Текст книги "Те самые люди, февраль и кофеин"

5.

– Пора уже забыть про этот экзамен, Киндеренок!

– Тебе легко говорить. Это же не простой экзамен, а китайский! Первый в моей жизни! А я сдала его с третьего раза, в последний день дополнительной сессии, на тройку! Как последняя дура!

– Ну, не кричи… Смотри, что я тебе принес. Целую коробку!

– Ух ты, целую коробку!

– Да, целую коробку!

– Не может быть. Ты шутишь. Взял в магазине коробку, пустую, а внутрь положил бумажек… Ой, настоящие! Двадцать штук, как написано на коробке. Давай сыграем на мечту!

– Как это? Вытягивать по одному и смотреть, какая игрушка попадется внутри? И будто бы именно это ждет нас в будущем?

– Нет, это старый способ. Я придумала новый. Вытягиваем по одному…

– Ну, я же говорю!

– Да ты дослушай! Что попадется внутри – это прошлое. Прошлые мечты. Надо вспомнить, что именно и когда мы хотели.

– А это интересно! Я много о чем мечтал в школе и детском саду. Хотелось бы вспомнить хоть немного из того. Может, что-то удастся воплотить…

– Я и говорю! В детстве столько ко мне приходило хороших мыслей: озеленить улицу, устроить мир во всем мире. Некоторые были невыполнимыми в силу моего мелкого возраста. Но сейчас-то мы – первокурсники! У нас есть стипендия! Ой, тьфу ты, у меня уже нет. «Тройка» по китайскому…

– Забудь ты про эту «тройку»!

– Зато стипендия есть у тебя! И вообще, мы можем подрабатывать. И постепенно осуществлять все то, что попадется… Куда руки тянешь?

– Я готов тянуть первым.

– Это моя коробка! Ты мне подарил, так что я тяну первая.

– Да ради бога… Быстрее! Я почти вспомнил, о чем мечтал, а сейчас уже забуду. Ты так медленно выбираешь. Они все одинаковые! Бери любое!

– Нет. Они разные. Я это чувствую. Вот это пусть будет твое. Это – тоже. Возьму это… Нет! То. Или самое крайнее… Не мешай! С мечтой нельзя торопиться.

– Не надо было дарить тебе целую коробку. О чем я думал?

– О чем же?

– О тебе. Хотел сделать что-то приятное…

– Все, выбрала. Фольгу снимаем. Шоколадку – съедаем.

– У меня она постоянно крошится. Как ты так ровно разламываешь на две половинки?

– Случайно получилось. Обычно тоже крошится. Открываем футляр… Как бы ногти не сломать? Не трогай! Сама. От-кры-ва-ем. Крупная игрушка внутри, раз плохо открывается. Наверное, машина или автобус… Черт с ним, с этим ногтем, пусть ломается. Оп-па! Бумажки выкидываем. Что это? Как думаешь?

– Посмотри на картинке, что они имели в виду, когда создавали вот этот аппарат.

– Похоже, это – самолет!

– Не может быть. Ванна на колесиках… Точно, самолет. Вспоминай что-то, связанное с небом. Можно даже мечту о космосе прихватить.

– Самолет – значит, только небо. Оставим космос в покое.

…

– Киндеренок, что молчишь?

– Подожди, думаю. Я летала давно-давно. Мне было семь лет, мы летели с папой в Хабаровск к маме. Она сдавала сессию заочно, а кто-то украл ее документы вместе с сумкой. Мы летели ее спасать… В самолете были бумажные пакетики, если кого затошнит. Были не у всех. Стюардесса разносила их по салону и раздавала бессистемно. Мне не досталось. Зато досталось мальчику с переднего сиденья. Я сидела и завидовала, что ему дали пакетик, а мне – нет. Завидовала и злилась. Хотела даже, чтобы меня стошнило и чтобы я испачкала им весь самолет. Но ничего такого не случилось. Мы благополучно долетели. А вот мальчику пакетик действительно пригодился… Когда мы выходили из самолета, стюардесса сказала, что я – молодец, а тот мальчик – слабый.

– И что за мечта?

– Взять на память бумажный пакет из самолета. Как думаешь, они сейчас разносятся?

– Вряд ли. Но мечта хорошая. Я думал, ты захочешь найти того мальчика…

– Очень мне нужно, как же… Теперь ты. Выбирай.

– Вообще-то никогда не покупал этих сюрпризов для себя… В основном, для тебя… Даже не знаю, что хочу обнаружить внутри… Какой-нибудь мотоцикл, наверно, всегда мечтал о мотоцикле… Ой!

— Ха!

– Ну и что мне делать? Розовый пень в шляпе. Это как? О чем я должен мечтать в этом случае?

– Подумай. Что-то розовое. Или про шляпу что-нибудь. Пень в лесу, может?..

– Не хотел бы обидеть тебя, но затея с мечтами – это глупость. Я не участвую!

– Нет, это неправильно.

– Неправильно, да. Слышишь песню? Пойду прибавлю.

– Эту песню вчера напевала злая бабушка из автобуса. Выключи, мне неприятно.

– Послушай, какие слова правильные!

– Убавь, сейчас вернется соседка, а ей надо заниматься, она сдает «хвосты» по трем предметам. Или соседям помешает. Тут общежитие, а не танцплощадка, как говорит наш комендант.

– Только послушаем одну эту песню, а потом выключим. Сразу… Киндеренок, тебе надо придумать, как ты будешь готовиться к следующему экзамену. Чтобы не получать низкие оценки и не расстраиваться.

– До него еще целый семестр! Зачем думать так рано?

– Ну, постепенно готовиться, чтобы не сходить с ума во время сессии. У меня есть идея. Посмотрел на липучку и придумал.

– И что?

– Ты должна выписывать самые важные предложения по грамматике в одну тетрадь и каждое утро читать их по десять минут. Постепенно они отложатся в памяти, и тебе не нужно будет их учить специально. Еще можешь писать на липких листочках слова и клеить их над кроватью и над столом. Бросишь случайный взгляд – прочитаешь. Потом еще раз. А на третий уже запомнишь.

– Я знаю. Так многие делают. Только мне лень.

6.

Песня сразу же полюбилась общежитию номер один, расположенному на улице Академика Борисова. В этом здании проживали студенты Восточного факультета Института экономики и права. Все они много занимались и слушали музыкальные записи, как только у них выдавалась свободная минутка.

В воскресенье отчего-то стало шумно. Две недели до этого было невероятно тихо, а в первое воскресенье февраля в коридорах застучали каблуки, на лестнице то и дело сталкивались молодые люди, нагруженные книгами и продуктами. Все они были рады вновь увидеться, рассматривали свои комнаты, дивясь их скромному виду, вспоминали прошедшие экзамены, ругали несговорчивых преподавателей, выражали благодарность своим ангелам-хранителям, обещали впредь готовиться к сессии заблаговременно.

Когда студенты начали прибывать в общежитие воскресным утром, песня уже проживала в нем. Каждого юношу или девушку, поднимающихся на свой этаж, она призывала забыть о родном доме и погрузиться в учебу.

Девушка Оля в розовых тапках стояла в дверях одной из комнат и спрашивала всякого проходящего:

– Что важнее: похороны, рождение или свадьба?

Почти никто не смог ответить так, чтобы девушка осталась довольной. Она ждала какой-то определенный ответ, а все студенты отвечали одинаково:

– Конечно, рождение!

Две девушки из комнаты напротив приоткрыли дверь и сердито попросили прекратить базар, так как из-за шума они не могли слушать музыку.

– Я только спрошу.

– Зачем?

– Чтобы знать.

Девицы фыркнули и захлопнули дверь. Из-за двери раздался их хохот.

Девушка в розовых тапках переминалась с ноги на ногу и продолжала опрашивать каждого проходящего. У нее была конкретная цель.

– Подождите, скажите, пли-и-из, что важней: похороны, свадьба или рождение? – спросила она приятную пару, спешащую вперед по коридору. Девушка держала коробку киндер-сюрпризов.

– Макс, как думаешь?

– Смерть – это самое важное. Как человек прожил, такую смерть он заслуживает. А похороны – символичный ритуал. Не хотелось бы мне быть сваленным в общую могилу. Киндеренок, ты не согласна?

– А как, по-твоему, прожили солдаты, что похоронены в братских могилах? Они что, неправильно жили? – Девушка Киндеренок внезапно остановилась и круто повернулась, обратившись к другу. Ей захотелось поговорить о смерти.

– Тут не надо обобщать! – возразил Макс. – Кто-то воевал, а кто-то старался прожить долгую и красивую жизнь. Мало ли чего они натворили до войны, к тому же. Откуда ты знаешь, может, у них все было по справедливости?

Девушка в розовых тапках отозвалась:

– Так нельзя говорить.

Макс и Киндеренок были увлечены собственным разговором и не услышали ее:

– Я слышала много историй про людей, пропавших во время войны. Все они были людьми хорошими. И, скорее всего, их похоронили в братских могилах. Тем не менее, их помнят, любят, почитают и все такое прочее. Что скажешь, Максик?

– Все правильно. Не надо утрировать. Если человек вообще похоронен – это страшно и непростительно. Но, к сожалению, это отражает его отношение к жизни. Он, значит, особенно жизнью не дорожил, и она поэтому им не дорожила.

– А!!! – закричала девушка Киндеренок. – Поймала на противоречии. Только что говорил, что «они хотели прожить долгую и красивую жизнь», а теперь – что «они не дорожили жизнью». Как же так?

Макс начал объяснять свою точку зрения. В это время девушка в розовых тапках скрылась в глубине своей комнаты. Дверь она оставила открытой, чтобы слышать разговор в коридоре. Она встряхнула большую тетрадь в яркой обложке, перетрясла книги, а Макс в это время говорил:

– Солдаты – не значит, что они святые или безгрешные. У них тоже всякого хватало. Ты разве не знаешь, что у каждого человека была своя война? Кто-то воевал, а кто-то зарабатывал на этом. Кто-то командовал, а кто-то халатно относился к долгу. Не всегда находились люди, готовые похоронить погибшего или хотя бы зарыть в землю. Война – это такой хаос, где сложно разобраться с собственными проблемами, не то что с чужими. Ну, и так далее. Так что все логично.

Потом Макс обратился к девушке в розовых тапках, которая успела выглянуть в коридор, чтобы показать что-то важное:

– Главнее – похороны. Если они есть – это здорово. Если нет – значит, человека не было. Что это у вас? Изображение ритуала? Похороны? В Китае? Красиво! Киндеренок, посмотри, как чудесно!

– Да, здорово быть похороненным так. Вот тут действительно – ритуал и почтение.

Девушка расцвела. Она слилась с тапками. Вместе – тапки и девушка – окрасили серый коридор розовым оттенком.

– Вы так мне помогли! Знаете, только-только сдала экзамен по этнологии Китая, где мне попался билет про ритуалы в Китае. Профессор написал «удовлетворительно» только за то, что я поставила ритуал похорон выше ритуала по случаю рождения ребенка и ритуала свадьбы! Он сказал, что «сначала человек рождается, потом женится и только потом умирает». Он считал, что я должна была рассказать про ритуалы именно в такой последовательности. Не могла с ним согласиться и поспорила – вы же сами понимаете, как важно быть похороненным с почестями!

Киндеренок заскучала, пока девушка говорила все это. Макс, напротив, заинтересовался:

– Как же вы теперь с такой низкой оценкой? Вам надо жаловаться и пересдать. Попробуйте обратиться в деканат! – последнюю фразу он прокричал с лестницы, так как Киндеренок утащила его за руку подальше от розовых тапок.

Оставшись одна, девушка Ольга нисколько не смутилась из-за поведения Киндеренка. Довольная тем, что оказалась совсем не чокнутой – как предположила накануне, доведя себя до истерики собственными размышлениями о смерти и ритуалах – она постучалась в комнату напротив и попросила у удивленных соседок диск с той песней, что звучала с утра на всех этажах общежития, в том числе из их комнаты.

Девушки не хотели отдавать диск, но Ольга была настойчива. Она совсем не надоедала жалобами по поводу плохо сданного экзамена, молчала относительно важности похорон и, что было совсем удивительно, предложила взять в пользование свой проигрыватель, пока она будет проходить стажировку в Китае, то есть в течение всего семестра, до самого лета.

Девушки не поверили собственным ушам. Они согласились, что похороны важнее прочих ритуалов, хотя их об этом никто не спрашивал. Потом похвалили Ольгины тапки. И только потом отдали диск.

Песня, прослушанная от начала до конца без помех, взволновала Ольгу не меньше, чем результат экзамена по этнологии Китая. Казалось, и говорилось в песне о другой, нестуденческой, жизни, и хоть не было у Ольги печального романа, сердечной ранки – но, все равно, слова песни не оставляли ее равнодушной, заставляли задуматься о превратностях судьбы и о любви к жизни…

В этот же день такие размышления и сама песня проводили Ольгу на консультацию в ректорат, постояли с ней в очереди за визой возле консульства КНР, были рядом в аэропорту и в самолете, который отважно, невзирая на страх Ольги, поднялся в небо, преодолел двухчасовой путь и приземлился в аэропорту города Далянь.

Песня впервые пересекла государственную границу. Китайское государство оказалось заселено людьми, говорящими на красивом, но непонятном языке. Не менее удивительным было то, что Ольга и понимала язык, и сама умела говорить, используя немыслимые комбинации заднеязычных и шипящих звуков.

Песня огляделась и, сразу после заселения в общежитие для иностранных студентов, позвала Ольгу в ближайший парк.

Девушка приехала слишком рано: занятия должны были начаться через месяц, в марте, сейчас же у китайских студентов начинались зимние каникулы, и приближался самый важный праздник – Праздник весны, или Китайский Новый год, который китайцы проводили в стенах своего дома, а в это время улицы пустели, магазины и учреждения закрывались, жизнь в стране замирала.

Но Ольге не хотелось оставаться дома. Просто так ничего не делать целый месяц ей было скучно, и она приехала в Китай раньше…

Парк был чист; из него открывался вид на центр города. За непривычно зелеными деревьями (в феврале Ольге более привычно было видеть снег и залитые льдом улицы) блестели на солнце высокие здания, похожие на тонкие сигаретные пачки.

Она придумала, чем займется в ближайший час: рассмотрит деревья в левой части парка, изучит спортивные сооружения в правой части и сфотографирует аттракционы, расположенные в центре, которые пугали ее, но одновременно привлекали схожестью с детскими дворовыми площадками, оставленными на родине.

В этот момент к ней подошел молодой человек и спросил по-английски, не требуется ли помощь в изучении очевидно чужой, но от этого не менее прекрасной, китайской культуры и одного из ее проявлений, Парка труда, в котором они оба на данный момент находились и наслаждались общением друг с другом на самом распространенном и самом узнаваемом в мире языке.

Юноша говорил медленно и долго, от этого терялся смысл фразы, и Ольге трудно было понять, зачем вообще молодой человек подошел к ней и почему выражается так высокопарно.

– Мне нужны иностранцы для упражнения в английской речи, – просто пояснил юноша.

Он принадлежал к самой многочисленной китайской народности – хань, но всячески игнорировал попытки Ольги заговорить с ним по-китайски. Иностранцы попадались ему крайне редко. Знающие английский иностранцы – еще реже. Такую возможность поупражняться он не мог упустить. Ему даже пришлось откинуть врожденную вежливость и сделать вид, что он не расшифровал тот китайский, на котором изъяснялась Ольга.

Все это Ольга поняла гораздо позже. А пока, огорчившись из-за своего нечеткого китайского произношения, чрезвычайно бодро заговорила на английском языке, который знала чуть лучше.

– Почему в парке никто не пьет пиво? – таким был ее первый вопрос.

Дин Линь рассказал о запрете на распитие спиртных напитков в общественных местах; немного помолчал и добавил, что, в общем, большинству китайцев пиво не по карману.

– Оно у вас такое дешевое! Дешевле, чем в России!

– Все равно дорого.

Дин Линь не захотел говорить о ценах. Его интересовала работа за границей, получение визы и поиски работы. Ольга начала рассказывать о столице России, о ее достопримечательностях, но Дин Линь перебил ее, стал задавать конкретные вопросы и требовать точных ответов. Россия его не интересовала. Не для того он учил английский, платил огромные деньги частному преподавателю, чтобы ехать в соседнюю, неанглоязычную, страну. Его манили такие отдаленные государства, как США, Великобритания и Австралия. Еще привлекала Франция, но не так сильно, как все остальные.

– Я не была нигде, кроме России и Китая, – призналась Ольга, – но знаю, что у Франции много общего с Россией. Представь себе, что раньше, двести лет назад, русские аристократы говорили только на французском языке!

– Да ну! – не поверил Дин Линь. – Не может быть! Где – Франция, и где вы. Я знаю, у вас был коммунизм, вы строили нам заводы. Вы первые полетели в космос. А Франция – это культура, искусство, поэты и художники. Там мода и древние замки, море и горы.

– А у нас в России тоже культура и море! У нас все даже лучше, чем в… Ты знаешь, какую площадь занимает Россия?

– Ну, как Германия, наверное, – неуверенно, после паузы, ответил молодой китайский человек.

– Дурак, что ли? – не сдержалась Ольга. – Мы занимаем шестую часть земли. Россия больше, чем США, чем Австралия. Чем Китай!

– Врешь!

– Сам ты врешь! Китай меньше России!

– Ты знаешь, какой Китай большой? Моя страна – огромная. Мы даже обозначаем ее иероглифом «Срединное государство», а еще «Поднебесная». Думаешь, это только слова?

– Вам казалось, что у вас большая страна, оттого вы и назвали ее «срединной». На самом деле земля – круглая. Вас что, в школе не учили географии?

Затем она сочувственно поинтересовалась:

– У вас что, в классе не было карты мира? Знаешь, как выглядит Италия на карте? А Африка?

Ничего этого Дин Линь не знал. Но он не мог так просто сдать позиции и признать, что его страна меньше России:

– Мы в Китае больше слышим про Америку, чем про Россию. Случайно? Нет. Просто Америка – крупная держава, а ваша страна…

– Еще услышишь. Ты маленький еще. Не знаешь, что было до твоего рождения между нашими государствами. Скоро и думать забудешь про другие страны. И английский свой забудешь, начнешь искать репетитора по русскому. ..

Не договорив, Ольга поднялась со скамейки и направилась к аттракционам. Она переложила плеер в левую руку, чтобы достать из сумки фотоаппарат, как вдруг услышала шаги. Ольга не стала оборачиваться. Она подумала, что Дин Линь хочет извиниться, и ей незачем поворачиваться или идти к нему навстречу.

Но это был другой человек: темный от ежедневной работы на солнце, грязный от работы на стройке. Он быстро догнал Ольгу, выхватил из ее руки плеер и тут же скрылся в неизвестном направлении.

7.

Песню подкидывало на каждом ухабе, на каждой кочке, пока человек не остановился. Он бежал долгое время. Песня, установленная на автоматический повтор, успела сыграть три раза, пока человек не выключил плеер, отдышавшись после бега.

Этот человек совсем не понравился песне. У него глаза разбегались в разные стороны, не могли сосредоточиться на одном предмете. Не каждый по отдельности, а именно вместе. За четверть секунды они успели осмотреть со всех сторон плеер, проходящего мимо господина и его сумку, пассажиров рейсового автобуса, полицейскую машину, выезжавшую из-за угла. Уже через мгновение темный человек был на противоположной стороне улицы. Навстречу шла девушка с рюкзаком, по виду – серьезная и строгая. Рассмотрел ее без стеснения, отчего девушка вспыхнула и отвернулась. Темный человек изобразил довольную улыбку и снова включил плеер.

Зазвучала песня. Она отличалась от тех, что пелись на китайском языке. Человек никогда не смотрел телевизор, не видел ни одного концерта, но прекрасно ориентировался в китайской современной музыке. Это было несложно. В Китае музыка жила на улице. Где-то она звучала из открытого окна. Где-то – из черных штуковин возле дверей супермаркетов. Но самое главное – музыкальная композиция в Китае передавалась от человека к человеку, как в древние времена передавались сказания и новости. У подавляющего большинства китайского населения были хорошо развиты вокальные данные. Китайский гражданин мог пропеть мелодию по памяти, не перевирая, услышав ее всего один раз. Он не фальшивил, не сбивался с ритма, не мешал эту мелодию с какой-нибудь другой. К тому же, пел громко и чисто. Даже темный человек не был исключением. Чтобы запомнить мелодию, ему достаточно было прослушать ее раз или два.

Слова нашей песни он не смог разобрать. Зато хорошо прочувствовал мелодию. Поначалу она была понурой, к припеву подняла голову, в следующем куплете расправила крылья, а потом взлетела и стала нарезать круги, поднимаясь выше и выше, пока не окончился третий припев и не прозвучали последние аккорды.

Темный человек не впечатлился песней. Его сердце принадлежало современной китайской музыке, которая была своей, родной, понятной даже такому темному человеку, каким был он сам. А кем он был? Деревенским юношей, пешком дошедшим до города, промаявшимся несколько дней на улице и в душных ночлежках, пока не подвернулась работа на стройке. Пусть работа была тяжелой, пища – скудной, но это была настоящая еда и настоящая работа. В минуты же наивысшего счастья – после рабочего дня и ужина – он пел песни на родном языке. Те песни, что слышал на улице или от товарищей. Поэтому наша песня ему не понравилась и не могла понравиться. Китайскую музыку он никогда бы не променял на зарубежную.

Он знал, что Китай силен прежде всего людьми – настоящими патриотами. И если он, простой юноша, изменит своей стране, доверившись иностранной песне, то страна станет слабой. Он знал, что, кроме людей, ничего ценного в стране нет. А люди – это он и такие, как он – темные, но чрезвычайно музыкальные люди. Повертел в руках плеер и пошел ночевать на стройку.

А следующим утром решил его продать. В том же парке, где попалась незадачливая иностранка, рядом с детской площадкой по вечерам возникал стихийный рынок, где, прячась от полиции, собирались торговцы контрафактным товаром и случайно попавшими в руки вещами – такие же шустрые бегуны, как он.

Ему не раз доводилось покупать там одежду или обувь. Вещи стоили недорого, а о качестве темный человек никогда не думал. Когда один из его товарищей, студент, подрабатывающий на стройке, заметил, что лучше заплатить за качество, чем покупать каждую неделю новую пару тапочек, темный человек сказал:

– Я не знаю, что такое качество. Я плачу столько, сколько могу себе позволить. На этом рынке я могу купить себе хоть что-то. В других местах цены не по мне.

Студент продолжил говорить о качестве и товарном виде, приводил какие-то примеры из мировой практики потребления, но темный человек не слушал его. Он задумывался, и не раз, о своей бедности, особенно после того, как поселился в городе. Подмечал, как выглядят другие молодые люди, в какие здания они заходят, где едят и что едят. Он все видел и не понимал, почему не может позволить себе всего этого. Ведь и он, и те городские люди жили в одной стране, при одном политическом строе, подчинялись одним законам, имели общие корни и одну историю.

Если бы у него была возможность учиться, он бы непременно окончил школу, поступил в университет. Но откуда было взять деньги на учебу? Даже за начальное и среднее образование нужно было платить. А в деревне, к тому же, приходилось заниматься хозяйством. Из-за всего этого он вырос необразованным. На стройке ему доверяли выполнять только тяжелую, грязную работу. И никогда не хвалили.

Плеер, свободно лежавший в вытянутой руке иностранки, был даром небес. Это был роскошный подарок. Он обесценивал страдания и унижения темного человека в городе Далянь. И мог служить поворотным моментом в его судьбе. Не взять дар небес – значило, выказать им свое неуважение. Темный человек не считал себя ни вором, ни мерзавцем, как назвала его русская девушка Ольга, заметив пропажу. Он внезапно стал человеком, угодным небесным жителям.

Отправившись на работу, утром, он закидал плеер тряпками, на которых спал. Его соседи по бараку, занятые, как и он, на стройке, могли лишить его дара небес, если бы этот дар лежал на виду. Брать же плеер с собой было несусветной глупостью: электронная вещь получила бы тысячу случайных ударов, потрескалась и сломалась.

Этот день запомнился темному юноше на всю жизнь. С ним говорил важный начальник-иностранец, для фирмы которого возводилось здание. Через переводчика он спросил, как долго будет сооружаться последний, двадцатый этаж. Темный человек, взглянув мельком на бригадира, показал иностранцу раскрытую правую пятерню. Тот удивился:

– Пять месяцев?

Когда переводчик перевел его восклицание, темный человек покачал головой и еще раз показал пятерню, только прежде того вытер ее о штанину. Штанина была покрыта цементной пылью, и пятерня стала белой.

– Так сколько? Пять недель?

Темный юноша, наконец, заговорил:

– Дней. Пять дней.

Потом он посмотрел на бригадира. Тот выдохнул с облегчением и произнес свое любимое выражение, которое употреблял постоянно, как только на стройке появлялись иностранцы:

– Окай, окай! – делая ударение на первой гласной.

Выслушав переводчика, начальник засмеялся и пожал темному человеку руку. Ту самую, которая стала белой от цементной пыли. Это видел бригадир, видел переводчик – хитрый круглый китаец в темных очках, которого бригадир боялся больше, чем начальника-иностранца. Видели двадцать чернорабочих, соседей по бараку. Видели два инженера, крановщик и архитектор. Видел студент.

Темный человек сбился, когда попытался сосчитать всех тех, кто видел, как начальник-иностранец пожимал ему руку. Сам он умел считать до десяти, поэтому неудивительно, что сбился со счета. Не от волнения же ему было сбиваться!

Темный человек никогда не волновался. Не такой он был человек. В деревне не из-за чего волноваться. Думай только, как получить побольше урожая да как выручить за него хорошие деньги.

После работы товарищи позвали его играть в мацзян. Темный юноша выиграл немного денег. Вспомнил про плеер поздно вечером, когда закончилась игра и все рабочие разбрелись по своим углам.

На улице стемнело. В феврале темнело рано, оттого и возникал стихийный рынок возле детской площадки Парка труда.

Пришлось идти пешком. Справа от дороги, где-то возле моря, светилась иллюминация и слышалась музыка. Там находились аттракционы и торговые центры, рестораны и дорожки для прогулки, вымощенные гладкой плиткой, очень скользкой в дождливую погоду, которая хоть и редко, но бывала в данной местности.

Темный человек шел вдоль трамвайных рельсов и вспоминал, как заскочил вчера на заднюю площадку трамвая и проехал две остановки, не замеченный водителем. Вообще, следовало зайти в переднюю дверь и положить один юань в стеклянный ящик, что находился возле водителя. Но у него не было лишнего юаня. Всего-то было тридцать юаней, на которые он хотел купить на рынке куртку. Возможно, этих денег не хватило бы на куртку, но прийти, прицениться, поторговаться стоило. Ведь весь товар, что выкладывался на землю в парке, был ворованным, продавцы брали всю выручку себе!

Задняя дверь трамвая случайно оказалась открытой, водитель отвлекся на пассажира, у которого не было одного юаня, зато было десять, одной бумажкой. Водитель попросил его разменять деньги, а потом садиться в транспорт. Пока он объяснял пассажиру все это, темный человек поднялся на заднюю площадку. И смог проехать две остановки до Парка труда.

Сегодня не повезло: трамваи уже не ходили, когда он вышел со стройки. Да он и не надеялся, что водитель вновь отвлечется и не заметит его. Вчера, вообще, был особенный день: поездка в трамвае, плеер.

Сегодня он выиграл два с половиной юаня, из которых на ужин потратил полтора, значит, на куртку оставалось тридцать вчерашних юаней и один сегодняшний. Всего – тридцать один. Еще не стоило забывать о плеере. Его можно было продать за сто или двести юаней. Вообще, технику было сложно продать: темный человек в ней плохо разбирался, а те, кто разбирался хорошо, – занижали цену и настаивали на том, что техника постоянно устаревает, придумываются все новые образцы, а старые стоят все меньше и меньше.

Потом он сказал себе, что сегодня также день был особенным: начальник пожал ему руку, на глазах у остальных рабочих, бригадир похвалил, все позавидовали; к тому же, плеер все еще при нем, и скоро он выручит за него много денег, чтобы отложить их на велосипед. Так темный юноша впервые смело подумал о своей мечте – купить велосипед. Это была странная мечта для жителя Даляня. В этом городе, в отличие от остального Китая, на велосипедах мало кто ездил, более того, ездить на велосипеде считалось здесь проявлением дурного вкуса. Но темный юноша вырос далеко от этого города, а в его родных местах велосипед был самым роскошным средством передвижения.

Тут он представил, как приедет в родную деревню на велосипеде. Сначала его не узнают, примут за начальника. Через некоторое время кто-нибудь из соседей признает в нем того самого мальчишку, что ушел пешком в город, заявив, что не станет батрачить на жадных хозяев, а скоро сам станет богатым человеком.

Почти у самого парка, когда послышалась веселая перебранка продавцов и покупателей, темный юноша загрустил. Велосипед, оказывается, не решал главную проблему, то есть стать независимым в деревне землевладельцем, свободно распоряжающимся и землей, и ее урожаем.

Не додумав эту мысль, он, все же оставив покупку велосипеда главной мечтой, свернул к детской площадке.

Аттракционы для детей не занимали темного человека – он с ранних лет был приучен к работе, редко играл и никогда не жалел об упущенном детстве, так как не знал, что у кого-то оно может проходить иначе. Вокруг него росли точно такие же малые работяги, как он сам.

Детская площадка Парка труда обычно пустовала по вечерам, когда на земле раскладывался товар. Никто не катался на каруселях, качелях, не возился в песочнице и не лазал по крохотным лесенкам. Поэтому до сегодняшнего вечера темный человек не обращал на нее внимания.

Но сегодня что-то изменилось. Он почувствовал это, проходя мимо детской горки – желтой пластиковой доски с бортиками и лестницей. Детская площадка освещалась даже ночью, а сам рынок находился в тени, был слабо освещен.

Темный юноша заметил, что на детской горке что-то движется.

Подошел ближе.

Женщина и мужчина, прилично одетые и довольно чистые, ловили девочку, скатывающуюся с верха горки. Они совсем не обращали внимания на стихийный рынок – ни разу не оглянулись, не бросили взгляд в его сторону. Были абсолютно спокойны и за себя, и за ребенка – конечно, кто посмеет тронуть их в центре города, под боком у мэрии, в шаге от университета? Не заметили они и темного человека. А он стоял, смотрел на них и чему-то улыбался.

Родители катали свою девочку довольно долго. Все это время темный человек смотрел на них, находясь в тени. Когда все трое ушли, он повернулся и прошел к одному из торговцев. Пошептался с ним о чем-то. Получил согласие. Обменял плеер на три бумажки по пятьдесят юаней каждая. Выбрал себе куртку и кеды. Аккуратно завернул старые тапочки в газету и крепко сжал их в руке. А потом вернулся на стройку.