Текст книги "Полная история рыцарских орденов"

В самом же дворце в правление Александра I расположился Пажеский корпус. Его воспитанниками были Евгений Баратынский и Павел Пестель. Окончили его Александр и Григорий Пушкины – сыновья поэта. Как и все прочие, поступая в корпус, они получили Евангелие и Заветы Мальтийских рыцарей:

«Ты будешь верить всему тому, чему учит церковь, ты будешь охранять ее;

Ты будешь относиться с уважением к слабому и сделаешься его защитником;

Ты будешь любить страну, в которой родился;

Ты не отступишь перед врагом;

Ты не будешь лгать и останешься верным данному слову;

Ты будешь щедр и всем благотворить;

Ты везде и всюду будешь поборником справедливости и добра против несправедливости и зла…»

Но воротимся, однако, к Павлу. Выпустив манифест, император погрузился в раздумья. Две недели потребовались ему, чтобы принять окончательное решение. Как русский Император, он прекрасно понимал, что, взяв Орден под свое крыло, он бросает вызов набирающему силу Наполеону. Но, как истинный рыцарь, он просто не мог оставаться в стороне от творящейся несправедливости – тем более что за ним следили все европейские Дворы, коим одно только имя дерзкого корсиканца внушало страх. Вскоре после того, как Бонапарт бескровно овладел островом, в одном из залов «замка мальтийских рыцарей» прошло высокое собрание. Декларация, подписанная императором: «…Мы приглашаем все языки и великие приорства священного Ордена святого Иоанна Иерусалимского и каждого его отдельного члена присоединиться к нашему решению с целью сохранения этого достойного похвалы братства и восстановления его во всем прежнем блеске…» – вызвала у присутствующих бурю восторга. А граф Литта потребовал, чтобы главою ордена взамен предателя Гомпеша был избран российский государь. Предложение направить к Его Величеству депутацию было принято единогласно.

Постановили: «Мы, бальи, рыцари Большого креста, командоры, рыцари великого приорства российского и другие члены Иерусалимского Ордена Святого Иоанна, собравшись в Санкт-Петербурге, столице и резиденции нашего Ордена, как от нашего имени, так и от имени других языков и великих приорств в общем и от каждого из его членов, в частности, тех, кто присоединится к ним в крепкой приверженности к Ордену, провозглашаем Его Императорское Величество императора и самодержца Всероссийского Павла I великим магистром Иерусалимского Ордена Святого Иоанна…» Прямо из Воронцовского дворца Литта отправился в Гатчину, где Павел, не раздумывая ни минуты, подписал акт «О поступлении острова Мальты под защиту России». Тут же он потребовал к себе президента Академии наук барона Николаи – и повелел в издаваемом Академией календаре обозначить остров Мальту как «Губернию Российской Империи». Дойди эта карта до наших дней, нам не нужно было бы, отправляясь в почти сказочное путешествие по следам мальтийских рыцарей, собирать несчетное количество документов для открытия визы. Впрочем, куда бы тогда наши дети ездили учить английский?..

Та к или иначе, Мальте не суждено было стать российской губернией. Хотя то, что творилось в Петербурге 29 ноября 1798 года, казалось, вполне могло стать началом такого объединения. Беллетрист (и, по-совместительству, тюремный надсмотрщик) Евгений Карнович, знаменитый своими опусами о графе Калиостро и рыцарях-мальтийцах, красочно описал церемонию. Его рассказ читался в нескольких номерах «Отечественных записок» за 1877 год словно захватывающий современный сериал. Да и проходило все вполне по законам жанра. С утра на всей протяженности от «замка мальтийских рыцарей» до Зимнего дворца в две шеренги построились гвардейские полки. Около полудня из ворот выехала череда карет в сопровождении взвода кавалергардов. Процессия двинулась на Дворцовую площадь, куда уже съехались высокие гости, вынужденные «со скрежетом зубовным наблюдать за святотатствами русского царя».

А вот что записал в дневнике сразу после торжества глава всех католических церквей Российской губернии Станислав Сестренцевич.

«29 ноября. Мы вошли в Георгиевский зал, где Их Величества восседали уже на троне. Государь в Императорской мантии, но без короны. Императрица тоже без короны.

Кн. Безбородко, как байли Ордена, в черной мантии, принес корону, а другие – кинжал веры, печать, оружие, статут…

Были принесены также русский и мальтийский штандарты. Кавалеры в красных бархатных воротниках, с белыми крестами, предшествовали попарно. Дальше шли все те, которые имели большой крест Мальтийского ордена, в черных мантиях, мы же, три епископа, в белом коротком одеянии, застегнутом на все пуговицы, и мантиях, нунций и я с большими полотняными крестами на мантиях.

Монсиньор граф де Берни, архиепископ д'Альби, пожалован кавалером.

Шествие завершал граф де Литта, как наместник Ордена. Когда мы пришли в зал, он произнес речь, в которой заявил, что как Карл V поддержал Орден, изгнанный из Родоса, пожаловав ему остров Мальту, так и наш Император принимает милостиво рассеянных членов Ордена в стенах своей столицы.

Граф провозгласил Императора Магистром Ордена, читая постановление Капитула на французском языке.

От имени Императора ответил вице-канцлер Кочубей, что Государь принял Орден под свое покровительство и будет защищать собственность отдельных лиц, привилегии, честь, религию и уставы Ордена».

Князь Куракин и граф Кутайсов окутали плечи императора черной мантией. Бархатная, подбитая горностаем, она струилась и переливалась, подобно ночному небу над далеким южным островом. Папский нунций Лоренцо Литта, преклонив колено, поднес Павлу корону магистра, а затем протянул меч с золотой рукоятью – «кинжал веры». Пройдет несколько лет, и Александр I, унаследовавший от отца трон, но не венец магистра, отправит реликвии новому главе ордена Томмази. 21 августа они будут доставлены в Мессину уже знакомым нам кавалером Рачинским. Сейчас, вместе с большой орденской печатью, они выставлены в Мальтийском дворце в Риме. Та м же висит и портрет Павла, подаренный Николаем II великому магистру Гогенштейну за девять лет до Октябрьского переворота…

Ежели вы бывали в «вечном городе», то могли видеть эти бесценные экспонаты. Ну, а если отправиться на виа Кондотти, 68, вы пока не планируете – смело покупайте билет в Москву. Корону великого магистра, принадлежавшую Павлу I, вы найдете и там – в Оружейной палате Московского кремля. Споры о том, какая из двух корон – итальянская или русская – является настоящей, не утихают уже много лет. В свое время весомое слово «за наших» замолвил бывший главный хранитель Павловского дворца-музея А. М. Кучумов. До начала 60-х годов прошлого века корона экспонировалась в Павловске, и Кучумову приходилось много раз держать ее в руках. И что же? Тафтяная подкладка короны была засалена и слабо пахла потом – неопровержимое доказательство того, что ее носили!

Разумеется, Павел станет носить золотой венец магистра. Принимая его, он был взволнован столь сильно, что на его глазах даже показались слезы. Вынув из ножен меч, император осенил, нарисовав в воздухе фигуру, наподобие мальтийского креста. Этим он давал присягу на верность орденским статутам. В тот же миг все рыцари, обнажив мечи, потрясли ими в воздухе: пусть трепещут враги Ордена! Мальтийский восьмиконечник навеки слит с двуглавым орлом Российской империи. Вместе они – грозная сила, тягаться с которой не может никто из смертных. Отныне к императорскому титулу должно будет прибавлять: «и Великий Магистр Ордена Св. Иоанна Иерусалимского». Указ об этом подписал сам Павел: «Прокламациею, учиненною пред Нами ноября в 29-й день, Мы, приняв на Себя титул Великого магистра издревле столь знаменитого и почтения достойного Ордена Святого Иоанна Иерусалимского, высочайше повелеваем Сенату Нашему включить оный в императорский титул Наш, предоставляя Синоду поместить оный по его благоусмотрению…»

Петербург был объявлен штаб-квартирой Мальтийского ордена, рыцари всех «языков» приглашались в Россию. Барон Гомпеш пытался протестовать – да зря. Император Священной Римской Империи Франц II, поздравив Павла с инаугурацией, приказал конфисковать у Гомпеша священные реликвии Ордена, которые тот прихватил, убегая от Бонапарта, и передать их новому законному Магистру. А 3 августа 1799 года в Петергофе Павел I принял депутатов Великого Приорства Богемского и Австрийского. Генерал-поручик граф Коловрат и генерал-майор Австрийской службы граф Жюльен привезли акт отречения Гомпеша, а вместе с ним – десницу Иоанна Крестителя, чудотворную икону Божией Матери Филермо и часть древа животворящего Креста. К официальной церемонии их передачи Павел приурочил свадьбы своих дочерей – Елены и Александры. Мальтийскими святынями он, облачившись в полное одеяние Великого магистра, благословит их на долгую счастливую жизнь… Реликвии будут достоянием царской семьи до 1919 года. Затем русские офицеры вывезут их за границу. Лишь в 1993-м они будут случайно обнаружены в Цетинском монастыре в Черногории.

А пока Павел принимает поздравительные письма. Одно из них пришло от Людовика XVIII, жившего в Миттаве. Он попросил у «нашего очень дорогого брата» орденский крест, а своего племянника Дюка де Берри умолял назначить Великим Приором Французским. Откликнулась и Османская Империя – Сулейман III объявил, что отныне Кавалеры Ордена будут признаваемы за друзей Порты.

Папа Пий VI тоже поздравил дважды венценосного императора. Он нарек его «другом человечества» и, «исполненный чувства признательности и преданности», приказал молиться за него. Впрочем, эти слова так и не были преданы бумаге, дабы не тревожить чувств правоверных католиков. Двусмысленный статус российского приорства вообще был весьма тонкой материей. Постичь степень радикальности этого шага можно, лишь заглянув в историю Великой схизмы 1054 года, расколовшей христианский мир на католический и православный. Именно тогда, как пишут историки, состоялся «обмен проклятиями» между Константинополем и Римом, между Вселенским патриархом и Папой. Преодолеть эту пропасть церковники так и не смогли – для Павла же это оказалось вполне просто.

В 1800 году в Санкт-Петербурге вышло напечатанное в императорской типографии «Уложение священного воинского Ордена Святого Иоанна Иерусалимского, вновь сочиненное по повелению священного генерального капитула, собранного в 1776 году, под началием его преимущественного высочества великого магистра брата Емануила де-Рогана. В Мальте 1782 года напечатанное, ныне же по высочайшему его императорского величества Павла Петровича повелению с языков итальянского, латинского и французского на российский переведенное». Римско-католический дух этого творения, подкрепленный призывом к главе ордена – «…буди в обладателях царств болий, яко же Иоанн Креститель, защитник сего Ордена. Крестом Предтечи побеждай, сокрушай, низлагай, поражай всех супостатов, измождай плоти их, да дух спасется и буди им страшен паче всех царей земных!» – вызвал тревогу среди русского духовенства. Переводчики, правда, попытались смягчить этот эффект, переводя слово «католический» как «кафолический» – бледный намек на византийскую церковь. Но вышло это весьма неуклюже и лишь усугубило нелепость ситуации.

Но государю-гроссмейстеру до подобных пересудов было не много дела. Он издает указы, выделяет пенсии кавалерам, оказавшимся без средств, назначает новых командоров. Сразу же после торжества граф Литта был пожалован лейтенантом (помощником) Великого магистра. Был объявлен и состав нового капитула Ордена. Кроме нескольких французских рыцарей, находившихся в Петербурге, в него вошли великий князь Александр, дворяне Головкин, Юсупов, Трубецкой, Долгорукий, Игнатьев, Демидов, Нарышкин и польские рыцари Радзивилл, Любомирский, Сапега, Платер, Борщ. Главой канцелярии и казначеем Ордена, по рекомендации Джулио Литты, были назначены французы ля Гуссе и де Ветри. Его брат Лоренцо сохранил за собой прежний пост с орденским жалованием в 36 000 флоринов.

Генерал-прокурор объявил Сенату именной указ «О новом Российском гербе». Сам Николай Иванович Уткин – искуснейший русский гравер – работал над его изображением в Академии художеств. Гравированные листы рассылались для ознакомления в губернии. И было чему подивиться: цепь с орденом Святого Андрея Первозванного отсутствовала напрочь, щит с изображением Святого Георгия был подвешен на андреевской ленте – и наложен на мальтийский крест под короной Великого магистра…

Появился и новый манифест: «Орден Св. Иоанна Иерусалимского от самого своего начала благоразумными и достохвальными своими учреждениями споспешествовал как общей всего христианства пользе, так и частной таковой же каждого государства. Мы всегда отдавали справедливость заслугам сего знаменитого Ордена, доказав особливое Наше к нему благоволение по восшествии Нашем на Наш императорский престол, установив великое приорство российское… В новом качестве Великого магистра того Ордена, которое Мы восприняли на Себя, по желанию добронамеренных членов его, обращая внимание на все те средства, кои восстановление блистательного состояния сего Ордена и возвращение собственности его, неправильно отторгнутой, и вяще обеспечить могут и, желая с одной стороны явить пред целым светом новый довод Нашего уважения и привязанности к столь древнему и почтительному учреждению, с другой же – чтоб и Наши верноподданные, благородное дворянство российское, коих предков и самих их верность престолу монаршему, храбрость и заслуги доказывают целость державы, расширение пределов империи и низложение многих и сильных супостатов отечества не в одном веке в действо произведенное – участвовали в почестях, преимуществах и отличиях, сему ордену принадлежащих, и тем был бы открыт для них новый способ к поощрению честолюбия на распространение подвигов их отечеству полезных и Нам угодных, признали Мы за благо установить и чрез сие императорскою Нашей властию установляем новое заведение ордена святого Иоанна Иерусалимского в пользу благородного дворянства империи всероссийской».

На Мальте еще хозяйничали французы – но Павел уже считал ее своей. Он даже назначил туда русского коменданта с тремя тысячами солдат «мальтийского гарнизона» (впрочем, увидеть белые стены Валетты им так и не будет суждено). Зато гвардейцы ордена – почти две сотни человек – поселились в Зимнем дворце. Одетые в красные мундиры, гиганты занимали его внутренние казармы, а один из них повсюду следовал за императором, оберегая его от врагов. Несчетное количество голливудских фильмов снято о муках телохранителей, не сумевших защитить своих высокопоставленных боссов. Что ж – если вспомнить трагический конец императора Павла, его мальтиец вполне мог бы претендовать на то, чтобы стать прототипом одного из них.

Появилась у российских рыцарей и собственная загородная резиденция – Приоратский дворец. Его автором стал Николай Александрович Львов, личность во всех отношениях уникальная. Популяризатор народной музыки, тогда не слишком популярной, поэт, драматург, рисовальщик, он буквально горел страстью к всевозможным техническим новшествам. Вот и берясь за Приорат, он хотел доказать, что и крупные архитектурные сооружения можно создавать по так называемой технологии землебита, доселе в России почти неизвестной. Ее преимуществами были дешевизна и простота, ибо строительный материал – суглинок – был прямо под ногами. Землю засыпали в опалубку, прессовали и, дождавшись, когда она засохнет, добавляли следующий слой.

Описание этой технологии было опубликовано в 1790 году в Париже французским архитектором Франсуа Куантеро – и вскоре Львов опробовал землебит у себя в тверском имении Никольское. Дочь архитектора вспоминала, что император, «разговаривая однажды с Львовым о том, что он заметил в чужих краях, узнал, что он многие постройки сделал у себя в деревне из земли, составленной из малой части известки и песку.

– Я хочу, – сказал государь, – чтобы ты мне построил здесь, в Гатчине, угол избы с фундаментом и крышкою.

Н. А. Львов тогда же выписал двух наших мужиков, Емельяна и Андрея, в Гатчину; стали они работать в саду, куда и государь Павел, и великий князь Александр Павлович с прекрасною его супругою Елизаветою Алексеевною приходили всякий день смотреть их успехи; когда часть стены уже была выведена, Елизавета Алексеевна однажды пришла и острым концом своего парасоля (зонт от солнца) стала стену сверлить; но видя, что едва со всею силою могла сделать в стене маленькую ямочку, обернулась к Н. А. Львову, сказала ему:

– Я не ожидала, мсье Львов, что ваша земляная стена может быть также и твердой…

Государь, увидев оконченный угол в саду гатчинском, сказал Н. А. Львову, чтобы он выбрал в Гатчине, где хочет, место и построил бы ему Приорат.

Н. А. Львов отличный был в тогдашнее время архитектор; он нарисовал план Приората, который был государем утвержден; но, несмотря на повеление его дать место Львову для построения Приората, Петр Хрисанфович Обольянинов, который тогда был первое лицо при государе, за разными причинами в отводе места Н. А. Львову отказывал; наконец, эта комедия Львову надоела; он поручил Обольянинову выбрать самому место. Какое же место выбрал он? Вообразите – в котором собака вязла. Н. А. Львов, видя, что все это неудовольствие на него происходило от зависти, сказал Обольянинову:

– Я и тут построю Приорат, только государю стоить будет более ста тысяч рублей, потому что я должен осушить это болото.

– Ну, делай, как хочешь, – отвечал Обольянинов, и Н. А. Львов приступил к работе…»

Таково предание о создании Приората. Есть и другая легенда – о том, что от него к Большому Гатчинскому дворцу идет подземный ход. На самом деле речь идет о канале длиною в 34 метра, который архитектор устроил для отвода болотной сырости. Он блестяще справился со своей задачей. Там, где прежде был овраг с ручьем, вырос целый архитектурный комплекс, расположенный на насыпной террасе. Он напоминает старинный рыцарский монастырь: высокие четырехскатные крыши, башня со шпилем, готические окна. Как и предусматривает технология землебита, высота здания не превышает два этажа, а стены для большей устойчивости слегка расширяются книзу.

Но главная тайна Приората отнюдь не в тонкостях старинной инженерии. Абсолютно асимметричный, он смотрится совершенным – и тем самым производит странное завораживающее впечатление. Долгое время этому феномену не было толкования, и лишь недавно автор проекта реставрации Ирина Любарова попыталась его объяснить. Ключ к загадке она обнаружила в «автографе» Николая Львова, который он оставлял на фасадах всех своих творений: сочетание двух квадратных окон с полукруглым между ними. Их пропорции всегда одинаковы и содержат все элементы Золотого сечения, открытого еще великим Леонардо. Именно этот «код да Винчи» соединяет, казалось бы, несоединимые архитектурные детали в элегантную и торжественную гармонию.

Высочайший осмотр дворца состоялся 22 августа 1799 года. На следующий день вышел указ – «…находящийся в городе Гатчине на Черном озере Приорат со всеми принадлежащими к нему строениями всемилостивейше» пожаловать Ордену Святого Иоанна Иерусалимского. 2 сентября Павел еще раз наезжает в Гатчину, а год спустя с сыновьями Александром и Константином останавливается во дворце на ночевку во время военных маневров. Между прочим, именно Приорат давным-давно стал символом города Гатчины – его гордый силуэт и сейчас можно увидеть на экскурсионных проспектах, плакатах и перетяжках через проспект, который в начале прошлого века носил имя Великого магистра…

Но день Святого Иоанна Крестителя, который праздновали начиная с 1798 года, отмечался все же не в Гатчине, а в летней резиденции в Павловске. В парадной анфиладе Павловского дворца был заново отделан Кавалерский зал, предназначавшийся для рыцарских церемоний. В крепости Бип, что высилась в развилке рек Славянки и Тызвы, появилась католическая капелла Святого Иоанна.

Накануне 23 июня в Павловск из бриллиантовой комнаты Зимнего дворца доставлялись регалии Великого магистра. «На находящуюся перед дворцом площадь приехало несколько возов с дровами, хворостом и ельником, и из этих материалов рабочие стали складывать, по указанию одного из членов орденского капитула, большие костры, – читаем у Евгения Карновича. – Костры были вышиною аршина в два, а в длину и ширину имели полтора аршина. Поверх их были положены венки из цветов, а бока их были убраны гирляндами из ельника. Таких костров было приготовлено девять. В некотором от них расстоянии разбили палатку из полотна с черными, белыми и красными полосами. Около пяти часов вечера приведены были на дворцовую площадь гвардейские полки, которые и выстроились по трем сторонам площади.

В этом строю особенно бросались в глаза тогдашние гусары в так называвшихся «барсах». На плечах у гусаров вместо ментиков были накинуты барсовые шкуры головою вниз, подбитые красным сукном с серебряным галуном и такою же застежкою, состоявшею из круглого серебряного медальона с вензелем императора и сдерживавшею на груди гусара одну из лап барса с его хвостом. Гусарская сбруя была черная, отделанная серебряными бляхами. Несмотря на множество собранных здесь людей, на площади царила мертвая тишина в ожидании какого-то необыкновенного зрелища. Ровно в семь часов вечера все мальтийские кавалеры, прибывшие в Павловск, явились на площадь и, став попарно, вошли во дворец. Спустя несколько времени они в том же порядке стали выходить оттуда с главного подъезда, причем младшие кавалеры несли в руках зажженные факелы, а старшие несли их незажженными. В числе старших кавалеров были и духовные лица, и между ними первое место занимал архиепископ Амвросий, исправлявший при Великом магистре должность «призрителя бедных».

Торжественным и медленным шагом выступали на площадь мальтийские рыцари в беретах с перьями, в красных супервестах с накинутыми поверх их черными мантиями; такие же мантии, но без супервестов и беретов, были надеты и на духовных особах. В замке рыцарей в одежде Великого магистра с короною на голове шествовал император, держа в руках незажженный факел. Отступая на несколько шагов от него, шли его «оруженосцы», с одной стороны граф Иван Павлович Кутайсов, а с другой – князь Владимир Петрович Долгоруков, шеф кавалергардского корпуса, с обнаженным палашом. За этой процессиею показалась императрица с ее семейством в сопровождении многочисленной и блестящей свиты. Она вошла в приготовленную для нее на площади палатку, чтобы смотреть оттуда на долженствовавшую происходить церемонию. В глубоком молчании, с благоговейным выражением на лицах двигались по площади мальтийские кавалеры. Исполняя установившийся в Ордене Святого Иоанна Иерусалимского обычай – праздновать канун Иванова дня, они, идя по два в ряд, обошли все девять костров по три раза. Солдатики с удивлением посматривали на эту невиданную еще ими «экзерцицию». После троекратного обхода костров император, великий князь Александр Павлович и граф Салтыков зажгли у младших кавалеров свои факелы и потом начали зажигать ими разложенные на площади костры, или так называемые «жертвенники», причем им помогали младшие кавалеры, обступившие со всех сторон костры. От загоревшегося ельника поднялись клубы черного дыма, но, когда дым рассеялся, костры начали гореть ярким пламенем. Кавалеры стояли молча и неподвижно около костров, пока костры, обгорев, не стали разваливаться, и тогда они с тою же торжественностью и тем же порядком возвратились во дворец, где в залах, по которым они проходили, были расставлены кавалергарды.

Рано утром в самый день праздника император произвел парад войскам, собравшимся в Павловске, затем в дворцовой церкви отслужена была обедня».

Мальтийский орден пребывал в России недолго – но из петербургских зданий, помеченных при Павле рыцарской символикой, вполне можно было бы составить небольшой средневековый город. Иоаннитам была отдана церковь Рождества Иоанна Предтечи на Каменном острове, где молодые кавалеры принимали присягу. Тут же находилось кладбище мальтийских рыцарей. Но самым известным памятником, связанным с историей Мальтийского ордена в России, был и остается Михайловский замок – последнее пристанище Великого магистра…

«Прадеду – правнук»… На мощенной камнем площади перед Михайловским замком стоит конный памятник Петру I. Голову императора венчает венок из лавра, по бокам постамента – барельефы, воспроизводящие сцены битв при Гангуте и Полтаве. Одна из фигурок в шлюпке надраена до блеска. Это одна из новых городских традиций – прикоснувшись к ней, загадать желание. Барельеф расположен почти на уровне человеческого роста, и после осмотра памятника у меня заболели руки – столько желаний возникло у моей маленькой дочки, и столько раз мне пришлось ее поднимать к сияющему, как медный пятак, матросу. Александре Петр понравился – высокий, важный, осанистый, как римский патриций. А вот Павел ей, как и следовало ожидать, не глянулся. Маленький и курносый, нахохлившись, как воробей, он сидит во дворе замка, куда, кажется, никогда не попадает солнце… Его скульптурное изображение появилось здесь совсем недавно, уже после того, как многострадальный замок был наконец отреставрирован. Долгие годы он носил название Инженерного, и его многочисленные залы и комнаты были оккупированы сперва Николаевским инженерным училищем, а позже и вовсе всевозможными «конторами». По стечению обстоятельств, в одном из этих кабинетов я когда-то получала гонорар за свою первую книжку – сборник детских стихов…

Мы с Сашкой бродили по свежевыкрашенным анфиладам. Когда в позапрошлом веке в замок въехал Павел, тот и был таким – новеньким, «с иголочки». Он строил его четыре года, чтобы прожить здесь сорок дней – ровно столько, сколько требуется душе, чтобы отлететь на небо. Это была не просто резиденция – воплощенная мечта. Конечно, он и Зимний дворец повелел именовать замком, но этот был настоящим – средневековая крепость, рыцарская твердыня. Рвы, подъемные мосты, пушки, полубастионы – именно таким должен быть дворец Великого магистра ордена Святого Иоанна Иерусалимского. Торжественные церемониалы кавалеров будут проходить под сенью восьмиконечного креста, который многократно повторяется в отделке фасада. Вот они поднимаются по широкой парадной лестнице, словно зажатой между стенами… Сдержанную величавость интерьера подчеркивает цветной камень – мрамор и гранит. Взгляд входящего невольно обращается к бронзовому гербу Российской империи, установленному на центральной стене. Исполненный в новом варианте – с белым крестом – он единственная орденская реликвия в замке, сохранившаяся до нашего времени…

Галерея мальтийских кавалеров, контраст красного и черного: ее стены были украшены большими полями «breccia coralina de Genova с инкрустациями черного мрамора из Порто-Венере». В торце – мраморные хоры для оркестра. В центре – глубокая ниша с камином, инкрустированным лазуритом и яшмой. Еще четыре ниши против окон облицованы «gipolino antico» – редким мрамором, напоминающим зеленое окаменелое дерево… Далее – Мальтийская тронная зала, купол которой поддерживали шестнадцать атлантов. Увы, в этом царстве пурпура и серебра немногим довелось побывать при жизни Павла. Исключением стала аудиенция датскому министру, генерал-майору, графу Левендалю – а более никаких орденских церемоний в замке не проводилось.

Его кирпичные стены (сродни испанской терракоте) ярким пятном выделяются на фоне пастельно-сумеречного Петербурга. Красный – традиционный цвет Ордена. Правда, некоторые современники связывали его с именем фаворитки императора княгини Гагариной, чью лайковую перчатку он как-то подобрал на балу… Что же, преклонение перед Прекрасной Дамой – тоже черта истинного рыцаря.