.

– Ах да, Люк.

– До меня дошли слухи, что поначалу для тебя оседлали Мати. Это правда?

– Ах, эта злобная лошадь испугала меня, испортила перчатки и попыталась укусить.

– Это самое малое, чем она могла тебе навредить.

– Неужели? Вот ужас!

– Почему ты не рассказала мне об этом?

– Да ну, зачем? Ты ведь так занят делами, а эта история уже в прошлом. К тому же все обошлось и у меня теперь есть замечательный конь, с которым у нас сложились вполне доверительные отношения.

Мишель удивился и восхитился Моник. Он привык, чтобы дамы бежали к нему за помощью по любому пустяку, ища защиты. Эта же девушка не стала лишний раз отвлекать его от дел и не пожаловалась, хотя подверглась серьезной угрозе. Он подошел к Моник, поцеловал ее, прижал к себе и произнес:

– Моя милая, как я рад, что ты у меня есть!

Девушка нежно коснулась его лица, улыбнулась своей чарующей улыбкой и смущенно опустила черные густые ресницы.

В тот вечер Жак провел много времени в кабинете у герцога. Неизвестно, что именно говорил ему Мишель, но речь явно шла об инциденте, имевшем место на конюшне в его отсутствие. Вышел Жак от хозяина весь бледный, пошатываясь, с красными, налитыми кровью глазами.

Моник же с нетерпением ждала герцога у себя в спальне, прихорашиваясь перед зеркалом и улыбаясь своему отражению. Она четко все рассчитала, хитро придумав донести Мишелю эту тревожащую ее историю об очередной пакости Жака с помощью третьего лица. Так она не выглядела ябедой, а герцог отнесся к проступку управляющего более серьезно. Понимая, что подобное разоблачение должен произвести кто-то из доверенных лиц хозяина, Моник не нашла более подходящей кандидатуры, чем Люк. К тому же старший брат Алена был расположен к ней, но главное, был также заинтересован в смене управляющего, ведь этот склочный старик давно уже усложнял жизнь не только ему, но и его матери, а также многим другим порядочным слугам.

Моник встала, прошлась по комнате, надела красивую пижаму и вновь уселась за туалетный столик. Расчесывая волосы, девушка взглянула на часы: она с нетерпением ждала ночного гостя.