Текст книги "Искра. Судьбе вопреки"

Странное дело. Держалась Тильда дружелюбно и уверенно, словно пару минут назад не обсуждала коварные планы по выведению меня из строя и превращению в жертву ядерных ветров. Звякнул лифт, она вошла внутрь и придержала створки, заметив, что я осталась в холле.

– Ты разве не едешь?

– Куда?

– Генеральный прогон! Макс выжал массовку как лимон. Они на тебя как на богиню уже молятся, так что дай ребятам передышку – поспеши. Ну же!

И улыбалась так искренне и открыто, что я сама стала верить, что собственный слух меня обманывает. Зачем и правда Тильде пытаться от меня избавиться, а затем проявлять доброту? Бред какой-то. Наверняка я что-то не так поняла. Наивно думать, что весь мир крутится вокруг меня одной.

Вошла в служебный лифт. В отличие от технического, этот выполнен в сценическом стиле: бархат, позолота и большое зеркало в тяжелой стариной раме, где сейчас отражалась перепуганная взъерошенная я и лучащаяся счастьем Тильда. Такой контраст привел в чувство. Самые гадкие делишки всегда вершатся с улыбкой! Так, чтобы никто о гадости и не догадался. А что, удобно. Если бы я не слышала разговора с костюмершей, в жизни бы не заподозрила дружелюбную Тильду в коварстве. Актриса! Великолепная! Не хуже Зейды иллюзорной мошенницы и Харви. Тот вообще фокусник. Фактами манипулирует, что жонглер булавами в цирке. И ведь самое главное, хочешь обидеться, а в итоге понимаешь, что, как бы, не на что…

– Идем, провожу тебя до зала.

– А ты не останешься на репетицию? – я ступила на бордовую ковровую дорожку, разглядывая портреты на стенах. Прежде я делала это как зритель, спешно и бегло, выглядывая из-за шикарных причесок других гостей, перьев и всевозможных шляпок, сейчас же, как танцор, могла полюбоваться великими балеринами девятого дистрикта, но не имела на это времени.

– Я? Нет. Раз уж у меня выходной, за что, кстати, огромное спасибо, – совершенно искренне заверила она, – сделаю то, на что у меня никогда не хватало времени!

Посетит родных? Займется благотворительностью? Помедитирует на Льдистом утесе?

– Обертывание для ног с магическим восстановлением!

Ого. На такое отелепатительное времяпрепровождение мое воображение не расщедрилось. Впрочем, как балерина я прекрасно ее понимаю. Посмотреть на мои пальцы ног и расплакаться. Синие, кривоватые и все в незаживающих коростах, потому что стоит им зажить, как нагрузка повторяется. Я слышала, как балерины обсуждали, что появилась какая-то процедура, после которой ноги месяц как новые, никаких мозолей и корост. Весьма завидная процедурка! Вот только мне почку жалко. Наверняка такое дельце стоит как новенький волар.

– Если мне понравится, то обязательно приглашу тебя на следующий сеанс. Как ты на это смотришь?

С дергающимся глазом!

Мы теперь лучшими подругами станем? Быть может, выпросить у нее абонемент на услуги больницы? Ну, мало ли какие у ее дружбы еще подводные камни? Ногу там мне сломает, волосы вырвет, отравит… Исключительно во благо, разумеется!

– Это будет любопытно, – ушла от ответа, не заметив, как мы добрались до двустворчатых золоченых дверей, слишком пафосных, как на мой взгляд, но каких уж есть. Они открывали мир удивительных танцевальных историй!

– Аллевойская! – прогремело на весь немаленький такой концертный зал, стоило мне потянуть ручку двери на себя. И как только узнал, что это я?

– Удачи! – подмигнула Тильда и подтолкнула меня в спину, а то я уже подумывала, как настоящий ариец, дать деру. Ну, с кровью ведь не только боевые славянские черты передались, но и заячьи арийские. Бежать, когда что-то не так…

– Аллевойская! – прорычал Макс, а танцоры на сцене слаженно вздохнули, словно и вправду по ступенькам мимо дорогих бархатных кресел сейчас спускалась не обычная я, а как минимум фетесса. Да нет, судя по взглядам – именно богиня, не меньше. Танцоры тут же плюхнулись на пол, кто в растяжку, кто в звезду, а кто в покойника.

– Бегу, бегу! Тысяча, нет, миллион извинений! – я сложила ладони в умоляющем жесте и свела брови. Да. Откровенно давила на жалость. Макс, повернувшись спиной к сцене, смотрел на меня жестко, недовольно. Струхнула на миг, что все отменит сейчас, чтобы наказать меня за безответственность. Имел право! Он мне такой шанс дает, а я подставляю! Но через мгновенье черты его лица смягчились. Ага, продавила-таки!

– Это как-то связано с исчезновением Хартмана? Среднего брата.

Того, кого мы даже не хотим называть по имени? Того, с которым у вас поединок, фет Ронхарский? Глупый, безосновательный и… хотя почему же безосновательный? Ох, Ланни, в такой ты ж… жаркой ситуации со своими мужчинами, что не позавидуешь!

– Я здесь и готова к плодотворной работе! Обещаю, что не подведу. Буду танцевать, пока не упаду! Если упаду, буду дергаться!

В прямом смысле. Как-то бок нехорошо побаливал. Тот самый, где аппендицит заговоренный. А мы, между прочим, на уроках истории древних цивилизаций проходили, что раньше бабки такие были, которые могли природную искру использовать. Так что они только не заговаривали! Даже лежачих больных на ноги ставили! Некоторые, конечно, заговаривали только зубы – шарлатанов и в наше время полно – но задокументированные факты чудес тоже остались. Поэтому меня всегда смущало – неужели сегодня, когда цивилизация раскрыла искру внутри себя, нельзя придумать способ лечить болезни, не делая операций? Ну, подумаешь, кишочка там прибалдевшая. Успокоить ее и все? Нет. Этим хирургам лишь бы резать! Разумеется, Максу я не стала ничего рассказывать ни о больном аппендиксе, ни о роли Харви в моем опоздании.

– И, пока ты такой лапочка… Ничего, что я пригласила на выступление брата и сестру?

Перевела взгляд на парящие в воздухе ложи. Сейчас они видимые, а когда поднимается занавес и выключается свет – становятся прозрачными, чтобы зрители за ними могли наслаждаться постановкой. Вообще это один из самых больших залов Арт Паласа: три тысячи мест, четырехуровневые балконы, настоящий оркестр в оркестровой яме. По коже пробежали мурашки, когда глянула на освещенную сцену. Туда, где мне предстоит прожить чужую жизнь, обнажить свои чувства, продемонстрировав их если не всему дистрикту, то всем, кто придет на постановку точно. Но в этот вечер я буду танцевать лишь для одного мужчины – моего дедушки…

– И тот гость… Он мне не друг. Это мой дедушка.

Макс открыл было рот, но не нашел слов.

– Я узнала об этом случайно и совершенно недавно. Хочу, чтобы ты понимал, я невероятно благодарна тебе за эту возможность. По-настоящему. От всей души. Ему осталось не так долго, и за возможность станцевать для него я бы отдала многое.

– Я не прошу многого. Только время и труд, – уже мягко и по-доброму произнес мужчина.

– Я вся твоя! – он приподнял бровь. Твоего ж аркха, как неоднозначно прозвучало! – В смысле, как постановщика. Не как мужчины. Ну, то есть… Давай репетировать?

– Поднимайся на сцену. Настроим свет под тебя и пройдемся с самого начала.

Я активно кивнула, затем приняла обезболивающее и еще какие-то таблетки, на тюбике с которыми Григорий дружелюбно написал «Чтобы сразу не померла», после чего завязала пуанты и поднялась на сцену. Макс расщедрился и отпустил массовку на перерыв, предупредив, чтобы много не ели и далеко не разбредались. Мы остались втроем.

Я. Он. И освещенная сцена.

А еще три тысячи пустующих бархатных кресел, на которых через десять часов рассядутся зрители. Они придут за новыми впечатлениями, за эмоциями, за возможностью прожить чужую жизнь, порадоваться и погрустить вместе с героями. Они все будут смотреть на меня, но жить историю я буду для одного человека: своего дедушки. Обвела взглядом темный зал, кутающийся в задумчивый полумрак ожидания, и остановилась взглядом на зависшей в воздухе центральной ложе. Пять широких бархатных кресел, столики для напитков и закусок, напольные подсвечники. Сейчас было так тихо и спокойно, что не верилось в реальность происходящего. Пока Макс решал какие-то вопросы с администратором, я размялась, прошлась по залитой бело-розовыми лучами сцене и потрогала ладонью пол. Деревянный! Такая редкость, что почти не верится. Узкие шершавые доски, покрывающие всю сцену, идеально подходили для танцев: не скользили, но и не цеплялись. Сделала несколько движений, покружилась в туре, прыгнула жете и осталась довольна. На авансцене сияли софиты, скрывающие от меня первые ряды кресел и стоящего в проходе Ронхарского.

– Как ощущения?

– Непередаваемые! – произнесла негромко, обхватив себя руками, по которым мурашки пошли. Руками! – Лигари не помешает? Не уверена, что их получится замазать…

– У Эллы по сценарию никаких символов на руках нет, – произнес он, легко взбегая на сцену по боковой лестнице и, когда добрался до меня, мягко погладил бледнеющую вязь рун. – Если не получится замазать – оставим. Повеселим прессу.

– Это, вообще-то, наказание фетроя пятого дистрикта!

– Ты уникальная, Ландрин, – улыбнулся Максимилиан. – Лигари, фетрои, большая сцена… Ты становишься роковой женщиной.

Ага. Вчерашний пустынный мертвоед, что пытается взлететь устрашающим аркхом. Вчера мыла полы, а сегодня порхаю по этим самым полам на новеньких атласных пуантах. Мечты сбываются? Или мне нужно знать свое место и занять его, пока не спустили с небес на землю.

– Что, Аллевойская, струсила? – он с вызовом посмотрел на меня, и я вскинула подбородок.

– Не дождетесь! Сегодня мы поднимем зал, или я не Александрин Флер Аллевойская-Сайонелл!

Не пальцем делана! Отец-то, оказывается, родственник правящих пятого дистрикта! Так что я не имею права опорочить нашу фамилию. Ни одну из наших фамилий! Жаль, что мама не сможет присутствовать на моем выступлении…

– В таком случае, с самого начала. Затем отработка сцен с групповкой, после обеда генеральный прогон в костюмах и с массовкой. Ну, а после – гримироваться и дебют!

От слова «дебют» мурашки принялись танцевать лихорадочный танец древних индейцев зумба-юмба по всему телу, а внизу живота проснулись бабочки. Ух! Страшно-то как! Страшно захватывающе!

Погас свет, зазвучала музыка. Сейчас во время репетиции это была запись, но на выступлении и генеральном прогоне аккомпанировать будет оркестр. Но даже записанная мелодия в зале с шикарной акустикой звучала так, что заслушаешься. Тильда оказалась права. Не в том, что я скажу ей спасибо за волдыри и чесотку, а в том, что тело само вспомнит движения. Их невозможно не вспомнить. Их не получится забыть, даже если постараться.

Постановка рассказывает историю двух влюбленных. Первая встреча, яркая, насыщенная, на балу у консула, начинается в танцевальном зале и заканчивается в саду. Питер готов сорвать первый поцелуй с губ юной и влюбившейся в него по уши дочери посла, но их разлучает охрана. Питер – всего лишь помощник адвоката и, по мнению отца Эллы, совершенно не подходит его дочери. Вот только не занимает юную героиню экономика и политика, втайне от отца она танцует блюз, такой же взрывной, светлый и оптимистичный, как сама Элла. Проходят дни, героиня уже не надеется снова встретить парня с ясными карими глазами, в которого влюбилась по уши, но на одной из блюз-вечеринок, куда она сбегает поздно вечером, они сталкиваются вновь. Танцуя в паре, понимают, что чувствуют друг друга, как никто. Они живут танцем, дышат им, продолжают друг друга под музыку, сливаются воедино духом и телом. После такого врозь – подобно смерти. В эту ночь Элла и Питер сбегают из дома, долго скитаются, подрабатывая уличными выступлениями, тем и зарабатывая себе на жизнь. Питер бережет ее, как может, но однажды сильно заболевает. Элла смиряет гордость, приходит в дом отца на поклон, умоляет его спасти любимого. Отец соглашается, если Элла выйдет замуж за градоначальника – в летах, но уважаемого фета, а о Питере забудет раз и навсегда. Не остается выбора у героини – самой ей любимого не спасти.

Оправившись от страшной болезни, Питер узнает, что его Элла вышла замуж. Сердце его разбито и жизнь не мила. Он не желает жить в мире, где нет его Эллы, потому идет на Льдистый утес, чтобы спрыгнуть, но судьба распоряжается иначе, ведь первой туда пришла Элла, чье сердце обливается кровью от вынужденного предательства. Питер успеет схватить возлюбленную прежде, чем та спрыгивает с утеса. Они находят друг друга и понимают, что, несмотря на интриги окружения, социальные статусы и сложности, которыми изобилует судьба, не могут жить врозь. Их сердца связаны навеки. Поцелуй и занавес.

Шуршание тяжелой ткани, отрезающей нас с Максом от пустого зала, отрезвило. Мы стояли в объятиях друг друга и продолжали целоваться. Вот только в мыслях моих был другой. Харви. В них всегда был, есть и будет только он. Мы с Максом есть только на сцене. А, когда закрывается занавес, есть только я и Харви.

Аккуратно отстранилась и сделала шаг назад, чтобы упереться ладонями в коленки и восстановить дыхание. Впервые мы прошли постановку полностью, все полтора часа от начала и до конца. Движения я не забыла ни разу. Трижды спуталась, дважды запорола элементы – подогнулась слабая нога на шестом фуэте, и чуть не порвался аппендикс после неудачного приземления из жете, но в целом, как мне показалось, отработала достойно. И даже ни разу не вспомнила ни о Харви, ни о невесте его аркховой стерве, ни об угрозах ребятам. Ничего этого в голове не было. Удивительный покой, безмятежность и наслаждение танцем. До шелеста занавеса.

Во время сольных партий Макс спускался и смотрел из зала, по ходу исполнения давая советы. Ближе к авансцене или напротив, уйти глубже, встать в луч прожектора или скрыться за ним, как работать с декорациями или что-то по поводу эмоций. Технику не трогал, его она устраивала. А вот меня нет. А аппендикс мой вообще в шоке был, потому воспользовавшись передышкой, я подкормила его еще таблеткой обезболивающего и антиподохнина. Как иначе назвать синие пилюли доктора Григория – не знаю, названия на тюбике не имелось. Немного отлегло, но в зал снова заглянули рейгверды.

С ними вообще странная ситуация. Во время сольных партий Макса ко мне подходил тот самый, что дверцу волара открывал и в ответ на благодарность кивнул. Оказывается, он говорить умеет. Спрашивал, все ли со мной в порядке. Отвечала, что в порядке, помирать не собираюсь. В ответ на меня смотрели тяжело, а вот сейчас, сурово сдвинув брови, по проходу меж бархатных кресел плыл ко мне ни кто иной, как Дорский. Фет Дорский. Глава моей личной охраны.

– Посторонним сюда нельзя, – Макс оторвался от совещания с кем-то там не знаю кем, и посмотрел на мужика-мускулу неодобрительно. Того не проняло. Не удивительно. Фет Дорский фета Ронхарского может в узелок завязать. Одной рукой. Вряд ли он вообще чего-то в жизни боится. Таким вот фетом Дорским непослушных детей можно пугать!

– Это ко мне, – оправдалась за мужика-мускулу и вытолкала того из зала. Ну как вытолкала. Он соизволил вытолкаться. У меня есть пара минут, пока Макс занят, можно обсудить все без свидетелей. – Что-то случилось с Харви?

– С вами, – сухо констатировал он, когда мы оказались в залитом солнечным светом холле. Я хмыкнула и пожала плечами.

– Боюсь, у вас какая-то ошибочная информация. Со мной все замечательно.

– И ничего не болит?

Отвела взгляд. Тут у меня рыльце в пушку, а врать лишний раз не хочется.

– Нога немного.

– Нога ниже, – опять констатация факта и взгляд на мою руку, прикрывающую живот.

– А, вы об этом. Просто голодна. Живот разболелся. Вы из-за этого пришли или случилось что-то действительно серьезное?

– Я отвечаю за вашу жизнь и безопасность. Вам хотят, – он задумался, явно подбирая слова, что даже удивительно для человека его профессии, – навредить очень опасные люди. Вы сегодня ели или пили что-нибудь подозрительное.

Не удержалась и рассмеялась. Нет, ну, правда! Как он себе это представляет? Иду я такая, опаньки, подозрительная жидкость, надо бы выпить! Опаньки, пирожок ничейный, закушу-ка…

– Нет, фет Дорский. Ничего подозрительного не принимала и не собираюсь. И я помню – не ешьте ягоды размером с ноготь на большом пальце и грибы больше ладони. Ничего такого. Хотя вот в данный момент убила бы за бутылочку минералки!

Как раз буфет неподалеку, надо бы навестить. Но глава моей личной охраны показал фокус и достал из своих широких штанин бутылку воды:

– Употребляйте в пищу только проверенное, – протянул мне угощение.

С сомнением открыла, принюхалась. Вот сейчас, кажется, я собираюсь принять подозрительную жидкость. Хоть мне и кажется, что вся эта причуда с личной охраной и главой этой самой охраны излишняя, но жить-то всем хочется. Фету Дорскому я верила. Но только потому, что ему верит Харви. Впрочем, воду его все равно пить не стала. Завернула крышку и отдала обратно.

– Правильно сделали. Сонная вода. Повторяю – не пить ничего подозрительного.

– Отелепатеть! А если бы я выпила?

– Антидот при мне. Но пришлось бы прочитать вам лекцию о безопасности. Хочу чтобы вы понимали, ситуация очень серьезная. У нас есть наводка, что вас попытаются отравить. Кто, где и когда – неизвестно.

А вот на этом моменте пить резко расхотелось. И есть. Да и дышать, в общем-то, не особо нужно. Отраву и по воздуху могут распылить. Тильда. Пузырек без надписей. Сдается мне, там что-то похлеще чесотки спрятано.

– Если у вас будут подозрения или наблюдения, любые, делитесь со мной. Это может оказаться важным.

– И где же вас искать? Или людей ваших? Их же не видно никогда.

– Свяжитесь по планшету, я оставил вам свои координаты. Помните, фета, никаких подозрительных жидкостей, ничего подозрительного!

Если он еще раз повторит слово «подозрительно» я его сама заподозрю в чем-то не том. Слишком уж подозрительно он всех подозревает!

– Договорились!

Дверь за спиной едва слышно скрипнула, и в холл вышел Макс. По-хозяйски положив мне ладони на плечи, он тяжело произнес:

– Какие-то проблемы?

Фет Дорский умеет убивать взглядом. Потому что я вот сейчас дышать разучилась. Но Ронхарский и бровью не повел, словно иммунитетом обладал.

– Никаких проблем, – наконец отмер мужик-мускула и, повернувшись ко мне, повторил. – Ничего подозрительного.

Спасибо, что напомнили, а то я уже и забыла. Но язвительность оставила при себе, подарив мужику только странную такую улыбочку. Ну, а что? Это его работа. Он же обо мне заботится, как лучше старается, зачем я его обижать буду? Вообще таких сильных фетов лучше лишний раз не обижать. А то дернется у них рука как-нибудь случайно, потом костей не соберешь, а мне ими еще танцевать!

– И кто это?

– Глава моей личной охраны, – грустно вздохнула, глядя вслед удалявшемуся фету Дорскому и понимая, что объясниться с Максом все же придется. Хотя следует соблюдать пункт договора о конфиденциальности. Интересно, а этот самый договор в силе вообще?

– У тебя есть глава личной охраны?

– Я связана дистриктной тайной. Могу сказать лишь то, что время от времени работаю на Хартманов. И поэтому меня охраняют. К тому же, учитывая мою родословную это, вроде как, положено. Не знаю.

– Хорошо, – запросто согласился он, ничем не выдав ни удивления, ни недовольства. Просто принял как данность, в отличие от Харви, которого вечно штормит по любому поводу и без. – А теперь на сцену. Отрабатывать куски с групповкой.

Эти сцены мы отработали быстро. В отличие от меня, остальные участники постановки – профессионалы, которые ежедневно выходят с «Блюзом» на сцену. Мы проработали взаимодействие и были распущены на целых четыре часа. Перед генеральным прогоном в костюмах следовало набраться сил.

Я отписалась ребятам, чтобы съездили и купили себе красивые наряды для выхода в свет, чтоб не скупились. Разрешила даже воспользоваться моим счетом и скинула реквизиты. Тан, как глава семьи, уверена, уже способен мудро распоряжаться казной Аллевойских, а мне следует больше доверять ребятам. Они доказали свою ответственность и умение делать выводы из ошибок.

Тан: «Не боишься, что сбежим кутить?»

Я: «Я вам верю. Позаботься о сестре. И разрешаю немного развлечься после школы! Зайдите в Нэсти Опкинс или куда вам захочется. Люблю вас!»

Тан: «Ты лучшая старшая сестра!»

Поразительное признание от брата!

– Пообедаем или у тебя планы? – не заметила, что рядом стоял и как-то странно улыбался Макс. У самой у меня улыбка была поперек лица вообще.

– Планы? – его взгляд коснулся планшета. – А, планы? Нет. Оказывается, я лучшая старшая сестра! Всего-то следовало дать доступ ко всем нашим семейным деньгам, чтобы получить такой статус.

Неловкость лопнула мыльным пузырем.

Мы расстались, чтобы принять душ, после чего переплели наши пальцы и направились на последний этаж, как пара. Вот только я не чувствовала нас парой. И вообще считала, что использую Макса. Сейчас мне нужно было уцепиться хоть за что-то, чтобы не сойти с ума. А рядом он – сильный, уверенный в себе мужчина, который даже рядом с Хартманом за словом в карман не полезет и не стушуется перед шкафом Дорским. Простите, фетом Дорским. Он не скрывает своих чувств, окружает меня заботой, при этом не делает поблажек как балетмейстер и гоняет даже больше, чем остальных. Вот и сегодня даже Руперт – один из танцоров – вступился за меня, когда Макс заставил меня седьмой раз повторять одну и ту же связку, якобы она у меня выходит не так, как он показывал. Но пришлось повторить еще шесть, прежде чем начало получаться, а потом еще три, чтобы результат закрепить. Мне хотелось его придушить. Но, когда на дрожащих ногах спускалась в зал, злости уже не было. Каждый выполняет свою работу. Постепенно боль от слов Зейды и поступка Харви отступала. А, если о ней не думать каждые две секунды, то даже забывалась.

А потом забыться помог горячий шоколад с кучей взбитых сливок, большой-большой сэндвич с тунцом, помидорами, брынзой и салатом. Я не хочу думать, сколько он стоил, но с тарелки исчез подозрительно быстро. Потом был суп, потом еще что-то. В общем, я основательно набила себе живот, ни разу не сказав «нет» на предложения Макса. Относительно еды, конечно. Но когда принесли ароматный липовый чай и десерт, животик попросил попридержать енотов.

Колупая ложечкой запеченный в шоколаде банан, я бросала взгляд на задумчивого Ронхарского.

– Что ты не хочешь говорить?

– Не в этом дело. Думаю, стоит ли мне уволить Сандру.

– Все еще думаешь, что это она разлила что-то по полу?

– Не думаю. Знаю. Она сама призналась, как только я пришел к ней. Сказала, что вспылила, была вне себя и хотела сделать тебе подлость. Я объяснил, что не планирую в этом сезоне менять солистку, но, если она продолжит в том же духе, то планы можно и скорректировать.

– А… если ты решишь поменять солистку, – я говорила осторожно, подбирая слова, поскольку Макс мог истолковать мой вопрос неверно. – Кто займет ее место?

– Прости, Ланни, но ты пока не готова, – он добродушно усмехнулся, делая глоток чая. – Несмотря на наши отношения и слухи обо мне…

– Нет, я не себя имела в виду! Ее место может занять Тильда?

– Тильда? – балетмейстер задумался.

– Ну, если бы, скажем, Сандра вылетела из постановки. Я не готова. Другие не дотягивают. Ты бы поставил Тильду на ее место?

Он откинулся на спинку стула и сделал еще несколько глотков, явно размышляя. Только после этого ответил:

– Пожалуй… Наверное да. Из всех, кто сейчас есть в моей труппе, она лучшая. Сразу после Сандры.

– А в какой постановке платят больше?

– Так, Аллевойская. Давай ты сразу спросишь то, что тебя интересует?

Вот не хотела ведь, а, тем не менее, сунула в рот банан. Чтобы этот самый рот занять и не отвечать на вопрос. А жевала я очень и очень медленно. Я не хотела сейчас делиться с Максом тем, что Тильда, возможно, планирует зверское отстранение меня любимой от сегодняшнего выступления. Я могла услышать или понять что-то не так и планировала самостоятельно во всем разобраться, прежде, чем звать на помощь больших и сильных дяденек. Сейчас же мне нужны мотивы. У Тильды нет оснований выкидывать меня из постановки просто так. И зачем бы мне за это спасибо говорить? И зачем ей Сандру подставлять? Только за тем, чтобы ту вышибли, Тильда заняла ее место, а меня, ну вот такая дурная мысль, поставили солисткой «Блюза для двоих». Вроде как и спасибо надо Тильде сказать, но все равно какое-то ай-я-яй получается. Странная рокировка, оправданная лишь в том случае, если во «Взрослых» платят больше. Или это более престижная постановка? Или… Аркх его разберет!

– Да так. Просто мысли вслух. Я думала, вдруг кто-то подставил Сандру.

– Она тебя едва инвалидом не сделала, а ты ее защищаешь?

Пожала плечами.

– Не сделала ведь. Могу понять, ревнующая и рассерженная женщина на многое способна.

Например, помахать перед моим носом палочкой Киссенджера и запретить общаться с ее мужем. Будущим. Который посмеялся над моим признанием в любви. Великогад плешивый. Облезлый пустынный мертвоед! Уу, ненавижу!

– Приму к сведению, – усмехнулся он. – Значит, считаешь, я должен ее оставить?

– Конечно. Как человек она, конечно, говнецо, но танцует превосходно. Зрители платят не за внутренний мир танцоров, а за наше исполнение.

– Вот за это ты мне и нравишься. Душа у тебя чистая.

Ага. Моя чистая душа уже придумала способов тридцать, как избавить этот мир от шатенистой швабры в белом платье. Например, с радостью бы проверила, умеет ли она летать с высоты шара Аклуа Плейз…

Мы наслаждались видом и обществом друг друга до тех пор, пока я не доела десерт, после чего разъевшимся Пугалом, который не так давно переоценил свои размеры, при попытке забраться под диван, поползла в сторону лифтов. Ох, вот уж в чем душу отводить не стоит – так это в еде. Наелась на год вперед и в боку заметно покалывало. Но Максу, кажется, это какое-то садистское удовольствие доставило, потому что он обнимал меня особенно нежно, а потом держал за руку всю дорогу, пока вел меня до гримерки, где оказались мои вещи, оставленные на одном из бархатных стульев концертного зала.

– Располагайся. На сегодняшний вечер – это твоя личная гримерка.

– Отелепатеть! – выдохнула, осматриваясь.

У стены напротив входа – огромный трельяж, заставленный косметикой, справа, за вешалками с костюмами, ютится кресло, на котором можно запросто спрятаться от посторонних глаз, если не хочешь, чтобы тебя нашли. Слева – диван, перед которым журнальный столик с водой и фруктами.

«Подозрительно», – тут же мелькнуло в голове. Надо будет воспользоваться свободным временем и сходить за водой.

Меня положили на диванчик и оставили в покое, пообещав, что через три часа придет Гэлла – костюмерша, чтобы окончательно подогнать костюмы и приготовить меня к генеральному прогону, после которого полтора часа отдыха и большая сцена!

– Отелепатеть! – я откинула голову на подушку и закрыла ладошками лицо. Вряд ли на таких эмоциях удастся отдохнуть.

– Аллевойская, ты готова. Иначе я бы и близко не допустил тебя к сцене, тем более в связке со своим именем. Слышала?

– Ага, – протянула, явив между пальцами один глаз. Посмотрела на Макса и закрыла лицо обратно. Диван подо мной прогнулся, принимая вес балетмейстера, а затем с моего лица убрали ладони, чтобы проникновенно так прошептать.

– Я бы хотел поужинать с тобой. После выступления.

– У фета Сайонелла осталось не так много времени. Мы хотели рассказать ребятам, что он их дедушка. Думаю, сегодня будет очень… очень эмоциональный вечер. Надеюсь, обойдется без крови. Незачем тебе это видеть.

Осталось рассказать об этом самому фету Сайонеллу и ребятам. Впрочем, мне кажется, что пора это сделать. Ребята не простят меня, если не смогут узнать своего деда только потому, что я боялась их познакомить. Знаю, что долго будут дуться за то, что смогла простить его, но…

– Завтра? – не сразу поняла, что Макс имеет в виду. Слишком озаботилась предстоящими событиями.

– Если переживу сегодняшнюю ночь – с радостью.

И было в его взгляде, потяжелевшем, властном и откровенном что-то такое, от чего сердце тревожно обмерло. Кажется, одним ужином Макс ограничиваться уже не хочет. Да он и сейчас, похоже, едва сдерживается, чтобы не вдавить меня в этот диван. Вот только мне вдавливаться не хотелось. Мужчина откинул с моего лба волосы, провел ладонью по щеке, склонился к губам и медленно поцеловал. Не сказать, чтобы мне было неприятно. После репетиций я научилась воспринимать наши поцелуи как нечто вроде упражнения, танцевального движения, не пропускать их через душу. Они не волновали, не сносили крышу, как поцелуи Харви и совершенно точно не заставляли сердце биться чаще.

– Уверен, мы ее переживем. Вместе. Отдыхай.

И меня оставили наедине с кучей мыслей, сомнений и страхов в тихой и мрачной гримерке, освещенной лишь ярко горящими лампочками на трельяже.

Сначала я честно пыталась отдохнуть, но, проворочавшись полчаса, отбросила эту затею. Харви, Харви, Зейда, палочка Киссенджера, снова Харви, фет Сайонелл, ребята… Они танцевали перед моим внутренним взором, смеялись, расплывались, бегали за мной. Хтонический бред в полузабытье вывел из себя окончательно. Я села на диване и связалась с Оуэном.

– Александрин? Все хорошо?

– Ага. Дела разгребаю. Сюрприз для вас готовлю! Как вы смотрите на то, чтобы поужинать с ребятами после балета у нас дома? И рассказать им обо всем?

– Думаешь, они готовы? – на лице великородного отразилось волнение.

– Готовы, не готовы, какая разница? Они удивительные ребята, уверена, смогут вас простить.

– Не суди всех по себе, Александрин. Они юны и вспыльчивы. Как бы ты не осталась крайней.

– Уж я как-нибудь переживу, – вспомнила все те прекрасные эпитеты, которыми не так давно осыпал меня пьяный брат, которого я сунула под ледяной душ. Переживу. Пережила предательство Харви и угрозы Зейды, так и с этим справлюсь!

– Хорошо. Я согласен…

– Как-то не уверенно. Давайте только волноваться вы не будете, ладно? И, кстати, вас проводит Лоби. У меня совсем никак не получится за вами приехать, но уверяю, вы об этом не пожалеете!

– Затейница, – усмехнулся дедушка.

– Помните, полвосьмого! Большой концертный зал, центральная ложа! Вас встретит и проводит администратор.

– Договорились!

С Лоби я решила все быстро. Сегодня она как раз взяла выходной – стазис и операция для Харви отняли у нее много сил, а она еще и в положении. Поэтому предложение развеяться и отдохнуть в театре подруга восприняла с восторгом.

Уладив важные вопросы, я на всякий случай глянула состояние своего счета. Не то, чтобы я не доверяла ребятам, но, как говорится, доверяй да проверяй. Проверила. Скромно закупились в недорогом магазинчике одежды и, судя по пробитому пару минут назад чеку, сейчас отмечают обновки в Нэсти Опкинс. Умнички!

Только хотела отложить планшет и отправиться за водой, как раздался входящий вызов. Таххир? Закатила глаза, но вызов приняла.