Текст книги "Ангелам здесь не место"

Глава 9

Пятница была обычным днем в банке. Только операционный зал заканчивал обслуживать клиентов не в пять, как обычно, а в три часа пополудни. В начале четвертого Лара спустилась туда и увидела Оборкину, стоявшую у стойки как раз напротив жгучей брюнетки. Женщины о чем-то переговаривались. Вернее, говорила только Ада Семеновна, а Марина едва заметно кивала, словно соглашаясь с ней. Главный бухгалтер заметила свою заместительницу и сразу завершила беседу, поспешила к выходу. Подхватила под руку Лару и шепнула:

– Пойдем ко мне, посекретничаем.

Ада Семеновна улыбалась, явно еле сдерживаясь, чтобы не начать рассказывать прямо на ходу. Как будто узнала нечто очень важное для Лары. Но когда вошли в ее кабинет, сообщила всего-то о договоренности с ресторанчиком, где решила отмечать день рождения подчиненной. Причем, как выяснилось, Оборкина уже пригласила на предстоящее празднование Чашкина, Крошина и Ломидзе. То, что Петр Иванович согласился посетить мероприятие, удивило главбуха, и теперь она радовалась, словно ее подопечная именно сейчас сделала определенный шаг к тому, чтобы вступить в круг избранных людей.

– Кем ты была еще совсем недавно? – спросила Оборкина. И сама же ответила: – Обычной девчонкой, каких тысячи. А теперь перед тобой расстилается широкая, прямая дорога. Мой совет: не упускай Чашкина. Он, может, и не Ален Делон, но тоже человек не простой. Не красавец, конечно, хотя и не урод. То, что вы в одном учреждении работаете, очень хорошо: у тебя на виду все время будет, никуда не рыпнется. Весьма удобно для начала отношений. То есть не на самой работе, разумеется, не в кабинете…

Ада Семеновна запуталась, и Лара спросила:

– А служебные романы разве приветствуются в нашем банке?

– Конечно же, нет. Служебные романы нигде не приветствуются. Тем более в банке. Представь, что будет, если кассир, к примеру, с охранником подружится. Или…

– А Симагина с операционисткой что связывало?

Оборкина скривилась:

– У них вроде того любовь была. Не знаю, как они это называли, но скрывали, разумеется, как могли. Правда, его жена все равно пронюхала. Примчалась как-то, вызвала Марину и в волосы ей вцепилась. Еле оттащили. Но она вырвалась, рванула в кабинет мужа и там орала. Дура, одним словом. Нет чтобы, как все умные, дома орать, там-то хоть по щекам супружника хлещи, никто не увидит. А баба еще и к Буховичу завалилась, так сказать, по старой памяти, а у того тогда важные клиенты сидели… Короче говоря, уволили Марину, чтобы подобного не было. Но потом, через год или два, снова взяли. Симагин поклялся, что и не подойдет к ней даже, мол, прошло у него все, перегорело. Во всяком случае, жена его здесь больше не появлялась. Да и Симагин мимо своей бывшей подружки как мимо пустого места пролетал.

– Они в других местах встречались, я их видела, – призналась Лара.

– Да сейчас чего вспоминать… Конечно, встречались, не без того. Это только от жены тайна, а здесь – кто знал, кто догадывался. Шила в мешке не утаишь…

– А если некий человек позвонил Симагиной и доложил, и та решила мужа за измену наказать?

– Отравила, что ли? Нет, не может быть. Зачем ей его убивать? Не самый лучший метод. Скорей бы тетка, как раньше, устроила скандал и добилась, чтобы Марину опять уволили. Кстати, почему ту после первой бучи обратно взяли, не пойму до сих пор. Наверное, Симагин сильно умолял. Мне передали, будто он сказал Ломидзе, что его подруга после увольнения пыталась отравиться. Врачи вовремя успели: сын-школьник «Скорую» вызвал, ее и откачали. Говорят, долго не в себе была, без работы сидела, пока Симагин не подсуетился. Если б ее и сейчас поперли из банка, Марина бы точно не пережила.

– А сейчас она как, переживает? Ведь любимого человека убили, а ей с клиентами работать.

Оборкина задумалась. Затем кивнула:

– Ты права, надо бы ее отпустить, а то еще отправит деньги не туда, куда надо, одной циферкой в номере счета ошибется, а нам потом отдуваться. Не говорить же клиентам, что у операционистки уважительная причина: любовник паленым виски отравился. Ты сходи к ней и скажи: пусть домой идет, мол, я распорядилась.

Лара так и сделала. А заодно спросила у Марины, имелись ли у Симагина враги. Женщина пожала плечами и сказала, что врагов у Симагина не было, разве что один – зеленый змий, с которым тот боролся постоянно, но с переменным успехом.

Они стояли в пустом коридоре первого этажа. Вроде бы разговор был уже закончен, как вдруг Марина шепнула:

– Был у него враг – жена. Изводила его страшно. Убить, кстати, тоже грозилась.

– Грозить не означает планировать преступление.

– Знаете, он бы давно от нее ушел, но та его шантажировала, – добавила операционистка. – Так и говорила, что или отравит, или упрячет за решетку надолго.

– А было за что?

– Я не знаю, – снова пожала плечами женщина.

Расстались они у выхода в вестибюль в тот самый момент, когда в банк вошел следователь Гущин.

Владимир не улыбался, как обычно при встречах с Ларой, а подошел и сообщил: смерть Симагина признали отравлением, по данному факту возбудили уголовное дело, теперь, судя по всему, его объединят в единое производство с делом Буховича и поручат расследование опять-таки ему, Гущину.

Лара в ответ хотела рассказать о том, что узнала от Марины, но тут в коридоре появился Алексей с шуруповертом в руках.

– Гражданин Городец! – окликнул его Владимир. – Пройдите прямо сейчас в комнату отдыха водительского состава, я хочу вам задать еще несколько вопросов. – Затем следователь повернулся к Ларе и вздохнул: – Ну никакой личной жизни… Так что, кинотеатр остается в силе?

Она кивнула. Ей показалось, что Алексей прислушивается к их разговору. А может, и нет, потому что Лара видела только его спину в голубой куртке, на которой красовалась гордая надпись: «Преференц-банк».

Глава 10

В кинотеатре Лара не была уже давно. Когда-то, когда Галенко еще не числился ее мужем, они ходили пару раз. Потом Олег перестал приглашать: вероятно, у него не хватало на это времени. А одной смотреть фильм неинтересно. Можно было бы с друзьями, то есть с подругами, но так уж сложилось, что близких подруг у Лары не имелось. Девочки, с которыми она приятельствовала в школе, все пропали куда-то. Институтская подружка сразу после получения диплома вышла замуж и перебралась в Москву. Но сокурсница еще и до этого как-то вдруг перестала ходить в гости к Ларе – видимо, поняла, что Олег против ее визитов. Голенко всегда считал, что общаться надо с людьми своего круга, а собственный статус он постоянно повышал, посему постоянных приятелей, тем более настоящих друзей, у него не было. Друзьями он называл деловых партнеров и приглашал их на разные семейные мероприятия, на которые те приходили с женами.

Сначала гостями были хозяин шиномонтажной мастерской с супругой, товароведом универсама, и владелец магазина «Лаки-краски» со своей сожительницей, секретарем нотариальной конторы. Работница нотариата много курила, что не нравилось некурящему Олегу, а потому эту пару он называл «Лаки-страйки». Кстати, затем прозвище изменилось на «лаки-сраки»: хозяин лаков долго не возвращал тысячу баксов, взятую взаймы на неделю. Позже приходил заместитель начальника районной налоговой инспекции с женой, которая неизвестно зачем сопровождала мужа, потому что наотрез отказывалась есть все приготовленное Ларой. Частыми гостями были продавец подержанных автомобилей с разными подержанными девушками, директор автозаправочной станции с женой, скрывающей свою профессию… Всех их Галенко считал своими друзьями и думал, что точно так же к ним относится и Лара. А она относилась к ним как… как к гостям. Ответные визиты тоже делались, но заметно реже.

Приходящие жены и девушки затевали всегда одни и те же разговоры: показывали обновки, восхищались ими, хотя ничем особым все эти платья, юбочки, сапожки, колечки и сережки друг от друга не отличались. Еще одной распространенной у них темой была: «Как хорошо мы отдохнули в прошлом году в Турции – такой сервис!» Лара слушала и не понимала, чем отличается прошлогодний отдых в Турции от позапрошлогоднего.

Как-то она пожаловалась Олегу, что немного устает от одних и тех же разговоров, а муж искренне удивился:

– Но о чем же еще говорить? О стихах, что ли? Ты представь, как бы это выглядело со стороны. Пришли ко мне друзья, и ты бы начала: «Скажи-ка, дядя, ведь недаром…» А я продолжил: «Скажи мне кудесник, любимец богов…»

Лара спорить не стала, хотя имела в виду совсем другое.

На самом деле Галенко был не так глуп, как про него думали некоторые, например Федор Кузьмич. Иногда мама со своим мужем приезжали на недельку, и Федор Кузьмич вроде бы слушал Олега внимательно, хотя отводил взгляд в сторону, кивал и соглашался, не споря. А Галенко распалялся, высказывал собственные суждения обо всем на свете: о международной политике, о недостатках вариаторной коробки передач, о преимуществах украинского борща перед тем, что варят в России, и о том, что люди, умеющие придумывать рифмы, не умеют придумать, как самим разбогатеть. Последнее ненавязчиво предназначалось для ушей Лариной мамы, которая очень любила поэзию и, к огорчению Олега, уроженца Харькова, передала свою любовь дочери.

Однако когда Лара сообщила маме по телефону, что они с Галенко собрались разводиться, та решила, что инициатором разрыва стала именно дочь, и сразу стала отговаривать ее от подобного шага.

– Ну что я могу сказать… – вздохнула мама на другом конце страны и задумалась, явно припоминая подходящие случаю поэтические строки. Но, видимо, так расстроилась, что пример привела не совсем удачный: – «И чем же плох твой Петр? И бить не бьет, на сторону не ходит, а то, что пьет… А кто теперь не пьет?»

Маме вообще нравился Евгений Евтушенко. Кстати, Федор Кузьмич внешне очень его напоминал.

– Олег не пьет, – напомнила Лара. И объяснила: – Это не я с ним, а он со мной разводится. В смысле, уходит к другой.

Мама снова вздохнула, а потом прочитала стихи какой-то совсем неизвестной Ларе поэтессы:

 
Уходит муж к другой,
Я слова не скажу:
Словами не вернуть не мальчика, но мужа.
На шею дорогому галстук повяжу
И затяну его как можно туже.
 

Гущин поджидал Лару у входа в кинотеатр. Он был в своем привычном кожаном пиджаке, но на сей раз надел галстук. Узел был несколько кривоват. Владимир продемонстрировал два приобретенных им билета, а ей вдруг приспичило поправить ему узел. Но тот не хотел поправляться, и тогда Лара перевязала его.

Гущин стоял и ожидал окончания действа, не дыша. А потом сказал:

– Никогда не думал, что от завязывания галстука может быть столько… – замолчал и просто кивнул, – очень приятно. Спасибо большое. Мне никто никогда не завязывал галстуки, а сам я каждый раз забываю, как правильно это делать.

– Как же, а жена… то есть бывшая жена? – поинтересовалась Лара.

– Если бы она так умела, то я бы никогда не развелся.

Лара улыбнулась приветливо, а про себя подумала: мужчина, который уверяет, будто ему от женщины ничего не надо, хочет получить от нее гораздо больше, чем она может дать не только ему, но и всему человечеству.

До начала сеанса оставалось более получаса. Когда вошли в фойе, Владимир повел было свою спутницу к бару, где наливали пиво, но тут же одумался, развернулся в противоположном направлении. И увидел тир, на стойке которого лежали пневматические винтовки и пистолеты.

– Не желаешь проверить свои способности в стрельбе? – спросил следователь.

Лара отказалась, а Гущин настаивал. Ей пришлось взять пистолет в руку, но тот показался тяжелым, и она вернула его на стойку.

– Мне все равно это не пригодится.

Девушка с приклеенными ресницами, стоящая за стойкой, обратилась к Владимиру:

– Так вы будете стрелять?

– Разумеется, – кивнул тот, – три пристрелочных и пять на зачет. Мне через месяц норматив сдавать, надо потренироваться, хотя я и без того в отделе по этому показателю лучший.

Гущин поднял пистолет и прицелился. Потом выстрелил – раз, другой, третий.

– Шестерка и девятка, – объявила девушка.

– А третий выстрел?

– В молоко.

– Не может быть! – возмутился Владимир. – Куда-то ведь я попал? Куда, спрашивается?

– Понятия не имею, – равнодушно протянула девица.

Владимир покачал головой, посмотрел на пистолет, после чего вздохнул и взглянул на Лару:

– Не хотят за оружием следить как полагается.

Затем выстрелил пять раз, перед каждым выстрелом тщательно целясь. Мишень по тросику подъехала к стойке. Гущин снял ее с рамки, прищурился и начал считать.

– Семь… восемь… Девятка и две десятки…

– Давайте я вам точнее посчитаю, – предложила свою помощь хозяйка тира.

Но Владимир словно не услышал ее, скомкал мишень, сунул в карман своего пиджака, подхватил Лару за локоть и быстро пошагал в сторону барной стойки. И вдруг, сообразив, куда направляется, свернул в сторону. Проходя мимо мусорной корзины, вынул из кармана смятую мишень и выбросил листок.

– Вообще-то там было три десятки. Сорок пять всего. Результат неплохой, но обычно я стреляю гораздо лучше. Только у нас в тире боевые «ПМ», а здесь пневматика, причем со сбитыми мушками. – Гущин обернулся на барную стойку: – Мороженое хочешь?

Лара отказалась. И тут следователь увидел рояль, крышка которого была открыта.

– Тогда я тебе сыграю что-нибудь.

– Может, не стоит? – засомневалась она. И оглянулась: фойе наполнялось людьми, пришедшими посмотреть новую комедию.

Но Владимира уже было не остановить. Пришлось идти за ним следом к роялю. Гущин остановился перед инструментом, размял пальцы, положил руки на клавиши и быстро пробежался по ним пальцами.

– Ну, хоть рояль у них не расстроен, – произнес он, опускаясь на круглый стульчик. И почти сразу заиграл.

Лара узнала мелодию – это была колыбельная из «Порги и Бесс». «Не дай бог, еще петь начнет», – подумала она и представила, как ей будет неловко, если спутник не окажется искусным певцом.

Владимир петь не стал. А играл он и в самом деле неплохо. Лара стояла возле рояля, потому что отойти было бы невежливо, но все равно старалась смотреть в сторону. Люди в фойе оборачивались на звуки музыки, некоторые даже останавливались. Девушка с наклеенными ресницами перегнулась через стойку – до тира было не больше десятка шагов. Гущин играл достаточно уверенно и даже артистично, покачиваясь корпусом и встряхивая головой. Наконец закончил, встал, поклонился Ларе, поднял голову и, увидев девушку с ресницами, крикнул ей:

– А стреляю я еще лучше.

Они вошли в зал и отыскали свои места в заднем ряду. Гущин объяснил, что отсюда самый лучший обзор. Но результаты, показанные им в стрельбе, не позволяли Владимиру чувствовать себя спокойным.

– Если бы у них было боевое оружие, я бы…

– А ваш друг хорошо стреляет? – спросила Лара.

– Колька, что ли? Да как сказать… Стреляет, в общем-то. Но если честно, он чемпион управления. На соревнования разные ездит. А в прошлом году нашу команду отправили в Гамбург на командный чемпионат по полицейскому многоборью.

– Ну и как?

– Их так встречали! Пива было хоть залейся. Ребята полночи с немецкими соперниками пили за начало стартов. Только наутро выяснилось, что выступать будут не те, с кем пили, а совсем другие люди – абсолютно трезвые и выспавшиеся. А потому там конфуз случился со старшиной Сушковым из ОМОНа. Он у нас по рукопашке специалист. Так вот, вышел против него здоровенный, метра два ростом, немец. Сушков даже ниже меня, где-то метр семьдесят пять, к тому же у него от пива пузырь распирало, а немец сразу ему ногой двинул по… короче, ниже пояса. Старшина виду не подал, что ему больно, стерпел. Но тут на трибунах зрители хихикать начали, и Сушкову обидно стало. Он ка-ак немцу врезал… В общем, откачивали того фрица минут десять, а потом в госпиталь на вертолете увезли. Оказалось, у него челюсть сломана в двух местах и сотрясение мозга.

– Печально.

– Конечно, печально. Особенно немцам. Потому что тот громила, как выяснилось, был четырехкратным чемпионом Европы по муай-тай и к полиции Гамбурга никакого отношения не имел: его просто попросили русским рожи начистить. Он потом на местных полицейских в суд подал, а те его за это прихватили на реализации стероидов.

– А Николай дрался?

– Нет, потому что остальные соперники отказались выходить. Тогда наши провели для них несколько показательных поединков и мастер-класс по боевому самбо.

– А по стрельбе были соревнования?

– По стрельбе наши тоже победили. У Кольки дома до сих пор кубок на полке стоит и пятилитровая фарфоровая бутылка из-под пива. На ней изображена картина Рембрандта «Ночной дозор». Только пива внутри уже нет: мы как-то решили попробовать и все выпили.

Владимир рассказывал с явным удовольствием, но Ларе показалось, он радуется не тому, как наши полицейские выступили за границей, а тому, что она не только согласилась пойти с ним в кино, но и пришла, а теперь сидит рядом и улыбается.

Комедия, кстати, была не очень смешной.

Гущин доставил Лару до самого подъезда, намекал на чай или кофе, но девушка сказала, что взяла на дом работу и ей надо обязательно ее выполнить. Вообще же Владимир оказался вполне приятным в общении человеком, приветливым, хотя, может быть, слишком простым. Хуже всего, конечно, было то, что при расставании он признался Ларе в любви.

Признался неуклюже. Сначала поинтересовался, верит ли Лара в любовь с первого взгляда. Та ответила, что не имела счастья это испытать. После чего Владимир, тяжело вздохнув, посмотрел на дверь парадного, словно пытался усилием мысли открыть ее и прошмыгнуть в дом. Но створка была тяжелая, металлическая, да еще с кодовым замком.

– А я тебя люблю с первого мгновенья, как увидел, – произнес Гущин и попытался взять в свои ладони руку Лары.

Но она только сильнее прижала к себе сумочку.

– Мне остается только надеяться… – опять вздохнул Владимир. – У тебя же, как я понимаю, никого нет?

– Нет, – покачала головой Лара.

И покраснела, потому что сказала не совсем правду.

Глава 11

На столе лежал букет роз. Букет был большой, а розы крупные. Лара подошла, взяла цветы в руки и поднесла к лицу. Вдохнула аромат, зажмурилась. Сняла оберточный пакет, оглянулась вокруг, желая обнаружить, что можно использовать в качестве вазы, и только тогда заметила лежащий на поверхности стола сверточек из яркой бумаги, перетянутый розовой ленточкой, а рядом поздравительную открытку из плотного картона. Раскрыла ее – зазвучала электронная мелодия, механический голос запищал:

– Happy birthday to you, happy birthday to you…

Внутри открытки имелось пожелание, сделанное фиолетовым фломастером: «Счастья и любви!»

Лара вернула букет на стол, взяла сверток, развязала ленточку и увидела прямоугольную бархатную коробочку. В ней лежала светлая цепочка с овальным кулоном из того же металла. По окружности овал был усыпан алмазной крошкой, а внутри находился ограненный василькового цвета камень. Лара взяла украшение в руки, камень стал переливаться оттенками голубого. Понятно, что это подарок от руководства банка, но вряд ли сапфир: Лара слышала, что теперь бывают искусственные драгоценности, которые зачастую смотрятся не хуже настоящих.

Раздался звонок телефона.

Лара сняла трубку и услышала голос секретарши Ломидзе:

– Петр Иванович ждет вас прямо сейчас у себя в кабинете.

Ломидзе был не один. За столом для заседаний расположились и другие члены правления: Крошин, Оборкина, Чашкин. Все улыбались. А когда хозяин кабинета поднялся, все тоже встали. Петр Иванович поздравил Лару с двадцатисемилетием, уточнив, что это возраст, который всякая женщина еще не боится называть вслух, а такой девушке, как Лара, вообще лет сто еще не надо будет ничего бояться. Он вручил цветы, сообщил, что им подписан приказ, в котором именинницу премировали суммой в размере ее должностного оклада, а кроме того, банк сделал еще один подарок – оплатил праздничный вечер, который состоится в уютном ресторанчике, выбранном ею. Лара ничего не выбирала, но сообразила: скорее всего, место проведения торжества указала Ада Семеновна, а начальству главбух доложила несколько иначе. Потом Ломидзе сказал, что все остальные подарки каждый уже вручит от себя лично, но только вечером. Все пожали имениннице руку, а Оборкина расцеловала свою заместительницу в обе щеки. На сем поздравления закончились.

И только когда женщины возвращались к своим кабинетам, Лара вдруг вспомнила о кулоне. Тут же рассказала о нем Аде Семеновне и поинтересовалась, кто мог положить букет с коробочкой на ее стол. Оборкина пожала плечами и захотела немедленно увидеть украшение. Потом долго рассматривала подарок, красота кулона ее восхитила, и Ада Семеновна усомнилась, что держит в руках бижутерию. Затем сказала, что в кредитном отделе есть сотрудница, работавшая в свое время в ювелирной фирме, следовательно, разбирающаяся в таких вещах, связалась с ней по телефону и попросила срочно явиться в кабинет заместителя главного бухгалтера.

Ждать пришлось недолго, не более пяти минут. Все это время Ада Семеновна рассматривала украшение, поднося его к глазам, разглядывая грани камня, и наконец заявила:

– Вещь явно дорогая.

В кабинет вошла подчиненная Артема Чашкина. Услышав просьбу Оборкиной – оценить вещицу, – женщина взяла в руки коробочку, и глаза у нее округлились. Потом она опустилась за стол, включила настольную лампу и стала вглядываться.

– Как ты думаешь, – поторопила ее Ада Семеновна, – сколько этот кулончик может стоить?

– Не кулончик, а колье, – поправила сотрудница. – Работа уникальная, и сделана вещь не в России. Белое золото, бриллианты, сапфир. Причем сапфир – чудо как хорош. Сначала я подумала, что драгоценность от «Булгари» или «Тиффани», но теперь склоняюсь к тому, что изделие «Ван Клиф». Хотя… – Женщина бросила взгляд на коробочку. – Упаковка явно не отсюда, не от этого украшения. А вообще, вещица из Европы. У бриллиантов традиционная огранка по пятьдесят семь граней, их общий вес около пяти каратов. По сравнению с камнем – мелочь. Потому что сапфир на вид около пятнадцати каратов и без изъянов, без вкраплений, помутнений… Редкий камень!

– Так сколько? – настаивала главный бухгалтер.

Сотрудница пожала плечами, продолжая разглядывать колье.

– Ну, думаю, где-нибудь в районе ста – ста пятидесяти тысяч евро. Но в Европе, в фирменном салоне, украшение могло выставляться за куда большую сумму. В Японии предпочитают более темные сапфиры…

– Нас не Япония интересует, – не дала ей договорить Оборкина, – а то, как вещь сюда попала.

Вопрос был обращен уж точно не по адресу.

Сотрудница вскоре удалилась, с видимым усилием буквально заставив себя встать и уйти: выпускать из рук красивую и дорогую вещь ей явно не хотелось. После ее ухода Ада Семеновна заявила, что колье могли подарить лишь два человека – либо Чашкин, либо Ломидзе.

– Я склоняюсь к тому, что это Петр Иванович на тебе завис. Потому что откуда бы у Чашкина быть таким деньгам? – сказала главбух и задумалась. – Хотя, кто знает, может, провернул какую-нибудь аферу или взял у кого-то в залог, не зная настоящую цену.

– Мне кажется, Артем, если в чем-то не уверен, пригласил бы специалиста. К тому же дама, что сейчас здесь была, находится в его подчинении, и он мог проконсультироваться у нее.

– Тогда Ломидзе! Да, только он. Но сто пятьдесят тысяч евро, по-моему, и для него слишком.

Оборкина посмотрела внимательно на Лару:

– Под цвет твоих глаз подбирал камень. Значит, присматривался давно. Неужели ты не помнишь, как мужчина тебе в глаза заглядывал?

– Не помню, – призналась Покровская.

– Сегодня вечером обязательно надень этот кулон… то есть колье, – посоветовала Оборкина, перед тем как удалиться.

Оставшись одна, Лара еще раз осмотрела неожиданный подарок, потом начала разглядывать открытку. Почерк, каким написано пожелание, был не крупный, аккуратный, не женский, с наклоном влево, словно автор левша. Цвет букв довольно редкий, фиолетовый. Причем, приглядевшись, Лара решила, что, скорее всего, использован не фломастер, а гелевая ручка, тем более цвет редкий. Во всяком случае, банк таких ручек не закупал. Значит, открытку даритель подписал в другом месте. Ну и от кого же этот странный презент? И вдруг девушка сообразила: проверить, кто заходил в ее кабинет, проще простого, достаточно лишь посмотреть запись с камеры видеонаблюдения.

Она спустилась в комнату охраны, но там выяснилось, что камеры второго этажа с утра были отключены на пару часов для профилактики. Тогда Лара спросила, приходил ли кто-нибудь в банк с большим букетом роз. А в ответ услышала, что с букетом явилась только секретарша Ломидзе, а цветы были среднего размера и разные. Именно такой и вручил ей Петр Иванович.

Конечно, букет можно было провезти на машине через ворота, вряд ли охранники проверяют каждую, тем более если авто принадлежит кому-нибудь из руководства. И Лара решила поговорить с Алексеем, который наверняка участвовал в профилактических работах. Нашла его и спросила, видел ли он сегодня кого-нибудь с цветами. Собеседник опять же упомянул секретаршу председателя правления. Но добавил, что в коридоре постоянно не находился, а к тому времени, когда на службу начал прибывать персонал, работы были завершены, то есть заменили старую камеру на этаже руководства, после чего началась проверка сигнализации депозитария.

– У меня сегодня день рождения, – зачем-то сообщила Лара мужчине.

– Поздравляю, – растерялся тот, – тогда за мной подарок.

Она попыталась отговориться, мол, сказала об этом без всякого намека, но рабочий покачал головой:

– Я уже пообещал.

Не прошло и часа, как Алексей постучал в дверь ее кабинета и принес коробочку с брелоком. Извинился, что дарит, может быть, безделушку, но вообще-то именно такая штучка бывает иногда необходима. Связка ключей порой где-то валяется, а чтобы долго не искать ее, достаточно свистнуть, и потеря отзовется.

– Вот попробуйте, – предложил он.

– Я не умею свистеть.

– Да что тут уметь?

Алексей коротко негромко присвистнул, и брелок и в самом деле запиликал мелодию из какого-то старого американского фильма.

– Спасибо, – произнесла Лара.

– Не стоит, – помялся Алексей. И остался на месте.

– Ну все-таки… – улыбнулась Лара и чмокнула его в щеку. – Мне приятно ваше внимание.

Обычная фраза, не более чем вежливость, но лицо Алексея немного порозовело. Хотя, может быть, ей показалось.

Когда рабочий ушел, Лара подумала, что, вероятно, нравится мужчине. Конечно, он не влюблен, но ее общества ищет. А приятно ей это или нет, понять Лара не успела, потому что продолжила размышлять о драгоценном колье, фактически подброшенном ей неизвестно кем. Дорогую вещь следовало бы вернуть. Вот только кому?

Время тянулось медленно. Работать не то чтобы не хотелось, просто в голову пробирались мысли совсем не о работе. Хоть бы позвонил кто-нибудь, чтобы можно было оправдать свое безделье… Наконец телефон ожил – ее спешил поздравить Гущин. Еще Владимир сказал, что приготовил имениннице подарок, и пообещал до конца дня заскочить в банк. Потом позвонила мама и тоже поздравила, но с какой-то грустью в голосе. Интересовалась, не досаждает ли бывший муж, не приглядела ли дочь кого-нибудь более достойного, как собирается отмечать свой праздник. Лара отвечала механически. И только в конце разговора сообщила, что у нее есть в банке ухажеры: начальник кредитного отдела, рабочий из АХО и еще некто, не желающий пока открывать свое инкогнито.

– Значит, никого, – расстроилась мама, – не может быть, чтобы сразу трое.

– Вообще-то я забыла упомянуть еще молодого холостяка из Следственного комитета. Пожалуй, самый настойчивый именно следователь.

– Ты бы лучше, вместо того чтобы шутить, свою жизнь устраивала. А то шутки шутками, глядишь – тебе уже тридцать.

– Сколько тебе было, когда ты Федора Кузьмича встретила?

– Так ты хочешь еще пятнадцать лет ждать?

Про странный дорогой подарок Лара решила маме не говорить. Собственно, как раз из-за колье с сапфиром день перестал ее радовать, появилась непонятная тревога. Хотя нет, тревога присутствовала все последние дни. Просто сегодня она ощущалась особенно, мешала чем-либо заниматься и заставляла постоянно оборачиваться на дверь, словно в служебный кабинет вот-вот ворвется смертельная опасность.

В обеденный перерыв Покровская никуда не уходила – к ней явилась Ада Семеновна во главе небольшой группы бухгалтеров и кассиров. Женщины заискивающе заглядывали Ларе в глаза, понимая, что та рано или поздно станет их начальницей, дарили скромные подарки и желали одного и того же – успехов в работе и в личной жизни.

Пили чай с тортом. Пиршеством распоряжалась Оборкина, которая обращалась ко всем сразу, называя присутствующих дам девками.

– Девки, что вы тихо так сидите, словно на похоронах?

При упоминании похорон все зажались еще больше. Тогда Лара воспользовалась ситуацией и спросила, вроде как ни к кому не обращаясь:

– Как Марина отреагировала на смерть Симагина?

– Испугалась, естественно, – ответила одна из женщин. – Она кому-то из наших жаловалась, что симагинская супружница месяц назад опять подкараулила ее на улице. Бить не стала, но обещала закопать их обоих. Так и сказала: «Я вас, голубков, урою». Симагин ведь отравился алкоголем? А кто знает, не его ли благоверная муженьку эту бутылку подсунула.

И снова все примолкли. Только Ада Семеновна вздохнула:

– Не повезло мужику с женой.

– А мне показывали заявление одной дамочки, – вспомнила одна из кассиров, – которая требовала, чтобы приостановили обслуживание дебетовой карты ее бывшего мужа. То есть на тот момент он еще не был бывшим, а просто ушел из дома. Так тетка просила до решения суда не давать ему карточкой пользоваться, поскольку деньги на ней по закону являются совместно нажитым имуществом.

– Помню такое письмо, – подтвердила Оборкина, – его автор жена одного писателя. Ему пятьдесят девять, а ей сорок один. Он действительно просто ушел из дома, в смысле в пустоту, не к любовнице. У него на карте было меньше ста тысяч рублей, а у его жены здесь тоже счет, и на нем в двадцать раз больше.

– Хороший дядечка, – закивала кассир, – приходит и снимает по пятьсот рублей или по тысяче. Не в банкомате, чтобы комиссию не платить, а в кассе. Ботиночки стоптанные, а сам такой вежливый…

– Так чего же ты теряешься? – не выдержала Ада Семеновна. – Ему пятьдесят девять всего, а тебе сорок три уже. И мужа нет. Хватай его немедленно!

Кассир задумалась. Задумались и некоторые другие женщины.

В этот момент немного приотворилась и так же тихо прикрылась дверь. Ларе показалось, что на мгновение в щелке мелькнуло лицо Илоны. Покровская вскочила, выглянула в коридор: и в самом деле, секретарша Буховича стояла в стороне, собираясь, как видно, удалиться.