Текст книги "Барабашка – это я"

Екатерина Мурашова

Изучив расписание, Сенька выбрал самый медленный, почтово-багажный поезд. Это вовсе не значило, что Сенька никуда не торопился. Просто почтово-багажный поезд стоял в Сталеварске целых пятнадцать минут, а все остальные – минуту-две. А два скорых и вовсе по тридцать секунд.

Собственного плана для проникновения в вагон у Сеньки не было, и в поездах он никогда не ездил, но зато хорошо помнил наставления Коляна: «Входишь там, где лезет побольше народу, делаешь вид, что с ними. Потом быстро проходишь по вагонам – и в туалет. Туалеты на остановку должны запирать, но где-нибудь обязательно забудут. Когда поезд пошел – действуй по обстановке».

Последний пункт немного смущал Сеньку своей неопределенностью, но до его реализации было еще далеко и не стоило заранее забивать себе голову.

«Четыреста пятьдесят третий поезд прибывает ко второй платформе. Нумерация вагонов со стороны Москвы», – прогудел механический голос.

Сенька напрягся и поудобнее перехватил мешок с буханкой хлеба и запасными кедами. Лязгая и ухая металлическими внутренностями, состав остановился у выщербленной полосы асфальта, сквозь которую пробивалась заляпанная мазутом трава.

У вагона, в мутном окне которого была выставлена цифра 4, суетилась большая семья с огромным количеством узлов и коробок. Распоряжался погрузкой плешивый мужик в широких полосатых брюках.

– За-аноси! – зычно кричал он. – Зина, пошла! Сережа, пропусти Дениса! Денис, осторожнее, осторожнее, тебе говорят!

У других вагонов практически никого не было, и Сенька решился. Вклинившись между Сережей и Денисом, пыхтящим под тяжестью очередных коробок, он влез на ступеньки и дошел до середины вагона. Здесь Сережа с Денисом разгрузились, а Сенька рысцой побежал в тамбур.

Сначала ему казалось, что за ним кто-то гонится, и еще два вагона он пробежал, не оглядываясь по сторонам. Потом успокоился и осмотрелся. «Осесть лучше в плацкартном, – вспомнился совет Коляна. – Там народу больше мельтешится. И места всегда свободные есть».

Мест действительно было навалом. Сенька совсем осмелел, присел на нижнюю боковую полку, облокотился на столик и со скучающим видом стал смотреть в окно, дожидаясь отправления.

Вот поезд дернулся, и медленно поплыло назад бетонное здание вокзала, окаймленное туалетом с одной стороны и пивным ларьком с другой. Вот чахлый садик за ларьком, вот несколько старых домов, переезд, а потом по обе стороны потянулись приземистые корпуса комбината с лесом труб, трубищ и трубочек, изрыгавших в низкое небо разноцветные дымы.

Засмотревшись в окно, Сенька не сразу заметил, что по проходу идет проводник. В руках у него – черная сумочка с кармашками. Сдерживаясь, чтобы не побежать, Сенька вышел в тамбур. Подергал дверь в туалет – заперто. Заглянул в вагон и… встретился взглядом с проводником. Хлопнув дверью, кинулся в следующий вагон. В тамбуре курил высокий мужик в кожаной куртке. Вместе с Сенькой он вошел в вагон, отодвинул дверь купе. Сенька увидел еще трех мужиков, похожих на первого и одновременно услышал, как хлопнула в тамбуре переходная дверь. Выхода у него не было. Он юркнул в купе вслед за входящим туда мужиком, задвинул за собой дверь и прислонился спиной к прохладному зеркалу.

– Мужики! – проникновенно сказал Сенька изумленно глядящим на него пассажирам. – Спрячьте меня, мужики! По гроб жизни буду благодарен!

Мужики переглянулись, а потом старший кивнул на полку для чемоданов:

– Полезай!

Сенька не заставил себя долго просить и мигом змеей вполз в узкую щель. Тут же в дверь постучали.

– Извините, граждане, безбилетника тут ловим. Не видали, случаем? – Все четверо одинаково покачали головами. – Ну, извиняйте тогда еще раз.

Дверь щелкнула. Мужик, который курил в тамбуре, встал и закрыл задвижку.

– Ну слезай, косой, – добродушно пробасил старший. – Рассказывай, куда едешь?

– В Москву, – осторожно сползая ногами вперед, сказал Сенька. Правду говорить он не собирался, но и врать решил поменьше. Чтобы не запутаться.

– Так. А почему зайцем?

– Потому что денег нет.

– А откуда едешь-то?

– Из Сталеварска. Вот сейчас остановка была.

– Ага. Сталеварск, значит. Ну, и кто ж у тебя в Сталеварске остался?

– Мать осталась. И отчим. И еще брат. Но он сейчас не там… в другом месте…

– А чего ж сбежал? С отчимом, что ли, не поладил?

– Ага, – сказал Сенька и соврал в первый раз. Даже неудобно стало. Отчима зазря подставил. Вовсе зазря. Незлой мужик, напивается редко, пьяный спать ложится и зарплату всю домой несет. Мать за два года ни разу пальцем не тронул, и когда Коляна в колонию отправляли, две недели каждый день ходил куда-то, хлопотал. Хотя и чего ему – чужой пацан, да и не сахар. Опять же с глаз долой – места больше.

Сенька вспомнил отчима – неулыбчивого, молчаливого, клещами слова не вытянешь, с вечной скорбной морщиной поперек лба, и вздохнул. Отца он почти не помнил, но то, что помнил, говорило: за отчимом матери куда лучше. Случись им раньше сойтись – кто знает, может, и с Коляном по-другому повернулось бы…

– А чего ж так? – спросил мужик, который курил в тамбуре. – Бил тебя, что ли?

– Да нет! – оскорбился Сенька. – Он меня пальцем ни разу не тронул! – И тут же понял, что уже путается. Бежит от отчима и за него же вступается. – Кто б меня тронул, попробовал. Весь век бы потом жалел! – добавил он.

– А чего ж тогда?

– У них ребятенок будет, – подумав, сказал Сенька. – А комната одна. Малосемейка, знаете?

– Знаем… – вздохнул старший мужик. – А в Москве что же?

– В Москве – дядька, – сказал Сенька и соврал второй раз.

– Нужен ты ему!

– Не, он сам звал. Приезжай, говорит. Он один живет. Тетка умерла. Детей нет. Собака только, такса. Длинная такая, и уши висят. Зовут Бобиком, – вдохновенно фантазировал Сенька, надеясь избежать дальнейших расспросов.

– Ладно, коли так, – согласился один из мужиков. – А только мать-то с ума сойдет…

– Не, не сойдет. – Сенька махнул рукой. – Она привычная. А я, как доеду, телеграмму дам. Чтобы не беспокоилась.

Мужики разом вздохнули и посмотрели друг на друга.

– Ладно, чего уж, – сказал старший. – Полезай к чемоданам. Приютим тебя. Как звать-то?

– Сенькой.

– Знакомы будем. Я – Федор Степаныч. Это – Максим, а это – два Алеши. Строители мы. В Москву – в командировку.

– Очень приятно! – сказал Сенька и поклонился.

Мужики улыбнулись.

– Есть хочешь? – спросил один из Алеш. – А то садись к столу…

– Не, я лучше туда. – Сенька кивнул наверх. – Мне там спокойнее.

– Ну как хочешь. Давай подсажу.

Федор Степаныч привстал, подставил под Сенькину коленку широкую ладонь, легко забросил мальчика наверх.

Сенька свернулся клубком, вспомнил, будто услышал, наставления Коляна: «Ежели тебе кто добро сделал, так не журись и свиньей не кажись – благодари как следует». Развернулся, свесил вниз лохматую голову:

– Спасибо вам, мужики. Век не забуду.

– Ладно, – засмеялся Максим. – Дрыхни покамест. До Москвы далеко.

Словно забыв про Сеньку, мужики возобновили прерванный его появлением разговор. Говорили про политику, потом ругали какого-то Аркашку, потом достали из черного «дипломата» отпечатанные на машинке бумажки и долго складывали в столбик какие-то цифры.

Сенька положил под голову мешок и задремал. Резиновый носок кеда тер ухо, и по-настоящему заснуть не удавалось. Кеды были точно такие же, как на Сеньке, только на размер больше. «Кто его знает, как в Москве с обувкой?» – подумал Сенька и похвалил себя за предусмотрительность.

– А еще, говорят, один мужик в космос на этой «тарелке» летал. А потом его назад вернули. У него теперь сердце с правой стороны, – рассказывал внизу Максим.

– Это почему же? – удивился Федор Степанович.

– Ну, не знаю, – смутился Максим. – Поменялось там чего-то.

– А я еще читал, – вмешался светловолосый Алеша, – что все эти духи, домовые и прочие – так это тоже из космоса. В контакт вступают.

Сенькину дрему как рукой сняло. Прислушался, насторожился.

– Тоже мне – контакт! – презрительно усмехнулся темноволосый Алеша. – Вон в нашей многотиражке, помните, писали? Ботинки там сами ходят, горшки падают, обои рвутся. Что они там в космосе – слабоумные, что ли?

Алеше никто не ответил.

Сенька свесил вниз голову, потом высунулся чуть не по пояс, спросил безразлично:

– А вот вы не знаете, говорят, в Москве институт есть. По всем этим летающим «тарелкам»…

– Может, и есть, – усмехнулся Федор Степанович. – Каких только в Москве институтов нет! Небось и по «тарелкам» найдется. А тебе на что?

– Да так просто – интересно, – тут же отступил Сенька, но потом снова спросил: – А как найти его – не знаете?

– Да нет, откуда нам! – заулыбались все вместе. – Мы ж работяги, с барабашками не знаемся, на «тарелках» не летаем. Наше дело – строить!

– Ну тогда извиняйте, – разочарованно вздохнул Сенька и заполз обратно…

– Слышь, косой, вставай, подъезжаем! – Федор Степанович потряс Сенькину коленку.

Сенька мигом сложился, выставил вперед кулаки.

– А? Чего?!

– Подъезжаем, говорю. Москва – столица. Вон, гляди, за окошком. – Федор Степанович ткнул в окно толстым пальцем. – Эвакуируемся таким порядком. Собираемся здесь. Потом быстренько по коридору. Максим вперед. Ты, косой, промеж Лехами, незаметненько. Я – крайний. В случае чего – рви вперед. Мы отбрехаемся.

За окном мелькали краснокирпичные привокзальные бараки.

– Слышь, Сенька – Светловолосый Алеша что-то быстро писал на клочке бумаги. – Я, слышь, сам-то московский. Мать у меня здесь и брат. Недели две в столице пробудем. Вот адрес… Мало ли чего… Заходи тогда. С билетом обратно поможем и вообще… А так – удачи тебе, конечно.

– Спасибо.

Сенька спрятал клочок поглубже в карман, сгреб с изголовья котомку, спустил ноги. Поезд неспешно тормозил. Мимо проплывала широкая платформа и встречающие, похожие на сдающихся врагов: поднятые руки и изготовленные, ни к кому еще не обращенные улыбки.

– Ну, взялись, мужики! – скомандовал Федор Степанович. – Пошел, косой!

* * *

К вечеру ноги у Сеньки гудели, а в голове «шумел камыш». И все без толку.

– Никто ничего не знает в этой Москве! – зло бормотал Сенька.

Даже тетка из справочного киоска и та вытаращилась на него, как баран на новые ворота.

Буханку Сенька сжевал почти полностью да еще молока прикупил. Теперь пустая бутылка терлась в мешке об кеды – не бросать же добро, тоже денег небось стоит.

– Ты, пацан, у ментов спрашивай! – посоветовал Сеньке парень в фирмовом прикиде. – Они, менты, у нас все знают!

– Ага, сейчас, – отходя от парня, пробормотал Сенька себе под нос. – Не такой уже я придурок! Спрошу у мента – он меня зараз и сцапает…

Однако что-то делать надо. И ночевать где-то. Сенька понуро брел по незнакомой горбатой улице и смотрел, как зажигается свет в широких окнах.

«Ужинают небось, – думал он. – А потом спать лягут. Под одеяло. И все им до фени…» Стало вдруг так обидно, что Сенька едва не заплакал. Но сдержался и только пощупал в кармане бумажку с адресом светловолосого Алеши.

«Надо подвал искать! – решил он. – Там тепло и не найдет никто. Высплюсь – завтра дальше подумаю. До Москвы доехал, тут уж как-нибудь… Подвал надо!» Сенька вспомнил, как по вечерам в Сталеварске пацаны и девки собирались под девятиэтажкой. Тепло, дым, мат – уютно… Сенька, конечно, малолетка, но его пускают – из-за Коляна.

Сенька вздохнул и стал по очереди обходить огромные, как горы, дома. В трех первых ему не повезло: заперто, причем замки не то, что в Сталеварске – висячки. Врезные, мощные – фиг откроешь. Сенька запаниковал: а вдруг здесь везде так? Как же тогда?!

Механически продолжал обходить дома и вдруг в длинной пятиэтажке приземистая бурая дверь поддалась, распахнулась бесшумно, открыла темный парной коридор с электрическим огоньком в конце. Не колеблясь, как бездумная ночная бабочка, Сенька пошел на свет.

У стены стояло два грубо сколоченных топчана с тряпьем, напротив выхода – гнутый колченогий стул. Голая лампочка плавала в радужном влажном воздухе.

– Эт-то что еще за явление? – спросил скрипучий голос из угла.

– Братцы! – сказал Сенька, остановившись на пороге. – Приютите на одну ночь. Помехой не буду. Глаза закрыл – и нет меня. А утром уйду, честное слово.

Говоря, Сенька силился разглядеть обитателей подвала. Высмотрел троих – мужчина со скрипучим голосом в вязаной кофте, парень с бритой головой и еще кто-то – не то мужик, не то баба, свернувшись калачиком на топчане. Видны только ноги в шерстяных носках с дырой на пятке и блестящие лихорадочные глаза.

– Ночуй, что ли! – первым откликнулся парень.

– Ага, сейчас! Добрый какой! – сварливо возразил с топчана неопределенный, не то женский, не то мужской голос. – Самого пригрели, так раскомандовался. Сейчас за ним родители набегут…

– Не набегут! – твердо сказал Сенька. – Родители – в Сталеварске, я – здесь!

– А-а, побегушник! – как родному, обрадовался парень. – Откель бежишь? Не бойсь – не заложу!

– Из дому, – сказал Сенька и, заметив разочарование в глазах парня, добавил: – У меня брат в колонии, на общаке. Славский Колян. Не видал?

– По какой? – быстро спросил парень.

– Восемьдесят девятая, часть вторая, – мгновенно отрапортовал Сенька.

– Групповуха, – одобрительно отметил парень и, наморщив лоб, задумался. – Не, не встречал.

– А сам чего? – вступил в разговор мужчина.

Сенька собрался было рассказать уже накатанную историю про отчима и таксу Бобика, – но парень не дал ему отвечать.

– Ты, дядя, не лезь! – внушительно сказал он. – Ты кореша не трожь. Чужая душа – потемки, слыхал? Вот и не лезь в душу!.. А ты, кореш, проходи. Вот там кипяток, сахар, хлеб. Пошамай и ложись…

Сенька благодарно взглянул на парня, прошел в угол, налил себе кипятку, отломил кусок батона. От добрых слов потеплело снаружи, от кипятка – внутри.

– Ага, – удовлетворенно сказал парень, взбивая какое-то тряпье. – Вот тут и ляжешь. Тут у трубы тепло знатное. Дрыхни. Я с ранья уйду, а ты знай: Леха Моченый – это я. Может, когда свидимся.

– Спасибо, Леха, на добром слове, – церемонно отозвался Сенька, прихлебывая кипяток. – Я – Сенька Славский, а Коляна увидишь, привет передавай.

– Заметано! – улыбнулся Леха, лег в угол и замер, будто провалился куда или умер.

Сенька тоже лег, но, хотя устал страшно, сон не шел. Долго прислушивался, как кряхтит на топчане неопределенное существо, как кашляет и шепотом матерится мужчина в кофте.

Потом кто-то погасил радужную лампочку, и все стихло. Сенька лежал на спине, дышал парным воздухом и уже начал было засыпать, когда смутная фигура обозначилась у его ног.

– Сенька, ты спишь? – позвал хриплый голос мужчины в кофте.

– Нет, а чего? – Сенька сел на тряпках и помотал тяжелой головой, отгоняя сон. На мгновение ему показалось, что человек в кофте сейчас зарежет его, и он сжался, ожидая удара. Потом справился, усмехнулся сквозь стиснутые зубы и повторил: – Ну, чего?

– Понять хочу, – ответил мужчина. – Что тебя гонит? Леха – неплохой парень, но жизнь видал только с одной стороны. Жалко. Я лежал, думал – может, помогу чем? Скажи, не бойся. Дядей Мишей можешь звать.

Никто никогда не хотел понять Сеньку, и раскололся он не от какого-то особого доверия к мужчине в кофте, а скорее от удивления, да и от заброшенности в чужом городе тоже.

– Мне институт нужен, – тихо сказал он. – Который по летающим «тарелкам». И вообще… по всему…

Несколько секунд дядя Миша молчал, потом сжал руками голову и простонал:

– Господи! И ты за этим в Москву ехал?!

– Да, – твердо сказал Сенька.

– Да неужто еще такое бывает?

– Всякое бывает, – уклончиво заметил мальчик, к которому же вернулась его обычная настороженность.

– И на что же тебе эти «тарелки» сдались?

– Так… Интересно…

– А домой?

– Домой – нет! – решительно сказал Сенька. – Мне институт надо. Иначе – жизни не видать!

– Господи! – снова простонал дядя Миша и беспокойно заерзал на ящике, на который присел во время разговора. – Ну, а побываешь там, потешишь любопытство свое, домой, к матери, вернешься?

– Поглядим, – осторожно сказал Сенька. – Может, и вернусь.

– Нет! – вдруг воодушевился дядя Миша. – Ты мне, гражданин Сенька, обещай. Если найду тебе институт, все выяснишь – и домой, до хаты. Ну? А то ничего узнавать не буду…

– Ну чего ж… – подумав, согласился Сенька. – Можно и так. Узнаю, что надо, и тогда… чего ж…

– Обещаешь? – перебил дядя Миша.

– Обещаю, – торжественно начал Сенька. – Зуб даю, гадом буду, не сойти мне с этого места…

Он вдруг испугался, что мужчина в кофте передумает, и торопился нагромоздить как можно больше клятв, но дядя Миша замахал рукой:

– Хватит, хватит, гражданин Сенька! Пошли! – Он поднялся с ящика и поглубже запахнул полы кофты.

– Куда? – растерялся Сенька. – Ночь же…

– Пошли, говорю, – прошептал дядя Миша. – Да потише смотри, Леху, с Шуркой не разбуди…

Сенька хотел было спросить, мужчина или женщина Шурка, но потом передумал и молча, нащупывая дорогу, пошел за дядей Мишей.

На улице после подвала было люто холодно, и звезды на чернильном небе светили также остро и безжалостно, как фонари. Дядя Миша заглянул в первую телефонную будку и выругался: трубка была вырвана с мясом, и обрывок витого провода свешивался на заплеванный вонючий пол.

Сенька, догадавшись, потрусил за угол и оттуда крикнул обрадованно:

– Вот! Сюда! Здесь работает!

Дядя Миша не спеша зашел в будку, вставил в прорезь монетку и, чуть помедлив, уверенно набрал номер.

Долго никто не подходил, и Сенька уже начал психовать, но тут монетка с громким стуком провалилась в автоматные внутренности. Сенька вздрогнул.

– Егор? Здравствуй. Прости, что разбудил. Это Михаил… Да, Михаил… Тот самый… – Лицо человека в кофте перекосила неописуемая гримаса.

Сенька подумал, что сейчас он бросит трубку, и испугался.

Но дядя Миша справился с собой и, помолчав, продолжал:

– Да, да, считай, что так и есть. Анна сказала правду… Разумеется, с того света… Здесь неплохо. В общем, так же, как и везде… У меня просьба к тебе, Егор. Где-то в Москве есть институт, а может, отдел, а может, лаборатория по изучению аномальных явлений. Ну, «тарелки», привидения и прочее… Я читал в газетах. Ты по роду своей деятельности должен быть в курсе. Мне нужен адрес… Нет! – Дядя Миша печально усмехнулся. – Нет, я звоню не из сумасшедшего дома. Не волнуйся. Это было бы слишком легким выходом для меня… Нет! Возьми себя в руки, Егор. Логика – твоя сила. В каком это сумасшедшем доме по ночам психов пускают к телефонам?.. Это нужно не мне. Одному моему другу… А узнать сможешь?.. Когда?.. Как можно скорее… Завтра в одиннадцать я тебе звоню. Договорились… Я очень признателен тебе, Егор, и… не бери в голову… До свидания… – Человек в кофте положил трубку на рычаг и несколько секунд невидящими глазами смотрел на маленький серый диск. Сенька подумал, что он смотрит в глаза неведомому Егору (а может, Анне) и что-то силится разглядеть в них…

– Завтра, в одиннадцать, – наконец отрывисто сказал он. – Все будет. А сейчас, гражданин Сенька, – спать!

– Ага, – обрадованно кивнул Сенька. – Ага! Благодарствуйте! А то уж я и не знал, куда толкнуться. Повезло мне!

– Куда уж! – усмехнулся дядя Миша. – Такое везение!

Когда Сенька проснулся, Лехи уже не было, Шурка по-прежнему лежал (или лежала) на топчане, а дядя Миша легонько тряс его за плечо:

– Вставай, гражданин Сенька! Вставай!

– Ага. – Сенька сел на лежке и вытаращил глаза, чтобы они побыстрей открылись.

– Вот адрес. – Дядя Миша протянул Сеньке четвертушку тетрадного листа. – Доедешь до метро «Аэропорт», там спросишь… И чтобы сразу домой, понял? Обещания держать надо…

– Ага, спасибо, – обрадовался Сенька и хищно схватил протянутую бумажку. – Я пойду сразу, да?

– Иди, – вздохнул дядя Миша и подтянул к кадыкастому горлу засаленный кофтин воротник. – Помни, что обещал.

– Помню, конечно, век не забуду, – невпопад поблагодарил Сенька, схватил мешок и, пятясь, поклонился дяде Мише и лежащему (лежащей) Шурке. – Бывайте здоровы. Благодарствуйте за приют. Лехе привет передавайте!

– Бывай, гражданин Сенька, – пробормотал дядя Миша и отвернулся к тусклому подвальному окну, в которое, грациозно изгибаясь, протискивалась серая тигровая кошка.

Со стороны Шурки все было тихо.

* * *

Серый высокий дом с длинными узкими окнами выглядел внушительно и отчужденно. Сенька долго стоял около массивной двери, не решаясь войти, потом замерз и, вслед за низеньким лысым мужниной, проскользнул внутрь.

Из большого гулкого вестибюля наверх вели две широкие лестницы. «Куда ж теперь?» – растерялся Сенька и заглянул в бумажку. Ничего, кроме адреса, в ней не было.

Отступать было некуда. Сенька отошел к стене, сел на кожаный диванчик и стал ждать. Мимо проходили люди, некоторые удивленно на Сеньку косились, но никто из них у него доверия не вызывал. И Сенька продолжал сидеть.

Наконец увидел спускающуюся по одной из лестниц немолодую женщину в синем шерстяном костюме, метнулся ей навстречу.

– Пожалуйста, скажите, где мне найти того, кто «тарелки» изучает? – выпалил Сенька заранее приготовленную фразу.

– Что?! Какие «тарелки»? – растерялась женщина.

– Неужто обманул?! – обмер Сенька и добавил тоном ниже: – Ну, эти, летающие…

– А-а… – улыбнулась женщина. – Так тебе на третий этаж, к «пограничникам»…

– Не, не! Мне к пограничникам не надо! – испугался Сенька.

– Надо, надо! – решительно сказала женщина. – Больше некуда. Третий этаж, триста восьмая комната. Спросишь Андрея Воронцова. Отчества я не помню, ну да и так найдешь…

Медленно, с трудом переставляя ноги, поднимался Сенька на третий этаж. Нашел триста восьмую комнату. Прочел на двери табличку: «Группа пограничных явлений. Клиническая база Института экспериментальной медицины».

«Надул, точно надул, – сокрушенно подумал мальчик. – Пограничные явления – это, наверное, как лучше шпионов на границе ловить… А „тарелки“-то тут причем?.. А-а! – Потрясающая мысль вдруг пришла Сеньке в голову. – А вдруг „тарелки“ – это такие шпионские самолеты?! У нас – ихние, у них – наши, а? Точно! А здесь изучают, как их ловить. Ну и ясно, где же ловить, как не на границе? Пограничные явления!» От такого ловкого проникновения в государственную тайну Сеньку даже зазнобило. Однако восторг быстро прошел, и он снова скис. «Ну и чего? Пусть так. Все, значит, правильно. Только мне-то тут чего делать?»

В этот момент дверь триста восьмой комнаты распахнулась, едва не саданув Сеньку по лбу, и на пороге возник высокий черноволосый парень в брюках-варенках и клетчатой, расстегнутой на груди рубашке.

– Фу, черт! – громко сказал он и вытер рукой мокрый, блестящий лоб. – А ты чего? – помолчав, добавил парень, заметив Сеньку, который выразительно сверлил его глазами.

– Мне гражданин Воронцов нужен, – серьезно сказал Сенька, от безнадежности решивший выяснить все до конца.

– Я, гражданин начальник! – отрапортовал парень и вскинул к уху растопыренную пятерню.

Сенька не выдержал и ухмыльнулся.

– Ну и чего же тебе от меня требуется? – спросил Воронцов и неожиданно мягко сполз спиной по стене, присев на корточки.

– Мне требуются те, которые изучают «тарелки», барабашек и прочие такие шутки. У меня к ним важное дело, – выпалил Сенька.

– Ну что ж, выкладывай! – вздохнул Воронцов, снизу вверх глядя на Сеньку. Глаза у него были коричневые, веселые, усталые и казались старше его самого.

– А вы – тот? – недоверчиво спросил Сенька.

– Самый тот, – успокоил его Воронцов.

– Тогда – вот! – Сенька вынул из кармана куртки свернутую, стертую на углах газету и протянул ее парню.

Тот развернул ее, прочитал название: «Сталеварская правда», вопросительно глянул на Сеньку.

– Вот здесь. – Сенька ткнул грязным пальцем в одну из заметок.

Воронцов вздохнул еще раз и покорно прочел:

«В минувшее воскресенье на улице Новоселов, в доме 49 развернулись фантастические события. Вечером, когда хозяева квартиры сидели за столом, собираясь ужинать, внезапно погас свет. В темноте с подоконника с ужасным грохотом упали цветочные горшки, закачалась люстра, зазвенела посуда в буфете, а когда испуганные хозяева вскочили на ноги, вспыхнули занавески.

Прибежавшие на зов хозяйки соседи помогли тушить пожар и видели, как сама собой опрокинулась с антресолей тяжелая коробка с домашним скарбом. Причины загадочных событий остались неизвестными и для хозяев квартиры и для участкового милиционера, вызванного на место происшествия.

Как бы там ни было, но отныне можно смело утверждать, что и наш славный Сталеварск не обойден вниманием барабашек».

Дочитав, Воронцов аккуратно сложил газету и вернул ее Сеньке.

– Ну и чего? – спросил он. – Интересуешься?

– Да, очень, – подтвердил Сенька.

– У нас сейчас при Дворце молодежи клуб есть. Любителей летающих «тарелок». Намедни тут представители были. Топай туда. Там единомышленников найдешь. Знаешь, где Дворец молодежи?

– Я из Сталеварска приехал, – хмуро сказал Сенька.

– Да-а? – лениво удивился Воронцов. – А зачем?

– Затем! – Сенька потряс зажатой в кулаке газетой. – Барабашка – это я!

– Та-ак! – не касаясь пола руками, Воронцов поднялся и навис над Сенькой. – Это в каком же смысле?

– В таком! – отчаянно крикнул Сенька. – Я это все, понял?! Я!

– Успокойся! – Воронцов властно положил тяжелую ладонь Сеньке на плечо. – Ты хочешь сказать, что все эти опрокидывающиеся горшки и горящие занавески – твоих рук дело?

Сенька кивнул.

– Ну, и как же ты это устроил?

– Не знаю, – сказал Сенька и вдруг заплакал. Он и сам не знал – почему, просто вдруг глазам стало щекотно и по щекам потекли крупные соленые слезы. Сенька слизывал их языком и очень стеснялся, что Воронцов видит его в таком непотребном виде. А что Колян бы сделал?! Сейчас Сенька охотно вывернулся бы и убежал, но куда? «Вот ведь дурость какая! – думал Сенька. – Все-то у нас, у Славских, не как у людей!»

Но и Воронцов поступил не как «все люди». Он вдруг подхватил Сеньку на руки, ногой распахнул дверь и внес его в комнату.

Уже лет десять никто Сеньку на руки не брал, только мать – младенцем безмозглым, да и забыл он все… а тут такое что-то накатило… Захотелось лицо на груди волосатой у Воронцова спрятать, да так и остаться… Сенька даже зубами заскрипел от стыда.

Комната, в которой они оказались, сначала показалась Сеньке ужасно тесной. Потом он рассмотрел, что была она довольно большая, с высоким сводчатым потолком, а тесной казалась оттого, что вся, под завязку была заставлена какими-то попискивающими и перемигивающимися разноцветными глазками приборами.

Сенька, который вслед за Коляном кое-что смыслил в электронике, мигом перестал реветь, прищелкнул языком от восхищения и прикинул, что минут за пять здесь можно наковырять разноцветных глазков на знатную светомузыку.

– Ой, уроню! – сказал Воронцов и сделал вид, что убирает руки и собирается бросить Сеньку на пол.

– А ну пусти! – опомнился Сенька. – Чего я вам, малек, что ли?! – Он яростно напрягся и выскользнул из цепких пальцев, встал на пол, готовый и к обороне и к нападению.

– Так, – спокойно сказал Воронцов, с ног до головы оглядывая Сеньку. – Реветь перестали? Отлично!.. А теперь скажи по совести – дурачишь меня? Честное слово, не рассержусь! Привычный я. Тут вот недели три назад двое были из подмосковной деревни… забыл, как называется… Так вот они клялись и божились, что у них на огороде «тарелка» приземлилась. И двое инопланетян оттуда вышли. Один – длинный, лиловый, другой – маленький, зелененький. Длинный свистел, а зеленый вроде бы щелкал… – Воронцов засмеялся, обнажая ослепительно белые и неестественно ровные («Вставные, что ль?» – подумал Сенька) зубы. – Ну так как? – Он улыбался во все свои потрясающие зубы, приглашая Сеньку посмеяться вместе с ним и все забыть, а того уже заливали смертельная обида и душное чувство ни с кем не разделимого одиночества, которое, то накатываясь, то отступая, томило его все эти месяцы. Мысли путались, в голове жарко запульсировала какая-то жилка.

– Я – вру?! Ну и пусть! – выкрикнул Сенька. – И пошли вы все! – Он собирался уничтожить Воронцова коронным Коляновым ругательством и объяснить ему, кто он такой, кто были его родители и кем будут его дети… но не успел…

Темные, выгоревшие по краям занавески вспыхнули на двух окнах сразу, одна из металлических этажерок с разместившимися на ней приборами, словно чего-то испугавшись, прянула к стене и застыла, с силой ударившись об нее.

Сенька ничком бросился на пол, закрыв голову руками.

Воронцов, не успев погасить улыбку, прыжком оказался у стены, и рванул какой-то рубильник. Писк смолк, мигавшие огоньки разом погасли. Стал слышен треск горящих занавесок. Воронцов отвернул кран обнаружившейся за одним из шкафов раковины, подставил под струю огромную жестянку, с трех шагов плеснул на одно из окон. Огонь зашипел, горячие капли потекли по почерневшей, лопнувшей от жара краске. Сенька пришел в себя и выхватил из-под стеллажа вторую жестянку, поменьше.

Минуты три они с Воронцовым молча и сосредоточенно, не глядя друг на друга, поливали занавески. Наконец огонь умер. В комнате резко и душно пахло залитым пожаром. Першило в горле. Обгоревшие клочья занавесок свисали с какой-то безнадежной беспомощностью. Воронцов распахнул окно. Сенька лег грудью на подоконник. Его тошнило. Он знал, что Воронцов не станет его бить, и ждал окрика, резкого, как удар ремня с зашитой в кончик свинчаткой. Что-нибудь вроде: «Пошел вон!» или «Быстро вали отсюда».

Воронцов подошел сзади, взял Сеньку за плечи, повернул лицом к себе. Сенька упрямо смотрел в пол.

– Есть хочешь? – спросил Воронцов.

Сенька, почувствовав, что сейчас опять разревется, попытался вырваться.

– Пойдем в буфет, – не отпуская, сказал Воронцов. – А то я сейчас сдохну. Со вчерашнего вечера – ничего, кроме чашки кофе… Но чтобы посуду не бить и столы не переворачивать… Договорились? – Он отпустил Сеньку и внимательно глядел на него.

Сенька поднял глаза и вдруг догадался, что внешняя легкость дается Воронцову куда как тяжело, представил себя на его месте и впервые за много месяцев пожалел не себя.

– Я постараюсь, – тихо сказал он.

После еды Сеньке безумно захотелось спать. Он крепился, давил в глотке готовые разорвать рот зевки, тер слипающиеся глаза, но чувствовал, что скоро не выдержит.

Воронцов привел его в другую комнату, поменьше первой, в которой не было абсолютно ничего, кроме бледно-желтых стен и нескольких гимнастических матов на полу. Воронцов прислонился к стене, а Сенька остался стоять посреди комнаты, так как знал, что в любой другой позе заснет мгновенно.

– Ну, и что ты еще можешь? – с деланной небрежностью спросил Воронцов.

– Я ничего не могу, – честно ответил Сенька. – Оно само выходит.

– Та-ак. А когда же оно выходит?

– Когда? – Сенька задумался. – Когда злюсь, наверное… Или когда не верят… Но это тоже злюсь…