Текст книги "10/10"

03. седьмое декабря

Вчера, когда Зоя вернулась домой, занятие Кристины точно не было похоже на работу – она изучала свои селфи.

– Что лучше, как тебе кажется?

Обе фотографии выглядели вполне приемлемо, и Зоя пожала плечами.

– Вот и я не могу выбрать.

– Так оставь нынешнюю.

– Я уже давно ее не меняла, – смущенно сказала Кристина.

– Ну и?..

– Ладно, не суть, все равно это все ужасно. Как там твои в итоге?

– Ну как, на праздники надо работать, типа производственная необходимость – сказала Зоя, плохо имитируя оптимизм. Она собиралась сказать Кристине еще несколько дней назад, но в последнее время тяжело было вставить хоть слово (и Зоя не то чтобы этого очень хотела).

– Серьезно? Ну ты хоть поговорила с ним? Или тебя опять поставили перед фактом? Честно, я не знаю, как ты там вообще держишься до сих пор. У тебя отпуск хоть был в этом году? Почему я его не помню?

– Летом, – сказала Зоя. – Неделя, мы с тобой ходили на речку два раза, если помнишь, остальное время ты была занята. Я уже сама это все плохо помню, если честно. Но тогда никто и не занимался особо, а сейчас есть…

– Какая разница, – сердито перебила Кристина, – отдохнут в Новый год, не переломятся. Серьезно, я вот вроде тебя уговариваю таракана съесть, а не побороться раз в жизни за свои права. Я своим сказала категорическое «нет» на эти праздники, пусть идут в баню, я хочу отдохнуть как нормальный человек.

– Спорим, ты потом все равно тридцать первого без пяти двенадцать будешь с каким-то идиотом его правки обсуждать. Я уже видела твои категорические нет, в том числе на твой собственный день рождения, так что, Кристин, уж кто бы говорил на самом деле.

– Все равно я не позволяю им на себе ездить.

– А я позволяю?

– Ты просто гиперответственная, – с сожалением сказала Кристина. – И я гиперответственная. На таких, как мы, всегда ездят. Просто я борюсь. И выстраиваю границы.

Наутро, по дороге на работу, Зоя увидела, что Кристина уже успела вернуть старое фото профиля. Это начинало раздражать (в конце концов, я же ей не нянька, и зачем вообще просить совета, если потом им все равно не пользуешься?) Одна ее половина ужасно хотела хорошенько встряхнуть Кристину и отчитать, другая с недоумением наблюдала за первой – какая ей, в сущности, разница, как та проводит свое свободное время?

С этим раздражением надо было срочно разбираться, потому что оно было уже совершенно ту мач. Зоя в принципе все реже и реже злилась на людей – сначала, как обычно, желая для всех быть хорошей, потом (через предсказуемые эпизоды спонтанного гнева) осознав, что это работает, что чем дольше анализируешь ситуацию, тем больше вероятность того, что сердиться или не на что, или бесполезно. В конце концов, бывают соседи и хуже, тем более что Кристина выполняет свои обязательства. (И да, если быть совсем честной – момент раздражения и недовольства у Зои обычно наступал ровно перед очередным сближением. Если она и отношения – дружеские, романтические, все равно – его переживали, то пути назад не было.)

А, вот, насчет обязательств.

Например, первое время Кристина – по собственной инициативе – исправно драила квартиру в отсутствие Зои, заставляя ту мрачно думать о своей некомпетентности как хозяйки (на самом деле Зоя тоже любила убирать, когда дома никого не было, а сейчас дома постоянно кто-то был – и кто, собственно говоря, был в этом виноват?). Сейчас же она в основном громко анонсировала, что пропылесосит, постирает или что-нибудь еще в этом роде, но когда Зоя возвращалась с работы, пылесос мог одиноко стоять посреди комнаты, а Кристина – вдохновенно утыкаться в телефон. Если Зоя предпринимала попытку убрать пылесос или, мысленно выругавшись, начать убирать самостоятельно, Кристина громко возмущалась, что не нужно ей делать намеков, и что раз она сказала, значит, уберет. Зоя по-прежнему была слишком вежливой, чтобы высказывать свои претензии вслух, и то, что ей даже не позволяли побыть мазохисткой и сгладить ситуацию, ранило невыносимо.

Если уж на то пошло, Кристину чаще всего хватало только на большие и трудоемкие проекты: опять же, отдраить, перестирать и прочее получалось, а доносить свои чашки и тарелки до раковины (или до кухни вообще) – не очень, не говоря уже о том, чтобы каким-нибудь образом их помыть, например. После походов в магазин она оставляла пустые пакеты посреди кухни или пинала их куда-нибудь под стол, откуда Зоя, тщетно надеявшаяся на чудо, извлекала их по достижении десяти-пятнадцати штук.

– Кристин, – сказала она как-то, – а мы можем договориться насчет пакетов?

– А они там никому не мешают, – пожала плечами Кристина и телепортировалась к себе в комнату, естественно, оставив на столе тарелку с вилкой.

– И насчет посуды тоже, – печально крикнула Зоя.

– Зой, ничего страшного, поставь в раковину просто, я помою, как освобожусь, – крикнула Кристина в ответ из-за двери.

(НЕ ПОМОЕШЬ, ЧЕРТ ПОБЕРИ, НЕ ПОМОЕШЬ, Я ЭТО УЖЕ ВИДЕЛА, ВСЕ ТАК И ПРОСТОИТ В РАКОВИНЕ ПОЛДНЯ, А ЕСЛИ Я ПОЙДУ НА ПРИНЦИП И РЕШУ НЕ МЫТЬ, ТЫ ПРОСТО ВОЗЬМЕШЬ НОВОЕ И ЧИСТОЕ, ГОСПОДИ БОЖЕ МОЙ, ОТКУДА ТЕБЯ ТАКУЮ ПРИНЕСЛО)

Другой вопрос – Кристинин meltdown по поводу фотографий (meltdown, черт, а по-русски это как будет?) подцепил в Зоиной памяти ее собственный meltdown (да как же, аааа), когда после их последнего разговора с Игорем она пришла домой и стала с методичностью зомби-убийцы удалять из соцсетей все свои фотографии. Именно свои, не их совместные, потому что это всегда казалось Зое – пользуясь любимым словом ее родителей – неумным. (Когда пара разводится, кому достаются кадры совместных фотосессий с наигранными улыбками и постановочными целованиями рук? Жаль, теперь уже не проверишь.) У Зои не было потребности делать какие-то публичные заявления: она не раз видела, как разведенные одноклассницы постили про «новый имидж….. и новую жизнь….», и это всегда выглядело жалко. Почему, собственно? Да, если быть честной, такое откровенное «посмотрите на меня» вызывало не только стыд, но и некоторую зависть – оказывается, кому-то хватает сил привлечь к себе внимание, заявить «мне плохо, и я хочу, чтобы было хорошо», не стараясь похоронить свой месседж под ироничными отсылками, которые все равно никто не узнаёт, как бы ты этого ни хотела. Глядя на чужие профили в инстаграме, Зоя без всяких усилий узнавала, кто женился, кто развелся, кто изменял, а кто недавно помирился и почему. Кто и что мог сказать, глядя на ее инстаграм? Кто и что мог сказать, глядя на нее саму?

Так, возвращаясь к теме, Кристина – эту мысль обязательно надо додумать, пока она окончательно не съела мозг. Кажется, момент, когда нужно подводить какие-то итоги, еще не настал – да, она неидеальна в быту, да, она время от времени ноет и очень часто трещит подолгу, не заботясь о том, слушает ли ее кто-нибудь. Да, при всей своей начитанности и способности быстро и емко сформулировать, что происходит в бесконечно анализируемых ей книгах, она жутко наивная. Вот оно, подумала Зоя. Тяжело, когда кто-то рядом наивнее тебя – приходится все время бороться с садистским, бессовестным желанием ткнуть человека носом только потому, что ты можешь. Так любили делать старшие в ее детстве, так любили делать учителя где бы то ни было. Так было принято делать с людьми, чтобы быстрее взрослели и умнели.

У Зои, раз уж на то пошло, уже давно была одна и та же фотография профиля – на ней она лежала на полу в розовом парике и черной водолазке, не то трагически, не то призывно раскинув руки. Она хорошо помнила этот день: это была (бог знает почему) костюмная вечеринка на восьмое марта в офисе у Игоря, она, как обычно, работала до последнего момента и не придумала себе костюм. Розовый парик Зоя купила еще в школе для какого-то Хэллоуина, но надевала только дома, найдя его во время очередной уборки в шкафу. Собственно, в ее переполненную сумку с вещами для переезда он попал по ошибке в пакете с одеждой, и в конце концов Зое не пришло ничего в голову, кроме как надеть его, черную водолазку, серую юбку в клеточку и высокие сапоги. («Я не знаю, что это, но выглядишь круто», – одобрил Игорь.)

На вечеринке все понимающе щурились, пытаясь вспомнить, из какого Зоя фильма. Зое было достаточно того, что она не была похожа на себя. Они с Игорем быстро нашли свободное помещение, но не для секса, как решило большинство, а для тихого совместного выпить и полежать на полу, которого у них в силу усталости и недостатка времени не было уже давно. Им редко удавалось совместить графики так, чтобы вечером оба были свободны, и этот вечер был первым таким временем за месяц. Было, пожалуй, даже лучше, что они не остались у него или у нее дома, потому что досуг точно свелся бы к некрепкому совместному сну, тихим жалобам на начальство и проверке телефонов на предмет оповещений из рабочих чатов.

В общем, Зоя лежала на полу, Игорю пришло в голову ее сфотографировать, и, конечно, получилось сначала не очень, а потом хорошо, потому что она ни на кого никогда не смотрела так, как на Игоря.

Зоино фото смотрело на Зою с любовью. Оно ее понимало и принимало.

Она больше ни разу не смогла себя заставить надеть этот наряд.

* * *

Кроме более или менее ясной концепции своего романтического будущего, Кристина вынесла из университета четкое убеждение, что работать в офисе с 9 до 6 не будет ни за что и никогда. Она долго уговаривала отца, что фриланс – это будущее, и так же долго выслушивала, что работа без социальных гарантий – не работа, а без диплома ее и вовсе никуда не возьмут. Когда Кристине надоело слушать, она стала тихо искать заказчиков, несколько месяцев натыкаясь на непонятные ей биржи и путаясь в расценках. Потом, как ей показалось, ее нашла работа мечты – писать эссе для нерадивых американских школьников. Это было совершенно неэтично, но неплохо оплачивалось и позволяло красиво о себе рассказывать: «читаю книжки за деньги». Собственно говоря, поначалу все примерно так и было: первые года два Кристина знакомилась с американской школьно-колледжной программой по литературе и к концу этого срока, не особо задумываясь, могла за пару часов накидать что-нибудь о символизме «Лотереи» Ширли Джексон или о своеобразии стихотворений Эмили Дикинсон. Пожалуй, единственным полезным, что она вынесла из этой практики (не считая, конечно, очень быстро прокачавшегося английского), была искренняя любовь к прочитанным книгам. Кристине нравилось все: и несчастные сестры Бэннер Эдит Уортон, и жуткий рассказ Лоуренса о мальчике с игрушечной лошадкой, и (особенно) переписчик Бартлби Мелвилла.

По прошествии этих двух лет Кристину нашла еще одна работа – ребята платили больше и обещали, что темы будут по ее профилю, но со временем она стала понимать, что на подготовку текста стало уходить гораздо больше времени. Она несколько раз писала заказчикам (конечно, это было наивно), что могла бы больше и лучше писать о литературе, в крайнем случае о психологии, но не об экономике или педагогике. Проблемы не заставили себя ждать: клиенты получали низкие баллы, потому что Кристина плавала в теме, жаловались, работодатели Кристины с садистским удовольствием пересылали ей все их гневные письма. Она нервничала и даже плакала, пока не поняла, что им все равно – после чего было решено, что и ей все равно, пока ей платят.

Она наслаждалась свободным графиком, который на деле становился все менее свободным. Конечно, не нужно было никуда ездить, как Зое, но сейчас она вычитывала (если честно: переписывала) диссертацию для малайзийской учительницы английского, и на это магическим образом уходил весь день. Кристина перелопатила кучу литературы. Учительница хотела быть на связи двадцать четыре часа в сутки и бесконечно просила правок. Сначала Кристину забавляло, что в письмах ее называли «мадам», но спустя несколько месяцев оповещения с этим словом моментально портили ей настроение. Учительница не понимала многое из того, что писала Кристина, и требовала перевести на понятный ей язык. Кристина с трудом продиралась сквозь ее странные инструкции, мрачно думая, что выучила бы малайский, хинди или один из диалектов китайского, знай она, откуда именно ее клиентка. Конкретно сегодня поиски общего языка с заказчицей настолько вывели ее из себя, что она бросила писать и решила лучше привести в порядок квартиру – дома, когда она оставалась одна, это ее всегда расслабляло. Сейчас, однако, чаще случалось другое – как только она принималась за что-то потенциально успокоительное, в голове запускалась одна из двух программ: «как там Максим» или «надо напомнить Максиму, что я есть». Поэтому пылесос мог быть брошен на самом видном месте, белье – в стиральной машине, жидкость для мытья посуды и губка – в раковине вместе с самой посудой.

Еще Кристина, будучи в расстроенных чувствах, регулярно поджигала сковородки без еды и чайники без воды. Все, что касалось кухонных дел, ее чрезвычайно нервировало. Отец не давал ей делать спокойно буквально ничего – сам он готовить умел плохо и не любил, но Кристину критиковал беспощадно, совсем так же, как до этого критиковал ее мать. Доходило до того, что у Кристины тряслись руки от мысли, что нужно зажигать спичку или брать в руки нож – все обязательно было недостаточно быстро, неаккуратно, «не как у хорошей хозяйки». Чем больше она отстранялась от готовки, тем чаще готовили (а потом и убирали) женщины отца, ни одна из которых не любила Кристину – разумеется, им было непонятно, почему в свои восемнадцать-двадцать один-двадцать четыре она все еще сидит дома и не дает отцу свободу. И что это, в конце концов, за работа для девушки – сидеть в четырех стенах? Где она собирается искать мужа?

После дня рождения прошла уже почти неделя, но Максим на связь не выходил – только лайкал фотографии, которых Кристина предсказуемо стала выкладывать больше (но не настолько много, чтобы это выглядело подозрительно, боже, она ведь не какая-нибудь дура). Кристина прочитала столько книг о психологии взаимоотношений мужчины и женщины (чьи авторы нередко не имели соответствующего образования), что долго приходить в себя после разочарования с Максимом не пришлось. Она дождалась, пока Зоя уйдет на работу, уселась у зеркала и сообщила себе:

– Ты королева. Ты не имеешь права сидеть и ныть.

Прелесть Кристининых книг заключалась в том, что они максимально оттягивали момент саморазоблачения – для этого нужно было всего лишь держать свою читательницу постоянно занятой. Вопросник номер один, вопросник номер два. Таблица для подсчета результатов в конце книги (если читаешь на телефоне или онлайн – будешь занята в два раза дольше). Довольны ли вы собой (конечно, нет). Что вы хотите изменить в себе: лицо-волосы-вес-голос-стиль. Подробно по каждому пункту. Нарисуйте себя идеальную. Какая она. Как ее зовут. Как к ней относятся окружающие. Чем она занимается. Сколько вы зарабатываете: необходимый отрезвляющий вопрос после того, как представите, что придется изменить и сколько потратить на магазины, салоны и спортзалы. Чем бы вы на самом деле хотели заниматься. Менять карьеру не страшно. Помните, что у вас всегда есть эта книга, которая поддержит вас в нищете.

Одна книжка, которую Кристина прочитала как откровение, выстраивала длинный и подробный план завоевания парня – нет, собственно, даже не завоевания, это было плохое слово из книг для каких-то бесчувственных стерв. Там все было гораздо более кинематографично (что привлекало ее сразу и бесповоротно). Две писательницы-психологини подробно разбирали типы невзаимных отношений (Кристина так и не поняла, куда отнести свои), после чего заключали: вне зависимости от типа (тут Кристина немного успокоилась) решение будет одно и то же. Нужно внезапно и бесследно пропасть из жизни своего объекта. Не отвечать на его сообщения или звонки. Если вы коллеги – игнорировать его на работе. Если ходите по одному и тому же маршруту – сменить маршрут.

Все это нужно было сделать как минимум на полгода (спокойствие Кристины куда-то опять пропало), в течение которых от девушки требовалось сменить имидж на тот, о котором она всегда мечтала, найти хобби, завести новых друзей, в общем, познать самоё себя и всячески изображать самодостаточность в ожидании дня Х. В день Х необходимо было запланировать встречу с объектом – не неожиданную, фу, мы не из вот этих, которые занимаются постановочными свиданиями и другим притворством! – явиться на нее во всей красе и сообщить о своих чувствах.

Книга была такая подробная и с таким количеством рекомендаций, что Кристина сначала взялась ее конспектировать, но потом бросила и стала подчеркивать нужное прямо в тексте (хотя терпеть не могла, когда это делали другие). Все выглядело стройно и логично – за исключением одного пункта, самого первого. Проблема заключалась в том, что Кристина не могла перестать отвечать на звонки и сообщения Максима, потому что он ей никогда не звонил и не писал. К сожалению, в книге ничего не говорилось о том, что перестать делать, когда общая у вас только глубокая духовная связь, причем в основном с твоей стороны.

04. десятое декабря

This is a red car, this is a big bus, this is a nice house. После уроков Зоя чувствовала, что тупеет, потому что простые английские фразы повторялись внутри как заклинания – и если бы хотя бы «я самая обаятельная и привлекательная», шутила она, а то на что я тренирую свое подсознание, на распознавание больших автобусов? О детских песенках и говорить не стоило: они въедались в мозг на два-три дня и забивали остатки памяти бутылочками, уточками и снежинками.

С детьми Зоя работать не любила. Это не значило «ненавидела детей», как думали некоторые коллеги (если ты не любишь кофе, значит ли это, что тебя нельзя оставлять с кофе в одной комнате?). Зоя скорее не любила себя в присутствии детей. Ей не раз говорили, что у нее без особых усилий получается контролировать группы, а дети, два-три урока требовавшие свою старую учительницу, через два-три месяца висели на Зое как обезьянки. Это не было ей неприятно само по себе, но с младшими школьниками она ни на минуту не могла расслабиться, и в конце занятий у нее не было ощущения прогресса. Ей было нетрудно считывать взрослых, но детей она понимала плохо, скорее угадывая автоматически, что им может быть нужно. Осознание, что этого во многих случаях оказывалось достаточно, не очень помогало, и напряжение за год никуда не делось.

Потом еще, разумеется, были родители: папы с подзатыльниками сыновьям, которые сникали и съеживались после уроков; бабушки, требующие сейчас же «сказать что-нибудь по-английски» от рыдающих внучек, которые весь урок хотели то печенье, то в туалет; иногда дедушки или откровенно чужие мужики подшофе, забирающие по два-три ребенка сразу. Иногда мамы, забывшие, какого ребенка нужно забрать откуда. Конечно, это не было правилом, но не было и исключением – Зое нравились три-четыре семьи, вежливые и внимательные, но от остальных она старалась держаться в стороне. Ей несколько раз приходилось оставаться в школе с одной и той же девочкой, которую никто не спешил забирать. Девочка была славная, но шумная и разговорчивая (не хуже Кристины). Больше всего она почему-то любила включать Зое на телефоне свои любимые песни – в основном Егора Крида – и демонстрировать под музыку гибкие суставы кукол Monster High. Зоя имитировала энтузиазм, думая – это значит, когда у тебя свой собственный ребенок, то все то же самое продолжается двадцать четыре часа в сутки? Он тебя оккупирует? И ты его потом подбрасываешь учительнице английского, чтобы выгадать свободные полчаса?

Одна часть ее сознания всегда говорила, что сейчас никто уже никого не заставляет рожать, и что это личное дело каждого… и достижения медицины… и феминизм… Другая же часть – темная и липкая, как болото – шептала: «Вот твои родители умрут и так внуков и не увидят». Разговоры о внуках уже звучали, причем внуки, как и работа, должны были сами магическим образом откуда-то появиться в нужный момент – не раньше и не позже. Как Гендальф. (Инстинкт размножения: остальные инстинктивно понимают, что тебе пришла пора размножаться, и настаивают, чтобы ты размножался).

Когда Зоя была с Игорем, разговоры на какое-то время утихли, сменившись понимающим «ну да, ему же надо встать на ноги». А мне можно все это время лежать, угрюмо думала Зоя. Их расставание вернуло все на круги своя, только теперь напоминания звучали с удвоенной частотой, потому что, видимо, Зоя в свои двадцать пять начала считаться некачественной, как бы с истекающим сроком годности. Она молчала, она едко спрашивала, стоит ли ей родить от первого встречного, она пыталась взять логикой. Ничего не помогало. Разрыв с Игорем был очередным семейным разочарованием. Вы требуете внуков так активно, что все отчетливее становится слышно – ты нам надоела, мы и тебя-то толком не любили, так хоть дала бы нам что-нибудь, что мы могли бы любить. В конце концов, ты у нас в долгу, разве нет?

Последние полгода на этой работе она старалась выкроить себе перерыв, если не получалось выставить занятия одним большим блоком и уйти домой пораньше, и в этот перерыв сбежать, смыться куда угодно, очень медленно пойти в кондитерскую на углу и очень долго выбирать там булочку, и взять, конечно, булочку и пирожок, что, конечно, уже сказывалось на некоторой Зоиной одежде. (На этом фоне бесконечные Кристинины замечания о том, какая Зоя худая и куда ей еще худеть, раздражали еще больше, но глухо и тихо, как и все остальное.) Зое иногда казалось, что теплый слоеный пирожок с грибами – единственная стоящая часть ее дня.

Их офис находился в общежитии университета, и чтобы спрятаться, нужно было просто уйти вглубь квартала, найти там лавочку, свободную от студентов, и слиться с местностью. Зоя по-прежнему могла сойти за одну из них – хорошо это было или плохо. До недавнего времени к ней еще подкатывали местные юноши, но, видимо, лицо у нее теперь было такое зверское, что не стоило и пробовать. Когда она в последний раз пыталась что-то сказать миру с помощью внешнего вида? Большинство Зоиной одежды было куплено ещё в университетские годы – она носила все аккуратно, не очень худела и не очень поправлялась. Теперь, в другом городе, вся одежда могла считаться новой. Очень eco-friendly, очень sustainable. Зоя выглядела хорошо, но у этого хорошо был необъяснимый, но считываемый оттенок экзистенциального ужаса.

«Вы такая юная», – укоризненно сказала ей на прошлой неделе женщина, приведшая на пробное занятие сына, и попросила «кого-нибудь опытного». Зоя притворилась, что ей все равно, и нежно ответила, что найти своего преподавателя очень важно, и что им обязательно кого-нибудь подберут. Женщина еще несколько минут рассуждала о некомпетентности студентов, заключив: «Вы же понимаете, что ничего не можете нам дать».

Как будто вы что-то можете дать мне, в очередной раз подумала Зоя, отряхивая крошки с пальто. Технически у нее оставалось пятнадцать минут до урока, и к этому времени она обычно выдвигалась обратно в офис, но сегодня, несмотря на сырость и пронизывающий ветер, она продолжала сидеть на том же месте, лениво шевеля ботинками, чтобы совсем не околеть.

* * *

Плюсы:

– у меня нет сил искать другую работу

– тут не самая худшая зарплата в мире

– все хорошие/нормальные, кроме очевидного

– мне нравится преподавать

– мне нравятся студенты

– администраторша добрая

Минусы:

– ездить далеко

– никто не собирается чинить отопление

– от обогревателя сухой воздух и тяжело подолгу разговаривать

– текучка и все время надо быть на подхвате

– шеф торчит в офисе

– нельзя заниматься только со взрослыми (Ларисе можно О. о)

– родители достают (и мои, и чужие, ха-ха)

– бесполезно говорить про трудовую

– Лариса отбирает себе удобный класс (если она еще раз перенесет мои вещи, я ее пну)

– с зарплаты пока так и не получается что-то откладывать

– рассылки (НЕНАВИЖУ)

– тяжело по пять-шесть часов без перерывов

– тяжело по пять-шесть часов с пятью-шестью окнами

– у меня, судя по всему, завышенные требования

* * *

– Мы должны узнать, что он сейчас делает, – хищно сказала Кристина.

Это была одна из их с Зоей безоговорочных точек соприкосновения: гуглить профили бывших общих знакомых – из школы, из университета, из прошлой жизни, короче говоря. Теперь уже было тяжело говорить про «прошлую жизнь» – благодаря соцсетям все и всё существовало одновременно, и не нужно было вымученных встреч выпускников, чтобы узнать, как у кого дела. Людей, по какой-то причине выпавших с твоей орбиты, можно было легко затащить обратно, и при благоприятном стечении обстоятельств они бы об этом даже не узнали – можно было ничего не лайкать, ни на что не подписываться, все лежало как на ладони. Кристине казались почти что оскорбительными закрытые профили в соцсетях (здесь они с Зоей не сошлись во мнениях, но Зоя как минимум признала, что совсем не иметь нигде страницы подозрительно).

Они в основном смотрели и читали разное – Кристине пришлось быстро отказаться от почерпнутой из ситкомов идеи, что они с соседкой по квартире каждый вечер будут смотреть вместе сериалы с тазиком чипсов. (О, как ей этого не хватало дома с отцом – он хотел смотреть только отечественные детективы, и непременно вместе с Кристиной, и обижался каждый раз, когда она брала в руки книгу или телефон или надолго выходила из комнаты. Приходилось прикрываться ноутбуком и говорить, что у нее срочная работа.) Даже совместные походы на пиццу постепенно сошли на нет – несколько раз Зоя писала с работы, что вечером будет готовиться к завтрашним урокам, потом, кажется, приболела, потом Кристина стала чувствовать, что предложение каждый раз исходит от нее, и это ей не понравилось.

Ее организм, измученный фрилансом, просил хоть какое-то подобие графика, традиций, чего-нибудь регулярно повторяющегося в качестве опоры. Первое время у нее получалось выходить из дома только поздно вечером – в сентябре, когда она приехала, стояла необычная жара, и Кристине хотелось хоть когда-нибудь дышать свежим воздухом. Потом целый месяц шли дожди, и у нее было так много работы, что она едва успевала на десять минут выбежать в магазин. Конечно, она грызла себя за то, что слишком много времени проводит онлайн и за книгами про отношения – но кто был виноват, что все происходит так медленно, так по-черепашьи? Чем дальше, тем больше Кристине казалось, что взаимностью ей не отвечает вообще никто и ничто – ни Максим, ни работа, ни Зоя. Иногда, однако, головоломка складывалась – как, например, сегодня.

Через два часа во всех соцсетях сразу разговор беспечно ехал себе и сворачивал то туда, то сюда без всякой цели. Вспомнили школьную учительницу, которую очень ценили как хорошую специалистку, но тихо ненавидели за тяжелый характер.

– Я как-то гуглила ее, – сообщила Кристина, – наткнулась на какой-то форум, там отзывы, конечно… С нашей параллели тоже писали – из класса никого не было, а с параллели очень разные вещи пишут.

– Я уже и забыла, что ты ее тоже застала у нас.

– Да, она же у нас классная была эти два года – потом ее сняли, и я ушла в лицей как раз.

– Ты писала что-нибудь? В смысле на форум?

– Зачем? Ну вот зачем? Она старая – ну да, предположим, что старая дура – но что, она будет это читать? Если будет – ужасно, это не перевоспитает ее и не наставит на путь истинный, что ли, ей же лет сто уже или сколько. Если не будет – тем более, зачем это? Только потому что ты можешь безнаказанно гавкнуть что-то у человека за спиной и знать, что он почти гарантированно не услышит?

– Я это не совсем так вижу, – сказала Зоя. – Мне кажется, это неплохо – быть честными насчет учителей, насчет родственников, если они нас мучили или обижали. Иногда помогает просто сказать это вслух – но не буквально вслух, ты же не будешь у себя на балконе кричать: «Меня обидела Вера Семенна!»

– Мне помогает, если я говорю кому-то, кто для меня важен. Вот как тебе, например. У меня даже родители не понимали, что такого она нам сделала – что толку незнакомым людям говорить, если они тем более не поймут?

– Ну как минимум они могут подумать «ффух, у меня тоже такое было, я не один» – у них не Вера Семенна была, допустим, а Серафима Петровна…

– Или Серафим Петрович.

– Или Серафим Петрович. Шестикрылый С. П. Суть не в этом. Просто это очень одиноко, когда совсем никому ничего не можешь сказать. Причем прямо сказать, как было, а не делая из этого шутку. Нас же все время просят со всех сторон быть хорошими, никого не расстраивать, входить в чужое положение. Мне вон мама сколько раз говорила, что Вера Семенна несчастная женщина, и что мне надо просто не обращать на нее внимание. Да, было бы очень легко не обращать на нее внимание, если бы я была взрослая и работала с ней в соседнем отделе, и могла развернуться и уйти в любой момент в свой отдел. А когда тебе надо сидеть тихо в ее присутствии полтора часа и ждать, скажет она сегодня гадость про тебя или про кого-нибудь еще? И при этом она еще оценки ставит?

– Но ты всегда могла постоять за себя, я помню, – сказала Кристина восхищенно.

– Знаешь, как это было страшно, – Зоя поморщилась, тоже вспоминая. – Меня колотило потом. У меня ощущение сейчас, что я остатки нервов в школе как раз и оставила. Поэтому так тяжело на детей смотреть – я у некоторых прямо за спиной какую-нибудь гадскую Веру Семенну вижу, они так съеживаются, когда я их поправляю, и не зло, не обидно, как она делала. Хоть вешайся от этого всего. Суть в том, короче, что не должно так быть. Не надо работать с детьми, если ты урод. Не надо считать, что ты делаешь им огромное одолжение уже тем, что, видите ли, Пошел В Эту Неблагодарную Профессию.

Они немного посидели в тишине, думая, и Кристине пришло в голову, что в этот редкий момент взаимопонимания, когда ни одна из них не занята и не смертельно устала, можно было бы спросить Зоиного совета насчет Максима.

Вместо этого она сказала:

– А что там Игорь?

У Зои стало такое лицо, как будто ее ни с того ни с сего обматерили в общественном транспорте.

*** Да, в чем-то я идиотка, но не во всем же сразу, расстроенно думала Кристина. Ее так же сильно, как Зою, царапало, когда она чего-то не понимала (хотя это и не было так заметно, и она никогда не делала спектакль из своей глупости или неловкости). Да, думала она следующим номером, я иногда идиотка, но я не слепая. Я категорически не понимаю, почему они расстались. Если быть совсем честной, я не понимаю, почему здесь живу я, а не Игорь. То есть вы с парнем вместе больше года. У тебя свободная квартира. Ты могла бы легко пригласить сюда парня, но вместо этого зовешь идиотку, которая когда-то где-то там с тобой училась, и, судя по всему, она тебя раздражает. Это слишком сложно. Это не благотворительность, потому что мне было где жить – и если уж на то пошло, Зоя сама предложила, Зоя сама вывешивала объявление на фейсбук и в контакте. (Почему, кстати, «на» и «в»?) И это при живом-то парне?