Текст книги "Средневековье в юбке"

Небесный жених

И вот здесь мы подходим к любопытному моменту. Даже призывая женщин отказаться от брака и приводя в качестве основного аргумента свободу от подчинения мужу, теологи то ли считали, что их целевая аудитория не готова даже к иллюзорной независимости от мужчины, то ли сами не могли себе представить, как это женщина и вдруг будет без мужа. Во всяком случае они очень быстро пришли к идее, что осознанно выбранная девственность освобождает от земного брака и приводит к небесному браку с Христом.

На этом в общем-то разговоры о свободе девственниц и закончились – вариант с «небесным браком» гораздо лучше вписался в позднеантичное и средневековое мировоззрение. Призывая девушек не выходить замуж, богословы разрушали традиции, а «выдавая их замуж» за Христа, они возвращались к привычной и понятной всем системе отношений, пусть и в новой форме.

Эти идеи стали поводом для создания и неких практических ритуалов и правил, которых до сих пор придерживается монашество. Поскольку целомудренные девственницы – невесты Христа, они как добропорядочные жены должны были носить покрывало. Обряд пострижения в монахини был аналогом свадьбы. А нарушение обета целомудрия приравнивалось к прелюбодеянию.

Можно сказать, не успели женщины понять, что у них есть какой-то другой путь кроме брака, как им поспешили сделать альтернативу максимально похожей на привычное замужество. Конечно, это объясняется и узколобостью богословов, и неготовностью общества к каким-то серьезным изменениям гендерных стереотипов. Но основной причиной, скорее всего, был все-таки страх, потому что некоторые решительные и религиозные женщины, отказавшись от брака, пошли по такому радикальному пути, что вызвали у современников, как сейчас принято говорить, «разрыв шаблона», к которому общество точно было не готово.

Бесполость

Призывая к пути осознанно выбранного целомудрия, раннехристианские философы делали упор на отказе от телесности и на доминировании духа над плотью. Напоминаю, что именно в этом вопросе различий между мужчинами и женщинами не делалось, путь целомудрия считался одинаково спасительным и для тех, и для других. Следовало отказаться от своей гендерной самоидентификации, забыть о половых признаках, быть только человеком, а не мужчиной или женщиной, то есть фактически стать бесполым.

Мученичество святой Агаты, Жития святых, манускрипт 1170-1200 гг. Германия

Эта идея была широко распространена в Поздней Античности и поддерживалась не только христианскими мыслителями. Порфирий – философ-неоплатонист второй половины III века, критик христианства – писал своей жене Марселе[16]16
  Она была вдовой его друга, имела семерых детей, и женился он на ней уже в преклонном возрасте, чтобы поддержать ее, в том числе духовно, потому что она была умна и тоже занималась философией.


[Закрыть]: «…Не хлопочи о теле, не видь себя женщиной, ибо и я обратил на тебя внимание не как на женщину. В своей душе избегай всего обабившегося, как если бы тебя облегало мужское тело. Ибо блаженнейшие порождения возникают из девственной души и юношеского ума. Ибо нетленное – из нерастленного; но все, что рождает тело, все боги полагают скверным. Великое воспитание [состоит в том, чтобы научиться] править собственным телом. Часто отсекают некоторые части ради спасения [телесного целого], ты же <ради> [спасения] души будь готова отсечь целое тело. То, ради чего ты желаешь жить, достойно того, чтобы умереть без боязни. Итак, пусть всякий [душевный твой] порыв будет ведом логосом, выгоняющим от нас страшных и безбожных господ, ибо тяжелее рабствовать страстям, чем тиранам. Невозможно быть свободным, находясь под властью страстей. Сколько страстей в душе, столько и жестоких господ».

Христианские философы проповедовали очень похожие идеи. Григорий Нисский, рассказывая о своей очень уважаемой им сестре Макрине, говорил, что не уверен, можно ли называть ее женщиной, ведь она сумела подняться над тем, что предназначила ей природа. Иоанн Златоуст о своей духовной дочери, диаконисе Олимпиаде тоже писал, что нельзя называть ее женщиной, потому что она мужчина (в значении «человек»), несмотря на внешность. Святой Афанасий Великий, один из признанных отцов церкви, советовал девственницам отказаться от женского мышления, потому что женщины, которые угождают Богу, будут приравнены к мужчинам. А преподобная Сара Египетская, отшельница V века, сама о себе говорила: «Я – мужчина, не по природе, но по разуму».

Аскетизм и трансвестизм

И все было вроде бы хорошо и понятно, философам-аскетам крайне нравилась эта идея возвышения духа над плотью и отказа целомудренных дев от своей женской сущности. Но на практике все оказалось несколько не так, как они себе представляли. Женщины, отринувшие привычный путь, ставшие аскетами и отказавшиеся от своей женственности, стали чересчур похожи на мужчин – они стригли волосы, носили мужскую одежду и вообще вели себя как мужчины.

Патриархальный христианский мир оказался к этому совершенно не готов, несмотря на все высокие идеалы. Женщина не могла быть равна мужчине и обязана была все равно оставаться женщиной, а теоретическое равенство подразумевалось где-то в ином, более совершенном мире. Поэтому неудивительно, что все идеи о возвышении над природой и бесполости быстро уступили место идентификации обета целомудрия как еще одного, более возвышенного, варианта брака. Со всеми вытекающими, включая подчинение мужчине. Девиц, желающих дать обет целомудрия, с IV века начали объединять в монастыри. А все эти раннехристианские практики аскетического отрицания женщинами своего пола и трансгендерного поведения были объявлены еретическими.

Сано ди Пьетро. Мадонна Милосердие. 1440-е

Однако как и многие другие раннехристианские идеи и традиции, подобный женский аскетизм и религиозный трансвестизм оказался довольно живучим. Официальная церковь могла отрицать и запрещать, но в народе такие отшельники-аскеты любого пола, жившие в уединении (естественно, в монастырях все было только по правилам), всегда пользовались уважением. И та же Жанна д’Арк – не такой уж феномен, а просто самый известный случай возвращения к раннехристианским идеям. Многие из обвинений в ереси, которые против нее выдвигались, точно так же можно было бы выдвинуть против некоторых общепризнанных святых первых веков христианства. И все ее поведение напрямую следовало заветам великих и общепризнанных отцов церкви.

Но христианская церковь к тому времени в чем-то подстроила общество под себя, а в чем-то сама подстроилась под общество, в том числе отказавшись от радикальных идей в пользу патриархальных. Культ девственности сохранился, но стал несколько более теоретическим, поскольку средневековому обществу требовался постоянный прирост населения. Реально в обществе носиться с девственностью снова начали только в эпоху Реформации, когда Европа столкнулась одновременно с перенаселенностью и венерическими болезнями. А вот отказ от гендерной самоидентификации и возвышение над своим полом бросали вызов самому патриархальному устройству общества, поэтому были объявлены ересью.

Монастырская альтернатива

История оставила немало свидетельств того, с каким пылом многие раннехристианские женщины вели аскетическую и отрешенную жизнь. Элизабет Кастелли, исследовавшая этот феномен, пишет, что «отречение от мира парадоксальным образом давало женщинам возможность выйти за пределы ограничений социально и сексуально условных ролей, осуществлять власть и испытывать чувство собственного достоинства, которое часто было им недоступно в рамках традиционной установки на брак». И действительно, решение остаться девственницей и отказаться от брака и мира давало некоторым женщинам возможность заниматься интеллектуальной и духовной деятельностью, которая в противном случае была бы им недоступна.

В первую очередь это касается представительниц аристократических семей, которых, пожалуй, можно считать самыми несвободными среди средневековых женщин. Они получали лучшее образование и имели доступ к максимуму из возможных материальных благ, но имели гораздо меньше возможности распоряжаться самими собой, чем горожанки, крестьянки или хотя бы мелкие дворянки. Знатная и тем более богатая девушка представляла собой такой ценный товар на брачном рынке, что ее жизнь контролировалась от рождения и до смерти. Даже вдовство, дающее средневековой женщине множество прав и свобод, для аристократок чаще всего становилось лишь небольшой паузой перед новым замужеством, устроенным семьей, сеньором или самим королем.

А вот монастырь действительно предоставлял им альтернативу. Для богатых и знатных девушек обеты аскетизма, послушания и девственности означали, как это ни парадоксально, не отказ от богатства и свободы, а в некотором роде контроль над ними. Дочерей вельмож и тем более принцесс церковь принимала с распростертыми объятиями, ведь они приносили с собой свои богатства и связи. И, разумеется, становились не простыми монахинями, а жили на особых условиях и занимали в обители высокие должности. Монастырь давал таким женщинам своеобразную свободу – они могли заниматься наукой, искусствами, политикой, и больше никто не мог повлиять на их жизнь, церковь надежно защищала их от произвола родственников.

Впрочем, бывали и исключения – когда очень сильно требовалось, девушек извлекали и из монастырей. Так, например, Мария Булонская (1136–1182), дочь английского короля Стефана Блуаского, воспитывалась в монастыре, была пострижена и даже стала там аббатисой. Но так вышло, что все ее родственники умерли, и она оказалась наследницей Булонского графства (по тем временам это было почти отдельное королевство). Поэтому знатный авантюрист Матье Эльзасский быстренько выкрал ее и женился. Несмотря на большой скандал, их брак продлился девять лет, и Матье вернул Марию в монастырь только после отлучения от церкви. Между прочим, несмотря на все это, а также на то, что брак был аннулирован, обе дочери Матье и Марии были признаны законными, и старшая из них унаследовала Булонь. И это было обычной практикой в Средние века при расторжении браков.

Сексуальная девственность

Важной частью идеологии девственности была сексуальность. Обет безбрачия не то чтобы давал женщинам свободу или контроль над своей половой жизнью, но все-таки предоставлял хоть какую-то альтернативу. В браке выбора не было – по всем законам женщина не имела права отказать мужу в сексе (он ей, кстати, тоже), а учитывая ненадежность контрацептивных средств, не могла контролировать свою фертильность. Короче, хотела она или нет, но приходилось выполнять супружеские обязанности и рожать. И единственным вариантом избежать этого был обет безбрачия.

Изображение Жанны д’Арк, Париж, Национальный архив

Однако идеология девственности в конечном счете давала всего лишь выбор из двух «несвобод». В позднеантичные времена экзальтированные христианские девы еще могли добиться какой-то возможности управлять своей жизнью. Идеи целомудрия еще не сложились в систему и не вписались в социальную структуру общества, поэтому девушки, которым удавалось вырваться из-под власти родителей и дать обет безбрачия, строили свою дальнейшую жизнь как сами считали правильным. Кто-то организовывал общины вместе с другими девственницами, кто-то становился отшельницами, а кто-то продолжал жить в городе, иногда и в семье, просто соблюдая христианские аскетические обеты. Но постепенно большинство путей было перекрыто, и в Средние века вариант, за редким исключением, остался только один – в монастырь. А там, как я уже писала, господствовала идея духовного брака девственниц-монахинь с Христом.

Легенда о Святой Урсуле

Надо признать, довольно скоро этот образ «духовного брака» приобрел, стараниями некоторых теологов, такую красивую форму, что стал очень привлекательным для девушек, особенно романтичных и склонных к экзальтации. В частности, Григорий Нисский очень красочно описал брак девственного духа с Богом как подлинный архетип такого брака, в котором Бог предпочтительнее всех остальных. Его текст пронизан скрытым эротизмом, и девственность у него выступает как духовная версия сексуальной любви. Более того, он не забыл и о том, что большинство женщин воспитывались в уверенности, что их главное предназначение – стать матерью. В его трактовке все девственницы, давшие обет целомудрия, становятся как бы отражениями Девы Марии, а значит – матерями Христа. Другие теологи от него не отставали и писали, что девственницы, посвятившие себя Богу, получают от него семя учения, как жены от мужей семя новой жизни.

Женщины, взращенные на таких идеях, тоже поддавались религиозно-эротической экзальтации – наиболее яркие описания божественных видений, пронизанные страстью и томлением, принадлежат именно монахиням. Это вполне понятно и даже естественно, потому что при таком подходе к религиозной девственности получалось, что женская сексуальность целомудренных монахинь и отшельниц предлагалась Богу в знак отречения от их земного женского предназначения. Тело девственницы принадлежало небесному жениху, так же как в обычной жизни тело жены принадлежало мужу. А поскольку в христианстве женщина и мужчина в браке были равны (в том, что касалось сексуальной жизни[17]17
  В самом деле, сказать: «жена не властна над своим телом, но муж; равно и муж не властен над своим телом, но жена» – значит определить полное равенство. Как муж есть господин ее тела, так и жена – госпожа его тела… Когда дело идет о целомудрии и чистоте, то муж не имеет никакого преимущества пред женою, но подобно ей наказывается, если нарушает законы брака. И весьма справедливо. В самом деле, не для того пришла к тебе жена, оставила отца и мать и весь дом, чтобы подвергаться оскорблению, чтобы ты принимал вместо нее низкую служанку, чтобы делал ей множество неприятностей; ты взял в ней спутницу, подругу жизни, свободную и равночестную… Если ты истратишь приданое, то отвечаешь пред тестем; а если потеряешь целомудрие, то дашь отчет Богу, который установил брак и вручил тебе жену. (Иоанн Златоуст, «Беседы о браке»)


[Закрыть]), «Христовы невесты» чувствовали свое право на «небесного жениха» как на мужчину, и это очень заметно сказывалось на форме их общения с Богом.

Из книги Миллы Коскинен

«О ПРЕКРАСНЫХ ДАМАХ И БЛАГОРОДНЫХ РЫЦАРЯХ»

Письма цистерцианского аббата Эйлреда к своей сестре, ставшей отшельницей, почти пугают своей свирепой страстностью: «Пусть для алтаря твоего будет достаточно распятия со Спасителем нашим на нем, что будет постоянно напоминать тебе о его страданиях, которые ты должна прочувствовать. Его руки протянуты, чтобы заключить тебя в объятия, его обнаженная грудь напоит тебя молоком милосердия». Дальше – больше: «Его кровь превратится в вино, чтобы возрадовать тебя, вода – в молоко, чтобы напитать тебя. Раны на его теле, как убежище для тебя, в них ты можешь укрыться, как голубка, когда ты будешь целовать их одну за другой. Твои губы с его кровью на них будут как алый шелк, и слова, исходящие из них, сладки». Эротическое напряжение? Несомненно…

Одной из самых любопытных книг, когда-либо составленных английскими средневековыми отшельницами, смело можно считать Ancrene Riwle (или Ancrene Wisse). Мало того, что этот свод правил жизни для отшельниц написан на разговорном английском того времени (начало тринадцатого века), он еще и предлагает весьма оригинальную трактовку божественной любви.

Эту рукопись написали три отшельницы, Катарина, Джулиана и Маргарет, сестры из хорошей семьи. Поражает, с какой гибкостью и практичностью они подходят к вопросам слабости человеческой плоти и божественной любви. Немудрено, что еще при их жизни рукопись стала, можно сказать, бестселлером…

…В рукописи Христос представляется в виде храброго рыцаря, который прибывает на помощь одинокой гордой леди, окруженной врагами. Чтобы победить врагов леди и завоевать ее любовь, Христос принимает участие в рыцарском турнире. На турнир он является безоружным, с одним только щитом в руке: «Он сразился в турнире, и, как подобает храброму рыцарю, проходил он при помощи этого щита сквозь ряды врагов. Щит скрывал его голову Бога, и был он в форме его мертвого тела». Как и следует, «после смерти храброго рыцаря, его щит был повешен высоко на стене в церкви в его память. И был он распятием, чтобы напоминать нам о смерти Иисуса Христа в рыцарстве его».

И дальше: «При помощи этих двух кусков дерева («with these two pieces of wood») ты должна поддерживать огонь любви в своем сердце. Подумай, как радостно отдать свою любовь этому королю славы, который протягивает к тебе руки и наклоняет голову, словно прося о поцелуе. Отдай ему свою любовь, ты выиграла его («you have won him»). Прикоснись к нему с той любовью, которую ты иногда чувствуешь к мужчине. Он твой и выполнит все твои желания».

Бракованные жертвы насилия

Осознанно выбранное целомудрие как бы возвышало девственницу над всеми остальными, поскольку делало ее достойной лучшего в мире жениха – самого Бога. «Это вовсе не означает, – пишет Элизабет Кастелли, – что у каждой девственницы опыт аскетизма и отречения был опытом сознательного отчуждения… Это означает, что практика девственности получила свои контуры и свой тон благодаря идее женской сексуальности как товара в мужской структуре мира, как социальной, так и религиозной. Это становится ясно из двух подборок свидетельств, касающихся девственниц: во-первых, образ небесного брака, который обеспечивает систему отношения девственниц к Иисусу, включая идею о том, что падшие девственницы являются прелюбодейками; и, во-вторых, небольшое, но важное обсуждение тех девственниц, кто покончил с собой, столкнувшись с угрозой изнасилования.

Невозможно сказать, как часто девственницы сталкивались с этой угрозой насилия; Historia Monachorum, in Aegypto говорит о Деве Божьей, изнасилованной разбойниками, и изоляция отшельниц в пустыне, вероятно, делала их жертвами нападений чаще, чем об этом сохранилось записей. Говорят, что мать Макрины хотела остаться девственницей, но вышла замуж, чтобы получить защиту, потому что боялась похищения и изнасилования».

Евсевий Эмесский включил в свою книгу три поучительных рассказа о девственницах, в двух из которых героини покончили с собой, чтобы избежать изнасилования, а третья, Феодора, бежала из тюрьмы, обменявшись одеждой с единоверцем-христианином, который пробрался в ее камеру, чтобы спасти ее жизнь и целомудрие, потому что ей тоже угрожала не только смерть, но и насилие. Они представлены как прекрасные примеры истинно благородных и религиозных женщин, которые скорее умрут от своей собственной руки, чем потеряют девственность. Причем акцент именно такой – ужас изнасилования в этих поучительных историях Евсевия Эмесского и других авторов заключается «не в жестокости или возмутительности нападения, а в том факте, что оно делает тела девственниц ущербным товаром, более не пригодным для небесной жертвы».

Мученичество девственных святых

Поскольку спокойных времен в истории человечества почти не бывало, риск оказаться перед таким выбором был вполне реальным для любой девушки, особенно в позднеантичный и раннесредневековый периоды – набеги варваров и викингов, разбойничьи нападения, гражданские войны создавали такие условия, в которых насилию, бывало, подвергались даже принцессы. Поэтому неудивительно, что отцы церкви долго продолжали спорить, согрешит ли девственница, совершив самоубийство при таких обстоятельствах, ведь потеря целомудрия для нее – все равно что измена небесному жениху, а значит, еще больший грех. Раннехристианские богословы в основном стояли за то, что их вера и жертва достаточно велики, чтобы самоубийство не являлось преступлением. Но уже Блаженный Августин стал возражать против такого подхода и заявил, что бегство от греха не является достаточным мотивом для самоубийства, потому что душевная чистота важнее телесной.

Не тем свято тело, что не повреждены члены его, и не тем, что не загрязнены они никакими прикосновениями. Они могут подвергаться насильственным повреждениям в разных случаях; а бывает, что и врачи, стараясь восстановить здоровье, делают над нами такое, что кажется на первый взгляд ужасным. Повивальная бабка, производя рукою исследование невинности одной девицы, по злому ли умыслу, или по невежеству, или по случайности, уничтожила во время осмотра целость ее. Не думаю, чтобы кто-нибудь был настолько глуп, что подумал бы, будто девица потеряла что-нибудь даже в смысле святости самого тела, хотя целость известного члена и была погублена. Поэтому, пока остается неизменным душевный обет, благодаря которому получило освящение и тело, насилие чужого сладострастия и у самого тела не отнимает святости, которую сохраняет твердая решимость воздержания… Поэтому женщина, безо всякого со своей стороны соизволения насильственно схваченная и обращенная в орудие чужого греха, не имеет в себе ничего, что могла бы наказывать добровольною смертью. А еще менее имеет это прежде, чем такое с нею случится; в последнем случае она совершила бы верное человекоубийство в то время, когда злодейство, притом чужое, еще оставалось под сомнением.

Блаженный Аврелий Августин, «О граде Божьем»

Семь ветвей целомудрия

К Высокому Средневековью фанатичные идеи о том, что все добрые христиане должны оставаться девственными, практически угасли, и богословы сосредоточились на создании теоретической базы для обучения паствы целомудренной жизни в реально-бытовых условиях. Так появились Семь ветвей целомудрия – семь путей добродетельной жизни с учетом текущего состояния и положения человека:

1) Для девственных до вступления в брак.

2) Для никогда не состоявших в браке не девственных.

3) Для состоящих в браке.

4) Для вдовствующих.

5) Для принявших обет безбрачия.

6) Для клириков.

7) Для церковных иерархов обоего пола.

Самой любопытной выглядит вторая ветвь – под ней подразумеваются люди, которые вели сексуальную жизнь, но раскаялись и встали на путь добродетели. Причем интереснее всего, что она стоит на втором месте, между тем как список выстроен в иерархическом порядке – от низшей степени/ветви к высшей. Это очень наглядно показывает, что фанатичное раннехристианское отношение к физиологической стороне девственности к Высокому Средневековью уступило место поощрению осознанного добродетельного образа жизни.

Девочки и мальчики, еще не вступившие в брак и только-только созревшие, не совершили никакого подвига, чтобы сохранить свое целомудрие, да и скорее всего вовсе не задумывались о нем. Поэтому они стоят на низшей ступени, и их осознанный выбор между добродетелью и пороком еще впереди. Тогда как люди грешившие, но все же вернувшиеся на путь чистоты, уже стоят выше их, поскольку они искренне раскаялись и осознанно выбрали целомудрие.

На третьей ступени – люди, живущие в добродетельном браке. Потом те, кто овдовели и теперь хранят целомудрие, – они вроде бы и не грешили, но девственности лишились по своей воле, поэтому они ниже пятой ступени – людей, которые осознанно выбрали для себя путь безбрачия (в основном речь о монахах, в редких случаях – отшельниках или людях, которым позволили светское безбрачие). Ну и наконец две верхние ступени занимают священники, причем на шестой строке для женщин места нет, но оно есть на седьмой – для аббатис монастырей. Это люди, посвятившие себя Богу как душой, так и телом.