Текст книги "На руинах пирамид"

– Не знаю, я в Англии не был, – ответил участковый и напомнил: – Но вы не тяните с кошкой. А я в своем отчете так и запишу, что меры реагирования приняты и гражданин Оборванцев все признал, объяснил и принес свои извинения.

– Лучше без всяких записей, – попросил чиновник, поморщившись.

– Хорошо, – согласился Николай, – доложу начальству в устной форме.

Он шагнул за калитку, попрощался и в ответ не услышал ни слова. Было слякотно и сыро, хлюпали лужи под подошвами башмаков, капал с крыш растаявший снег, сквозь морось, расплываясь в пространстве, светились желтые шары фонарей. На душе было противно и муторно. Противно было не от погоды и не только от состоявшегося разговора с чиновником, для которого он – рядовой участковый – не человек даже, а пустое место: противно было от другого, в чем Николай боялся признаться не только Лене, но и самому себе. Сегодня он встретился с другом, с единственным близким другом, который у него был в жизни, а тот как будто бы не обрадовался встрече. Поговорил о делах, вернее, об одном деле, в которое посоветовал не соваться, попытался отделаться приглашением в ресторан на короткий обед, а потом без лишних слов уехал. Пригласил, правда, на свою свадьбу, но так позвал, словно заранее знал, что Францев откажется. Конечно, грех обижаться на него, ведь именно Павел сделал так, что у семьи Николая теперь есть огромный каменный дом, но есть вещи гораздо более ценные, чем любые материальные блага.

Францев возвращался домой, размышляя об этих вещах, которых не так уж и много, если подумать: дружба, любовь, здоровье, дети… Дорога свернула к окраине поселка – туда, где был теплый дом, огонь в камине, Лена и дети. Над калиткой согнулся фонарь, и в пирамиде света Николай увидел женскую фигурку. Судя по тому, что женщина стояла на месте, она поджидала именно его. К ногам ее жалась собака. Николай ускорил шаг, но так и не мог понять, кто его ждет.

И только когда подошел, узнал: это была сожительница Дробышева.

– Добрый вечер, Лиза, – произнес он, – давно ждете?

– Только подошла, хотела уже позвонить, но потом обернулась и увидела, как вы из-за поворота вышли.

Собака подошла к Францеву и обнюхала его брюки.

– Не такая уж и маленькая, – сказал Николай.

– Сорок пять сантиметров в холке, – ответила женщина, – она очень добрая, только не ко всем людям подходит. Всю жизнь на улице провела, бродяжничала добрая девочка.

Николай открыл дверь и кивнул:

– Заходите!

– Нет, нет. Я ненадолго к вам. Просто вспомнила один случай и решила вам о нем сообщить. К Эдику приходили какие-то люди с угрозами… В смысле, наезд на него был. Приказали ему или в долю их взять, или продать предприятие за копейки.

– Вы присутствовали при той встрече?

– Нет. Я их даже не видела, только потом Дробышев мне рассказал.

– Он очень был напуган?

– Я бы не сказала. Встревожен был, но потом успокоился, сказал, что не те теперь времена. Хотел даже в полицию заявить, но потом передумал. Сказал, что если придут еще раз, то тогда напишет заявление. Я забыла о том случае, а теперь думаю, что, может, это те люди сделали.

– Всякое может быть, но вряд ли: он им ничего не был должен, и они ему тоже. Потом столько времени прошло… Зачем им убивать: а вдруг свидетели найдутся и преступление будет раскрыто, а ведь наказание за подобное будет серьезным, даже максимальным. Ведь здесь не только убийство, но и вымогательство, принуждение к коммерческой сделке… При желании можно на них многое повесить. Если это серьезные люди, то они понимают, что их ждет, а потому вряд ли пошли бы на убийство. А если это отморозки, то зачем им тянуть три месяца?

Францев говорил, а женщина кивала, словно соглашаясь с ним. И тут встрепенулась.

– А разве я говорила, что это было три месяца назад?

– А когда это было?

Елизавета не ответила.

– Следствие знает о том случае и наверняка уже ищет вымогателей, – поспешил заверить ее Николай, – а раз ищут, то наверняка найдут.

Женщина кивнула и дернула поводок.

– Пойдем, – сказала она собаке, а потом взглянула на участкового, собираясь прощаться.

Но участковый опередил ее.

– А с бывшей женой какие у Эдуарда Ивановича были отношения?

– Да никаких. Она звонила иногда. Однажды позвонила и что-то начала требовать, а Эдик ей ответил, что у тебя, Ларочка, теперь другой муж: выноси мозг ему.

– Чего требовала бывшая жена, не знаете?

– Денег, вероятно. Она вдруг стала считать, что Эдуард ее обманул при разделе имущества, хотя это они сами предложили ему загородный дом в обмен на его долю акций.

– Половину загородного дома в обмен на акции, – поправил Францев, – и, насколько мне известно, ей досталась еще и квартира в городе. То есть половина квартиры.

– Эдик признался мне, что с самого начала знал, что его дурят, но не стал связываться. А по поводу Ларочки пошутил как-то, что никогда не думал, что из симпатичной девушки может получиться страшная хабалка.

– Как вы думаете, могли ли бывшая жена и бывший деловой партнер быть причастными к его убийству?

Романова пожала плечами.

– Я могу думать все, что угодно, но кого это интересует: доказательств все равно нет. Партнер выжал из успешного предприятия все, что можно, и теперь того предприятия нет. Ларочку он бросил, но вы про это и сами уже знаете.

– Если вспомните что-либо или узнаете что-то новое, сообщите мне, – попросил Николай.

Он открыл калитку и посмотрел во двор. На освещенном крыльце стояла Лена.

– Идите, – сказала Елизавета, – вас жена ждет.

Францев поднялся на крыльцо, обнял и поцеловал Лену. Вдохнул глубоко и выдохнул резко, надеясь оставить все тяжелое и мутное за порогом. Но, войдя в дом, он все же не выдержал и набрал номер телефона подполковника юстиции Егорова. Гудки шли долго, а потом хриплый спросонья голос спросил:

– Кто это в такую рань?

– Сейчас семь вечера. Это участковый Францев из Ветрогорска. Хотел спросить только: есть ли новости какие по убийству Дробышева?

Пауза длилась долго, после чего следователь прохрипел:

– Ты нормальный? Я после суток на ногах весь день, еле до кровати добрался, а ты… Звони утром, я и сам ничего не знаю.

– Утром так утром, – согласился Николай, – извините.

Глава восьмая

Утром сквозь сон Николай услышал знакомый и почти забытый звук. На какой-то момент показалось, что он вернулся непонятно как в старую советскую, пропахшую столовской кашей школу – в тот самый день, когда он, третьеклассник, специально пропустил урок и, дождавшись, когда школьный коридор опустеет, открыл линейкой замок рассохшейся двери пионерской комнаты, прокрался туда и увидел предмет своего вожделения – барабан. Пионерский барабан лежал на шкафу, и, чтобы достать его, пришлось подвинуть стол и залезть на него. Там же лежали палочки. Коля аккуратно снял пыльный инструмент, посмотрел на него с любовью, и тут же сердце едва не остановилось от горя: в барабане была дырка. Но все равно он перевернул барабан и осторожно коснулся палочкой ударной поверхности. Звук был – не такой звонкий, но все же. Тогда Колька перебросил ремень барабана через плечо и осторожно начал отстукивать походный марш, нашептывая ритм:

 
Раз-два-три-четыре, бей, барабанщик, в барабан.
Раз-два-три-четыре, бей, барабанщик, в барабан.
Бей, барабанщик, бей, барабанщик,
Бей, барабанщик, в барабан!
Бей, барабанщик, бей, барабанщик,
Бей, барабанщик, в старый барабан…
 

И вдруг острая боль пронзила ухо. Коля понял, что кто-то ухватил его за ухо и пытается оттащить от инструмента, он хотел обернуться, но это не вышло – вернее, получилось, но лишь на долю секунды, и даже за это короткое мгновение он увидел, кто напал на него: женщина лет сорока – школьная уборщица, которая жила в соседнем доме и которую он часто встречал в овощном магазине и в булочной.

– Ну что, попался? – прошептала уборщица с ненавистью. – Попался, ментовский выродок? Сейчас я тебе ухи-то поотрываю. Была бы моя воля, я бы тебя сейчас в окошко выбросила за папашку твоего поганого. А то чего удумал – трех пацанов положил. Я мальчиков полтора года готовила…

– Что тут происходит? – прозвучал громкий женский голос.

На пороге стояла молодая женщина – заведующая учебной частью.

– Воришку поймала, – объяснила ей уборщица, – забрался сюда, украсть чего задумал. Но я проявила бдительность. Надо к нему меры принимать… А то в гардеробе кто-то мелочь по карманам тырит, но теперь ясно, кто это…

– Идите к себе! – приказала завуч.

Она протянула Кольке руку.

– Пойдем ко мне: чаем угощу.

Он пил чай с печеньем «Мария», а завуч смотрела на него.

– Пенсии за отца хватает? – спросила завуч.

Колька кивнул, хотя это была неправда.

Она молча смотрела на него, а он, растерянный и смущенный от такого внимания, прятал взгляд.

– Ты кем хочешь быть, когда вырастешь? Милиционером, как папа?

Коля кивнул, хотя он не хотел быть милиционером. Да и мама сразу после похорон отца сказала ему и младшему брату, который еще вряд ли что понимал: «Дайте мне слово оба, что никогда, никогда вы не будете работать в милиции. Где угодно, кем угодно, но только не милиционерами».

– Твой папа герой, – сказала завуч, – помни о нем всегда.

И после ее слов Коля заплакал. Не заплакал, а разрыдался, потому что она спокойно говорила о том, о чем он сам старался не вспоминать.

Потом через несколько дней завуч подарила ему отремонтированный пионерский барабан и палочки, но не кленовые, а самые крутые – дубовые. Но Коля никогда не прикасался к этому барабану. Барабан пылился на антресолях, забитых всяким хламом, а потом пропал, очевидно, жена выбросила его на помойку. А может быть, и не выбросила. Скорее всего, она продала его какому-нибудь бойскауту.

Капель продолжала выбивать дробь по оцинкованной стали оконных сливов, рассвет едва пробивался сквозь занавески. Николай осторожно начал подниматься.

– Рано еще, – шепнула Лена.

– Я в кабинете посижу, – ответил он, – может, найду что-нибудь в соцсетях.

Но что искать, Францев не знал. Зашел на страничку бывшей жены Дробышева и начал рассматривать фотографии молодящейся блондинки. На большинстве снимков она была запечатлена на пляжах, чтобы все желающие смогли полюбоваться ее фигурой. Нашелся снимок, на котором она была рядом с Эдуардом. Эдик обнимал жену за талию и улыбался, глядя в сторону. Лариса на каблуках-шпильках была выше его почти на полголовы.

Друзья. Вчера пришла печальная и страшная весть. Мой первый муж, замечательный человек, которому я практически безвозмездно отдала лучшие годы своей жизни, трагически погиб. Я не смогла сдержать слез. А ведь я предупреждала его! Я говорила ему: «Моложе – не значит лучше!» Но он не послушал меня. Он ввел в наш загородный дом молоденькую и бескомпромиссную в своих устремлениях. И вот результат!

Францев начал читать отклики.

Вика. Надо же! Вот они какие, молоденькие! Своего ничего нет, а они навставляли себе силиконовые импланты и думают, что лучше нас. А мужикам, сами знаете, много не надо. Так что Эдик сам виноват.

Фиалка. Он и ко мне подъезжал. И главное, так некрасиво намекал. Эдик ко мне летом в Ветрогорске на базаре подошел, а я как раз грибы покупала. Подошел и говорит: зачем вам эти сморчки? Сходим завтра вдвоем в лес. Я вам свои тайные места покажу… Наглец! Узнал, что я в разводе, и сразу.

BZD intertain net. Если бы ты знала, дорогая Фиалка, как я люблю прогуливаться темными летними вечерами под твоими распахнутыми окнами, когда ты, не погасив свет в своей розовой спальне, дефилируешь в одних стрингах и в задумчивости мимо окна туда-сюда, туда-сюда.

Серый волк. Фиалка, давай прогуливаться вместе.

Фиалка. Что за наглость! Я буду вынуждена обратиться к администратору сайта. Сайт создан для обсуждения общих важных для поселка тем. Вчера ночью, например, не работал шлагбаум. А охранник спал…

Францеву надоело перечитывать всю эту ерунду: ничего ценного отсюда он узнать не мог. Попытался найти Елизавету Романову в разных социальных сетях, но толком ничего не узнал. Женщин с таким именем и фамилией было много, но все они мало походили на сожительницу Эдуарда Дробышева. А найти в социальных сетях что-нибудь о необходимой ему Елизавете Романовой не удалось.

Подошла Лена, опустилась на стул рядом и стала молча наблюдать за тем, что он ищет. А потом напомнила:

– Очень часто люди, а женщины в особенности, выкладывают не свои фотографии.

– Это когда есть что скрывать, а у нее-то с внешностью все в порядке вроде.

– Можно по фото найти, – подсказала жена, – ведь есть такая система распознавания лиц.

– А где я найду ее фото? Можно через паспортный стол или через полицейскую базу, но это много мороки. Можно связаться с ее местным участковым, но фотографии у меня нет. Я, конечно, могу позвонить в отдел… Хотя вчера Кудеяров просил следователя связаться с участковым… И тот обещал. Наверное, уже все он сделал. – Францев обернулся к жене и вздохнул: – И куда я лезу? Работа у меня – не бей лежачего. За порядком следить и профилактические беседы проводить. Мне в опорный пункт по штату еще один участковый положен. Но все всё понимают и никого никогда не пришлют. Во-первых, где его возьмешь? Оперов-то не хватает, а во-вторых…

Он хотел сказать, что в райотделе, да и не только там, появляются какие-то секретарши, молоденькие делопроизводительницы и дознавательницы, просиживающие целый день в чужих кабинетах, но промолчал.

Потом они завтракали, вернее, завтракал один Францев, а жена смотрела, как он это делает. Капель по-прежнему стучала по оконным сливам.

– Песня такая была про юного барабанщика, – произнесла вдруг Лена, словно прочитав его мысли, – мне ее мама в детстве пела. Я помню только: «Средь нас был юный барабанщик, в атаках он шел впереди…»

Николай кивнул, глотнул чая и снова кивнул. И признался:

– Мы ее в школе учили. Мне она тоже нравилась. Чуть не плакал, когда пел про его смерть. А потом подумал, как это вдруг, чтобы однажды ночью на привале он песню веселую пел, но, пулей вражеской сраженный, допеть до конца не успел. Сама представь: долгий поход, привал, усталые люди спят, глубокая ночь, а юный барабанщик громко распевает веселую песенку, если бы не враг… – И без всякой связи с тем, о чем только что говорил, Францев продолжил: – С Дробышевым ничего не ясно, кроме одного: мне советовали не соваться в это дело. А мне обидно, человек ведь жил на моей территории, так что я считаю себя обязанным разобраться во всем. Убийство Эдуарда не связано с ограблением, потому что и деньги, и ценные вещи остались при нем. И машину не угнали. Я думаю, что он был знаком с убийцей, потому что тот сел в его машину сзади и оттуда нанес удар. Можно, конечно, и с пассажирского сиденья ударить, но размаха для сильного и точного удара не получится, придется бить второй раз. Но подумай сама: если кто-то садится на заднее сиденье, следовательно, переднее уже кем-то занято. Но у него была «Нива», а она трехдверная, если считать дверцу багажного отделения.

Выходит, кто-то уже сидел в машине позади водителя, когда в салон подсел еще один. Убили ножом, что наводит на определенные мысли. Профессиональный киллер воспользуется пистолетом с глушителем или подложит взрывчатку. Значит, это не киллер, но человек жестокий и почти наверняка из криминальной среды. Вот как-то так.

– Какой ты умный, – сказала Лена и поцеловала мужа.

– А поскольку посторонних людей в свой автомобиль вряд ли кто пустит, то напрашивается вывод, что этих типов Эдик знал. Если к нему приходили с угрозами, то вымогателей он не пустил бы. Значит, все-таки были знакомые, а круг знакомых у него был ограничен, потому что вся жизнь его в последнее время была на работе и дома. Значит, надо проверять ближний круг: тех, с кем он работал и с кем он жил. Работники его предприятия, соседи по поселку…

– Но жил он с новой девушкой, у которой могут быть свои знакомые, – напомнила жена.

– А еще есть сосед, который его ненавидит.

– Диденко люто ненавидит тебя и Кудеярова, – опять напомнила Лена.

– Есть такое дело, – согласился Николай, – но зачем Диденко убивать Дробышева? Возможно, Эдуард мог что-то знать о Наташе Диденко, имел какой-то компромат на нее и мог сообщить об этом на суде. Нам с Пашей он ничего не сказал, а теперь… Диденко говорил, что Эдуард интересовался у него, когда будет суд, как будто хотел прийти на заседание. А что, если он что-то знал и мог выступить как свидетель обвинения? И тогда Диденко решил его убрать, надеясь, что жену оправдают. Он мог бы это сделать в поселке. Но тогда следствие рано или поздно могло выйти на него, а теперь дело расследуют другие люди, и вряд ли они чего-то добьются.

Николай посмотрел на часы.

– Пора ехать на работу.

– А я тогда покопаюсь в соцсетях, – пообещала Лена.

– Ну да, – согласился участковый, – было бы неплохо, потому что сейчас каждый факт, каждая деталь важны. – Он задумался: – А ты, часом, не состоишь в местном чате?

– Состою, – призналась жена, – я там под именем Мэри Морстен.

– Морстен? – переспросил Францев. – Потому что вкусные морсы варишь? А почему вдруг Мэри?

– Мэри Морстен – это невеста, а потом жена доктора Ватсона. Я почему так решила назваться: Кудеяров – это Шерлок Холмс, ты – доктор Ватсон, а я твоя жена. Логично?

– Типа того, – согласился Николай, – в чате покопаться стоило бы, только там все под какими-то кличками: Фиалки, БЗД корпорейшен какой-то.

– БЗД интер тайн нет, – улыбнулась Лена, – это кинопродюсер Борис Захарович Дорофеев. Фиалка – это Кристина Коротких. Она действительно в разводе и очень хочет снова замуж. Ей пятьдесят один, но выглядит она моложе – на сорок пять, а при знакомстве говорит мужчинам, что ей тридцать семь. Мужчины не верят и считают, что она врет постоянно. Неужели она тебе понравилась?

– За кого ты меня принимаешь? – поспешил успокоить жену участковый. – А вообще есть ли в этом чате хоть какая-нибудь полезная и нужная информация? Я вчера начал все читать, и голова пошла кругом.

– Чат очень популярен, – подтвердила Лена, – у нас в поселке сотня домов, а участников чата три с половиной сотни. Здесь не только наши жители, но еще и из Ветрогорска, да еще пролезли какие-то поклонники, вернее поклонницы Вадима Каткова. Он в нашем чате новые стихи и песни выкладывает, видео с гастролей.

– Оборванцев там есть?

– Это который из мэрии? – переспросила Лена, как будто в поселке мог жить кто-то другой с такой же замечательной фамилией. – Не знаю точно, но, скорее всего, нет. Но его жена присутствует, и причем очень активная участница. Она всем известна как «Глас вопиющего», но почти все ее называют «Глаз в опе». Она выкладывает посты о том, как трудно властям, когда нет поддержки от населения, и как хорошо мы заживем, если поддержка будет. А вообще она Беата Курицына.

– С такой фамилией она еще и Беата? – удивился Николай.

– А что, Беата Оборванцева лучше, по-твоему?

Францев не ответил, потому что вдруг вспомнил.

Он стал надевать куртку, но не выдержал.

– За всю жизнь я встречал только одно существо с таким именем. В нашей школе работала уборщица Беата, жила в соседнем с нами доме, до истерики ненавидела меня и мою семью. Вряд ли это она, потому что ей сейчас лет семьдесят пять, если не больше. Хотя медицина творит чудеса.

– А почему она тебя ненавидела? – тихо поинтересовалась Лена.

– Мой отец погиб, когда пытался остановить бандитов, расстрелявших инкассаторов возле банка. А потом выяснилось, что одна из работниц банка была хорошей знакомой главаря. Ничего не доказали, но ее уволили из банка с волчьим билетом, и единственная работа, на которую ее взяли, – убираться в школе. Но она недолго была…

– Эта Беата другая, – тихо произнесла Лена, – этой лет сорок, а может, и того меньше.

– Бог с ними обеими, – махнул рукой Францев, – мне на работу пора.

Глава девятая

У дверей с табличкой «Участковый инспектор полиции подполковник Францев Н. С.» топталась немолодая женщина и рассматривала расписание приемных часов. Он подошел, поздоровался и спросил:

– У вас ко мне вопросы, гражданка Сидорова?

– Я не Сидорова, а Степанова, – почему-то шепотом ответила бабка, – вопросов у меня к вам, товарищ участковый, нет, но есть дело.

Она оглянулась, замолчала, дождалась, когда Францев откроет дверь, пропустит ее внутрь, войдет сам, и только тогда продолжила.

– Вам уже сообщили, что у нас еще одно убийство?

– Где? Когда? Кого убили? – поинтересовался Николай, снимая куртку.

– Так мужика из поселка «Ингрия», – начала рассказывать Степанова, – я с утра на рынок пришла, мне и сказали. Мол, тот самый, кто мои грибы хаял.

– Так, по порядку рассказывайте, кто вам сообщил и о чем?

– Сообщила Марина Незамерзайка на рынке, сегодня утром, полчаса назад. Я как узнала, так сразу сюда…

– И что хотите сообщить органам дознания?

– Я-то? – переспросила бабка.

– Ну не я же, – вздохнул Францев.

– Этим летом этот мужик подошел ко мне на рынке, то есть не ко мне лично, а к прилавку, за которым продают грибы. И я там сидела. А там стояла одна женщина. И он сразу к ней и стал мои грибы хаять, такие-сякие, мол, типа того, что ядовитые.

– Вот только лишнего не наговаривайте: этим вы только запутываете следствие. Убитый позавчера гражданин Дробышев назвал ваши грибы сморчками, а про то, что они ядовитые, ни слова не сказал.

– Органы и про это знают? – удивилась бабка.

– Органы оснащены самым современным оборудованием и техникой, а потому знают все или почти все: и про ваши грибы, и про то, кто царапает гвоздем машины ваших соседей, которые они оставляют под окнами.

– Это дети своими велосипедами, – быстро ответила Степанова и зачем-то перекрестилась.

– Ладно, машинами и велосипедами займемся чуть позже. А мы с вами вернемся к основному вопросу. Про грибы рассказали, а дальше-то что? – поторопил ее Николай.

– Дальше он ушел с той женщиной. А я смотрю, потом он с другой начал. Пригляделась, а эта, с которой он тоже тыр-пыр, – мошенница известная. Из банды мошенников. Как я ее опознала, грибы бросила и стала подкрадываться, чтобы узнать, о чем они там судачат. А она, то есть эта мошенница, как меня заметила, сразу стала уходить. Села в свой лимузин и укатила.

– Давайте по порядку. Откуда знаете убитого?

– Так мне Незамерзайка сказала, что убили Эдуарда из коттеджного поселка, на которого горбатится Сашка Сорокин, и она сказала, что это тот самый Эдуард, который мои грибы сморчками обозвал. Я все сопоставила и мошенницу эту сразу все вычислила.

– Как мошенницу зовут, откуда вы ее знаете?

– Как зовут, не помню, а может, не знала. Но она тогда девчонкой была – ей лет двенадцать было. Она с бантиками в очереди стояла, а мы дураки свои кровные туда несли.

Францев вздохнул и выдохнул, понимая, что это затянется надолго.

– Это было четверть века назад, когда я отнесла деньги в пирамиду, – поспешила успокоить его посетительница. – Все несли, и я понесла. Это в городе было. Я, конечно, колебалась сильно: ведь последнее отдать решилась. А там школьница с бантиками тоже стоит в очереди и говорит, что уже не в первый раз приходит деньги сдавать. Будто бы ей мама однажды выделила деньги на «Макдоналдс», а она не стала есть бургеры, а отнесла их, в смысле деньги, сюда и через месяц получила в три раза больше. Вот так и носит. И теперь, то есть тогда, когда она нас всех в очереди убеждала, у нее накопился целый миллион рублей.

– Миллион? – не поверил Николай. И вспомнил: – Ну да, это ведь до деноминации было.

– Ну, – подтвердила бабка, – все равно большие деньги. Я тогда в билетной кассе на вокзале трудилась, за три месяца столько получала. Короче, сдала я свои кровные. Там у них на приеме сидела женщина солидная. Мне все объяснила, дала договор, сказала, где в нем подводные камни, которые я соблюдать должна, а то доход уменьшится. Главное – не получать каждый месяц или квартал, а ждать, когда пройдет календарный год, чтобы была большая капитализация. Я подписала все бумаги и стала ждать. Год прошел, я за это время туда еще относила пару раз, и каждый раз видела эту девчонку. Она со мной даже здороваться начала. Она всем новичкам свою историю рассказывает, а я зачем-то тоже вру, что зятю уже машину купила, а сейчас молодым квартира требуется… Вот такая я дура была. Ведь не только машину не купила, у меня и зятя-то нет. И дочери тоже. Имеется только сын непутевый. Он тогда сидел два года за хулиганку… Ну вы это и сами знаете. Ну вот, год прошел, и я пошла за дивидендами своими. Прихожу, а там уже все опечатано, и милиция работает. Оказалось, что это все пирамида. Я записалась как пострадавшая. Мне потом государство вернуло гроши какие-то – разве что в «Макдоналдс» сходить пару раз за бургером.

– Так что за женщина? – напомнил участковый.

– Ну вот, – продолжила свой рассказ Степанова, – потом, когда я перешла работать в центральные авиакассы, потому что там больше платили, смотрю в свое окошко, а в зале сидит та самая девчонка… Повзрослела, правда, без косичек и без бантов. Волосы по плечам распущенные – приличная на вид, а глаза все те же наглые. У девчонки наглые, и у Бригитты этой тоже наглые.

– Погодите, – не выдержал Николай, – у какой Бригитты?

– Так эта солидная женщина, которая договор подписывала, Бригитта и есть. И фамилия у нее Петухова или Куркина.

– Может, Курицына?

– Точно, Курицына! Белла Ивановна Курицына. Я вышла из-за стойки, подскочила к ним и спросила: «Куда это вы настропалились, сучки продажные?» Они хотели сбежать, но я ухватила старую за парик… Старая не старая, а выглядела как настоящая брюнетка… Тут милиция наша доблестная подоспела, отвели нас на разбирательство. Короче, отпустили их. А в кассы они пришли, чтобы выкупить заказанные билеты в Милан. Милиция проверила: обе они в розыске не находятся и запрета на выезд у обеих нет.

– Может, все-таки не Белла, а Беата та женщина? – поинтересовался Францев.

– Точно! – обрадовалась Степанова. – Вот голова моя дырявая! Позабыла уже за столько лет. Старая Беата и молодая Беата. Бабушка и внучка. И летели они в Милан в гости: одна к дочке, а вторая, стало быть, к своей матери.

– А как выглядела старшая? – спросил Николай, не веря в такое совпадение.

– Выглядела не то что мы с вами. Разодетая вся, ухоженная. А глаза наглые-пренаглые – что у нее, что у ее внучки-врушки. А потом уже я эту внучку здесь и увидела, когда этот со своими сморчками торговлю мне испортил. И эта тоже прикатила на своем лимузине не в какой-нибудь Милан распроклятый, а к нам в Ветрогорск! Что ей на нашем рынке нужно, спрашивается? Я тогда тоже пошла за ней, но она в машину прошмыгнула и укатила. Узнала меня, стало быть. Вся такая из себя фифа разодетая.

– Номер и марку машины запомнили?

– Откуда номер-то упомню? А в марках я не разбираюсь.

– Вы автомобили ненавидите, я знаю, – согласился Францев, – особенно соседские.

Степанова кивнула, а потом поняла свою оплошность.

– В каком смысле? Я же сказала уже, что это велосипедисты царапают.

– Эдуард Дробышев подходил к этой фифе, разговаривал с нею?

– Не знаю, врать не буду. Но наверняка они знакомы были: ведь за что-то его убили. А раз так, то, значит, вся их банда теперь здесь собирается, а значит, будут новые преступления и новые убийства. А вам, ментам, то есть полиции, будет работы непочатый край.

Посетительница поднялась со стула, задумалась, как будто вспоминая, все ли она рассказала, и произнесла:

– Ладно, мое дело предупредить, а ваше – отреагировать.

Николай посмотрел в окно, где уже не только рассвело окончательно, но и выглянуло ослепительное солнце. Капли с крыш уже не били об асфальт, с карнизов текли струйки талой воды.

– Погодите, – остановил он Степанову, – мы не закончили с вами. Должно быть какое-то резюме.

– Это да, – согласилась бабка, – это самое должно быть. Как же без него?

– То есть вы считаете, – продолжил Францев, – и у вас есть данные, что к убийству гражданина Дробышева может быть причастна его знакомая, известная вам как Беата Курицына, приблизительно сорока лет, участвовавшая в деятельности финансовой пирамиды, называвшейся…

– «Форвард», – подсказала бабка, – на всю жизнь запомнила это слово мерзкое. А причастна или нет, это уж вам решать, товарищ участковый, я все, что знала, рассказала, могу, конечно, и еще что-нибудь вспомнить, но подписывать ничего не буду, потому что боюсь за свою жизнь. Вот такое мое резюме это самое.

– Хорошо, – спокойно согласился Николай, не делая попыток уговорить ее, – это ваше право. Но все равно спасибо за бдительность и за вашу гражданскую позицию. Если бы все так поступали… Кстати, как ваш сын? И где он сейчас?

– Все там же, в Коми. На поселение отпустили, работает как и на зоне, то есть на пилораме. Сожительница к нему переехала… Может, еще все у него образумится, ведь сорок пять лет всего парню?

– Дай бог, – согласился Францев.

Старуха ушла. Николай включил компьютер и уткнулся в монитор. Изучил все, что нашел по делу группы компаний «Форвард». Организатором мошеннической структуры была признана Курицына Беата Ивановна. Пострадавших без малого двенадцать тысяч человек, общая сумма претензий к «Форварду» почти сто миллиардов неденоминированных рублей, что по тогдашнему курсу составило семнадцать миллионов долларов. Следствие тянулось долго, сумма претензий была снижена, некоторые пострадавшие граждане отозвали свои иски, потом произошла деноминация… А потом и вовсе дело в отношении гражданки Курицыной Б. И. закрыли по соглашению сторон, согласно статьи 76 УК РФ и статьи 26 УПК. И это очень удивило Францева, ведь дело по представлению следователя можно закрыть только в отношении подследственного, если он обвиняется в преступлениях небольшой или средней тяжести. Если афера на семнадцать миллионов долларов – преступление средней тяжести, то сколько надо украсть, чтобы тебя назвали преступником? Хотя суды в те годы выносили обвинительный приговор и за кражу пары валенок с фабричного склада…

Николай вчитывался в документы, просмотрел список обвиняемых, проходивших по делу. Среди тех, с кого было снято обвинение, нашел Оборванцева. Это удивило едва ли не больше того факта, что дело было закрыто, ведь через несколько лет Оборванцев был избран депутатом городского собрания, а ведь при регистрации своего участия в выборах он должен был указать, что находился под следствием.

О младшей Курицыной, ставшей потом женой депутата, не было ни слова. Тут были и распечатки страниц дела с фотографиями, которые Францев внимательно рассмотрел. Особенно внимательно он вглядывался в снимок бывшей школьной уборщицы. Николай не узнавал в ней ту женщину, которая схватила его за ухо в пионерской комнате, и даже не потому не мог узнать ее, что прошло почти сорок лет и он забыл, как она выглядит, – как раз наоборот. Он запомнил уборщицу на всю жизнь: худая, с зачесанными за уши гладкими волосами и перекошенным от ненависти ко всему миру лицом. А теперь на снимке была дама с пышной прической – с модным для девяностых начесом и мелированием, – никак не скажешь, что женщине на фото пятьдесят лет: сорок, и то вряд ли.