Текст книги "Практическая политология: пособие по контакту с реальностью"

Системе очень трудно реформировать самое себя, но она вынуждена это будет делать, потому что ее ресурс сжимается, и потому что она вынуждена худо-бедно подстраиваться под запросы общества. Она могла бы быть автономна, если бы у нее, как в 2000-е годы, были свои собственные источники доходов, но сейчас их уже нет. Если вы добываете деньги из граждан, а не из нефти, вы вынуждены с гражданами больше считаться. Система это еще очень плохо понимает, она не привыкла действовать в таком модусе, и не знает, что с этим делать. Следующие два года она будет пытаться этому учиться.

31.12.2016

Почему войны силовиков – это не то, что мы думаем
Как понимать последние громкие перестановки и уголовные дела

Зачем вообще гражданину интересоваться перестановками в административных структурах и борьбой силовиков друг с другом, если он не работает в этих структурах и сам не силовик? В необходимости отличать Управление собственной безопасности ФСБ от департамента экономической безопасности той же службы, а Службу безопасности президента в частности от ФСО в целом, расшифровывать аббревиатуру ГУЭБиПК, а также уметь показывать на карте поселки Ящерово, Акулинино, Сосны и Озеро есть нечто довольно избыточное и унизительное.

Ненамного умнее выглядит выискивание «тенденций» и «трендов» в том сочетании разнонаправленных случайностей, которым заполнена ежедневная новостная лента. Постараемся сформулировать тот необходимый минимум понимания происходящего, который не включает запоминание сложных схем «такой-то – человек такого-то» и вообще не требует знания каких-либо фамилий.

То, что мы видим, – это не скоординированная кампания, не «война с коррупцией», не «чистки», а неизбежный ход вещей: обострение внутривидовой конкуренции на фоне сужения ресурсной базы. Это основная причина. Есть и несколько дополнительных, совпавших по времени.

Среди них наиболее значимая – естественная смена поколений («первые спутники» президента состарились, молодые силовики доросли до генеральских чинов и генеральских аппетитов). В чем разница?

Антикоррупционная кампания от чисток отличается в общем-то только отношением употребляющего эти термины (операция «Чистые руки» – это вроде как хорошо, а истребление несогласных – плохо), но организационно они чрезвычайно схожи. Мировой опыт такого рода операций показывает, что для них характерно образование специального органа (чрезвычайной комиссии, специального подразделения прокуратуры, Chambre ardente, etc.), иногда принятие специального законодательства. Для кампании также необходимо идеологическое обоснование, продекларированное заранее (год великого перелома, огонь по штабам, национальное очищение), а не подбор медиасопровождения постфактум под каждую следующую жертву.

В нашем случае охота идет по логике «кто во что горазд», и неудачливым исполнителям никто не гарантирует безопасности – игра может перевернуться и загонщик стать добычей, как показало дело Сугробова.

В этой новой войне снижается цена «личной лояльности президенту». Все лояльны примерно одинаково, в том смысле, что все говорят одинаковые слова. Никакого разнообразия взглядов или мнений по вопросам, считающимся значимыми, внутри правящей бюрократии уже довольно давно не существует. Проще говоря, если все патриоты и государственники, то конкурс на самого жаркого патриота и самого крепкого государственника больше не проводится. Уже давно выяснено опытным путем, что никаких «указаний из Кремля» в формализованном виде не существует, как не существует и единого «Кремля» – это коллективный актор. Уж тем более аппаратным мифом является «прямое указание президента» – если оно не выражено в форме публичного заявления или указа. Условный Кремль окружен бюрократическими кланами разной степени приближенности, каждый из которых пытается угадать, что именно у начальства на уме, и действовать соответственно.

Поскольку борьба идет за ресурсы административные и финансовые, то надо понимать, что борющиеся стороны представляют собой даже не кланы, а группы интересов. Границы групп не совпадают с границами ведомств, поэтому говорить о противостоянии ФСБ и ФСО или ФСБ и МВД не совсем правильно. Это примерно такой же этиологический миф, как популярные несколько лет назад «башни Кремля», которым приписывали даже какие-то идеологические различия – в одних сидели «либералы», в других – «ястребы».

Например, в каждом силовом ведомстве управление собственной безопасности обычно укомплектовано кадрами из ФСБ, а внутри самой ФСБ этот департамент тоже находится в конфликте с другими управлениями. Распространена ситуация, когда заместители начальника ведомства представляют разные группы, и отнюдь не все они являются креатурой самого руководителя. Дополнительно усложняет ситуацию то, что границы и состав самих групп текучи – сколько ни сравнивай российскую систему власти с мафией, устроена она все же по-другому и состоит не из отрядов, преданных своему патрону до самой смерти, а из оппортунистов с планомерно возрастающими аппетитами. Объединяет их не идеология, не планы по реформированию России, не любовь к начальнику, а надежды на свою долю ресурсного пирога. Казавшиеся устойчивыми партии «старых друзей Путина» или «сослуживцев по ГДР» размываются, на смену кооперативу «Озеро» приходит поселок Ящерово.

Так как мы наблюдаем не кампанию по борьбе с коррупцией и не чистку, как ее понимали в советское время, то следует выделить несколько важных черт происходящего. Во-первых, нет головного ведомства – чистильщика, нет штаба кампании; каждый старается исходя из собственных представлений. Сейчас ФСБ выглядит ведущим исполнителем и «карающим мечом», но внутри самой службы происходит переформатирование департамента экономической безопасности на фоне усиления службы собственной безопасности. Ослабление СКР может обозначать усиление Генпрокуратуры. Борьба за таможню – источник крупнейших финансовых потоков – будет предметом жесткой конкуренции, в том числе и внутриведомственной.

Во-вторых, нет и финального победителя. Для того чтобы система сохранила себя в своем нынешнем виде, ей необходимо поддерживать неустойчивый баланс между ключевыми акторами – ни один из них не может победить всех остальных. И даже не может образоваться двух ключевых игроков, сражающихся друг с другом.

Примеры того, как система поддерживает это равновесие, мы могли наблюдать в истории с созданием Национальной гвардии. Это новое ведомство, сильное как численным составом (в нем предполагается до 400 тысяч не просто кадровых единиц, а стволов – вооруженных сотрудников), так и близостью своего главы к президенту. Одновременно с выведением из МВД всей силовой части министерство усиливают вливанием ФМС и ФСКН. По новому закону Нацгвардии не дают оперативно-розыскных полномочий и ее руководитель становится членом «большого», но не «малого» Совбеза (не постоянным членом Совета). Одновременно с внесением пакета законов о создании Нацгвардии начинается переформатирование и усиление подразделений ФСБ, ответственных за борьбу с коррупцией и безопасность в экономической сфере. Одновременно несколько сотрудников Службы безопасности президента назначаются губернаторами. Так система пытается избежать перекоса.

В-третьих, заводимые уголовные дела не расширяются вниз и вглубь, как это бывает с процессами по очистке аппарата от чуждого элемента или с масштабными кампаниями по искоренению коррупции. И в том и в другом случае каждый фигурант тянет за собой концентрические круги своих сотрудников и знакомых, а в тяжелых случаях – родственников, соседей и всех, чьи имена он сумел вспомнить на допросе.

В новейшей истории России этому образцу соответствовало одно только дело ЮКОСа – и оно, хотя сильно ухудшило общественный климат и снизило стандарты работы судебной и правоохранительной машины, не стало сценарным образцом для последующих, а скорее закапсулировалось в теле системы как единичный случай – и не отторгнутый, и не интегрированный. «Наезды» же силовиков друг на друга носят точечный характер, пострадавших в них не так много, и целью часто бывает не посадка как таковая, а заключение в СИЗО (где с жертвой куда легче вести переговоры о передаче нажитого и подконтрольного более достойным людям) или простое снятие с должности.

Разумеется, все это процесс эволюции системы – и тут отсутствие замысла и сценария, как ни странно, ведет скорее к общественному благу. Отсутствие массовых посадок и громко начавшиеся, но рассыпающиеся (не доходя до суда) дела против госслужащих не удовлетворяют массовое чувство справедливости (справедливость вообще, судя по всему, одна из уходящих «вещей века»). Но нельзя не признать, что сохранение более-менее вегетарианских внутриэлитных нравов является некоторым предохранителем от того сценария, который во всей красе можно наблюдать в Турции.

Ситуация, когда силовики вынуждены существовать в условиях дефицита кормов и постоянно бояться друг друга, является, разумеется, пародией на систему сдержек и общественного контроля, существующую в демократиях. Но это лучше, чем всевластие силовиков, не боящихся никого.

На такой войне, как та, которую мы наблюдаем, участники, во-первых, вынуждены демонстрировать минимальный служебный результат (грубо говоря, хотя бы показывать, что они делают свою работу – обеспечивают ход электричек или рост таможенных поступлений в бюджет). Во-вторых, все стороны конфликтов активно используют прессу. Мы привыкли называть это сливами и считать чем-то позорным для чести журналиста и издания. Но на самом деле такая публичность делает самих политических акторов зависимыми от общественного мнения – если всегда есть шанс, что твои коробки из-под обуви и картины покажут в выпуске криминальных новостей, поневоле задумаешься, не жить ли хотя бы внешне поскромнее, пока на должности, отложив постройку дворца с голубыми башенками на время после отставки.

Но эти позитивные последствия могут наступить только в случае, если война силовиков не выявит явного победителя – если не образуется новое суперведомство-каратель, МГБ 2.0, которое зачистит всех остальных и само не будет никого опасаться. К счастью, интересы безопасности системы (а не воображаемой «государственной безопасности») требуют сохранения равновесия, которое достижимо только сохранением конкуренции. Именно наличие победителя, а не война всех против всех, способно привести к тому, о чем часто спрашивают наблюдателей – к внутриэлитному расколу и планам переворота.

Заговор имеет смысл затевать в условиях, когда риски от него ниже, чем риски от проигрыша во внутривластной конкуренции. Иными словами, если есть один абсолютный победитель, а все остальные проигравшие, эти проигравшие и будут сговариваться между собой – хуже им уже не будет. Если никто явно не победил и никакой раунд не последний, а всем участникам есть что терять – планы силового захвата власти теряют свое обаяние. Поэтому неопределенность исхода борьбы верховная власть будет поддерживать всеми силами.

29.07.2016

Атомизация и солидарность: к чему стремиться и чего бояться

Национализм и проблема политического участия

Для характеристики политической системы отсутствие каких-то элементов бывает не менее значимо, чем их присутствие, – но обычно, по понятным причинам, это привлекает меньше внимания. Например, почему в России армия не является политическим актором – министр обороны является, спецслужбы являются, а армия – нет? Или ясно, что в стране, большая часть населения которой – низкооплачиваемые наемные работники (а не, к примеру, индивидуальные предприниматели или рантье), самым влиятельным общественным движением должно быть профсоюзное, а самой популярной партией – левая, эксплуатирующая темы социальной справедливости и защиты трудовых прав. Однако в России и профсоюзы являются формальным придатком государства, и крупнейшая левая партия возглавляется двадцать лет одними и теми же людьми, которые видят свою задачу в удержании ее электоральных результатов в жестких границах, начертанных администрацией.

Не менее загадочно положение националистического движения в России – настолько привычное, что оно не удивляет ни наблюдателей, ни, судя по всему, самих участников. При том, что общественное внимание больше занято тем давлением, которое государственная машина оказывает на либеральный политический фланг, известно, что националистам живется не легче: обыски, выемки документов и техники, уголовные дела по ст 282 УК с вариациями случаются с деятелями националистического спектра довольно регулярно. Националистические и ультра-патриотические партии имеют практически те же проблемы с регистрацией и допуском своих списков и кандидатов на выборы, что и демократические «несистемные» участники.

Само по себе это объяснимо: авторитарный режим, построенный на гражданской пассивности (а не на мобилизации, как тоталитарный), равно враждебен самопроизвольной политической активности на любом фланге. Поэтому он выстраивает бесконечные имитации, а любые системные партии при таком режиме – фактически «спойлеры» (ведь и легальная КПРФ, по сути, – спойлер того левого движения, которое могло бы возникнуть в свободных условиях).

Однако обобщенно понимаемые либералы традиционно являются как оппонентами властной системы, так и ее частью. Если уж говорить о «традиционных скрепах», то одна из этих скреп в России – постоянное членство в политической системе фракции условных «западников» – они могут быть более или менее влиятельны, временами преследуемы и маргинализированы, но в той или иной форме всегда присутствуют.

У националистов своя традиционная скрепа, и выглядит она куда более зловеще. Называя вещи своими именами, националистическое движение в России со времен общества «Память» находится в странных симбиотических отношениях со спецслужбами и высшим политическим менеджментом, которые националистам покровительствуют, время от времени подкармливают, подращивают и так же регулярно сажают. Наиболее радикальный пример этих противоестественных связей – история организации БОРН, но и других подобных сюжетов, без крайностей вроде заказных убийств, в политическом пространстве достаточно.

Причем отношения эти для самих националистов в высшей степени невыгодны: какова бы ни была поддержка «кураторов», какие бы иллюзии относительно идеологической близости с «настоящими русскими офицерами» и «патриотами во власти» не питали те или иные националистические интеллектуалы, вся эта идиллия не просто требует регулярных человеческих жертв в виде новых арестованных, но и лишает движение в целом всяких шансов на легализацию. А только легализация – присутствие в открытом политическом пространстве – дает свободу от «кураторов» и шансы на реальное политическое влияние (а не бесконечные ожидания, что не сегодня-завтра полковник Иван Иванович призовет вместе спасать Россию).

Почему организации и активисты, выражающие, если верить тому, что нам говорят, достаточно популярные общественные настроения, соглашаются на роль овец при спецслужбах, которых сегодня постригут, а завтра зарежут? Возможно, востребованность идей этнического национализма в России не так велика, как внушают и сами его сторонники, проповедники тезиса «благословлять мы должны эту власть, которая одна своими штыками защищает нас от ярости народной» – в данном случае, от неудержимой волны «русского фашизма», остановить которую может только условный Путин. По крайней мере, в 2014 году, когда условия для этого были лучше, чем когда бы то ни было раньше, никакого роста влияния националистического сектора в политическом пространстве мы не наблюдали. Соответствующие лозунги и лексика эксплуатировались теми же официальными и медийными лицами, которые за год до того говорили совсем другое, а еще через год скажут что-нибудь третье. Если бы украинские события действительно подняли пресловутую националистическую волну, она бы вынесла на поверхность каких-то новых акторов, и никакая степень властного контроля этому не помешала бы.

Напрашивающаяся причина – общая искаженность нашего политического пространства, его закрытость, несвобода и отсутствие конкуренции.

В интересах стабильности политической системы и общественной безопасности было бы появление легальных националистических партий, как в целом свобода политической конкуренции. Все, что загнано в подполье, склонно радикализироваться, всякий, чьи интересы не учитываются обществом, через некоторое время сочтет соблюдение закона для себя необязательным. Лучшие лекарства от экстремизма – легализация и открытое политическое участие, а не выращивание «управляемой бомбы» вне поля общественного внимания.

21.09.2015

Если бы русским националистом был я
о русском национализме: вы существуете ровно настолько, насколько вы кооптированы в управленческие структуры

Прочитала пылкое послание Федора Крашенинникова к националистам, так сказать, Западного Окна, то есть европейского выбора, и в одном месте он там, на мой взгляд, makes a valid point: «По сути, националисты попались на ту же путинскую удочку, на которую до них уже попадались очень многие люди. Например, когда Путин выпустил Медведева, государство также весело и азартно несколько лет каталось на милом электромобильчике „модернизации“, а условные Юргенс с Гонтмахером стояли у края дороги и восторженно махали платочками: ура, модернизация! Наконец-то государство становится таким, как мы хотели!»

Далее идут попреки, тоже резонные: «Скажите честно, господа националисты, – а как так получилось, что среди фактических лидеров „русской весны“ никого из вас не оказалось? Почему на этой теме бесконечно пиарятся вечный Проханов, прикормленный властью Дугин, дряхлеющий Жириновский, националистический спойлер из 90-х Рогозин, орденоносный теледиктор вашей любимой национальности Соловьев, а вы просто их добровольные спичрайтеры и массовка при них, не более того?»

Если Дугин-2014 – это Юргенс-2008, то давайте вспомним, что осталось от медведевской модернизации. Немного, но кое-что осталось. Либерализация УК 2011 года, Открытое правительство и общая тенденция к транспарентности госорганов, электронные приблуды наподобие сайта госуслуг, кривое-косое, но введение норм ОРВ (оценка регулирующего воздействия), и напоследок – обещание вернуть одномандатников на думских выборах, которое тоже косо-криво, но было выполнено.

Что нам показывают эти примеры, товарищи? Что единственный способ наложить печать свою на государственную политику состоит в том, чтобы напринимать каких-нибудь законов. Ибо принимать их быстро, а отменять долгонько (хотя и это придется потом делать).

Государственное управление – это не в танчики играть, это скорее бумажки перекладывать. Сколько законов вам удалось поменять – настолько вы закрепились в реальности. Да, это все скучные глупости, а также специальные буржуазные инструменты для отвлечения рабочего человека от борьбы за мировую революцию, или всемирный православный Сталинабад, или что там у вас на уме. Но единственное, что возможно, – это попытаться провести свою повестку посредством тех инструментов, какие есть (хорошо бы при этом еще остаться в живых, но это optional). Потому что революции, между нами говоря, ни завтра, ни послезавтра не планируется, хотя заря русского мира расцветает, само собой, на кровавых полях Новороссии, мы с вами живем в Российской Федерации и, что-то подсказывает, дальше будем жить в ней же. Российская же государственная машина всегда занята одним – пролонгацией самой себя в будущее. Иными словами, пусть завтра будет как вчера, только денег чтоб побольше. Это что касается внутренней политики; что касается внешней, то и в 2008-м, и в 2014-м она имеет целью максимальную порчу отношений с соседями и создание для России враждебного окружения. Зачем это нужно – неизвестно, но есть подозрения, что это как-то связано с описанной выше основной задачей внутренней политики.

Что делает условный Юргенс, когда государственное солнце временно на него светит? Он осознает, что это временно и старается максимально использовать это внезапно открывшееся окно возможностей, чтобы внедрить свой взгляд на вещи. Проще говоря, он везде лезет. Участвует, где пригласили и не пригласили, сияет своим привлекательным лицом в разных президиумах, раздает интервью всем, кто попросит, и вообще мозолит глаза в официальной и неофициальной обстановке. Ибо государственная машина замечает только то, что находится в государственном контексте. Вы существуете ровно настолько, насколько вы кооптированы в управленческие структуры: прямо или косвенно.

Так что раз несет вас политическая волна – пользуйтесь, а то телевизор скоро выключат, и что у вас останется – лайки в Фейсбуке? Видео из Луганска с дымом и неразборчивыми матерными восклицаниями? У нас, между прочим, два единых дня голосования в году, и много кто много куда избирается. Пока все выглядит так, что весь профит с президентского рейтинга в 82 % снимут толстомордые единороссы, которым что Путин, что Тохтамыш. Скачайте с сайта ЦИК график региональных и муниципальных выборов, сделайте себе на лбу татуировку #РОССИЯВСЕХПОРВЕТ и баллотируйтесь на каждой сельской ярмарке. Объясняйте избирателям про солнцеликого Путина, мирового вождя всех русских, и про восстановление империи в границах Золотой Орды. Машите при этом флагом РФ и ЛНР. Авось местная администрация забоится такого и не станет разгонять ваше несанкционированное собрание. А то где, спрашивается, националистические кандидаты на выборах в Мосгордуму? Там опять одни члены ЕР в легком макияже да директора богоугодных заведений. Не пускают, не дают подписи собирать, все равно не зарегистрируют? Вера Кичанова, девочка в очках, не боится, а у вас-то в составе все больше дядей пост-призывного возраста весом в центнер. Стыдно бояться. Чахлые либералы вон даже в жалкую Общественную палату и то баллотируются, а когда не пускают, то хоть шум поднимают на весь крещеный и некрещеный мир.

Или вот депутат Елена Борисовна Мизулина заявляет, что надо чем-нибудь поддержать наших дорогих донецких ополченцев. Позвоните ей и набейтесь на встречу: скажите, что вы сами в душе донецкий ополченец и уже послали туда вагон влажных салфеток в виде гумпомощи, а наилучшая помощь русскому миру прямщас заключается в законодательном запрещении закрывать роддома в сельской местности. Или в увеличении объемов материнского капитала для среднерусских областей по сравнению с национальными республиками. Или что там вашей душе близко – хоть измерение черепов при приеме на службу в полицию и прокуратуру. И да, никак нельзя защитить права русских на исконно русской земле, разрешив им хотя бы выбирать своих мэров? Люди ужас как любят Путина, так пусть у них будет возможность чаще проявлять свою любовь, а то президентские выборы так редко бывают, м? В Думе много проходит интересных мероприятий: вот, скажем, депутат Железняк представляет книгу об украинском неонацизме. Интересно же? Ходите туда, хоть интеллектуальное лицо ваше промелькнет, а там, глядишь, и выступите. А то весна-весна, а личики все те же, округло-центристские, только сбоку георгиевский бантик. Вы что думаете, депутат Железняк сильно озабочен судьбою русского народа? Или, может, товарищ Неверов у нас знамя интеллектуального национализма?

Или, скажем, вы двадцать лет доказывали, что этруски суть русские, они же спустившаяся с гор ветвь ариев, а вас никто не слушал, а теперь внезапно пригласили в наблюдательный совет при роно. Идите. А не пригласили – так напишите им письмо: как можно в наш век напряженной геополитической борьбы не уделять должного внимания патриотическому воспитанию молодежи? Укажите, что у вас есть научные публикации в международном признанном издании «Дурак красному рад», и пускай вас включат в экспертный совет, а также наблюдательный, и чтоб перед школьниками выступать. Вон Дугин аж целый профессор, и аспиранты у него защищаются по теме крымского патриотического самосознания – плохо ли! Идите все преподавать высшие учебные заведения – там водится нежная податливая молодежь, которой можно вовремя впрыснуть свою идеологическую сыворотку. А потом пропагандистский дискурс сменится – а вы уже уважаемый человек, преподаватель, труды имеете, а поди вас выкинь. Преподавательская среда неохотно сдает своих, и даже прямому психопату там удержаться легче, чем где бы то ни было.

Зачем это все нужно? Затем, что либеральный рай – не там, где правят либералы, а остальных гуманно усыпили хлороформом (вопреки распространенному представлению). Он там, где граждане как-то сами участвуют в своей жизни, а не только смотрят телевизор и производят разные восклицания по этому поводу. Телевизор – зло. Гражданское участие – благо. Go and get a life.

18.06.2014