Текст книги "Любить или воспитывать?"

Алиса как симптом и синдром

Девочке Алисе было два года и десять месяцев. Несмотря на обилие в кабинете игрушек, она ими практически не играла. Брала одну за другой и, толком не исследовав их возможности, либо бросала на пол, либо приносила и складывала матери на колени. Употребляла пару десятков простых слов типа «мама», «нет», «дай».

Проблемы в развитии ребенка были налицо. Но молодая мать почему-то о них даже не упоминала и говорила исключительно о себе.

– Я еще поняла бы, если бы это была свекровь. Ну ревность к невестке и все такое – говорят, это часто бывает… Но это же моя родная мать! У нас всегда были такие хорошие отношения, я с ней даже подростком не ссорилась. Подружки мне завидовали… И вот! Конечно, когда папа четыре года назад умер, она очень переживала, но зачем же теперь… Я же не шляюсь где-нибудь, я работаю и учусь, я предлагала Алиску в ясли отдать, она сама сказала: давай я с ней буду сидеть. А теперь…

Что собственно происходит теперь, я, признаюсь, выяснила не без труда.

Алиса ужасно капризная. Если что не по ее, кидает игрушки, падает на пол, дерется. Заниматься, строить из кубиков, учить буквы (зачем?!), рисовать, даже читать книжки не хочет совсем. Умеет есть сама, но требует, чтобы ее кормили с ложки и включали мультики во время еды. Если не включить, может перевернуть тарелку. Последнее время стала плохо спать по ночам.

Наконец-то обозначились проблемы ребенка.

Но странное дело: бабушка, а теперь вслед за ней уже и муж молодой женщины по имени Лена согласно утверждали, что все это происходит с Алисой исключительно в присутствии матери. Дескать, когда матери нет дома (а это бывает весьма часто – Лена работает и одновременно доучивается в институте), девочка ведет себя практически идеально, не капризничает и с ней никаких хлопот. Стоит появиться матери, и ребенка как будто подменяют – он превращается в маленького монстра.

– Если их послушать, получается, что лучше бы меня вообще не было, – глотая слезы обиды, говорит Лена. – Как будто я ей врежу или еще что-то такое… Но этого не может же быть, это мой ребенок, я ее люблю, хочу с ней быть… Мама, в сущности, не работала никогда, раньше ее папа содержал, теперь мы… А муж придет с работы, поест – и к телевизору или к компьютеру, ничего не хочет и как будто не хотел вовсе. А я и деньги зарабатываю, и хочу диплом получить, чтобы потом иметь возможность по специальности расти, – это что, неправильно, да? Скажите – неправильно?

– Ну почему же неправильно…

– А позавчера я с учебы пришла, Алиска мне обычно радуется, скакать вокруг начинает, а тут вдруг насупилась и говорит: уходи! Я говорю: куда же мне уходить?! А она: откудя пишла… – Лена разрыдалась. – За что? Почему они надо мной издеваются, хотят меня представить никудышной матерью? И ребенка настраивают… Родные же вроде бы люди! Зачем они мне врут, что без меня она не такая…

Я подождала, пока она выплачется, и сказала:

– Лена, ваша мама и муж говорят правду. В ваше отсутствие Алиса действительно ведет себя по-другому.

Женщина помолчала, собираясь с силами.

– Значит, я действительно плохая мать? – упавшим голосом спросила она. – И что же мне теперь делать?

– Для начала вы проведете эксперимент. Вы ведь практически не бываете с дочерью наедине. Даже когда вы дома, где-то тут же бродит ваша мама и сидит за компьютером муж. Вы можете услать их куда-нибудь или сами уехать с Алисой на пару дней?

– Могу. У нас на работе многие в пансионат ездили, со скидкой, на выходные. Я, наоборот, стремилась дома, с семьей…

– Очень хорошо. Поедете вдвоем с Алисой, маме скажете, что ей надо отдохнуть. А муж пусть на рыбалку съездит. Потом придете ко мне, расскажете…

– Вы знаете, вы были правы, – не скрывая своего удивления, сказала Лена, появившись в моем кабинете через пару недель. – Я два раза с Алиской ездила в Репино, в пансионат. Конечно, она там со мной не идеально себя вела, но намного, намного лучше. Даже книжку вечером слушала… И дома стало лучше. Не с Алисой, там она по-прежнему по вечерам свои спектакли закатывает, а мне самой. Я теперь понимаю, по крайней мере, что они мне не врут специально, чтобы меня позлить. Но что же это такое? И – вы мне еще в прошлый раз говорили, но я была своим занята – Алиска же явно тормозит. С этим же тоже надо что-то делать?

– Мне нужно, чтобы вы пришли ко мне вместе с мужем, – сказала я. – А потом еще отдельно бабушка.

В общем-то, получившаяся после всех встреч картина была вполне понятной. Лена – самая активная и с раннего возраста самостоятельная часть семейства, во многом она похожа на своего умершего от инфаркта отца. Поступила в институт, рано вышла замуж, родила ребенка, устроилась на работу, потом восстановилась на вечернем… Ее мать после смерти мужа, который всегда был центром ее мира, сначала несколько растерялась, а потом обрела новый смысл жизни во внучке. Но при этом бессознательно попыталась завладеть этим воссозданным «центром мира» полностью, то есть оттеснить Лену от дочери, что было, в общем-то, нетрудно, учитывая образ жизни молодой женщины. Муж Лены, вяловатый, неагрессивный, но достаточно амбициозный программист, выращенный матерью-одиночкой, когда-то, по закону притяжения противоположностей, пленился Лениной плещущей через край энергией и дефицитной в его мире самодостаточностью (у него тесная связь с матерью, у Лены родители всегда были в большой мере замкнуты друг на друге). Но подхватить и полностью разделить суперактивный образ жизни молодой жены у него не получилось. Она все время требовала от него роста, движения, призывала «встать с дивана» и «хоть куда-нибудь» пойти. Ему хотелось тишины, он часто уставал от «праздника, который всегда с тобой». Он не был еще готов к рождению ребенка, но Лена решила за обоих. Понятно, что при возникновении скрытого конфликта между матерью и женой молодой человек оказался на стороне тещи…

А что же Алиса? Ее маленькая жизнь, как это всегда бывает в подобных случаях, явилась наглядным выразителем симптома и синдрома семейной дисгармонии. Вы не понимаете, не слышите чувств друг друга и, хотя и любите, не хотите договариваться! – сигнализировало ее поведение взрослым членам семьи. Любой сигнал требует расхода энергии. Алиса расплачивалась за происходящее задержкой развития, нарушением сна, капризностью (естественно, что все это проявлялось особенно сильно, когда родственники собирались вместе и их взаимное непонимание актуализировалось).

Я говорила обо всем этом отдельно с молодыми родителями и отдельно с бабушкой. Лена поняла и приняла все сразу. Ага, есть отдельные недоработки, конечно, их надо исправлять. Она готова к любым подвигам, готова все сделать, извернуться со временем, пространством и т. д. – только скажите, что именно нужно. Мне было достаточно сложно объяснить ей: большая часть ее подвига должна заключаться в том, чтобы иногда кое-чего не делать. Ленин муж – бывший вундеркинд – почему-то больше всего испугался того, что Алиса несколько отстает в развитии от сверстников, и тут же вызвался работать в этом направлении, предложив подключить к процессу его собственную мать. Стоило некоторого труда выработать совместную программу действий, направленную на преодоление Алисиных когнитивных проблем.

Бабушка сначала была агрессивна («она родила ребенка и бросила!»), а потом, когда поняла, что я на нее вовсе не нападаю, призналась, что все время боится, что у нее отберут последнее – Алиску, и тогда ей останется только повеситься, и правильно вообще-то Ленка все делает, потому что вот она сама всегда была замкнута на дом, мужа, семью – и что теперь?!

Я заверила ее, что Алиску в ближайшее время никто не отберет, скорее наоборот – стоит ожидать в дальнейшем появления новых внуков, так как юная Лена с Алисой кое-что упустила в материнстве, и потом, в более зрелом возрасте, наверняка пожелает наверстать. Но при этом стоит подумать и о своей собственной жизни, довольно уже перекладывать ее смысл на кого-то другого, это, в общем-то, неэтично и чревато… Бабушка согласилась и призналась, что ей давно хотелось завести пару маленьких породистых собачек, ходить с ними гулять, в клуб, может быть, даже какую-то работу найти, с животными связанную, но муж всегда был против, а потом ребенок, вдруг ему вредно…

– Полезно! – сказала я. – Вот случай! Воспользуйтесь немедля.

Я велела им стараться изо всех сил и прийти через три недели (сразу изменить сложившуюся систему отношений почти невозможно, но я надеялась, что Алиса отреагирует на их усилия, они увидят улучшения и включится механизм обратной связи). Они честно старались, и Алиска не подвела – почти перестала капризничать и стала лучше спать.

– Дальше все зависит только от вас! – сказала я молодым родителям.

Бабушка ко мне не пришла. Она уже три недели сидела в интернете и общалась в чатах с другими любителями маленьких дрожащих собачек…

Мама и бабушка: кому воспитывать

– Вы должны меня поддержать, потому что она читает вас в интернете!

За много лет практики я привыкла к любым изгибам человеческой логики, поэтому просто кивнула:

– Ну разумеется. Только сначала хотелось бы узнать побольше о вашей семье.

Они пришли втроем. Пожилая и на свой лад красивая дама с пышно уложенной седой прической – бабушка, Лидия Васильевна. Молодая мама Вика с отчетливыми следами бывшей молодежной неформальности (готы, рокеры, еще кто-то – я в них не очень-то разбираюсь, к тому же здесь были именно следы, явная дань прошлому – там сережка, там заклепка…). И мальчик трех с половиной лет – крупный, с упрямым взглядом круглых серых глаз и ершиком коротких волос. Артем, сын и внук.

Они жили втроем. Дедушка, отец матери, умер полтора года назад. Отца ребенка, по всей видимости, не было даже на горизонте.

– Мы с ней никак не можем договориться, – объяснила Вика. – Она сказала: пойдем тогда к психологу. Я согласилась. Ведь я права. Что вы скажете?

– Я читала ваши книги и материалы, – поспешно вступила бабушка. – И вы знаете, я со всем согласна…

– Со всем?! – удивилась я. – Но этого же просто не может быть, ведь мы с вами разные люди…

– В первую очередь я согласна с вами в том, что ребенку необходимы границы, – уточнила Лидия Васильевна. – У Артема сейчас как раз такой возраст, когда он упорно изучает нас, часто агрессивно…

– Ага. «Докуда я могу вас „сделать“?» – кивнула я.

– Да-да, именно. И вы правильно пишете, что вся семья в этот момент должна выступить единым фронтом…

– Это она начиталась и вечно в семье фронт устраивает, – буркнула Вика. – Я-то вполне могу с ним договориться…

– Я устраиваю фронт?! – возмутилась Лидия Васильевна. – Да чья бы корова мычала!.. Ты вспомни, что ты сама откалывала! Мы с дедом ночей не спали… А теперь, конечно, тебе проще ему потрафить, поиграть, чем воспитанием заниматься… А что дальше будет, мальчишка без отца, об этом ты не думаешь. А ведь сейчас не прежние времена, и столько вокруг опасностей…

– Мама, большинство этих опасностей тебе просто мерещатся! Сейчас не девяностые годы…

– Брек! – сказала я, ознакомившись с приблизительным списком претензий, которые Вика, по всей видимости, выслушивала регулярно. – Что будет дальше, никто из нас не знает. И вы тоже не знаете. Может, ваша дочь еще в этом году выйдет замуж за майора, который будет пасынка строить, как его самого строили в Суворовском училище…

– За майора?.. – растерянно переспросила Лидия Васильевна.

– Ха-ха-ха! – засмеялась Вика, а вслед за ней и Артем.

– Но границы ведь нужны? – вернулась к своей теме бабушка.

– Нужны, безусловно.

– А кто должен их определять?

– Вика. Вы подстраиваетесь.

– Но почему?! Давайте разберемся, – Лидия Васильевна попыталась воззвать к моему разуму. – Я старше в два раза. Мы с мужем прожили вместе тридцать три года в любви и согласии. Мы воспитали троих детей. У старших уже давно свои семьи, вполне благополучные. Вика – наша младшенькая, ее все баловали, ей больше позволялось, и вот теперь пожинаем плоды… Впрочем, сейчас уже все вошло в какую-то колею, она окончила техникум, вышла на работу, Артем пошел в садик…

– То есть Вика вполне взрослая, дееспособная женщина, мать… – подхватила я.

– Но ведь у меня гораздо больше, чем у нее, опыта жизни в семье, в воспитании детей. И этот опыт позитивен. Вы согласны?

– Да.

– Стало быть, я лучше знаю…

– Нет.

– Но как это может быть?!

– Смотрите: у вас в серванте стояла хрустальная ваза. Вы никогда не давали своей дочери с ней играть, понятно почему – боялись, что разобьет. Свет от люстры так волшебно переливался в гранях этой вазы, и девочке много лет хотелось… Но это было нельзя. Это граница. Вы в своем праве: в вашей семье детям нельзя играть с хрустальной вазой. Точка. Все правильно. Но вот девочка выросла, вышла замуж, и та самая хрустальная ваза пошла ей – по ее просьбе – в приданое. И выросшая девочка решила: когда у меня родится ребенок, я дам ему играть с этой вазой. Пусть светит на нее лампой и ловит разноцветные зайчики на стене. Даже если он ее разобьет – пускай, я куплю другую. И она исполнила свое решение, и она тоже права, потому что это ее ребенок и ее правила. Вы с мужем воспитывали своих детей так, как считали нужным. Вика будет воспитывать Артема так, как считает нужным она. Вы, конечно же, высказываете свое мнение и обосновываете его. Вика может прислушаться и сделать так, как вы предложили, или не прислушаться и сделать наоборот. Или поступить еще каким-то, третьим образом. Ее голос решающий просто потому, что это ее ребенок. Если бы был в наличии отец, вот с ним она обязана была бы советоваться…

– Он бы насоветовал… Ха-ха! – подала голос внимательно прислушивающаяся к моим словам Вика.

– А ты пыталась? – спросила я.

– Ну-у… Он сначала сказал: делай аборт. А когда я сказала: да пошел ты! – сказал: ну тогда давай поженимся!

– А ты?! – подалась вперед Лидия Васильевна, и я поняла, что она вообще не в курсе этой истории.

– А я ему говорю: зачем ты мне такой нужен?

– А Артему?

– Ну-у, я не знаю… Он теперь звонит иногда, спрашивает, я его посылаю…

– Вика, об этом мы поговорим отдельно, в следующий раз, – быстро решила я, заметив, что Лидия Васильевна, получив новую информацию, собирается выступить со своим мнением. («Молчите! В этом у вас и опыта нет! Никакого! – прошипела я в ее сторону. – Это уж точно решать Вике и отцу ребенка. Самим».)

У Вики и Лидии Васильевны получилось далеко не сразу. Отношения матери и дочери оказались серьезно нарушенными в Викины подростковые годы. Родители требовали от нее такой же «положительности», как и от старших детей, а она никак не могла им ее предоставить, потому что была другой.

Я заставила Вику продумать и даже записать правила, в которых она хотела бы воспитывать Артема. Молодая женщина признала, что это сложнее, чем просто перечить бабушке.

Но, к удивлению Вики, с большинством написанных на бумаге правил Лидия Васильевна сразу же согласилась. И с тех пор дело пошло на лад.

Недавно Артем первый раз виделся со своим отцом. Они три часа играли в футбол и катались с горки.

– Боже мой, Вичка, какой же он здоровский! – воскликнул незадачливый папаша по истечении этого времени. – Я бы хотел ему детскую машинку подарить, в которой кататься. Можно? И я даже не думал… А ты – молодец!

– А то! – независимо сказала Вика, вздернув подбородок. – Только не ожидай, что я теперь буду с тобой советоваться. Не заслужил еще…

Агрессивный ребенок

– Вы знаете, иногда я его просто боюсь, – призналась мама.

Я внимательно посмотрела на четырехлетнего Артура и на первый взгляд не обнаружила в нем ничего ужасного. Крепкий, круглоголовый, смотрит исподлобья, самое необычное – неожиданно низкий, какой-то бархатный голос:

– Можно мне эту машину поиграть? Это бетономешалка, да?

– Да. Да, – ответила я на оба вопроса и обратила внимание на то, что Артур, который уже минут пятнадцать играл на ковре и время от времени что-нибудь говорил мне, не только словом, но даже взглядом не обращается к матери.

Мама жаловалась на агрессивность Артура. По ее словам, она одинаково проявлялась везде – в семье, в детском саду, на игровой площадке.

– Он прямо как бешеный делается. Ничем не остановить. Потом отходит постепенно. Иногда даже понять нельзя, с чего началось.

– Беременность, роды, контакты с невропатологом и его вердикты?

Артур, родившийся вроде бы здоровым, первые полгода своей жизни тяжело болел. Одна непонятная инфекция перетекала в другую, иногда даже педиатры затруднялись установить причины состояния малыша, жизнь которого буквально висела на волоске. Больницы, капельницы… В шесть месяцев мальчик поправился и с тех пор ни разу не болел ничем, кроме легкого насморка. «Проскочили, слава богу!» – вынесла свой вердикт пожилая участковая врачиха.

Развивался по возрасту. Особого внимания не требовал, всегда мог занять себя сам. В детский сад пошел хорошо, никаких истерик не устраивал. И вот примерно год назад началось…

– Он одинаково агрессивен со всеми членами семьи?

– Да.

– А что говорят отец, бабушка с дедушкой?

– Отец говорит: не обращай внимания. А бабушка с дедушкой сначала его жалели, а теперь говорят, что он «психический»…

Скажу честно: в эту встречу я так ничего и не поняла. Даже никакой гипотезы не возникло. Мальчик казался совершенно адекватным. Понимал запреты, спокойно слушал и выполнял мои инструкции. Единственное, в чем я была уверена твердо, на интуитивном уровне: этот случай – не психиатрия. Стало быть, моя епархия.

В следующий визит я сыграла с Артуром в игру: «люблю – не люблю – равнодушен». В группе «не люблю» он разместил фигурку кота и доктора в халате, в группу «люблю», поколебавшись, положил мороженое и велосипед. Все остальное (включая «маму», «папу» и детей разного возраста) мальчик горстями переложил в группу «равнодушен».

Еще через раз я наконец увидела, как выглядит агрессивность Артура. В коридоре перед приемом он как-то договорился с совсем маленьким мальчиком и взял у него поиграть жужжащий пистолет.

– Отдай мальчику! – велела мама.

– Отдам потом, – буркнул Артур, нажимая кнопки.

– Сейчас отдай, нас же уже зовут.

– Сейчас.

– Дай! – забеспокоился и сам малыш.

Две руки (матери Артура и малыша) потянулись к игрушке. И тогда Артур зарычал, отшвырнул малыша с такой силой, что тот стукнулся об стенку, бросил на пол пистолет и кинулся на мать с кулаками. Вдвоем мы с трудом затащили его в кабинет.

– Дома надо держать таких психических! К батарее привязывать! – бушевала в коридоре мать малыша.

Мать Артура бурно рыдала над раковиной. Сам Артур, когда я его отпустила, сел на корточки, прислонившись спиною к стене. Его темные глаза казались матовыми и не отражали свет. Мать взглянула на его позу и отчего-то заплакала еще горше:

– Что ж, все правильно они говорят, действительно похож…

Я не обратила внимания на множественное число местоимения и упустила очень важную подсказку.

Из последующих бесед с матерью и отцом Артура я узнала кое-что новое. Беременность была незапланированной. Артур родился, когда оба родителя были еще студентами. Молодой муж продолжал учиться, ездить на практику, общаться с прежней (общей) компанией, а жена ушла в академку, сидела дома, оказалась совершенно вырванной из привычной жизни. А тут еще прибавились постоянные непонятные болезни Артура, бессонница… Муж поддерживал жену, как мог, вставал ночью к задыхающемуся сыну, но днем и вечерами его чаще всего не было дома. Бабушка помогала вначале, в самый острый период, потом как-то отдалилась. Но ведь все постепенно наладилось: Артур пошел в сад, мама вслед за мужем защитила диплом, вышла на работу, супругам, несмотря на трудности, удалось сохранить свои отношения… Что же происходит теперь? Я все равно ничего не понимала и уже начинала злиться на собственную тупость. Ключик был где-то рядом, я это чувствовала. Был, но не давался в руки.

– Наверно, я просто плохая мать, – покаянно признала женщина. – Не надо было мне его рожать. Мама уговорила. А теперь… Да ладно сваливать на кого-то! – я сама с самого начала не могу его любить. Все время жду какого-то подвоха.

– Какого же подвоха можно ждать от четырехлетнего ребенка? – удивилась я. – Его пресловутая агрессивность весьма демонстративна. Или вы имеете в виду младенческие болезни Артура?

– Да, да… – она неопределенно помахала в воздухе пальцами. – И уж очень он на Колю похож…

– Кто это – Коля? – ухватилась я, чувствуя, что последний кусочек головоломки готов лечь на место.

Коля оказался старшим, «неудачным» сыном бабушки, одним из двух братьев матери Артура. О нем в семье не принято говорить. Коля с самого раннего детства был «трудный», потом «связался с плохой компанией», потом… В общем, сейчас Коля отбывал срок – как я поняла, уже не первый в его жизни.

Когда родился Артур, бабушка достала из шкафа семейные фотографии. На одной из них Коля был сфотографирован голопузым младенцем.

– Мне даже страшно стало, честное слово – один человек!.. Только мужу не говорите. Он Колю не видел никогда и не знает, я не хочу… что он подумает…

Последний скелет с грохотом выпал из семейного шкафа, и теперь четырехсполовинойлетняя жизнь Артура лежала передо мной как на ладони. Нежданный ребенок, с самого начала оторвавший мать от всего, что было ей на тот момент дорого. Его не хотели, он всему мешал, и базовое доверие к жизни, которое формируется у младенца на первом году жизни, натолкнулось на существенные трудности. Понятны стали и ужасные болезни Артура: организм нежеланного ребенка попросту колебался – остаться ему в этом мире или уйти за ту грань, из-за которой он только что пришел. Впрочем, его хотела бабушка, и спустя полгода было принято окончательное решение: остаюсь! Но именно в этот момент на свет были извлечены злополучные фотографии. И бабушка, всю жизнь носящая в себе историю старшего сына как открытую рану, в ужасе шарахнулась от внука: слишком похож! Она не хочет еще раз пережить такую боль… И Артур остается один. Он силен, умен, на первый взгляд самодостаточен, он развивается по возрасту, но… он маленький ребенок! С одной стороны, ему хочется тепла и ласки, с другой – он не доверяет даже самым близким ему людям. Так бесконечно тяжело жить и взрослому-то человеку. А у трехлетнего малыша самым закономерным образом истощаются адаптационные механизмы и появляются вспышки пугающей окружающих ярости…

Из всех имеющихся в наличии я выбрала отца Артура – как персонажа, наиболее далекого от семейных скелетов.

– Я не знаю, не понимаю, что с ним делать, – сразу заявил он.

– Я вам скажу, – пообещала я. – Даже напишу. Будете ставить крестики около выполненных мероприятий.

– Он просто мне подчиняется, – пожаловался папа месяца три спустя. – Я не вижу, чтобы что-то из этих ваших игр или поездок его радовало.

– Он тоже ставит крестики, – я кивнула головой. – А вы что хотели?.. Кстати, что там с агрессией?

– Ой, а вы знаете, ведь намного меньше… И в саду давно не жаловались…

Я вспомнила удивительный голос Артура.

– Между прочим, у меня есть знакомый хор мальчиков. Туда берут с четырех лет. Будете водить?

– Конечно, раз ему помогает! А вот что жене-то делать… она так смотрит, когда я с ним вдвоем ухожу или играю…

– Пусть что хочет, то и делает, – отмахнулась я. – Записывайте следующую порцию мероприятий…

Она пришла еще через год.

– Я так не согласна! – с порога заявила она.

– А в чем дело?

– Он поет. В хоре и арии из рок-опер. У него абсолютный слух. Мама сказала: Коля никогда песен не пел! И теперь она его облизывает двадцать четыре часа в сутки так, что мне даже близко не подойти. Муж увозит его на выходные на рыбалку, ходит с ним на концерты какие-то.

– Чем вы недовольны? У Артура продолжаются вспышки агрессии?

– Нет, что вы, все давно прошло. Он очень спокойный.

– И что же?

– Я же все-таки его мать!

– Да? Это стало для вас актуальным? Ну что же – стройте отношения с сыном.

– Мама меня не подпускает. Да и муж…

– Кроме вас, у него нет других матерей. Если вам действительно это нужно…

– Но вы, вы что скажете мне? Я же помню, у мужа были такие списки… Я тоже хочу! Хотя бы вначале! Я и блокнот с собой принесла, только вот ручку дома забыла…

Я тяжело вздохнула и, бормоча себе под нос: «А говорят – инстинкт, инстинкт…» – принялась искать ручку.