Текст книги "Те самые люди, февраль и кофеин"

3.

– Да, мама, уже еду… Репетиция? Через полчаса… Да знаю я, что нельзя разговаривать, когда за рулем… Ну, мама, не надо вспоминать про гаишников… Все, пока!

В автомобиле запахло терпким табаком, чего молодая актриса Екатерина не выносила. Быстро повернувшись назад, она пригрозила подруге Маше, что высадит ее посреди дороги, если сигарета не будет потушена через мгновение.

Девушки, подобные Маше, липли к Екатерине, как канцелярские кнопки к магниту. Сыграв в одном популярном кинофильме, Екатерина внезапно почувствовала себя знаменитой и талантливой. Рядом с ней стало приятно находиться. Даже проехать пару остановок в ее автомобиле было здорово, – считали многочисленные подруги.

Екатерина дружила с Машей уже несколько недель. Иногда они встречались за чашкой чая в молодежном кафе, где актриса обычно читала книги, а Маша ела пирожные и знакомилась с новыми людьми. Впервые они встретились на кастинге сериала, в котором ни одна из них так и не сыграла.

Маша жила неподалеку от актрисы. Часто звонила ей и просила подбросить до нужного места. Сама она нигде не снималась и не играла. У нее не было актерского образования – она просто ходила на кастинги и заводила знакомства с подобными Екатерине людьми.

С момента окончания съемок фильма, который сделал ее популярной, актрисе Екатерине не поступило новых предложений, и она продолжала играть маленькую роль в классической театральной пьесе.

– Ты просто мне завидуешь, – раздался голос с заднего сиденья.

Актриса посмотрела в зеркало. На нее исподлобья смотрела Маша. Актриса нервно засмеялась и переспросила:

– Что? Я… просто… что?

– Завидуешь! – сквозь зубы проговорила Маша и пояснила: – Носишься как угорелая: с репетиции на репетицию, с кастинга на кастинг. Трясешься от страха перед режиссером. Учишь текст и получаешь копейки!

Актриса притормозила у торгового центра и повернулась, чтобы яснее расслышать слова Маши.

– А у меня все хорошо, – звонко продолжила Маша. – Я порхаю, как цветок. Всегда ухожена, свежа, без каких-либо материальных проблем или обязательств. Вот поэтому ты и завидуешь.

Актриса Екатерина не могла понять, из-за чего случилось такое признание. Между собой подруги никогда не были откровенны. Когда ходили за покупками или вместе пили чай, беседовали только на отвлеченные темы. Крайне редко ругались. И отчаянно скрывали, что способны мыслить интересно. Сейчас же подруга Маша круто меняла всю структуру их отношений.

– Может, и завидую, – неожиданно легко призналась актриса.

Всю дорогу она размышляла о своей скромной роли в театральной постановке, и ей не так просто было перестроиться под тон собеседницы. Немного подумав, она заметила вслух, что всю жизнь кому-то завидовала, и, вполне может быть, и Маше тоже завидует. Только над этим следовало бы хорошенько поразмыслить.

Маша устроилась поудобнее и приготовилась ждать, пока актриса придумает подходящий ответ на ее выпад.

На тротуаре, рядом с автомобильной стоянкой, снег обледенел, и прохожие скользили по его ровной поверхности, иногда падали. На улице было довольно холодно, люди натягивали шапки на самые уши и закутывали шарфом пол-лица.

Актриса Екатерина нервно затеребила большие рыжие бусы и сказала, обращаясь исключительно к ним:

– Вчера я позавидовала тебе, когда тот парень подошел к нашему столику. Он читал такую же книгу, как я, но подошел к тебе и говорил только с тобой. На меня ни разу не взглянул. А как блестели его глаза!..

Она заплакала и высморкалась в салфетку:

– Если бы не моя дурацкая, идиотская гордость, я бы сама к нему подошла! Еще месяц назад! Когда впервые увидела в его руках ту книгу!..

Последовали рыдания.

Маша ждала, сочувственно шмыгая носом. Актриса отдышалась и продолжила:

– В детстве читала «Жития святых». История про святую Екатерину выбила меня из реальности: так захотелось прожить ее жизнь, промучиться и стать святой… Боже мой, как я ей завидовала! Как я плакала над книгой! Представь, у нее было все: красота, богатство, молодость, а она от всего этого отказалась и погибла молодой, оставшись верной Христу, она не приняла языческую веру… С тех пор постоянно кому-то завидую.

Маша радостно отозвалась:

– А мне всегда хотелось быть Валентиной. Когда получала паспорт, даже желание было – поменять имя.

– Зачем?!

– Чтобы праздновать День святого Валентина еще веселее, чем раньше.

Маша при этом рассмеялась. Екатерина заплакала снова.

– Ну ладно, не реви. Я тебя прощаю, – сказала Маша, открывая дверцу машины. – Moжешь завидовать мне. Но только мне, больше никому! Давай, пока!

Дверца захлопнулась. Актриса немного поплакала и включила радио погромче. Ведущий объявил новый конкурс. Обещал подарить пару кожаных перчаток тому, кто первым назовет православный праздник, отмечаемый четырнадцатого февраля. Актриса завела машину и недовольно фыркнула.

Она легко догадалась, какой это праздник, но не стала звонить на радио. Вспомнила про репетицию и ускорилась. Ведущий тем временем проговорил:

– Внимание! Осталось одиннадцать дней до четырнадцатого! Что же это за день такой? Кого мы станем поздравлять? Если вы подумали про День влюбленных и некоего Валентина, то сразу скажу, что вы ошибаетесь! Да-да, не удивляйтесь. Никакой это не День святого Валентина! Мой вопрос звучит так: «Днем какого святого, согласно православному календарю, считается четырнадцатое февраля?»

Актриса прислушалась. Она больше не фыркала. До репетиции оставалось пять минут. Ей предстояло проехать двадцать километров по переулкам и узким улицам с брошенными на обочинах автомобилями, где на оставшемся полотне дороги едва могли разъехаться две машины.

Ведущий говорил без остановки. Он озвучил несколько версий появления Валентинова дня и напомнил, что по православному календарю четырнадцатое февраля – день не Валентина, но… Чей это день, пока никто из радиослушателей не мог угадать.

– Этому мученику молятся о защите поля, нового урожая, – подсказал ведущий. С каждой минутой его голос наполнялся радостью, в предвкушении общей неудачи всех слушателей. Наверное, ведущий мысленно представлял пару кожаных перчаток и воображал, что подарит их своей девушке на День всех влюбленных. Может, он на самом деле видел эти перчатки.

– На самом деле четырнадцатого февраля празднество Сретения Господня!

Ведущий даже сказал, что ему стыдно за всех, кто не знает о подлинном празднике этого дня, будто сам никогда не посылал открытки с сердечками в День святого Валентина своим знакомым девицам.

У Екатерины сложилось такое впечатление, будто День всех влюбленных сбегал от нее и просил напоследок забыть о любви вообще и о том парне из кафе в частности. Слезы высохли. Было тоскливо – так, как обычно бывает, когда, наревевшись всласть, понимаешь, что жизнь никуда не делась, не ушла вперед, не отстала, а терпеливо ждала все время, пока ты плакала, и теперь готова быть с тобой и дальше; но ты-то меньше всего ждешь продолжения сотрудничества с ней, ты готова умереть или перейти в иное состояние духа, а теперь, вновь увидев жизнь, понимаешь, что она от тебя так просто не отстанет.

Актриса Екатерина уже опаздывала на репетицию. Она винила в этом только себя, забыв про подругу Машу и неприятный разговор. Еще ей было жаль упущенной вчера в кафе возможности познакомиться с симпатичным парнем. Парень не обратил тогда на нее внимания. Она ждала, что он обернется, попросит Машу познакомить их, но он ни разу не повернулся в ее сторону. Как будто специально не замечал или боялся ее взгляда. Сейчас актриса, опустошенная после рыданий, легко убедила себя в том, что он специально проигнорировал ее присутствие.

«Он напевал такую приятную мелодию… Вот бы найти эту песню. Что-то про душу, лес, одиночество. Там в припеве такие простые слова были, которые совсем легко запомнить… И почему он напевал ту песню? Может, он музыкант?.. Если слова такие простые, почему не могу их вспомнить? Никогда раньше не слышала эту песню. Почему он напевал ее у нашего столика? Была бы понахальнее, сделала бы замечание, что он мешает мне читать и тому подобное…».

– Вам что-нибудь говорит имя Трифон? Довольно старинное имя, не правда ли? Между тем, четырнадцатого февраля – его именины, которые мы неосознанно отмечаем год за годом, принимая этот день за День святого Валентина, – нараспев произнес ведущий и загоготал.

Он все-таки получил перчатки. Сам признался, что, поскольку в конкурсе не определился победитель, перчатки достаются ему. Смущенно объяснил свою радость тем, что потерял свои перчатки и несколько дней замерзал без них. От холода его руки покраснели. Не спасал даже крем. О покупке новых перчаток не могло быть и речи, так как ведущий копил деньги на подарок любимой девушке к тому самому дню, который, оказывается, будет отмечаться неправильно.

Актриса подумала, что он специально задал сложный вопрос, чтобы забесплатно получить перчатки. К тому моменту она устала вести машину. Репетиция, скорее всего, началась без нее. Возможно, уже найдена замена. Актрисе можно было не торопиться.

Тем не менее, Екатерина увеличила скорость и пару раз нарушила правила дорожного движения. Ведущий, тоже заметно уставший, попрощался с радиослушателями и пообещал включить потрясающую песню, которую никто еще не слышал.

Актриса Екатерина подпрыгнула на водительском месте, услышав знакомую мелодию – ту самую, что вчера напевал симпатичный парень Прохор. Не было сомнений в том, что песня именно та и что она потрясающая. Она подпевала словам песни, которые, действительно, были совсем простыми. На втором куплете впереди на дороге обнаружилось препятствие. Резко затормозив, Екатерина открыла глаза и увидела перед самым бампером пожилую женщину. Женщина стояла, зажмурившись, приготовившись к удару. Екатерина выпрыгнула из автомобиля, чтобы удостовериться в целости бабушки. Из открытой дверцы машины зазвенела, загремела и зашелестела дождем по листве та самая песня…

С бабушкой все было в порядке. Она немного испугалась, слишком поздно заметив вырвавшуюся из переулка машину. Думала, что проживает последние мгновения, попыталась вспомнить, кто помечен в ее завещании как наследник, но машина остановилась, выбежала девушка. За ней следом неслась пронзительная, звонкая песня.

Актриса Екатерина спросила:

– Как вы? Вам помочь?

Пожилая женщина уважительно оглядела актрису, ее шубу, брюки и сапоги. Некоторое время оценивала на вид машину. Поняла, что скандал может повлечь неприятности, и ответила с улыбкой:

– Девочка моя, все хорошо! Бабушка старенькая, плохо видит. Ничего…

Когда Екатерина вернулась на место, песня закончилась. Новый ведущий объявлял следующий конкурс. Обещал подарить очки в модной оправе тому, кто назовет день святой Екатерины. Актриса не стала долго думать и набрала номер студии:

– Алло! Говорите, вы в эфире! – прокричал ведущий. Его голос был искажен из-за плохой связи. Актриса звонила на ходу, все еще мечтая попасть на репетицию и мчась по улицам города к театру.

– Седьмое декабря!

Ведущий замешкался. В тот самый момент он примерял очки в модной оправе и радовался тому, что подошли. Правильный ответ лишил его надежды.

– Девушка, вы так внезапно ворвались в эфир… Давайте познакомимся. Как вас зовут?

– А вы как думаете? Если уж знаю ответ на вопрос об именинах Екатерины, то как меня могут звать?

Впереди на дороге засверкали жилеты постовых ДПС. Автомобиль актрисы адекватно отреагировал на взмах полосатой палочки и притормозил. Она увлеклась разговором с ведущим и слишком поздно вспомнила, что водителям разговаривать по телефону за рулем запрещено…

В радиоэфире произошла заминка. Девушка, правильно ответившая на вопрос, внезапно отключилась, не уточнив, где сможет забрать приз. Ведущий погоревал по этому поводу, а потом еще раз примерил очки, улыбнулся и объявил рубрику: «Музыка по заявкам слушателей».

4.

В восемьдесят четыре года Аркадия Христофоровна отучилась жить настоящим. Давно похоронив мужа, она до сих пор считала его, как и прежде, живым. Могла разговаривать с ним часами, прежде чем понимала, что находится в комнате одна и что сама отвечает на собственные вопросы. Кабинет мужа, известного писателя, оставался прежним – пыльным, заваленным бумагами и грамотами. Дверь дома держалась открытой весь день, хотя никто не стремился толкнуть ее и очутиться в квартире писателя-мариниста и его очаровательной жены, бывшей радиожурналистки. Люди забыли дорогу в этот дом.

Хотя Аркадия Христофоровна считала иначе. Каждое утро она поворачивала ключ в замке, выглядывала на площадку и радовалась обилию гостей, «выстроившихся» за дверью в ожидании приглашения. Она торопливо накрывала стол, расставляла стулья, «будила» мужа и ставила чайник на плиту.

Гости «приносили» конфеты и салаты, книги и газеты. Кто-нибудь бойкий «разворачивал» газету и «читал» вслух последние столичные новости. Вразнобой «давались» комментарии, «подавались» интересные идеи. Аркадия Христофоровна молчала и изредка поворачивалась к мужу, чтобы обменяться с ним многозначительным взглядом. Гости «расходились» по домам поздно вечером. Аркадия Христофоровна жаловалась мужу на усталость, ворчливо убирала посуду и грозилась не открыть дверь назавтра. Муж «просил» не отказывать ему в такой малости, как увидеть старых друзей и попотчевать их чаем с сахаром. Аркадия Христофоровна капризно отвечала, что его популярность мешает ей наслаждаться собственными успехами. Раньше она была очень популярной радиожурналисткой, но утратила чувство своей популярности из-за чрезмерной любви общественности к творчеству мужа.

Бывали такие дни, когда Аркадия Христофоровна уходила из дома, «заперев» мужа и проигнорировав людей, «толпящихся» у подъезда. По пятницам она уезжала в пригород, попариться в бане у давней знакомой, Шурочки Козелковой. Имя покойного мужа Шурочки значилось под всеми иллюстрациями к книгам мужа Аркадии Христофоровны. Художник Козелков, ко всему прочему, каждый день, кроме пятницы, «присутствовал» в доме писателя и радиожурналистки, громче прочих «смеясь» над шутками товарищей. За городом, в гостях у Шурочки, Аркадия Христофоровна обычно скрывала факт присутствия покойного художника в ее жизни. Она понимала, что Козелков может исчезнуть из ее дома навсегда, расскажи она о нем посторонним людям. А писатель, любящий художника всей душой, никогда бы не простил ей этого…

В первую февральскую пятницу Аркадия Христофоровна проснулась от пения автомобильной сигнализации под окном. Из соседней комнаты «послышалась» громкая брань мужа. Аркадия Христофоровна прокричала: «Доброе утро!» и бросила взгляд на приготовленное полотенце и белье. Подождала, еще раз произнесла: «Доброе утро!», якобы обращенное к ней самой от мужа, и принялась готовиться к выходу на улицу.

В квартире невыносимо воняло кислой капустой. По кухне бесстрашно передвигались тараканы. В холодильнике от них скрывалась булка хлеба и пельмени. Аркадия Христофоровна презирала борщ и котлеты, жареную курицу и прочие «изыски деревенщины», как она называла распространенные блюда, с которыми легко справлялись умелые хозяюшки, далекие от настоящего искусства и лишенные, по мнению радиожурналистки, изысканного вкуса поистине культурного человека. Аркадия Христофоровна всю жизнь питалась пельменями, даже приучила к ним мужа. Очень гордилась собственной неприхотливостью. Несколько раз при свидетелях высказывала такую мысль:

– Семен обрел талант и признание благодаря мне, так как я всегда его не докармливала и не позволяла в гостях и на приемах пробовать блюда, которые бы отбили в нем всякую охоту к написанию книг.

Со вчерашнего дня в ее голове крутилась строчка, услышанная где-то на улице или в булочной, или на рынке. «Там-то, впереди, будет главное, лучшее…», – мысленно напевала Аркадия Христофоровна, закалывая шаль булавкой.

Вчера она едва не попала под колеса большого черного автомобиля и сильно напугалась. Справившись с волнением, рассказала мужу об опасностях внешнего мира и посоветовала не выходить из дома без крайней надобности. Муж покорно «согласился».

Сейчас Аркадия Христофоровна направилась к входной двери, отдавая Семену указания:

– Не смотри телевизор слишком долго. Не разговаривай по телефону с поклонниками – пусть приходят в гости. И не открывай кому попало дверь. Пусть дождутся меня в коридоре. На интервью не соглашайся. Ты и так знаменит, без них.

Проговорив все это, Аркадия Христофоровна захлопнула дверь и вышла из квартиры. Друзья и поклонники молча «расступились», проводив взглядом маленькую пожилую женщину в зеленом пальто. По опыту знали, что в пятницу Аркадии Христофоровне не до них. Поездка за город была необходимостью. В доме круглый год отсутствовала горячая вода, а мыться интеллигентному человеку было необходимо хотя бы раз в неделю.

Шурочка Козелкова, как всегда, приняла Аркадию Христофоровну по-простому: отварила картошку, испекла пироги, достала из подпола сало и соленые огурцы, налила рюмку вишневой настойки. После бани разговаривали о прошлом. Вокруг играли, галдели и нечаянно сбивали со стола посуду правнуки Козелковой. Аркадия Христофоровна читала им нотации и стихи, сочувствовала Шурочке и радовалась, что лишена наказания в виде малолетних оболтусов. Аркадия Христофоровна вела себя эгоистично, как и всякий не желающий взрослеть человек; с ужасом представляла себя в роли матери. Ей казалось, что самое лучшее ждет впереди, что жизнь только начинается, что им с Семеном еще рано думать о потомстве. Сперва они сами должны насладиться всеми благами и преимуществами городской жизни, а потом, значительно подустав от популярности, смогут воспитать хороших детей.

Аркадию Христофоровну можно было понять: она пережила блокаду, научилась делить кусочек хлеба на три приема пищи и не ронять хлебные крошки на пол. После войны, выйдя замуж за начинающего писателя, оказавшегося вскоре одним из самых востребованных в стране, она постоянно пыталась наесться вдоволь и запастись впрок самыми важными крупами и консервами. Страх вынужденного голода не отпускал Аркадию Христофоровну никогда. Именно поэтому она отдавала предпочтение простой пище – чтобы быстрее насытить организм. Оставленный на столе кем-то из правнуков Козелковой откушенный пирожок вызывал у Аркадии Христофоровны учащенное сердцебиение и дрожь.

Шурочка Козелкова работала в школе учителем литературы. До последнего времени она сетовала, что произведения Семена так и не включили в школьную программу, и винила в этом бумажную волокиту. В этот день, допивая чай, произнесла:

– Правильно, что школьникам сократили часы по литературе и список произведений, необходимых для прочтения. Нечего забивать им голову такой ерундой. Пусть читают, что хотят. Я собираюсь уходить из школы и прекращаю добиваться включения книг Семена в программу.

Аркадия Христофоровна закашлялась, подавившись салом. Ее глаза округлились так, что самый маленький правнук Козелковой заплакал от страха и выбежал в соседнюю комнату.

– Я понимаю, что тебе трудно принять это, – начала оправдываться Шурочка.

Аркадия Христофоровна перебила:

– Невозможно! Нельзя опускать руки. Независимо от того, какое начальство в вашей школе и в гороно, ты не должна отказываться от борьбы. Посмотри на своих шалопаев – они вырастут бескультурными, если их не заставлять читать настоящую литературу!

Шурочка оглянулась, заметила притаившегося за углом правнука Гошу, испуганно глядевшего на пожилую женщину, закутанную после бани в несколько платков и серую шаль; подошла, взяла его на руки и крепко прижала к себе:

– Все дети – хорошие. Семен тут ни при чем. Главное – чтобы была семья, и тогда они вырастут культурными, умными, добрыми.

– Как это Семен ни при чем, а, Шура? А его детские книги? А его книги про перевоспитавшихся хулиганов, которые стали моряками? Как их принимал народ! Как их цитировали! Сколько его приглашали на творческие встречи в детские лагеря и школы!

Шурочка кормила Гошу киселем и ничего не ответила Аркадии Христофоровне.

– Ты оказалась абсолютной деревенщиной. Я всегда говорила Семену: нечего общаться с теми, кто вырос в хлеву и детей своих воспитал в хлеву! – зло выкрикнула Аркадия Христофоровна.

Шурочка опустила голову ниже и аккуратно вытерла Гоше рот. Она раскраснелась и готова была заплакать.

– Всю жизнь делаешь одолжение всяким бездарностям, а они тебе плюют в рожу! Ничему меня жизнь не научила! Наступаю на одни и те же грабли раз за разом. – Аркадия Христофоровна торопливо собрала по комнате вещи, оделась, заколола шаль, натянула сапоги.

Прощаться не стали. В сенях громко хлопнула дверь. Кухня скромного загородного домика вновь засверкала от солнечных лучей и детских криков. В печи подоспели новые пироги, долгожданные и самые вкусные – с брусникой…

Аркадия Христофоровна удалялась от запаха домашней выпечки, теряя по дороге полученное в доме Козелковых тепло.

«Там-то, впереди, будет главное, лучшее», – проговорила про себя, когда подошел рейсовый автобус.

Свободных мест не было. Аркадия Христофоровна строго посмотрела на молодых людей, сидящих в середине салона. Их равнодушный взгляд обжег Аркадию Христофоровну. От этого она болезненно поморщилась и отвернулась. После произошедшего в доме Козелковой не осталось сил на скандал.

Рядом стояла женщина с тремя сумками. Она осмотрела одного за другим сидящих пассажиров. Выбрала самую безобидную на вид девушку и смело обратилась к Аркадии Христофоровне:

– Смотри-ка, не глядит в нашу сторону. Будто нас тут нет! Будто она, сопля такая, совесть дома забыла!

Аркадия Христофоровна повернулась к девушке и произнесла слабым голосом пожилого, уставшего человека:

– Уступила бы место…

Женщина громко возмутилась:

– Как же! Уступит! Ждите, ага! Да она скорее… не знаю, что сделает, чем уступит место пожилому человеку! Они все такие!

Девушка, поняв, что речь идет о ней, очнулась от размышлений и стала исподлобья рассматривать женщину с сумками и бабушку в зеленом пальто. Обе это заметили.

– Не пялься! Глаза свои бесстыжие спрячь лучше, пока я их тебе не выколола! – сказала невпопад женщина с сумками.

Засмеялись парни откуда-то из конца салона. Аркадия Христофоровна, приняв их смех за ответ девушки, обрела смелость, чтобы сказать:

– Таких нельзя пускать в общественный транспорт. Пусть пешком ходят. Чтобы все знали, что это за тварь такая!

Девушка оказалась упрямой. Она молчала, как ни старались Аркадия Христофоровна и женщина с сумками раздразнить ее, заставить оправдаться или огрызнуться в ответ. Девушка с удивлением отметила про себя, что не собирается уступать место и совсем не в обиде на двух женщин.

Парень, сидящий рядом с ней, вдруг поднялся и сказал:

– Садитесь, пожалуйста!

Девушка схватила его за руку и заставила сесть обратно.

– Киндеренок, почему? Давай уступим им место, чтобы не вопили на весь автобус, а?

Девушка строго посмотрела на него и отвернулась к окну. Два молодых человека, сидящих сзади, заговорили, тыча в них пальцем:

– Это парень и девушка, глянь-ка!

– Я понял, они вместе.

– Как он ее назвал?

– Прозвище, наверное.

– Почему бы им, действительно, не уступить место? Раз они вместе? Как раз два места.

– А нам тогда почему не уступить место? А?

– Нас не просили…

– Так и их не просили.

– Ну как же, эта старушенция и эта тетка сказали девушке…

– Они не просили. Сразу начали с оскорблений. Заткнись.

– Сам заткнись!

Потом, не сговариваясь, оба молодых человека поднялись с мест и прошли к выходу, бросив Аркадии Христофоровне через плечо:

– Можете садиться. В конце салона – два места.

Молодые люди вышли на ближайшей остановке.

«Там-то, впереди, будет главное, лучшее», – неожиданно громко пропела Аркадия Христофоровна, проходя в конец салона мимо девушки по прозвищу «Киндеренок» и ее друга.