Текст книги "Вечерняя звезда"

– Не пойму, – волшебник внимательно приглядывался ко мне. – Они должны были забрать свет.

– Они и забрали. – После стакана холодной воды я чувствовала себя получше. – Целый графин. На эликсиры.

– Где же забрали, если вы продолжаете светиться? Вы ещё любите вашего Вольфрама? До сих пор?

– А что изменилось-то?

– Похоже, ничего. Сколько же у вас света? Я встречал подобное лишь в старинных сказках о неземной любви!

Что-то я не припомню таких сказок. Наверное, они изъяты цензурой от греха подальше, а то не уснут не только дети, но и взрослые. Или все будут орать во сне.

– Доральд, извините, я не вижу моего рюкзака.

Он подслеповато прищурился. Думаю, слово «рюкзак» было ему непривычно.

– Дорожный мешок.

– А разве вашему мешку не приделали ноги феи?

– Нет, его там не было.

– Ну, тогда не знаю. – Он продолжил подметать, подняв тучу пыли. Очень старательно.

– Он должен быть здесь. – Я закашлялась. Что-то красное просвечивало через щель в стене.

– Не трогайте мои вещи! – сорвался на визг волшебник, закрывая тщедушным тельцем неприметную дверь.

Я отпихнула его из последних сил.

– Фасончик не слишком смелый? – Я вытянула платье разбойницы. Содержимое моего похудевшего багажа было засунуто в стенной шкаф. – Как вам не стыдно, Доральд! А ещё – добрый волшебник. Хуже фей.

– Я не добрый, – он отставил веник, как трость, а правую руку упёр в тощий бок, – я – справедливый. И претендую на компенсацию. Во время вашего визита меня ограбили. – Он выпятил нижнюю губу.

– Меня тоже. В этом доме, заметьте. По чьей же вине? И чуть не убили. Кто здесь претендует на компенсацию?..

Он недовольно уставился в окно.

Я собрала пожитки и сухо попрощалась в дверях:

– Всего хорошего, господин справедливый волшебник.

И поковыляла.

– Вам стоит поговорить с пророчицей Люсиндой Чёрной! – крикнул мне в спину Доральд, когда я хлопала по крупу разбойничью лошадь: три длинных хлопка и один короткий.

Вероятно, он был не безнадёжен.

Ужасно хотелось есть. Проходя мимо пекарни, я с трудом удержалась от обморока: запах горячего хлеба – испытание не для голодных. Денег не было, поэтому побыстрее свернула за угол. И врезалась в здоровенного парня в белом колпаке и белой куртке, который вынес из задней двери большую корзину, полную хлеба. Кучка оборванцев уже поджидала. Стоило ему поставить корзину на землю, они налетели голодными воробьями, отпихивая друг друга.

– А ну, не драться! – осадил их парень басом. – Давай по порядку.

Я пристроилась к очереди, боясь, что не хватит, но мне достался чёрствый батон, посыпанный чем-то вроде кунжута.

Только я отошла от пекарни, кто-то дёрнул за юбку. Оглянулась, передо мной стояла маленькая худенькая девочка в обносках. Она протянула грязную ручку.

– Прошу вас, госпожа, хотя бы кусочек.

В нескольких шагах от неё девочка постарше обнимала мальчика, ровесника малышки.

Господи! Куда я попала?!

Я отломила себе краюху, остальное отдала детям, погладила спутанные светлые волосёнки и поплелась прочь, размазывая слёзы.

Где ты, Вольфрам? Подай знак, отзовись скорее. Мне не выжить в твоём мире.

Через квартал меня догнала старшая девочка из нищей троицы.

– Госпожа, спасибо! Вы нездешняя? Может, подскажу чего?

– Знаешь пророчицу Люсинду? Как её найти?

– Идите прямо до торговой площади, потом направо по переулку до башмачной лавки, потом налево до шляпной. А через три дома будет Люсинда.

– Спасибо. Она очень жадная?

– Нет, – улыбнулась девочка. – Она сама из сирот, помогает нам, подкармливает. То хлебца даст, то кашки, то сыра ломоть. Ей тётка из деревни яблок пришлёт, тоже угощает. Она добрая, не бойтесь.

– Держи, – я вытащила из рюкзака футболку с медведем Валеркой. – Тебе широковата будет, зато почти новая.

– Спасибо, госпожа, – прошептала она, прижимая к груди Валерку, как самую большую ценность в мире.

До Люсинды добралась минут за пятнадцать. День был в разгаре. Кругом бойко шла торговля. Зазывалы нахваливали товары и приглашали в лавки, расположенные внизу двух– и трёхэтажных зданий. Некоторые находчивые коммерсанты устраивали у своих дверей настоящие представления. Народ разевал рты, а вездесущие мальчишки челноками сновали взад-вперёд, прорезая толпу.

Мимо проехал конный расчёт стражи. Пробежал пожилой мужчина в долгополом бледно-сером одеянии с нашитой красной каплей, его сопровождал юноша, тащивший кожаный саквояж. Наверное, это был врач. Подумала: «Ещё немного, и он мне понадобится».

Чувствовала я себя ужасно: со вчерашнего утра кроме чёрствой краюхи в рот маковой росинки не попало, зато испытала на себе сеанс насильственного донорства.

* * *

Люсинда сидела за столом с натюрмортом из колоды карт, нескольких разноцветных свечек, ножа и огнива, а также тусклого светильника. По стенам были развешены пучки трав, жутковатые засушенные животные. На длинных полках стояли потрёпанные книги, причудливые сосуды, лежал обшарпанный крокодильчик со следами неумелой реставрации и ещё масса предметов, очевидно, мистического характера.

Едва я вошла, она спросила зловещим голосом, под стать интерьеру:

– Кто хочет знать судьбу? Назови своё имя.

– Симона. Добрый вечер.

– М-м… Симона. – Тёмные глаза грозно сверкали под нависшими седыми бровями. Нечёсаные космы выбивались из-под застиранной серой тряпки с узлом на лбу. – Что тебе нужно?

– Я ищу любимого.

– Давно?

– С месяц.

– Значит, пропал на восходящую луну. Плохо.

– Почему?

– Тяжело будет искать.

Я уже поняла, к чему она клонит. Прогнозируемый мир.

– У меня нет денег. Только вот это. – Я сняла с шеи кулон разбойницы, щёлкнула замочком (ключ соскользнул мне в ладонь) и протянула ей цепочку. Она тронула её тонкими смуглыми пальцами.

– Дар искренней дружбы и оберег. Не возьму.

– Пожалуйста. Больше ничего нет.

– Ну, ладно, так и быть. Подожди.

Люсинда поднялась, придерживая линялую хламиду, перевязанную на груди драной шалью крест-накрест, выдернула из кучи свитков один особенно истрёпанный. Пошуршала им.

– Дай руку.

Поразглядывала линии на моей руке и бросила кости с загадочными символами.

– Когда трое башмаков железных износишь, трое посохов железных изломаешь, трое колпаков железных порвёшь, – провыла она, – вот тогда и встретишь суженого-ряженого.

Не очень информативно. И почему всего по трое? Башмаков – трое, да, но остального – по три. И где-то я это уже слышала… Всё-таки обмен информацией между мирами существует.

– А что делать-то?

Пророчица подвинула мне колоду.

– Тащи карту.

Я вытащила совершенно чёрную, с двумя золотыми звездами.

– Ага… – задумчиво протянула она. – Ещё одну.

На следующей была свернувшаяся клубочком печальная собака.

– Ещё.

Теперь с карты ожидаемо высокомерно улыбался красивый кавалер средних лет в белом кафтане.

– Ну, это вообще… – пророчица покачала косматой головой и вытянула губы дудочкой. – Давай последнюю. – И посмотрела с опаской.

Я и сама испугалась. С башмаками и посохами был явный развод, но карты настолько точно описали моё прошлое, что стоило ожидать правдивого предсказания будущего. И окажется ли оно счастливым?

На сей раз кавалер, не менее красивый, чем предыдущий, и даже помоложе, окатывал нас презрением из-под массивной короны.

– Король, – выдохнула она. – Тебя ждёт король.

Какой король? Ничего не понимаю. Он же принц.

– Где ждёт?

Она полезла в толстенную книгу. Потом в другую. Кидала кости, таращилась в мутноватый шар, капала воском жёлтой свечи в воду и жгла какую-то едкую дрянь (мы дружно кашляли), пока окончательно не умаялась. Отодвинула стул, вытянула ноги и помахала на себя одним из свитков. Потом сосредоточилась и выдала, вернувшись к прежнему образу:

– Смерть за ним ходит, ворожит, лихоманка. Торопись, девица, купить железные башмаки до заката. И ступай в путь! – мрачно и с подвывом.

– Куда ступать?

Она зажмурилась, будто прорицая, издала утробный звук и торжественно провозгласила:

– На восток.

– У вас парик? – спросила я. Законы рынка везде одинаковы.

– Почему парик? – она инстинктивно поправила головной убор. Вместе с космами.

– Для антуража, наверное.

Пророчица устало вздохнула.

– Тебе к ведьме надо, она поможет. Сейчас адресок черкну. И забери свою цепочку.

Потом мы пили чай с печеньем в задней комнате, служившей кухней, столовой, гостиной и спальней одновременно. В печенье были спрятаны предсказания. Я вытащила бумажку: «Ждёт тебя чудище страшное, глаза у его – огнь жёлтый, а зубы – клинки вострые».

– Нужно писать не «его», а «него», и не «вострые», а «острые».

– Я уже не знаю, что им писать… – Люсинда уронила голову на руки, а потом манерно передразнила кого-то писклявым голосом: – «Вы мне в прошлый раз обещали неугомонного злодея. И где он?» Поэтому не обращай внимания.

– Ну почему же…

Я рассказала ей про Вольфрама. Она всплакнула, потом вытерла слёзы и оживилась:

– Винца?

И побежала за бутылкой. Метнула на стол стаканы, закуску: хлеб, сыр, кусок окорока, неведомые мне овощи и миску янтарных абрикосов.

– За знакомство! – подняла стакан пророчица.

Мы быстро выпили. От сладкого холодного вина в голове зашумело.

– Ты кушай, кушай! Еды много. Тут один приходил благодарить, – тараторила она, разгорячённая выпивкой, – сам – дед, сто лет, взял в жены молодуху. Сначала-то с гонором припёрся! Детишек ему подавай! Нет чтобы попросить по-людски. Дом – полная чаша, склады ломятся тканями заморскими, кожами сафьяновыми, перламутрами да самоцветами. Мироед. А наследников нету. Детишки от перламутров не родятся, между прочим. Нагадала ему двойню, край – через полтора года. Купи, говорю, белую суку и корми куриным мясом. Как понесёт она от белого кобеля, так времечко отсчитывай. Но к пёстрым кобелям не подпускай! Он и поверил. Прикинула: месяцев пять-шесть есть, а там сбегу, развернусь в другом королевстве. На то, что он заплатил (наверное, от счастья умом повредился), можно пару лет прожить. Тётке в деревне дом подправила, сиротам в приют пожертвовала, бродяжкам уличным, как положено, иначе денежки прахом пойдут. Тебе дали – и ты дай, закон. Спасибо Небесной Матери, приказчик этого старичины меня выручил. Разродилась купчиха двойней, и года не пролетело. А он опять, теперь уже с благодарностью: окорок, вино, мёда приволок. И деньжат подкинул. Давай, за щедрых мужчин! Чтобы нам скареды никогда не попадались.

Мы ещё выпили, и я наконец-то наелась. От души.

– Доконали, – жаловалась пророчица, – не передать! Ну как объяснишь, что не выходит гадание? Вот бывает: не ложится карта, кости врут, прямо нарочно насмешничают! Скрыто грядущее, хоть тресни! И денег не надо, только отстаньте. Ан нет, лезут. Плату не возьмёшь, гадать откажешься, завтра не придёт никто. «Выдохлась Люсинда! Конец ей». Ох, прямо бросила бы всё и махнула к тётке в деревню. У неё хозяйство, козы, курочки. Каждое утро свежее молоко, яйца. Зелень со своего огорода. Она до готовки охочая, что ни трапеза – разносолы! Река рядом. Бережок песчаный, ни камушка! По вечерам – на площади танцы. И парни симпатичные. А тут меня и замуж никто не возьмёт, кому нужна жена-пророчица?

– А чего ты ждёшь?

– Решиться не могу. Страшно, – она боязливо поёжилась. – Чёрная Люсинда – это же имя! На самом деле – псевдоним, конечно. Клиентура! И я больше ничего не умею, даже козу доить.

– Научишься.

– Думаю, вот ещё чуть-чуть заработаю, и тогда точно.

– Все так думают, – усмехнулась я.

– А жизнь проходит… – Она меланхолично посмотрела в окно.

– Кстати, держи подарок для твоей новой жизни. – Я вытащила из мешка платье разбойницы. Оно мне всё равно было велико. Где бы я его тут ушивала? Пророчица на своих печеньях и тёткиных яйцах была гораздо аппетитнее меня.

– Какое красивое! – глаза под густыми седыми бровями засияли. – Тебе не жалко?

– Жалко немного, поэтому надевай быстрее.

Она взвизгнула и бросилась за ширму, стаскивая с себя драную хламиду и патлы с тряпкой. Через пять минут передо мной стояла кудрявая девушка в красном разбойничьем платье. Совсем молоденькая, огненно-рыжая и белокожая. И терла полотенцем румяное после умывания хорошенькое личико.

– Ну ты даешь! Я бы тебя не узнала.

– Как мне? – она вертелась, приподняв юбку. – Ничего? – улыбалась, сверкала ровными зубками и не могла остановиться.

– Великолепно! Только чулки смени.

Слегка портили картину толстые чёрные чулки в резинку и остроносые мужские башмаки.

– Ой! Побегу к сапожнику и в мануфактурную, а то они скоро закроются! Ты подожди, не уходи!

– Не уйду.

А куда бы я делась? Солнце уже собиралось на покой, а вслед за ним и все добропорядочные граждане. Зато для остальных начиналась рабочая смена. Испытывать судьбу ещё раз не хотелось: после приключений двух последних дней она вполне могла на меня обидеться за излишне интенсивный график.

Пророчица купила алые туфли с пряжкой, на каблучке, и две пары тонких кремовых чулок.

– Теперь тебя точно можно замуж выдавать, – сказала я.

Она, смеясь и плача от избытка чувств, бросилась обниматься.

Проболтали мы с ней до полуночи, а потом завалились спать. Я так устала, что уснула, едва коснувшись головой подушки, а в следующий миг пророчица трясла меня за плечо:

– Вставай, соня!

* * *

– Слушай, ты точно не волшебница? – спросила она за завтраком.

– Да вроде нет.

– Сон приснился, будто рядом со мной спит солнце. Что бы это значило? Сны – не кости, не брешут.

– А у тебя нет магического дара?

– Ни капельки. – Она намазала булочку маслом. Еда тут была вкусная, как из фермерского магазина. – Один дар пророчества, и то – не ахти какой. Но ничего, на хлеб с маслом, – она отсалютовала булочкой, – спасибо Небесной Матери, хватает. – И с удовольствием откусила.

– Хочу признаться тебе кое в чем, но пообещай сохранить это в тайне.

Её огромные карие глаза вспыхнули любопытством и стали ещё больше. Она торопливо проглотила.

– Клянусь!

– Во мне горит свет истинной любви.

Пророчица открыла от изумления рот. Выдохнула и залпом выпила фруктовый чай.

– Вот сразу поняла, какая-то ерунда с тобой! В смысле, чудо. Гадания ведут себя точно полоумные. Что-то брякнут – до сути не докопаешься. А дальше – хоть кол на голове теши, молчат! Карты ищут путь к тебе, чтобы ты им поверила. Сначала прошлое покажут, а ведь мы о нём не спрашивали, и только потом – будущее. Но излагают не очень ясно.

– Почему?

– Так всегда бывает с избранными: с магами, ведьмами и с озарёнными.

– Это я – озарённая?

– Или светоносная. В старинных книгах вы так называетесь.

– Правда, что мой свет видят лишь маги?

– Да. Обычным людям с тобой просто хорошо. Они лечатся возле тебя, становятся умнее и добрее. И ещё твои желания должны исполняться, и не только желания, но даже слова и мысли.

– Заметно, – усмехнулась я. – За два дня меня чуть не застрелили из лука, трижды ограбили, отвампирили едва не до смерти, сутки я голодала. Желаний не осталось! Все исполнились.

– Одну книжку гляну, – засуетилась она. Мы перешли в лавку. – Подержи лестницу.

Люсинда сняла с верхней полки серый от пыли, покрытый паутиной фолиант. И звонко чихнула.

– У тебя в комнате чисто до блеска! Почему здесь такая пылища?

– Ну как же? Сама сказала, для этого… Как его? Ан-ту-ра-жа. Вот, смотри… «Свет истинной любви…» «Редчайшее явление…» Ля-ля-ля… О! «Светоносец принимает на себя тяготы озаряемого им мира и исправляет его». «Светоносца ведёт судьба». И ещё… «Наставление светоносцу». «Желай людям добра, ибо желания твои воплощены будут». «Приласкай сирого и убого, излечи калеку, накорми голодного…» Ля-ля-ля… «Того, кто нуждается в твоей помощи, у кого нет другой надежды, – спаси». Да уж… Не позавидуешь.

– И когда же мне за моими бесконечными обязанностями найти волка? – пробормотала я.

Пророчица пожала плечами:

– Найдёшь. У избранных всё наособицу. «Светоносца ведёт судьба», – назидательно повторила она.

Ведёт, чего уж. Вспомнилось изречение сэра Уинстона Черчилля, прицепленное Сашей Тихоновым над рабочим столом: «Success is going from failure to failure without losing enthusiasm»[17]17
  «Успех – это способность двигаться от неудачи к неудаче, не теряя энтузиазма» (англ.).


[Закрыть].

При этом предполагалось, что «from failure to failure» мне обеспечит новый волшебный мир, а вот «enthusiasm» – моя забота.

* * *

– Заходить не буду. – Люсинда решила проводить меня к ведьме. – Мы с ней не в ладах.

– Почему?

– Ой… Такая баба злющая! Жуть. Но сильная. И не шарлатанка.

– Она меня не ограбит? Свет истинной любви её не интересует?

– Да на что он ей? Соседей ночью пугать? Её воротит от любви, как сквалыгу от долговой расписки. Только не говори, что я тебя привела, ругаться начнет. Ух, и здорова ругаться! Сама убедишься.

Лавка была приличная. Опрятная, светлая, заставленная добротными деревянными шкафами. И практически без магических атрибутов. В глубине помещения, за массивным столом сидела дородная пожилая женщина, ещё не перевалившая тот возраст, после которого без раздумий с языка слетает слово «старуха». Она читала толстую книгу, вскидывая кустистые, сросшиеся на переносице брови, хмыкая басом, морща крупный красный нос с волосатой родинкой и кривя вурдалачьи губы под полоской чёрных усов.

– Здравствуйте! – сказала я.

– Вот, значит, что… – Её слова были адресованы не мне. – Как он его… Хрясь – и с концами! – она рубанула воздух ребром ладони. По-видимому, читала детектив.

– Здравствуйте! – я усилила звук.

– Чего тебе? – ведьма едва подняла голову.

Ни вам здрасьте…

– Мне нужно спасти одного человека.

– Ну, спасай… – Она вернулась к детективу.

– Я не смогу без вашей помощи.

– Да? Что так?

– Понимаете, его заколдовали.

– Ясное дело. – Она слушала вполуха и вдруг разразилась громовым хохотом. Наверное, детектив был с юмором. Потом спросила:

– Кто заколдовал?

– Э-э… Колдун.

– А я думала, почтальон. – И перелистнула страницу.

– Тот, который Золушке пальцы отрубил.

– О! Серьёзный парень! – ведьма наконец-то посмотрела на меня.

– Он превратил его в чудовище. В волка.

– Уверена? Может, он и был чудовищем? – Она презрительно цыкнула. – Люди!..

– Уверена.

– А что ж ты к феям не пошла? – в голосе сквозила издёвка. – Дурачьё влюблённое обычно к ним бежит. К тому же от тебя несёт истинной любовью, не продохнуть!

– Я была у них. Они после слова «волк» ничего слышать не хотят. Их рвёт цветами.

Ведьма зашлась беззвучным смехом.

– Феи!.. – И скривила мясистое лицо. Похоже, больше людей она презирала только фей.

– Свет истинной любви и деньги забрали, еле ноги унесла, но не помогли.

– М-м… Лихо. Сколько ж у тебя того света, если забрали, а ты всё ещё ползаешь? И светишь, – ведьма прищурилась, – аж глазам больно. Должны были до капельки выцедить. Ты совсем не остыла к своему… чудовищу?

– Нет. Нисколько.

– Поди ж ты!.. А с добрыми да, шутки плохи! Так отвесят – злой растеряется! – И деловито добавила: – Это дорого.

– А поточнее?

– От двухсот птенчиков.

– Каких птенчиков?

– Ты не местная?

– Нет.

– Понятно.

Она вынула из ящика стола монету с отчеканенной птицей. Деньги разбойницы выглядели иначе. Монета была старой и изрядно побитой, но…

– Золото?

– Ну не медь же!

Двести золотых монет. Да откуда же я их возьму! Что продать? На Земле я могу что-нибудь найти, в конце концов, продам машину, я на ней почти не езжу. Но хватит ли?

– Я посмотрю? – кивнула я на монету.

– Смотри, не жалко.

Граммов тридцать. Не меньше. То есть всего… шесть кило золота?!

«О-у-ужас…» – как говорит моя знакомая, объединяя в одно слово ужас и сопутствующее ему эхо, будто пробивает для него кругленький тоннель, чтобы было где погулять.

Я мучительно вспоминала бегущую строку финансовых новостей в телевизоре. Кажется, две с половиной тысячи рублей за грамм. Итого получается… пятнадцать миллионов рублей. Квартира. Но даже если так, квартира там, а золото нужно здесь.

– Нет денег? – поинтересовалась ведьма. – Ну, тогда расплатись кровью.

Я нервно закашлялась.

– Водички? – преувеличенно участливо спросила она.

– Не надо, – прохрипела я. Ещё отравит… Или усыпит. Плавали, знаем. Посидела минутку. Подышала. – А сколько нужно крови?

– Да сюсеньку. Стаканчик.

Феи тоже брали «самую малость».

Я с детства боюсь крови, а от её запаха меня мутит. Стоило на сытый желудок учуять его, рвало нещадно. За последний месяц я похудела до сорокового размера. Не представляю, что со мной будет после очередного донорства.

– Согласна. Начинайте.

Ведьма критически оглядела меня.

– Больно ты тощая. Не оттопыришься? Поешь сначала. И горячего побольше выпей.

– Я вроде завтракала. Чай пила.

Аппетита с утра никогда не было.

– Вроде… в огороде…

Она ставила дымящиеся тарелки на стол, а я думала: «Пусть отливает. Будь что будет! Какая уже разница…»

От еды (ведьма оказалась знатной кулинаркой) и травяного отвара с мёдом я охмелела. Веки потяжелели, а голова и вовсе налилась свинцом.

– Погоди минутку, – сказала она, – потом отоспишься.

Ага. Вечным сном.

Она сцапала мою руку, пошлёпала у локтевого сгиба и ловко чиркнула чем-то острым. Быстрый укол боли, и ровная струйка потекла в миску с краем, вырезанным ровно под моё предплечье. У них тут всё предусмотрено! Интересно, какого размера её «стаканчик»?

До чего омерзительно пахнет! Я отвернулась.

– Ну, готово! – радостно заявила ведьма, прилепляя на порез тонкий розоватый лепесток, похоже, от герберы. Кровь тут же остановилась. Она слила её в стеклянный фужер миллилитров на двести. И облизала миску. Меня передёрнуло. Потом подняла стакан, любуясь содержимым.

– Будем! – Причмокнула и начала пить.

Весь мой обед резко скакнул вверх, к выходу. Мыча, я зажала рот ладонью, но знала, что не поможет. Никогда не помогало.

– Тихо, тихо… – Ведьма оторвалась от недопитой крови, чтобы дотронуться до моего лба. – Спи.

И я провалилась.

Мне снился парк. Я, разодетая, как Мария-Антуанетта, то неспешно брела по его аллеям, то бежала, цепляясь длинной юбкой за ветки подстриженных кустов. И тогда ветер налетал рассерженным вороном, терзал причёску и рвал кружева, словно отзываясь на мучившие меня чувства. Я искала моё чудовище и нигде не находила его. Звала, но безответно. За деревьями белел дворец с тёмными глазницами окон, он был пуст, хозяин оставил его: дворцы не для чудовищ и не для волков.

Чей-то силуэт мелькнул за деревом.

– Вольфрам!

Нет, показалось. Я неслась дальше под грозовым небом. В тучах уже вспыхивали молнии. Крупные капли падали на голые плечи, катились по лицу, смешиваясь со слезами, и всё – под «Лунную сонату», которая имеет очень стороннее отношение к луне, но прямое – к разбитому сердцу.

* * *

– Хватит гонять, а то башку расшибёшь, – кто-то тряс моё плечо и басил прямо в ухо. – И соплей в доме не терплю.

– Пожалуйста, дайте воды, – попросила я заплетающимся языком. Рот пересох, почему-то саднило горло.

С трудом села.

– Тут тебе не лазарет. Дайте, подайте… – ведьма протянула стакан.

– Вы?..

– Нет, королева фей.

Она так изменилась, что я узнала её лишь по голосу: помолодела лет на двадцать, постройнела, брови «похудели» и расползлись от переносицы, уменьшился нос вместе с родинкой.

– Надевай, – она вынула из шкатулки широкий серебряный браслет, – свет твой гадский прикроет, хоть маленько.

– Спасибо. Вы… похорошели.

– Уж куда там! Сейчас в шелка выряжусь и побегу вприскочку жениха искать. Хм, как некоторые. Садись есть, а то будут потом говорить, что ведьмы людишек голодом изводят.

– Я же ела только что.

– Шесть часов назад ты ела. Приличные ведьмы отобедали уже.

Я глянула в окно: и вправду, солнце катилось к вечеру.

Вдруг что-то блямснуло по оконному стеклу. Из-за рамы показалось взволнованное лицо пророчицы, закиданное седыми патлами, спускавшимися на серую хламиду. Я замахала ей, успокаивая: «Всё нормально, не переживай!» Она ушла.

– Рыжая приходила? – язвительно спросила ведьма.

– Никто не приходил.

– А то я не видела! Терпеть не могу эту прохиндейку. Врушка драная. Дара – кот наплакал, а туда же – пророчествовать. Особенно выводит из себя доброта её идиотская! Сироткам – хлебушка, кошечкам – молочка, нищему – монетку! – кривлялась ведьма. – Пророчица? Так пророчествуй! А не… Дешёвый популизм.

Интересно, какое слово местного языка мой нитяной переводчик назвал популизмом?

– Извините. – Я с аппетитом обгладывала куриную ножку. – А теперь вы скажете, что мне делать?

– Снимать штаны и бегать. – Ведьма швырнула на стол миску с творожными клецками, щедро залитыми сметаной. – Ты точно хочешь спасать своё уродище?

– Не уродище, а чудовище.

– Один дрын. На чёрта он тебе сдался?

– Вы же сами видите. Я его люблю. – Я отодвинула миску. Настроение резко упало.

– Любит она его! – передразнила ведьма. – Вот всё зло от этой вашей любви. Все неприятности. Из другого мира за ним тащилась, балда?

– Заметно?

– Кому как. Знающему человеку заметно. Он тебе что-нибудь обещал?

– Нет, ничего не обещал.

Она прикрыла один глаз.

– И не беременная.

– Да у нас не такие отношения!

– Вижу. Истинная любовь у вас. Тьфу!

– У нас?.. Значит, у него ко мне тоже истинная любовь?

– Да уж наверняка. Так засиять – одной дуры мало. Тут и второй на растопку нужен.

– Ой, правда?

Я выбежала из-за стола и обняла её сзади за пышные плечи. Впрочем, уже не настолько пышные, как вчера.

– Уйди ты со своими сю-сю-сю, прямо тошниться тянет! Зря я обедала, что ли? По-настоящему, отстегать бы тебя да в чулан запереть. А лучше – домой закинуть, чтоб честных ведьм светом этим не бесила.

Я села напротив и замерла.

– Да не щемись, я ж не фея, раз обещала, помогу. Но не пожалей потом, если во что вляпаешься. Я тебя останавливала, – она потрясла передо мной помолодевшим пальцем.

– Не пожалею.

– Ну, ладно. Тебе нужен смягчитель сердца.

– Мне?..

– Да не тебе! Вот дурында! Для колдуна. Иначе ты к нему и близко не сунешься.

– А что это такое?

– Эликсир. Очень редкий. У нас, у злодеев, понимаешь, сердце твёрдое, заскорузлое, его ничем не проймёшь. Нам никого не жалко. Обидеть, обобрать, замучить – с нашим удовольствием!

– Ты же не будешь меня обирать? – от испуга я перешла на «ты». – И мучить…

– Нет. Строго в рамках ведьминского кодекса. Я ведьма лицензированная, поэтому умеренно злая. А уж колдун твой – всем злодеям злодей! У него не сердце, а каменюка гранитная, непрошибаемая.

– Он должен выпить эликсир?

– Ну ты даёшь! Будет он пить из твоих рук, щас! Эликсиры не идиоты составляют. Пробочку вынешь, он и распылится. Колдун вдохнёт и… – Ведьма уставилась в блестящий начищенный чайник.

– И? – Я замерла в ожидании.

– Гремучий порошок! Да что ж ты со мной, зараза, сделала!

Она вскочила и убежала за дверь в глубине лавки. Через несколько секунд вышла с пыльным зеркалом.

– Без ножа зарезала!

– Да что случилось-то?

– Весь внешний вид мне своей кровищей попортила! Как я на люди-то покажусь! Ох, нечистая сила!

– Я же говорила: «Ты помолодела». Думала, ты этого и хочешь.

– «Этого»?! – возмутилась ведьма, тряся перед моим носом зеркалом. – Да я хотела силушку вернуть, а ты сделала из меня чёртову фею!

Ну, фею, конечно, я из неё (слава богу!) ещё не сделала, но изменения, как говорится, были налицо.

– Ты с утра в зеркало не смотрела? – спросила я.

– Не имею привычки в них пялиться, – обиженно огрызнулась ведьма. – А ты – змея! Нет предупредить!

– О чём?!

– О крови твоей змейской! Как она честных ведьм уродует!

– Во-первых, не уродует, а украшает, а во-вторых, я сама не знала.

– Не знала она…

– Клянусь.

– Ладно, – засопела ведьма, – Давай чай пить, а то остынет.

* * *

– Всё от света твоего, – успокоившись, сказала она.

Мы спустились в полуподвал, в её лабораторию. Уютно булькал котёл, пахло пряностями. Ведьма размеренно толкла в ступке смесь сухих трав, древесных почек и чего-то типа перца горошком.

– Он разный бывает, свет. Везде написано: возвращает силы. И ни в одной книжонке ни слова о молодости и, пропади она пропадом, красоте.

– Ну почему же «пропади пропадом»? Разве плохо быть красивой?

– А что, хорошо? Вот ты, красивая, сильно счастлива?

– Прямой связи, конечно, нет, но… – И вдруг до меня дошло: – Ты назвала меня красивой?

– Хм… Не очень радуйся. Я это не от доброты, а как правду.

– Всё равно спасибо.

– Дочка моя тоже «краси-и-ивая»…

От её гримасы я едва не захохотала. Ей бы в цирке выступать!

– Сама тощая, зенки голубые, белобрысая, шея тонкая, как у гусёнка. В отца покойного. И тоже дура дурой.

– Она с тобой живёт?

– Нет, замуж выскочила. За такого же дурака. Ну и холера с ними, с глаз долой – из сердца вон.

– Она довольна?

– Да эта идиотка всем довольна. Ей много не надо.

– А ты почему одна живешь? Могла бы найти себе кого-нибудь.

– Не-е, закрыта лавочка.

– Твой бывший кто был?

– Разбойник.

– Хоть бы и разбойника. Я одну банду знаю, там приличные есть.

– Не, не хочу, ну их к лешему. То рейд у них, то пьянка, то разборки, а ты сиди, жди у моря погоды. Придёт с разбитой мордой, весь в дерьме – лечи его, обстирывай. Лучше одной. И что ты меня сватаешь? Сваха выискалась!

– А колдуна, например? Я смотрю, их тут более чем.

– Хватает, – кивнула ведьма, закуривая трубку, – но с ними вообще каши не сваришь. – И на мой безмолвный вопрос ответила: – Опасные ребята, беспредельщики. Депрессивные. А пьющих!.. Косой коси.

– Да уж… Как будто никуда и не уезжала.

Она закончила со смесью в ступке и высыпала её в глиняную банку.

– Зелье будешь варить?

– Приправу готовлю к белому мясу. Кролика думала затушить.

Мы поднялись наверх и пошли на кухню.

– Фартук повяжи, растяпа. Пока некоторые дрыхли полдня, я тесто поставила. Будем пироги стряпать.

– С грешниками? – хихикнула я. Уж больно вид у неё был грозный.

– С капустой и с яйцами. Балда. Скалку подай.

* * *

– Госпожа ведьма! – раздалось с порога.

– О! Это племяш мой, мужниной сестры сын. – Хозяйка поставила на стол блюдо пирогов. – Припёрся. Бестолковый, жуть!

На пороге стоял молодой симпатичный разбойник с заплечным мешком.

– Наше вам, – поклонился он. – Как поживает досточтимая тётя? Я гостинца привёз.

Ведьма вышла из тени. Разбойник уронил мешок, из которого собрался вытащить гостинец.

– Это как же… – глаза у него полезли на лоб.

– Чего вылупился? Руки мыть и за стол.

Минут через десять в дверь постучали.

– Вампирская отрыжка! Кого ещё принесло?! – прогрохотала ведьма. – Только отдохнуть присядешь…

– Добрый вечер, – на пороге стояла пророчица. Без хламиды и без патл. В красном платье.

– Чего тебе? – прищурилась ведьма.

Разбойник вскочил со стула и улыбнулся от уха до уха.

– Я пришла проведать подругу, – заметно волнуясь, сказала пророчица.

– А чего её проведывать? Её тут сожрут, что ли?

– Кто вас знает? Ведьм…

– Пришла, не стой столбом, помоги на стол накрыть, а то дармоедов набежало. Корми вас всех…

Пророчица налетела на меня, я увлекла её в кухню.

– Я так переживала! Тебя нет и нет! – частила она. – Вдруг это чудовище с тобой что сотворило? Ой, извини, я не то имела в виду. Я печенье принесла. Масла побольше положила и мёда. Орешками посыпала.